Арнольд Райсп
ЗЕМЛЕРОЙКА
Повесть
Брат Генка
Часть I. Генка-путешественник
Брат Генка тремя годами был младше Кольки, но рос, каналья, смышлёным и упрямым, как каурая лошадь соседа Ивана, которая с первого раза не трогалась с места и мотала хвостом-метёлкой, подобно старой мельнице, потерявшей способность вращаться из-за капризного ветра. Независимый и озорной характер позволял Генке подолгу находиться на улице, не уступая лидерства, увлекать своей подвижностью и любопытством дворовых ребят.
Дома с родителями и старшим братом Колькой ему было неинтересно и очень скучно. Другое дело — жизнь путешественников, лесных отшельников или морских пиратов, полная неожиданностей и приключений, подобно Робинзону Крузо. Но до такой жизни нужно было дорасти, чтобы освоить все премудрости дальних путешествий и странствий, вкусить всю прелесть нахождения в одиночестве и не испытывать страха перед неожиданностями, подстерегающими в пути. Генке не хотелось ждать столь далёкого будущего. Ему казалось, что время путешествий для него приспело.
— Пойдём во двор! — выпалил неожиданно Генка своему брату и, не дождавшись ответа, выскочил на улицу.
«Пошёл искать приключения! Путешественник!» — подумал про себя Колька, оставаясь лежать на кровати, перелистывая потёртую книжку «Приключения Чиполлино».
Кольке не хотелось в этот жаркий день слоняться по двору. Полуденное солнце, забравшись в зенит, нещадно палило, обжигая своими лучами щербатые доски крыльца, железную бочку, наполненную до краёв прозрачной дождевой водой, стекавшей с крыши, поломанный самодельный самокат на стальных подшипниках, отказавшийся катиться перед самым началом вчерашней грозы и пролежавший всю ночь в одиночестве под проливным дождём.
Водяное зеркало в бочке ненадолго привлекло внимание Генки отражением ярких лучей солнца, проплывающих белоснежных облаков — словно ледяные айсберги в безмолвном бескрайнем океане. Пройдясь босиком по луже, сделав несколько оборотов вокруг бочки с водой, обкатив себя и лежащий самокат пригоршней воды, почерпнутой из бочки, Генка побрёл в сторону одинокой черёмухи с обвисшими, ещё не вызревшими, бурыми по цвету ягодами. Стайка Воробьёв, беззаботно шнырявших среди веток, вспорхнула и с шумом, словно сорвавшийся с крыши ветер, прошуршав крыльями над головой, расселась вдоль забора, наблюдая за Генкой.
«Зритель на местах, можно начинать представление!» — подумал Генка и ловко, словно акробат заезжего цирка шапито, вскарабкался на дерево.
Растянутая между веток ажурная паутина, подобная кружевной салфетке на комоде со слониками в доме, облепила Генкину голову, лицо и вызвала панику у лохматого паука, любовно вязавшего кружева паутины и готовившего снасть для ловли случайных насекомых, пытавшихся найти прохладу на ветках черёмухи. От такой неожиданной встречи, запутавшись в паутине, Генка чуть не потерял равновесие и под шумный воробьиный гвалт разместившихся на заборе Воробьёв поспешил прервать неудачный цирковой номер и покинуть черёмуху, облюбованную неприятным и коварным пауком.
Спрыгнув с дерева, Генка очутился с другой стороны черёмухи, поросшей густыми зарослями крапивы и лопухов, которые ему предстояло преодолеть. Сорвав огромный лист репейника, Генка, прикрываясь от лучей палящего солнца, водрузил его над головой и, вообразив себя индейцем племени тумба-юмба, стал медленно пробираться вдоль забора сквозь густые заросли.
Неожиданно заросли разомкнулись, и Генка оказался на краю заброшенной глубокой ямы, выкопанной когда-то под хозяйственные нужды. На дне ямы Генка увидел блеск солнечных лучей от скопившейся дождевой воды — словно бриллиантовая россыпь, сокрытая пиратами. Он не успел ещё оценить представшее открытие на дне ямы, как подмокший от дождя край берега обвалился, увлекая за собой индейца с лопухом на голове на самое дно.
Приземление было плавным и мягким на ком обвалившейся земли, он едва коснулся края лужи, образовавшейся на дне ямы. Зонтик из лопуха, прикрывавший голову Генки, слетел и мирно плавал, раскачиваясь от волны, вызванной падением Генки.
Любопытный шустрик-воробей, удивлённый внезапным исчезновением индейца, отделившись от своей стаи, уселся на ветку у края ямы, разбираясь с возникшей ситуацией, объявил тревогу: громко зачирикал, призывая на помощь своих собратьев.
Шум воробьиной стаи, доносившийся из густых зарослей крапивы, вначале не привлёк внимание Кольки, появившегося на крыльце дома. Обычно эти шумные стайки крутились во дворе, не обращая ни на кого внимания, склёвывая с земли семена травы и мелкие камушки.
— Генка, ты где? — прокричал Колька и, не услышав ответа, озираясь по сторонам, стал обходить двор, продвигаясь по направлению к черёмухе, в надежде обнаружить незадачливого путешественника. В ветвях черёмухи Колька обнаружил только паука-вязальщика, который старательно восстанавливал паутину, порушенную Генкой.
След примятой крапивы вдоль забора вёл в глубь зарослей, откуда доносился воробьиный гвалт. Обжигаясь и отбиваясь от назойливой крапивы и кустов репейника, Колька, облепленный лохматыми шишками репейника, словно сказочный леший, появился из зарослей на краю ямы, испугав Генку своим видом.
— Ты чё… здесь пристроился? Я тебя ищу! Как ты угодил в яму? — сказал Колька и чуть было сам не попал под обвал кромки ямы.
— А мне здесь хорошо, вот и сижу! — ответил Генка и как ни в чём не бывало потянулся за плавающим лопухом в луже на дне ямы.
Кочка, на которой стоял Генка, от его резкого движения развалилась, и Генка в своих недавно купленных ботиночках плавно погрузился в месиво размокшей глины.
— Дурень! Не двигайся! Я сейчас сбегаю за верёвкой! Я мигом! — выпалил Колька и через заросли стремглав бросился к крыльцу дома, где висела верёвка для сушки маминого белья. Мать, увидев Кольку за снятием верёвки, облепленного с ног до головы колючками репейника, испуганно спросила:
— Что случилось! Где Генка? Зачем тебе верёвка? Говори! — и быстро, едва поспевая вслед за Колькой, направилась к зарослям крапивы, распугивая на ходу зазевавшуюся на кустах воробьиную стайку.
Генка как ни в чём не бывало, монотонно перебирая ногами, месил глину на дне ямы, поднимая радужные воздушные пузырьки, которые с шумом лопались, едва появившись на поверхности.
— Ох, окаянный! Ну и получишь же ты у меня! — воскликнула мать, подавая верёвку Генке.
Это была трудная работа — тянуть из болота бегемо… Тянуть из ямы горе-путешественника Генку.
Обмотанный бельёвой верёвкой, измазанный глиной, с комьями грязи на ботинках, в сопровождении матери и Кольки понурый пленник Генка направился к дому. Серо-зелёный след от стекающей с одежды растительности и грязи тянулся за Генкой замысловатой змейкой до самой бочки с водой.
— Вот здесь раздевайся и смывай с себя всю грязь, пока не увидел отец! — сказала мать, освобождая Генку от наброшенной на туловище верёвки. — Коля, помоги ему раздеться, — добавила она, пригрозив напоследок Генке смотанной на своих руках бельёвой верёвкой.
— Да, Коля! Это тебе не про Чиполлино читать, лёжа на койке! Лучшие приключения — это путешествия! Я же тебя приглашал прогуляться, но ты почему-то не захотел. А вымазаться в грязи всё равно тебе пришлось! — с независимой гордостью сказал Генка, сбрасывая с ног замазюканные грязью ботинки.
Радостный треск воробьиной стайки, разносившийся по двору, ознаменовал удачливое освобождение из плена незадачливого путешественника.
Колька подобрал валявшееся рядом с бочкой ведро, зачерпнул из бочки воду, прогретую на солнце, и окатил Генку: словно Ниагарский водопад обрушился на его голову, сметая на своём пути остатки травы и комочки глины, успевшие подсохнуть в кудлатых волосах брата.
Генка, сбросив с себя промокшую одежду, зачерпнул ладонью воду из бочки, окатил ею Кольку и голышом припустил в дом, обронив на ходу: «Догони!».
Еле удерживаясь на мокрой траве, лавируя руками, боясь растянуться, словно белокрылая чайка над водной гладью, борясь с набежавшим потоком заигравшего ветра, он старалась выдержать выбранный курс.
— Безобразник! Вытирайся! — воскликнула мать, подавая Генке мохнатое полотенце с изображением раскидистой пальмы на одиноком острове среди бескрайнего морского простора.
Завалившись на кровать, братья со смехом наперебой делились впечатлениями, перелистывая потёртую книгу «Приключения Чиполлино».
Арнольд Райсп
ЗЕМЛЕРОЙКА
Повесть
Брат Генка
Часть I. Генка-путешественник
Брат Генка тремя годами был младше Кольки, но рос, каналья, смышлёным и упрямым, как каурая лошадь соседа Ивана, которая с первого раза не трогалась с места и мотала хвостом-метёлкой, подобно старой мельнице, потерявшей способность вращаться из-за капризного ветра. Независимый и озорной характер позволял Генке подолгу находиться на улице, не уступая лидерства, увлекать своей подвижностью и любопытством дворовых ребят.
Дома с родителями и старшим братом Колькой ему было неинтересно и очень скучно. Другое дело — жизнь путешественников, лесных отшельников или морских пиратов, полная неожиданностей и приключений, подобно Робинзону Крузо. Но до такой жизни нужно было дорасти, чтобы освоить все премудрости дальних путешествий и странствий, вкусить всю прелесть нахождения в одиночестве и не испытывать страха перед неожиданностями, подстерегающими в пути. Генке не хотелось ждать столь далёкого будущего. Ему казалось, что время путешествий для него приспело.
— Пойдём во двор! — выпалил неожиданно Генка своему брату и, не дождавшись ответа, выскочил на улицу.
«Пошёл искать приключения! Путешественник!» — подумал про себя Колька, оставаясь лежать на кровати, перелистывая потёртую книжку «Приключения Чиполлино».
Кольке не хотелось в этот жаркий день слоняться по двору. Полуденное солнце, забравшись в зенит, нещадно палило, обжигая своими лучами щербатые доски крыльца, железную бочку, наполненную до краёв прозрачной дождевой водой, стекавшей с крыши, поломанный самодельный самокат на стальных подшипниках, отказавшийся катиться перед самым началом вчерашней грозы и пролежавший всю ночь в одиночестве под проливным дождём.
Водяное зеркало в бочке ненадолго привлекло внимание Генки отражением ярких лучей солнца, проплывающих белоснежных облаков — словно ледяные айсберги в безмолвном бескрайнем океане. Пройдясь босиком по луже, сделав несколько оборотов вокруг бочки с водой, обкатив себя и лежащий самокат пригоршней воды, почерпнутой из бочки, Генка побрёл в сторону одинокой черёмухи с обвисшими, ещё не вызревшими, бурыми по цвету ягодами. Стайка Воробьёв, беззаботно шнырявших среди веток, вспорхнула и с шумом, словно сорвавшийся с крыши ветер, прошуршав крыльями над головой, расселась вдоль забора, наблюдая за Генкой.
«Зритель на местах, можно начинать представление!» — подумал Генка и ловко, словно акробат заезжего цирка шапито, вскарабкался на дерево.
Растянутая между веток ажурная паутина, подобная кружевной салфетке на комоде со слониками в доме, облепила Генкину голову, лицо и вызвала панику у лохматого паука, любовно вязавшего кружева паутины и готовившего снасть для ловли случайных насекомых, пытавшихся найти прохладу на ветках черёмухи. От такой неожиданной встречи, запутавшись в паутине, Генка чуть не потерял равновесие и под шумный воробьиный гвалт разместившихся на заборе Воробьёв поспешил прервать неудачный цирковой номер и покинуть черёмуху, облюбованную неприятным и коварным пауком.
Спрыгнув с дерева, Генка очутился с другой стороны черёмухи, поросшей густыми зарослями крапивы и лопухов, которые ему предстояло преодолеть. Сорвав огромный лист репейника, Генка, прикрываясь от лучей палящего солнца, водрузил его над головой и, вообразив себя индейцем племени тумба-юмба, стал медленно пробираться вдоль забора сквозь густые заросли.
Неожиданно заросли разомкнулись, и Генка оказался на краю заброшенной глубокой ямы, выкопанной когда-то под хозяйственные нужды. На дне ямы Генка увидел блеск солнечных лучей от скопившейся дождевой воды — словно бриллиантовая россыпь, сокрытая пиратами. Он не успел ещё оценить представшее открытие на дне ямы, как подмокший от дождя край берега обвалился, увлекая за собой индейца с лопухом на голове на самое дно.
Приземление было плавным и мягким на ком обвалившейся земли, он едва коснулся края лужи, образовавшейся на дне ямы. Зонтик из лопуха, прикрывавший голову Генки, слетел и мирно плавал, раскачиваясь от волны, вызванной падением Генки.
Любопытный шустрик-воробей, удивлённый внезапным исчезновением индейца, отделившись от своей стаи, уселся на ветку у края ямы, разбираясь с возникшей ситуацией, объявил тревогу: громко зачирикал, призывая на помощь своих собратьев.
Шум воробьиной стаи, доносившийся из густых зарослей крапивы, вначале не привлёк внимание Кольки, появившегося на крыльце дома. Обычно эти шумные стайки крутились во дворе, не обращая ни на кого внимания, склёвывая с земли семена травы и мелкие камушки.
— Генка, ты где? — прокричал Колька и, не услышав ответа, озираясь по сторонам, стал обходить двор, продвигаясь по направлению к черёмухе, в надежде обнаружить незадачливого путешественника. В ветвях черёмухи Колька обнаружил только паука-вязальщика, который старательно восстанавливал паутину, порушенную Генкой.
След примятой крапивы вдоль забора вёл в глубь зарослей, откуда доносился воробьиный гвалт. Обжигаясь и отбиваясь от назойливой крапивы и кустов репейника, Колька, облепленный лохматыми шишками репейника, словно сказочный леший, появился из зарослей на краю ямы, испугав Генку своим видом.
— Ты чё… здесь пристроился? Я тебя ищу! Как ты угодил в яму? — сказал Колька и чуть было сам не попал под обвал кромки ямы.
— А мне здесь хорошо, вот и сижу! — ответил Генка и как ни в чём не бывало потянулся за плавающим лопухом в луже на дне ямы.
Кочка, на которой стоял Генка, от его резкого движения развалилась, и Генка в своих недавно купленных ботиночках плавно погрузился в месиво размокшей глины.
— Дурень! Не двигайся! Я сейчас сбегаю за верёвкой! Я мигом! — выпалил Колька и через заросли стремглав бросился к крыльцу дома, где висела верёвка для сушки маминого белья. Мать, увидев Кольку за снятием верёвки, облепленного с ног до головы колючками репейника, испуганно спросила:
— Что случилось! Где Генка? Зачем тебе верёвка? Говори! — и быстро, едва поспевая вслед за Колькой, направилась к зарослям крапивы, распугивая на ходу зазевавшуюся на кустах воробьиную стайку.
Генка как ни в чём не бывало, монотонно перебирая ногами, месил глину на дне ямы, поднимая радужные воздушные пузырьки, которые с шумом лопались, едва появившись на поверхности.
— Ох, окаянный! Ну и получишь же ты у меня! — воскликнула мать, подавая верёвку Генке.
Это была трудная работа — тянуть из болота бегемо… Тянуть из ямы горе-путешественника Генку.
Обмотанный бельёвой верёвкой, измазанный глиной, с комьями грязи на ботинках, в сопровождении матери и Кольки понурый пленник Генка направился к дому. Серо-зелёный след от стекающей с одежды растительности и грязи тянулся за Генкой замысловатой змейкой до самой бочки с водой.
— Вот здесь раздевайся и смывай с себя всю грязь, пока не увидел отец! — сказала мать, освобождая Генку от наброшенной на туловище верёвки. — Коля, помоги ему раздеться, — добавила она, пригрозив напоследок Генке смотанной на своих руках бельёвой верёвкой.
— Да, Коля! Это тебе не про Чиполлино читать, лёжа на койке! Лучшие приключения — это путешествия! Я же тебя приглашал прогуляться, но ты почему-то не захотел. А вымазаться в грязи всё равно тебе пришлось! — с независимой гордостью сказал Генка, сбрасывая с ног замазюканные грязью ботинки.
Радостный треск воробьиной стайки, разносившийся по двору, ознаменовал удачливое освобождение из плена незадачливого путешественника.
Колька подобрал валявшееся рядом с бочкой ведро, зачерпнул из бочки воду, прогретую на солнце, и окатил Генку: словно Ниагарский водопад обрушился на его голову, сметая на своём пути остатки травы и комочки глины, успевшие подсохнуть в кудлатых волосах брата.
Генка, сбросив с себя промокшую одежду, зачерпнул ладонью воду из бочки, окатил ею Кольку и голышом припустил в дом, обронив на ходу: «Догони!».
Еле удерживаясь на мокрой траве, лавируя руками, боясь растянуться, словно белокрылая чайка над водной гладью, борясь с набежавшим потоком заигравшего ветра, он старалась выдержать выбранный курс.
— Безобразник! Вытирайся! — воскликнула мать, подавая Генке мохнатое полотенце с изображением раскидистой пальмы на одиноком острове среди бескрайнего морского простора.
Завалившись на кровать, братья со смехом наперебой делились впечатлениями, перелистывая потёртую книгу «Приключения Чиполлино».