СТАНИСЛАВ МАЛЬЦЕВ


ТРИДЦАТЬ ЛЕТ
ЖИЗНИ
Pассказ

ТЮМЕНСКОЕ
КНИЖНОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
1963

Станислав МАЛЬЦЕВ
Станислав Владимирович Мальцев родился в 1929 году в г. Свердловске. Там прошли его детство и юность.
После окончания факультета журналистики Уральского государственного университета он приезжает в Тюмень и работает в редакции областной газеты «Тюменская правда».
В 1959 году в Тюменском издательстве вышла книга рассказов С. Мальцева о работниках милиции «По волчьему следу», в следующем году — книжка сказок для детей «Про зайку Петю». В 1961 году увидела свет еще одна книжка — сборник повестей и рассказов для школьников «Тайна Голубой пещеры».
Кроме того, произведения С. Мальцева печатались в газетах «Тюменская правда», «Тюменский комсомолец», альманахе «Сибирские просторы», коллективных сборниках «Трудная любовь», «Экзамены пахнут сиренью».
Сейчас С. Мальцев — ответственный секретарь областной газеты «Тюменская правда», продолжает работать над своими новыми произведениями для детей и взрослых.

Уже несколько дней у Виктора болело сердце, болело не той физической болью, которая иногда ощущается в виде покалывания, а какой-то щемящей, ноющей, подобно тому, как иногда, подолгу не переставая, ноют зубы — и не очень больно, а не забудешь ни на секунду. И Виктор, пожалуй, впервые почувствовал, что у него в груди есть орган по имени сердце.
— В преферансе главное не выиграть, а не проиграть. Вы опять без взятки! — Иван Иванович пожал плечами, показывая, что он ни в чем не виноват, и аккуратно разложил свои карты на столе.
Виктор бросил беглый взгляд на них и слегка поморщился. Игра уже утратила для него интерес — проигрыш был слишком велик. Теперь немного больше, немногo меньше — какая разница! Он скучающе смотрел на своих партнеров.
Иван Иванович, лысый, пожилой, плохо выбритый, одетый в порыжелый обтрепанный пиджачок, ходил суетливо, часто брал свои ходы обратно и много о чем-то говорил. Что именно — Виктор не воспринимал. За годы совместной игры и он, и третий партнер, Павел Степанович, приучились не слушать многочисленных восклицаний Ивана Ивановича и относились к его разговорчивости, как к досадной, но, к сожалению, неизбежной помехе.
Играл Иван Иванович только ради денег, играл неумело и плохо. Зато твердо усвоил, по его мнению, «золотое» правило преферанса: важно не выиграть, а не проиграть, проиграют другие, и в результате ты будешь в выигрыше.
Следуя своему «правилу», он занижал все без исключения игры. Даже если у него на руках было верных восемь взяток, он все равно заказывал только шестерную игру, из опасения как бы чего не вышло.
Таким образам, он очень медленно, но неуклонно списывался, в то время как «горки» его партнеров росли. Благодаря этому, каждый вечер Иван Иванович выигрывал полтора-два рубля, а иногда и больше. Только этим и можно объяснить то, что его жена, женщина, как он сам говорил, «серьезная», не возражала против его частых отсутствий по вечерам…
Виктор вдруг вздрогнул. Первые четыре карты, которые ему ловко бросил молниеносно сдающий Иван Иванович, оказались тузами. Сердце сразу забилось редкими сильными ударами. Осторожно, боясь спугнуть хорошую игру, Виктор поднял остальные карты и криво усмехнулся — ну конечно, такое уж его счастье: карты были разномастными восьмерками и десятками с сиротливо затесавшимся среди них одиноким валетом.
— Четыре семерки не мизер, четыре туза — не игра! Пас! — негромко сказал он и положил карты на стол.
И тут Виктор вспомнил, что эти слова он уже повторял несколько раз — и сегодня, и вчера, и в прошлое воскресенье. Они стали уже его присказкой, подобно той, какая была и у Ивана Ивановича.
«Боже мой! — подумал Виктор, глядя на суетившегося Ивана Ивановича. — Чем я лучше его! И карты я сдаю так же, как он, и даже поговорка у меня своя появилась».
И сразу утихшая было боль возобновилась с новой силой, как разгорается тлеющий уголек, если на него подуть. И хотя в этот вечер до конца пульки Виктор блестяще сыграл трудный мизер и еще несколько крупных игр и в итоге положил на стол всего два рубля — значительно меньше, чем предполагал, — все равно боль в сердце ни на минуту не ослабевала.

Попрощавшись с Павлом Степановичем, Виктор и Иван Иванович вышли на улицу. Под ногами шуршали опавшие осенние листья, было довольно свежо. Поселок спал. На западе огромным — в полнеба — заревом горели отблески огней вечерней Москвы.
Виктор шел медленно, наслаждаясь чистым воздухом, который после прокуренной комнаты казался особенно живительным.
Неожиданно среди тишины где-то далеко-далеко возник стонущий, протяжный, какой-то жалобный звук и, медленно угасая, замер вдали. А через секунду донесся еле слышный дробный стук колес — это прошла электричка.
Сирену электрички Виктору приходилось слышать ежедневно. Но сейчас, неожиданно для себя, он почувствовал ее как-то по-особому — словно заплакала, закричала, забилась о решетку заключенная в тесной клетке красивая несчастная птица. И ему безумно захотелось уехать, куда угодно, лишь бы не видеть этих опротивевших лиц, своей неуютной холостяцкой комнаты, Ивана Ивановича, пестрой россыпи карт на столе…
— Хочется уехать, ах, как хочется уехать… — негромко, как бы про себя, сказал он.
— Уехать? Зачем? Куда? — сразу же откликнулся Иван Иванович.
— Так просто. Надоело здесь…
— Ну что вы! — Иван Иванович взглянул Виктору в лицо, стараясь понять, шутит тот или говорит серьезно. — У вас неплохая квартира, до Москвы всего полчаса езды, служба прекрасная — тихая, денежная, никакой ответственности…
— А время идет, — не слушая его, негромко продолжал Виктор. — Как быстро идет время! День летит за днем, а мы и не замечаем его стремительного полета…
Ведь через три дня мне будет уже тридцать лет. Тридцать лет!
— С вас магарыч, — живо отозвался Иван Иванович, — круглая дата! Соберемся, выпьем, поиграем…
— Как быстро летят дни…
— Все к лучшему в этом лучшем из миров! Запомните сию присказку, молодой человек! — сказал Иван Иванович покровительственным тоном. Плюньте на все. Берите пример с меня. Купил недавно домик, есть огород, садик, свежие овощи и яблоки в Москву на базар первым вожу… Жениться вам надо, молодой человек, вот что! Хотите, познакомлю с соседкой своей? Аппетитная девица! То есть, собственно говоря, уже не девица — была в краткосрочном замужестве, но это ничего, не суть важно, как говорится. Корова зато у нее, Гортензия. Хороша! Особой какой-то породы — по пуду молока в день дает…
Виктор не обращал на слова Ивана Ивановича внимания, как будто даже не замечал его. Он напряженно вслушивался в тишину, стараясь уловить мучительно сладостный звук сирены. Но все было тихо, только чуть слышно шелестели под ногами опавшие листья.
В молчании они дошли до дома Ивана Ивановича, попрощались, и Виктор пошел дальше один.
Ему было очень нехорошо. Болело сердце, на душе — прескверно. Почему-то именно сейчас, в этот осенний вечер, он отчетливо понял, что ему уже тридцать лет и что эти тридцать лет он прожил зря, бесполезно. А ведь это половина, а то и три четверти жизни. Той жизни, которая дается человеку только один раз…
…В подмосковный поселок Виктор приехал еще школьником. С тех пор прошло двенадцать лет. После окончания десятилетки он не почувствовал у себя никакого призвания и долго не мог решить, куда же ему поступить учиться. Наконец, по чьему-то совету, подал заявление в рыбный институт — там не было конкурса — и через пять лет без особых происшествий закончил его в числе так называемых «средних» студентов.
Его хотели послать на Амур, и Виктор в общем-то был не против, хотя немного и боялся ехать так далеко. Вернее, не столько боялся, как все это было ему непривычно. Необычайной была уже и сама мысль, что он поедет куда-то, будет жить в другом месте.
И когда мать, вооружившись справками о своей болезни, пошла в министерство и выплакала ему так называемое «свободное распределение», он не протестовал, а был, пожалуй, даже доволен. Затем вскоре мать умерла, и он как-то тоже очень быстро привык, смирился и с этим.
Ему удалось устроиться работать в одну из московских технических библиотек, и жизнь пошла по-старому, привычному руслу: электричка, метро, троллейбус. Служба была тихая, спокойная, делать почти нечего: за день в библиотеку приходило не больше пяти человек. А ничем другим, кроме выдачи книг, он не занимался.
…Виктор прошел через знакомый до мельчайших подробностей, захламленный двор и, не зажигая света, осторожно открыл дверь своим ключом.
Он устало опустился на неубранную, несвежую кровать и с отвращением осмотрелся вокруг. Все здесь было до боли знакомо: отклеившиеся обои, низкий потолок, почерневший от пыли, когда-то оранжевый абажур, покосившаяся этажерка с книгами. Много, сотни раз видел он это, но сегодня вдруг взглянул на все это другими глазами.
Где-то вдали опять возник еле слышный, зовущий, тревожный звук сирены — и человек, с желтым нездоровым лицом, с начинающейся на темени лысиной и седеющими висками, поднял голову и, широко открыв глаза, изо вех сил вслушивался в звенящую тишину ночи, стараясь уловить уже угасший звук…

Из-за стены чуть слышно доносились звуки духового оркестра — где-то шла репетиция. Виктор стоял у окна и, помимо своего желания, прислушивался к музыке.
За окном — грязный двор, кучи каменного угля и шлака возле котельной, несколько чахлых деревцев, между которыми ходили, роясь в земле, каким-то чудом попавшие сюда две грязно-белые курицы. Знакомая, надоевшая картина.
Отойдя от окна, Виктор сел в мягкое, удобное кресло, специально выпрошенное им у завхоза, и привычным движением достал из часового кармана брюк маленькую пилочку для ногтей.
В институте девчата часто восхищались красотой его ногтей. Они у него были и правда хороши. Гладко обточенные, матово-розовые, аккуратные, ногти производили впечатление маманикюренных. Сидя на лекциях, Виктор пристрастился все время работать над ними пилкой. Эта привычка сохранилась у него и сейчас, точнее говоря, он фактически не выпускал пилочку из рук.
Сидя за столам, Виктор мечтал. О чем? — он не знал и сам. Мечты его были хаотическими — то он писал какую-то замечательную научную работу и становился знаменитым, то его посылали в командировку за границу, то вдруг он выигрывал десять тысяч то единственной облигации трехпроцентного займа…
Где-то хлопнула дверь, по коридору кто-то быстро прошел. Виктор вздрогнул и машинально взглянул на часы — до конца работы оставалось еще два часа…

Виктор стоял у окна. Ветер упруго бил ему в лицо, ерошил волосы. В вагоне была суетня, которая безошибочно указывает на то, что поезд приближается к конечной станции.
В душе у Виктора смешалось все — и тревога, и ожидание чего-то неприятного, и то особое чувство тихой радости и волнения, с которым человек приезжает в город, где он не был уже много лет, город, в котором прошли его детство и юность. Какая-то смесь из грусти о прошлом, кажущемся лучше, чем было на самом деле, и радости от встречи с давно знакомыми и наполовину забытыми родными улицами, домами, парками…
Спокойная привычная жизнь Виктора была неожиданно нарушена — его послали для изучения опыта работы в другую библиотеку. И случилось так, что эта библиотека оказалась в городе, где он родился, учился до переезда в Подмосковье, где ему все было знакомо и дорого.
Выйдя на привокзальную площадь, Виктор остановился. Что-то сдавило ему горло. Он так давно мечтал съездить сюда, посмотреть, каким стал город, сходить к старым друзьям и товарищам, узнать, как они живут.
Виктор шел к гостинице по знакомой улице — и узнавал и не узнавал ее, она стала словно шире. Новые многоэтажные дома выросли на обеих ее сторонах. Сине-желтые троллейбусы, мягко шурша шинами, проносились мимо. С каждым шагом он открывал все новые и новые страницы в своей памяти, с каждой минутой все ярче и ярче вспоминал детство. И все сильнее и сильнее чувствовал себя, в этом незнакомом ему городе…

…Дождь стекал с желоба крыши бесконечными струями, которые с глухим звоном разбивались где-то внизу об асфальт. Этот монотонный, не усиливающийся и не ослабевающий звук падающих водяных струй утомлял своей однообразностью. Виктор тяжело вздохнул и отошел от окна.
В номере гостиницы сумрачно, хотя до вечера еще далеко.
Сплошная серая пелена дождя за окном, тучи, мрачной тяжелой чашей нависшие над городом, раньше времени вызвали наступление темноты.
Виктор зажег свет и сел за стол, бесцельно глядя перед собой на голубую стену.
— Сегодня, Виктор Сергеевич, — негромко вслух сказал он, — ваш день рождения. Вам исполнилось тридцать лет. С чем вас и поздравляю! Впрочем, если откровенно говорить, поздравлять-то не с чем. Паршиво вы живете, очень паршиво. Пользы от вас ни на грош…
Он задумался. Неудачно, что день рождения пришелся на командировку. А впрочем — какая разница! Если бы даже он и был дома — что хорошего? Кого бы пригласил? Ивана Ивановича?..
Сидеть одному в пустынном номере гостиницы и слушать монотонный шум дождя больше не было сил. Виктор встал и спустился вниз, в ресторан.
В шумном грязноватом зале ему посчастливилось найти свободный столик в самом углу. Быстро, без всякого желания, он выпил полстакана какого-то кислого портвейна, съел окаменевшую конфету и задумался.
С горечью пытался понять, почему его одноклассники стали большими, известными людьми, а ему не повезло. Колька стал летчиком, работает в Арктике, недавно награжден орденом; Мишка — главный врач крупной больницы; Андрей — видный инженер здешнего завода; Василий — писатель, выпускает свою вторую книгу, а Нина… Он слышал, что веселая, светловолосая Нина уже кандидат наук…
Виктор вспомнил, как давно-давно гуляли они с Ниной по ночным улицам, мечтали о будущем, как он, уезжая в Москву, поцеловал ее на перроне и обещал обязательно приехать. Как давно это было! Да и было ли? Может, это лишь сон?.. Он так и не приехал. А теперь… Теперь слишком поздно.
— Эх ты, неудачник! — вслух сказал Виктор. Чувство горькой обиды на жизнь переполняло его душу, хотелось пожаловаться кому-то, чтобы кто-то добрый, хороший пожалел, посочувствовал, погладил его, как ребенка, по голове.
И вдруг Виктору страшно захотелось увидеть Нину, ее маленький домик на тихой улице и садик возле него.
Как хорошо была знакома ему каждая тропинка этого садика! Много бессонных ночей провел он там с Ниной, до рассвета сидя на скамейке и говоря обо всем: о любви, о жизни, о стихах.
Он вспоминал все это, и давно прошедшие дни вставали в памяти, словно живые, вызывая чувство глубокой боли. Если бы тогда он вернулся, встретился с Ниной, жизнь его, возможно, пошла бы совсем по другому пути… И Виктор понял, что ему совершенно необходимо увидеть Нину, поговорить с ней, услышать ее голос…
— Пойти? — вслух спросил он себя. И тут же ответил: — Нет, неудобно…
Он представил, как стучится в ее дверь. А если она уже замужем и дверь откроет муж? Что он скажет ему, кто он такой? Тень прошлого… А тени прошлого в большинстве своем нежелательные гости. Нет, так нельзя…
Расплатившись, Виктор быстро вышел на улицу. Дождь перестал. Чистый, влажный воздух сразу освежил его, и он медленно побрел по наполнившимся людьми улицам, бесцельно, куда глаза глядят…
Пришел в себя Виктор лишь тогда, когда за воротник ему сбежали холодные струйки воды. Дождь неожиданно возобновился. На пустынных улицах — ни души. В подъездах, под навесами у дверей, толпились прохожие.
Черная клубящаяся туча низко висела над городом. Казалось, она задевала частые ежовые колючки многочисленных антенн, торчащих на крышах домов.
Виктор перевел взгляд на соседний дом и узнал его. Здесь жил Андрей Ларионов, его прежний школьный товарищ, ставший инженером. Виктор знал, что Андрей прекрасно устроился: на заводе его ценят, женился, имеет двоих детей.
«Пойду к нему! — с какой-то отчаянной решимостью подумал Виктор. — У него узнаю все о Нине». И, боясь передумать, он быстро пошел, почти побежал через дорогу.
…Щелкнул замок — на пороге стояла женщина.
— Вам кого? — спокойно и равнодушно спросила она.
— Мне… — замялся Виктор. — Ларионовы здесь живут?
— Да. — Женщина широко распахнула дверь, — входите…
— Кто там пришел? Ко мне? — раздался громкий голос, я в переднюю вошел высокий мужчина в голубой шелковой пижаме.
Виктор сразу узнал Андрея. Он мало изменился, по-прежнему черные, очень густые волосы непокорной шевелюрой лохматились на голове, мохнатые густые брови почти сомкнулись над переносицей, и голос, как и раньше, громкий, отчетливый. Почему-то Виктор вспомнил, как в школе все ругали Андрея за то, что он не умел говорить тихо и, даже отвечая урок, почти кричал.
— Вы, ко мне? Я Ларионов. Слушаю вас. Кто вы?.. — Андрей недоуменно смотрел на странно молчавшего посетителя.
— Я… — Виктор жалобно улыбнулся. Ему почему-то прежде и в голову не пришла мысль, что Андрей может не узнать его. И теперь он чувствовал себя неловко.
— Я… к тебе. — Он снова улыбнулся робко и смущенно. — Ты не узнал меня? Я — Сафронов, Виктор…
— Стой! Стой! — громко, на весь дом закричал Андрей. — Витька?! Конечно, Витька! Ты! Откуда?
Через минуту Виктор уже сидел в столовой на диване.
— Вот уж никак не ожидал тебя встретить. Рассказывай! Слышал — ты кончил рыбный. Ихтиолог, значит? Где работаешь? Надолго сюда? Женился? Детей сколько? — Андрей засыпал его градом вопросов.
Виктор смущенно молчал. Когда он шел сюда, то и не подумал, что придется отвечать на такие вопросы.
— Видишь ли, — наконец, выдавил он, — вышло так, что работаю я не по специальности — заведующим одной крупной московской библиотекой… — Мгновенно покраснев еще больше, он от досады на самого себя прикусил язык — солгал как-то совершенно невольно, из какого-то глупого тщеславия.
— Заведуешь библиотекой? Это здорово! А как же твои рыбы? Остались сиротами?
— Да вот так… — И, чтобы выйти из неловкого положения, Виктор попытался пошутить: — А жениться не удалось, невеста еще в детский сад ходит…
В комнату вошла женщина, открывшая ему дверь. В ярком свете люстры он смог теперь хорошо рассмотреть ее. Женщина была очень красива, красива какой-то величественной, строгой, истинно русской красотой. Виктору невольно вспомнилась Василиса Прекрасная. Не хватало только кокошника на голове.
— Познакомься! — вскочил Андрей. — Это супруга моя, Мария Александровна, так сказать, эскулап, врач местной больницы… А это, Машенька, Виктор Сафронов, мы с ним в школе вместе учились
Виктор смущенно слегка поклонился.
Мария Александровна сухо поздоровалась и, открыв блестевший зеркальным стеклом большой старинный буфет, стала расставлять на столе высокие хрустальные фужеры, поставила бутылку «Мукузани», вазу с конфетами и вышла.
— Видал-миндал, — Андрей толкнул Виктора локтем в бок и засмеялся, — какая у меня супруга! Прекрасная женщина! Мы с ней сейчас в контрах, как говорится, небольшой семейный конфликт. Ну да ладно, пройдет, давай выльем за встречу…
— Ну, а ты как живешь? — спросил Виктор.
— Как видишь! — Андрей снова широко улыбнулся. — Работаю начальником цеха, зарплата приличная, премии постоянно. «Москвича» недавно купил, словом, как сказал Пушкин, всегда доволен сам собой, своей квартирой и женой…
— Послушай, — перебил его Виктор, — а как Нина? Где она?
— Нина? Какая Нина? — Андрей удивленно посмотрел на него.
— Исакова. Забыл? Из «а» класса…
— Ах, да! Ты ведь с ней того… — Андрей сделал в воздухе неопределенный жест рукой. — Опоздал, братец! Уехала два года назад. Вышла замуж за какого-то военного и уехала. А куда — не знаю…
Виктор подготовил себя еще заранее к тому, что Нины нет в городе, подготовил и даже убедил. Но где-то в глубине души все-таки теплился уголек надежды, что Нина здесь, не замужем и, быть может, ждет…
Так часто он поступал в детстве — страстно желая чего-нибудь, он изо всех сил убеждал себя, что этого не случится, и всегда желание его исполнялось.
Виктор вспомнил, как в день своего пятнадцатилетия он получил подарок — велосипед. Велосипед был его давнишней мечтой. Но Виктор, горя желанием получить его, в то же время убеждал себя, что мама не сможет сделать ему такой дорогой подарок. Однако он знал, что чем сильнее будет сомневаться, тем больше шансов получить подарок. Так и случилось — в день своего рождения, открыв утром глаза, он увидел у кровати блестевшую никелем свою мечту… Но, видно, вместе с детством кончилось и волшебство: Нина уехала…
— Ну, что ты раскис? — Андрей снова налил фужеры. — Давай выпьем за мой отъезд!
— Ты едешь? Куда? — с трудом оторвавшись от своих мыслей, равнодушно спросил Виктор.
— К черту на рога! — Андрей громко засмеялся. — Бросаю все и — в Сибирь!
Колоссальное дело там затевается, заводище будет — почище Магнитки. Не слыхал? Из-за этого и «конфликт». — Он кивнул на дверь. — Понимаешь, какое дело — надоело мне здесь: производство старое, налаженное, все без сучка, без задоринки. Единственные тревоги — поставщики подводят. Скука! Прочитал я в газете о Западно-Сибирском металлургическом и дух захватило. Вот где поработать бы! Конечно, никому ни гу-гу, написал письмо туда, просто так, для ориентировки. А сегодня бац — телеграмма, зовут, перевод, подъемные и все такое обещают… Попала телеграмма теще и жене в руки — что тут началось! — Андрей зажмурил глаза и помотал головой. Счастье твое, что ты утром не пришел — сейчас запас пара уже израсходован…
— Значит, ты едешь в Сибирь, в тайгу. А это все?.. — Виктор обвел взглядом роскошные пестрые ковры, массивный буфет, картины на стенах.
— Черт с ним со всем! Не это же главное в жизни! Счастье ведь не в теплой уборной да ванне с горячей водой…
Дверь тихо скрипнула. Мария Александровна вошла в комнату, неся вазу с яблоками. Следом за ней показалась старуха в черном платье старинного фасона, расшитом на груди и плечах блестящим стеклярусом.
— Позвольте познакомить вас, мамаша, — мой школьный товарищ, сейчас живет в Москве, заведует библиотекой, — представил ей Андрей Виктора. — А это Капитолина Павловна, так сказать, теща, моя, владелица хором сих…
— Не балабонь ты, — махнула она рукой и села. — Ишь, рассыпался мелким бесом…
Андрей подмигнул Виктору и, взяв бутылку, продолжал, как ни в чем не бывало:
— Позвольте вам, мамаша, налить божественного пития…
— Вот человек-то в Москве живет, — не обращая на зятя внимания, начала Капитолина Павловна, видимо, продолжая старый спор. — И никуда не едет. А ты — в Сибирь! Видано ли дело! Чего тебе здесь не хватает? Дом просторный, жалованье — дай бог всякому, огород, помидоры и огурцы поспели…
— Ох, мамаша! — Андрей поморщился, — опять вы со своими огурцами…
— Молчи! — старуха метнула на него гневный взгляд. — Не вводи меня во грех!
Виктор, нежданно-негаданно попавший на этот семейный скандал, чувствовал себя неловко. Очевидно, и жене Андрея тоже было стыдно перед чужим человеком. Она то краснела, то бледнела и умоляюще поглядывала по очереди на мужа и мать.
— Андрей! Мама! — наконец не выдержала она. — Успокойтесь, лотом доругаетесь…
— Живем здесь, как у Христа за пазухой, — продолжала старуха, не обращая внимания на дочь. — До Москвы четыре часа на электричке, хотишь — в театр, хотишь — в магазины…
— Довольно, мамаша! — Андрей повысил голос. Его напускное шутовство, которым он прикрывался, как панцирем, вдруг слетело. Он потерял терпение. — Мы все равно уедем, а вы, если хотите, оставайтесь здесь, будем к вам в гости прилетать…
— Рад избавиться, значит… — старуха достала откуда-то из рукава платок и приложила его к глазам.
Виктор не выдержал, вскочил и стал торопливо прощаться.
— До свиданья! Я потом… потом зайду… — говорил он, боясь, что его станут удерживать. Но его не удерживали, и через минуту он с облегчением услышал, как щелкнул язычок замка за его спиной.
Дождь, должно быть, кончился совсем недавно — асфальт был еще мокрым. Но туча по-прежнему застилала все небо, и лишь далеко-далеко на западе виднелась огненно-розовая полоса — там садилось солнце.
Черная туча и розовая полоса заката — это было очень красиво. Но Виктор не замечал ничего. Он лишь на мгновение остановился, выйдя из темного подъезда, взглянул равнодушно на небо и пошел дальше.
Возле одного из домов приютился маленький скверик с единственной скамейкой. Виктор сел, густые кусты акации почти скрывали его от прохожих.
О чем он думал сейчас? Да, пожалуй, ни о чем. Какие-то обрывки впечатлений прошедшего дня хаотически носились у него в голове…
На мгновение все вокруг осветилось призрачным бледно-оранжевым светом — это где-то далеко, так далеко, что даже не было слышно грома, полыхнула молния.
И по какой-то необъяснимой ассоциации Виктор вспомнил, как он давно-давно, в пионерском лагере, попал в лесу в грозу и сидел под деревом мокрый, испуганно смотря на огненные зигзаги молний над головой. Как хорошо было тогда! Жизнь казалась простой и понятной, все было впереди…
Неожиданно на память пришли стихи какого-то восточного поэта, и он шепотом, точно в забытьи, стал тихо читать:
Бред сердца горяч, горяч,
На чреслах кумач, кумач,
Наследует плачу плачь,
А счастье — мечта и все.
Гвоздикою рдеем мы,
Песками желтеем мы,
Золою седеем мы,
Меняем цвета — и все…

…Сердце билось редко-редко, громко. Виктор физически ощущал его каждое движение. Мысли, грустные, какие-то медленно-ленивые, наползали постепенно, неотвратимо…
…Тридцать лет! Полжизни прожито. А как? Плохо, очень плохо! Глупая, никому не нужная жизнь. Хоть одно деревце — да что деревце! — хоть один цветок, одну травинку ты посадил? Нет! Умрешь, и останется от тебя пара штанов, да и то протертых… Не мало ли?.. Кто же виноват, что так глупо и страшно неинтересно проходит жизнь?..
Он сидел, низко опустив голову. И вдруг возникла совершенно отчетливая, до удивления простая и ясная мысль — нужно бросить все и сменить профессию: стать токарем, слесарем, грузчиком, кем угодно, но что-то делать полезное, нужное…
Ему казалось, что эта мысль родилась мгновенно, только что. Но это было не так. Несмотря на свою кажущуюся простоту, она долгое время вынашивалась, созревала в подсознании, была неясной и расплывчатой, а сейчас, сию минуту, только приняла окончательную форму.
Так часто бывает в химии. Соединяются два вещества, между ними идет реакция, но внешне это ничем не проявляется. Однако стоит лишь слегка встряхнуть пробирку, и мгновенно возникает какое-то новое вещество. Таким толчком для Виктора был разговор о Андреем.
«Да-да, конечно, именно так, — лихорадочно думал Виктор. — Бросить все и уехать куда-нибудь… Пусть будет тяжело, трудно, но у меня появится наконец сознание того, что я приношу пользу, кому-то нужен…
Но куда поехать? Куда? А если попросить Андрея взять с собой? Вот прямо сейчас пойти и попросить… Неудобно? Ничего! Он поймет…»
Боясь передумать, изменить принятое решение, Виктор вскочил со скамейки и быстро пошел вперед. Через несколько минут он вошел в подъезд дома Андрея…

Виктор стоял в тамбуре вагона возле открытой двери. Мимо проносились темно-зеленые березы с желтыми заплатками уже появившихся осенних листьев, один за другим мелькали серые телеграфные столбы.
Приближалась Москва. Еще немного и в его жизни начнутся нелегкие часы. Он должен будет подать заявление об увольнении, получить расчет, а главное — отвечать и отвечать на недоуменные вопросы, куда и почему он уезжает. А попробуй расскажи…
Нет, он поступит умнее. На работе никому не стоит рассказывать о поездке в Сибирь, лучше что-нибудь придумать, а со своими партнерами по преферансу он вообще постарается не встречаться. Уедет и все. В конце концов ему просто некогда. Он должен вернуться к Андрею послезавтра и не позже, ведь билеты на поезд уже куплены…
Колеса радостно выстукивали что-то доброе, веселое. Виктор прислушался. «День рож-де-ни-я! День рож-де-ни-я!» — наконец разобрал он и улыбнулся. Да, сегодня ему исполнилось тридцать лет… В сущности, это не так уж и много, вся жизнь впереди…
Поезд повернул, солнечные лучи ударили Виктору прямо в лицо, залили светом грязный тамбур и от них ярко, словно алмаз, вспыхнул незаметный до сих пор осколок стекла на полу…