В пятый сборник включены не только стихи, но и рассказы, написанные в 2016 году

Владимир Герасимов
Жить памятью...
Моей семье - жене, детям, внукам посвящается... 


Солдатский колодец...
Родным и землякам посвящается...


Пролог

В это тихое летнее утро Александр Анатольевич Мельников проснулся немного раньше обычного. Вернее проснулся не сам, его разбудил какой-то осо­бенно резкий, но приятный гудок уходящего вниз по Иртышу пассажирского теплохода.
Дом,в котором уже несколько лет живёт Мельни­ков, расположен недалеко от речного вокзала.
Из окон и с балкона хорошо видна и река и сам вокзал и всё новое левобережье.
Нехотя открыв глаза, Александр Анатольевич по привычке посмотрел на часы и подумал:
- Первая ласточка, на Тобольск...
Встав как-то по-особому бодро, он, чтобы не раз­будить жену и внуков, что приехали погостить из Ка­лининграда, сначала прошёл тихо в ванную, потом на кухню. Не стал как обычно включать телевизор, чтобы узнать новости и погоду, а включил чайник и несколь­ко минут сидел в раздумье и какой-то отрешённости.
Выпив стакан чая с медом и бутербродом, он бы­стро оделся, спустился по лестнице и вышел из подъ­езда. На часах было начало седьмого, от реки тянуло приятной свежестью.
По обыкновению на работу он выезжал чуть поз­же. Сегодня у него встреча с руководителями под­разделений назначена на девять утра, к тому же день был субботний и Александр Анатольевич просто ре­шил пройтись по набережной, полюбоваться Иртышом. Редко ему удаётся делать это в последнее вре­мя. Спустившись по каменным ступеням на нижнюю липовую аллею, он медленно пошёл по набережной в сторону большой крытой беседки-ротонды.
Это было любимое их с женой место. Если позво­ляли время и погода, они могли долго здесь сидеть.
Просто сидеть и смотреть на эту замечательную сибирскую реку.
Буквально в пяти минутах ходьбы отсюда находи­лось место, где соединялись две реки: своенравный горно-степной Иртыш и робкая, застенчивая, теку­щая со стороны самых больших в мире знаменитых Васюганских болот Омь, или как ее народ любовно называл - Омка.
Разные по цвету воды, песочно-светлый и торфяно-коричневый, несли эти реки и здесь при слиянии была четко видна эта цветовая разница.
И Мельникову всегда казалось, что здесь соединя­лись не просто две реки, здесь сходились, сливались две истории, две философии и два стиля жизни, две энергетики, таёжно-урманная и ковыльно-степная. Здесь всегда царствовала какая-то особая гармония.
Раннее пробуждение, особый внутренний на­строй, приподняли не только настроение, казалось приподняли и самого Мельникова над землей.
С легкостью вбежал он по ступенькам в беседку.
Облокотившись на мраморные перила, Александр Анатольевич достал сигареты, прикурил.
Затянулся с наслаждением, с шиком, как в моло­дые годы, стал кольцами выпускать дым.
Утренний туман над рекой и на левом берегу уже почти рассеялся. Быстро поднимающееся лет­нее солнце придавило его к водной глади. Хвостато-разорванные остатки безуспешно пытались местами цепляться за прибрежные кусты, за стоящие на бере­гу деревья. Цеплялись и тут же таяли.
Горизонт становился чистым, хорошо просматри­валась вся панорама новостроек левобережья, све­жая зелень лесов. Вечные спутники реки - рыбаки, по-хозяйски устраивались на излюбленных местах по обеим берегам, неторопливо колдовали над сна­стями, изредка шутливо, по-свойски, комментируя свои действия, да и происходящее вокруг.
Сам заядлый рыбак, Александр Анатольевич с не­поддельной грустью и завистью смотрел на их свя­щеннодействия и мысленно желал им удачи.
Как-то незаметно, само по себе его сознание, его память стали высвечивать, вырывать из прошло­го, его прошлого, яркие утренние зорьки, что были когда-то там, далеко, на его малой родине, в краю не­больших, но многочисленных голубых озер.
И память стала затягивать и затягивать его в то время, как трясина. Он уже ничего не мог с собой сделать, да и не хотел. Он вдруг очень сильно захотел вернуться туда, в своё прошлое.
Чем дальше тернистая дорога жизни уводит, отда­ляет человека от времени и от места того, где прошли детство и юность, чем больше становится невоспол­нимых потерь, трагических утрат, время то и те ме­ста становятся дороже, хочется чтобы это не уходи­ло, было подольше рядом.
Всё чаще сердце сдавливает боль, а в памяти тес­нятся лица близких людей, которых уже никогда не вернуть. Порой яркими всплесками выбрасывает память подробности той особенной, замечательной, пусть даже трудной и трагичной поры - поры дет­ства, светлой и чистой юности.


Солдатский колодец...
Отцу Александра - Анатолию Мельникову в нача­ле той страшной войны было уже под пятьдесят. Но на фронт он рвался с первых ее дней. Казалось бы, куда,зачем? Четверо детей. Ранение еще в граждан­скую. И теперь серьезная должность на селе - предсе­датель сельского потребительского общества (сельпо). В его ведении находились не только организация тор­говли в окрестных деревнях, но и создание подсоб­ных производств. Еще он руководил заготовительной деятельностью на территории, входившей в состав потребобщества.
С началом войны жестко был поставлен вопрос о создании местной (собственной) продовольственной базы, особенно здесь в Сибири. Один за другим шли на село серьёзные бумаги-циркуляры с требованием все сделать для увеличения объемов заготовок про­довольствия. Надо было кормить и свое население в районе и заготовить необходимое количество продук­тов для фронта и для тыла. И за этой работой был ежедневный контроль и жесткий спрос. Сельпо по­лучало плановые задания (в зависимости от сезона) и по заготовкам рыбы, грибов, дикоросов, картофеля, яиц, молока, лекарственного сырья, березового сока, лыка, табака. Позже стали доводить планы и на от­лов зайцев, дичи, ондатры. Был план и на овчины, теплые вещи (варежки, носки, шапки-ушанки). Заго­тавливали и металлолом, и березовые веники. Карто­фель сдавали не только клубнями с огорода, но были планы и по сушеному картофелю, моркови. Мыли, резали и сушили, готовили и отправляли. Сушили и местные ягоды. Всё это делалось, собиралось, перера­батывалось руками работников потребительского об­щества да местным населением: женщинами, стари­ками и ребятней.
Шла жестокая война. Всё тревожнее и тревож­нее доходили вести до Сибири. Чаще стали прихо­дить похоронки, всё больше женщин в черных плат­ках стало появляться в деревнях и в райцентре. Для фронта, для разрушенных городов и сёл нужно было всё, особенно продукты питания. Их надо было всё больше и больше.
Порой со своими работниками, активом сельсове­та Мельников сутками занимался только заготовка­ми, чтобы выполнить план, обеспечить своевремен­ную отгрузку заготовленного.
Поэтому ни о каком уходе на фронт не могло быть и речи. И ответы для Мельникова в военкомате и в райкоме партии всегда были короткими:
- Тыл, особенно сибирский тыл, должен обеспе­чить фронт всем необходимым. Здесь сейчас такой же фронт, только не стреляют и не убивают.
-  Ты нужен здесь. Вопрос закрыт и в ближайшее время его поднимать нет смысла.
Проводив на фронт старшего сына Василия, Ана­толий Петрович сник, затосковал, ходил порой как отрешённый, словно предчувствовал что-то нехоро­шее. Поэтому спасение находил только в работе, за­бывался, погружаясь полностью в дела.
Однажды, промотавшись целый день по делам служебным на сельповской лошадёнке, он уже позд­но сдал коня и кошёвку старому конюху. Мельников присел отдохнуть и покурить на высокое деревянное открытое крыльцо сельповского магазина.
Уже темнело, магазин не работал, от озера тяну­ло свежестью.
Как-то тихо, незаметно к нему подошёл конюх Григорий Матвеевич.
Сколько ему было лет Мельников не знал. Но сколь­ко себя помнит - дед этот был всегда. И прозвище было у него странное - «Лоза».
Только незадолго до войны Анатолий Петрович узнал откуда оно, как прикипело к этому странному деду.
Оказывается, вся его родова по мужицкой линии умела искать и находить места, где под землёй была вода. Искали с незамысловатым приспособлением - раздвоенной веточкой лозы. Эта нехитрая вещь зна­ющему человеку о многом говорила. И они находили воду всегда: дед его и отец, и братья. И вода в том ме­сте, куда указывали мужики, добрая была. Вот за это их сильно уважали в округе.
Из всей большой родни остался Григорий Матвее­вич один. Кто сгинул в гражданскую, кто в Китай «убёг» с белогвардейцами, кто на финской голову сложил, кто ушёл «германца воевать» уже в нынешнюю войну.
Старик давно жил один. Матвеевич присел рядом с Мельниковым. Помолчали.
Разговор начал дед.
-  Слышь, преседатель. Лето вот нонча жаркое за­далось. Дожжей мои кости не чуйствуют и дале...
-  Да, ты прав, горит всё! Жарковато, - отозвался тихо Мельников.
Ты это к чему, старый?
-  А к тому, милок. У нас сколько колодцев то до­брых в деревне? Четыре.
Правильно, четыре. По одному на улицу.
Наверно, знашь, бабы-то жалуются - вода уходит. Не хватат воды то, преседатель.
Ить видно жилы и те ноне скудеют. Не даёт землица-то кровушки своей.
Дед некоторое время помолчал, словно с мыслями собирался.
-  А в озерах то зацвела водица, совсем худа стала. Скотина и та понимать, моргует!
Лягушки и те как сказились, скачут понимать, куда глаза глядят.
Дед опять замолчал.
Мельников уже понял к чему ведет разговор этот сухонький и мудрый человек и внутренне обрадовался.
-  Рассказываю тебе как партейному, - опять на­чал Лоза.
Я тут неделю помароковал чуток, помаршировал во время своего ночного безделья около коней-то.По­ходил вокругом с палочкой-то, как тятя учил.
-  Ну и как ?, - с нетерпением перебил его Мельников.
-  А вот никак, - загадочно ответил ему дед.
Ну, по-первости, с тебя причитатся, преседатель. И не просто какой-нибудь Улькин магарыч. А давай-ка, любезнай, из своих сельповских запасов, скусненькую! Поди есть? А, служба!
- Есть, дед, всё для тебя есть, родной ты мой! - ра­достно ответил Мельников.
Дед на мгновение закрыл глаза. Потянулся, потом как-то не по-возрасту бодро крякнул.
-  Это ладно, это хорошо. Тогда, слушай.
Вишь, вон там в саду, между сельсоветом и шко­лой, низинка небольша, туман любит там утрами не­житься.
Так вот там, мой «колдун» вроде воду кажет. Чует, понимать, жилу хорошу и не сильно глыбоко.
-  Сколько? - спросил нетерпеливо Мельников.
-  Ну, милок, скрозь землю-матушку грешный ви­деть ещё не сподобился.
Ну так кумекаю, метров семь, можа чуть боле будет.
Мельников ответил, думая о чём-то о своём:
-  Да, это было бы неплохо. Место хорошее, бойкое, самый центр деревни.
Если получится, сделаем его резервным, общим колодцем.
Дед в согласии молча кивнул.
-  Одна проблема, старик. Кто и когда копать-то будет?
На что дед, немного помолчав, возразил:
-  Промблему эту знаю и без тебя.
И дальше уже твёрдо сказал:
-  Решатся она просто!
Ты вот спрашивать, когда?
А непременно нонча, летом, когда сушь. Пока ма­ракуем - глядишь осенью и с водой будем.
-  Дальше, кака промблема?
Народ? Руки работящи... Знаю. Мужиков нет.
Бабы с утра до ночи в работах - чуть живые домой тянутся. Да мелкота на деревне. И той работы хватат.
Дед замолчал и вдруг как выстрелил:
-  А мы на что??? Потом резко вскочил, торопливо заходил по крыльцу. Остановился рядом с Мельнико­вым и сразу задал вопрос:
-  У тебя Мишаня когда с курсов-то возвернётся?
-  Да через пару недель, - ответил Анатолий Петро­вич. И сразу технику к уборке готовить. А осенью, как восемнадцать стукнет, сразу и на фронт. Если по броне то не оставят. Мужиков то к технике особливо нет, сам знаешь.
Видно деда это вполне устраивало и он спокойнее уже закончил:
-  Ну вот и славно, вот и хорошо.
-  Расклад, милок, простой. Ты, преседатель, будешь находить вдень 2-3 часа для земляных работ. Кротом поробишь..., - и Лоза лукаво улыбнулся.
-  Глядишь в головёнке-то светлее будет, да на мо­лодух меньше глазеть будешь.
Дед рассуждая, продолжал: - Опять же Мишка. Часок-другой выкраивать будет до уборки то...
И по времени сговоримся. Одним словом, не кру­жи голову, служивый,справимся!.
Опять же, где бесенята постарше подмогут. В школу сходи. Там директор-ленинградец, мужик по­нятливый, хоть и старый и из бывших говорят. И ладно будет.
И дед резко сел, даже не сел, а плюхнулся рядом с Мельниковым на крыльцо.
Анатолий Петрович некоторое время молчал, что-то взвешивал, прикидывал.
Потом достал кисет, протянул деду табак в баноч­ке из под ледянцов и нарезанную бумагу.
Скрутили самокрутки. Прикурили, затянулись с удовольствием. Молчали.
-  А знаешь, дед,ты и здесь прав. Спасибо тебе за мысль дельную. Согласую время своей работы да и сынишки в райкоме и в хозяйстве. Сам понимаешь, время какое-война, будь она трижды клята... И впе­рёд!
-  Сам то как со здоровьишком, Матвеевич? Сдю­жишь?
-  Я, паря казак старый, к тому же сибирской. Сдюжу! - ответил дед и Мельникову показалось, что он даже лицом посветлел.
-  Ну вот, на том и порешили.
Он помолчал, потом сказал:
- Ну что, дед, время позднее, может откроем бутылочку, выпьем за по­чин? У меня в кабинете есть.
Григорий Матвеевич как-то весь подобрался, лицо стало серьёзным.
-  Нет, милок. Сам говоришь, время такое. Ты вот сейчас под бок к бабе своей, а у меня служба. Изви­ни. Вот как дело сладим, с тебя причитается. И не просто каку-то сургучевую, коньяк поставишь! Лады!
У Мельникова после их разговора на душе как-то стало тепло и чисто, будто помыли ее водой светлой родниковой или выпил уже напитка этого, что запро­сил дед.
И он весело ответил:
-  Лады, дед, лады!
Попрощавшись и пожелав старику доброй служ­бы, он пошёл притихшими деревенскими улицами в сторону своего дома, в нём был ещё заметен свет лам­пы. Дома его ждали.
Утром Анатолий Петрович приступил к своим обя­занностям, занялся текущей работой. Он не стал фор­сировать решение вопроса по колодцу, в деревне ни­кому не рассказал о позднем вчерашнем разговоре. Завтра вызывают в район, совещание. Там он и ре­шил обговорить с секретарем райкома этот вопрос, так скажем не афишируя пока инициативу прежде времени.
Назавтра, во время перерыва, Мельников изви­нившись, зашел к секретарю райкома и рассказал о вчерашнем разговоре с Лозой, его предложении.
Секретарь райкома Ваганов был свой, из мест­ных, бывший учитель, моряк. На фронт не забрали по причине серьёзного ранения на Балтике в финскую.
Вот и оставили его, как сказано было на плену­ме, на хозяйстве. Руководить совместно с исполко­мом всей работой в районе.
Ваганов инициативу поддержал сразу.
-  Ты молодец, что зашел на разговор. Дело нуж­ное. Ведь у вас и у соседей с водой плохо, соленая и с запахом нынче в колодцах...
-  Пробуй. Получится, мы деда твоего на руках по району носить будем. Ведь, по-моему больше то нет у нас мастеров таких?
Секретарь немного помолчал:
-  Только, Петрович. Тебе не тридцать лет. Ранение было. Сам-то как, сдюжишь?
-  Надо сдюжить, надо, Ефимович.
-  Тогда ещё, - сделав паузу, продолжил секретарь, - На основной работе, чтобы это не отражалось. Сам понимаешь, обстановка. На колодец кого надо ещё подключи.
Расставшись с секретарём, получив добрые на­путствия, решив остальные вопросы, Мельников уже поздно выехал из района на лошади домой.
К вопросу о колодце вернулись недели через три, в начале июля.
Сын Мельникова, Михаил, вернулся с механиза­торских курсов и сразу подключился к важной рабо­те по подготовке техники к уборочной, что вели уже работники МТС. Он пропадал там допоздна, парню нравилось копаться с техникой, быть нужным в это трудное время. Анатолий Петрович согласовал вре­мя работы сына в мастерской с руководством хозяй­ства, руководством МТС.
А дед Лоза уже на сельповской лошадёнке актив­но собирал по деревне инструмент, все «приспособы», как он сам выражался, для земляных работ.
Он ремонтировал и точил лопаты, в мастерской ему новым обручем обтянули деревянную бадью, соорудили разборный ворот для подъема грунта.
Там же к старому топору приварили металличе­скую трубу,топор наточили.
Со всем этим полегче будет проходить крепкий глиняный слой, да и кто знает что там ещё будет в землице то родной.
Начинать решили утром в воскресенье. У всех тро­их был особый настрой, будто возводить будут церкву величественную, как выразился Матвеевич, а не в землю углубляться.
С ними пришла и жена Мельникова, Ульяна. Она всё что-то многозначительно переглядывалась с дедом, который на лошади подвёз инструмент для работы.
Потом дед торжественно сказал:
-  Ты, сынок, не обижайся. Отцы и деды наши дело доброе завсегда с богом зачинали, просили поддерж­ки. Так давай и мы начнем дело это людям нужное по-людски, да по-божески.
-  Нужное дело зачинам для народу. Думаю пар­тия твоя не осерчат на дело такое, а мы и не скажем.
И он скомандовал:
- Давай, Ульяна. Неси, дочка.
Ульяна быстро достала из грубой тряпичной тор­бы, где были харчи, чистый рушник, быстро его раз­вернула.
Там оказалась небольшая старинная иконка.
Мельников помнит эту икону - ею когда-то их мо­лодых благословила на жизнь семейную покойница теща, мать его Ульки, старая казачка Авдотья Пан­телеевна.
Ничего не сказал Мельников ни жене, ни Матве­евичу, а стал наблюдать за спокойными действиями деда. Тот молча трижды перекрестился, встав лицом к взошедшему уже солнцу. Потом несколько раз не спеша с иконой обошёл по кругу место, где плани­ровались земляные работы. Иконой трижды перекре­стил небольшую полянку, поцеловал икону. Молча по­стоял, глядя куда-то вдаль, за озеро, где над лесом повисло утреннее солнце.
Потом взволнованно, как в церкви сказал:
-  Ну, дети, с богом!
И с этого дня, углубляясь каждый день в землю, они работали на колодце в любую погоду.
В это же время, одновременно с основными земля­ными работами, два ещё крепеньких старика из де­ревенских, старинные дружки-приятели деда Лозы, на лесоскладе, из оставшегося доброго довоенного леса, за харчи рубили сруб для колодца.
Лоза успевал и туда, иногда «проведовал» прияте­лей, контролировал работу стариков, возил харчи, что собирали женщины по деревне для работников.
Иногда видно «вкладывалось» туда что-то горячи­тельное, и тогда дед прибывал оттуда навеселе в хо­рошем расположении духа, много шутил над «червя­ми земляными».
Не помнит уже сейчас Александр Анатольевич сколько времени его родные и дед Лоза копали этот колодец, сколько тогда прошли они метров.
Но он хорошо помнит, каким уставшим приходил отец домой после этой работы, как порой стонал но­чами.
Помнит Мельников и то, как они с ребятней помо­гали иногда мужикам на колодце, помнит особенный запах свежей земли, что доставали они из глубины. Помнит какой мягкой и липкой была там глина,как они с ребятами лепили из неё всяких зверушек, ко­ней, птиц.
Помнит и то, что уже к уборке колодец был в основном готов. Сруб спускали звеньями, всем ми­ром - тут помогали и женщины и работники МТС. Сруб вывели наверх, он поднялся над землёй метра на полтора, с учетом будущей осадки. Сделали сразу и добротную крышку.
Да, Лоза не ошибся, водоносный слой здесь дей­ствительно был неглубоко и был как выразился дед «шибко резвый, как стригунок».
Столб воды буквально за несколько дней значи­тельно поднялся и прибывал ежедневно,а после про­шедших дождей уровень дошёл почти до самого верха.
Вода, отстоявшись, «промывшись», как говорили односельчане, была всегда чистой, с голубизной, хо­лодной и очень вкусной.
Особых торжеств по случаю готовности колодца тогда не было. Время начиналось жаркое - подошла уборочная.
Но секретарь райкома партии Ваганов приехал. Собрались активисты, сельсоветские работники, учителя, свободные от работы женщины, старики, кто смог, да ребятня.
Ваганов сказал коротко, но душевно. Связал всё с текущим моментом, кратко остановился на успехах на фронтах, сказал о предстоящей уборке. В заклю­чении торжественно вручил деду Лозе новые хро­мовые сапоги и рубаху - за инициативу и активную работу. Некоторые женщины всплакнули, радуясь за старика. Растрогался и сам дед. Пытался что-то ска­зать в ответ, но махнул рукой и отошёл от народа, вытирая застиранной тряпицей набежавшие слёзы.
Давно не видели односельчане таким старо­го казака. Мельникову и Мишке Ваганов креп­ко пожал руки, поблагодарил и сказал, что после победы он непременно приедет к ним на рыбал­ку и на уху и тогда они это дело отметят пополной.
Не знает и не помнит Александр Анатольевич и того, выпили ли отец с Лозой тогда заветную бутылку коньяка или нет.
Конечно, выпили. В этом, зная отца, который всег­да держал слово, он не сомневался. Так или примерно так происходили тогда события в его родной деревне. Колодец этот стал для людей спасением и в годы войны и последующие годы.
Его полюбили и свои и проезжающие через дерев­ню жители соседних деревень, да и соседней области, что начиналась недалёко, за озером. За водой для пи­тья подчас приезжали специально. А для Александра он до конца жизни останется отцовским.

* * *
Темным ноябрьским вечером в дом Мельниковых тихо постучали.
Дома был и хозяин и его жена Ульяна. Вошёл дав­нишний друг Анатолия Петровича, районный воен­ный комиссар Руденко. Он и раньше, в ночь-полночь, заезжал в этот дом. Был он большим и высоким, и ему всегда не хватало места в этом деревенском домике. Вот и сейчас, согнувшись почти вдвое (из-за палатей), он из темноты вышел к столу, где было светлее от света керосиновой лампы, висевшей под потолком.
Поздоровался как-то сухо, официально. Ульяна женским сердцем сразу поняла, плохие вести в их дом принес этот старый друг-военный и сразу села на скамью у печи где и стояла.
Военком начал сразу, без предисловий.
- Анатолий, Ульяна, - по-свойски обратился он к испуганно-настороженным хозяевам, - Ваш сын Мельников Василий Анатольевич пал смертью хра­брых в боях под Москвой.
Подросток Саша с маленькой сестрой Клавой спа­ли в тот «чёрный» вечер на палатях. Набегавшись и наработавшись за день, дети спали крепко.
Конечно, они не видели и не слышали, что проис­ходило в доме после известия военкома. Только утром они узнали о страшном горе, что пришло в их семью.
Саша увидел почерневшую и сгорбленную мать в плохо повязанном платке и неприбранными волосами, ее потухшие глаза. Испугался, когда увидел постарев­шего за ночь отца. Его лицо стало землисто - серым.
Он много курил, руки его подрагивали, не находи­ли себе места.
Многое сразу изменилось в небольшом доме Мель­никовых. Брат Михаил, который неделю после уборки был в райцентре, в ремонтных мастерских, вечером того же дня на попутках добрался домой. Он уже по­бывал в военкомате, где решительно заявил, чтобы его срочно направили на фронт. Но его держали на бро­ни в ремонтных мастерских до самой посевной. Он с какой-то особой злостью, замкнувшись, работал в пе­риод весенне-полевых работ и перед их окончанием, в конце мая сорок третьего ушёл всё-таки на фронт.
Ушёл на фронт и отец, несмотря на то, что рай­ком партии и лично секретарь Ваганов были против. Видно всё-таки помогла старая дружба с военкомом.
Как потом выяснилось, отца увезли на фронт в со­ставе сибирских стрелковых дивизий в июле сорок третьего, под Смоленск, где готовилось что-то серьёз­ное, большое. А поздней слякотной и холодной осенью в Сибирь в дом Мельниковых снова пришла скорб­ная весть. Принесли Ульяне на бумаге казенной из­вещение.
В нём скупо сообщалось, что при наступлении в кровопролитных боях в Смоленской области, муж её, Мельников Анатолий Петрович пал смертью храбрых.
Погиб старый солдат и коммунист. Не вернется уже никогда в дом родной их муж и отец.
Время многое стерло из памяти Саши.Он с тру­дом вспоминает какие-то детали, подробности. Пом­нит, что жилось трудно, помнит, как стала сильно сда­вать мать. Но он хорошо помнит, как вдруг сразу по­взрослел, по-другому, ответственнее стал относиться ко всему происходящему, к окружавшим его людям.
Ещё одним страшным ударом по его семье стала похоронка на сына и брата - на их Мишку, гармони­ста и весельчака, любимца девчат и всех посиделок.
Похоронка пришла через месяц. Уже выпал снег, скромно отпраздновали очередную годовщину Октябрьской революции, стояли ядреные ноябрьские морозы. В колхозных амбарах неспешно велись рабо­ты по обмолоту пшеницы.
Народ ездил на заготовки леса в деляны. На де­ревне селяне прибирали какую-никакую с трудом выращённую живность.
Не сохранились те извещения. Все документы и письма с фронта от отца и братьев мать бережно хра­нила, часто перебирала, подолгу плакала. Письма од­нополчан отца, которые приходили позднее и в кото­рых рассказывалось, как погиб отец, мать часто чи­тала детям.
Саша хорошо помнит, как переживали гибель близких и его мать и её подруги-солдатки. Уже став взрослым, будучи студентом, он написал простые сти­хи, посвящённые родным и землякам своим, которые не дожили до победы, не вернулись в край сибирский.
Написал и о соддатках-вдовах, что не дождались с проклятой войны своих родных.
Никого не щадила в те годы война -
Словно метки несли похоронки.
От потерь и от слёз задыхалась страна,
Оборвался надолго смех звонкий...

Убивалась от страшного горя вдова,
Угасая, мать молча страдала.
Она знала, что в горе таком не одна,
Всех война чёрным когтем достала.

И искали по карте, где Ковель и Брест?
Где же Волхов, Смоленск, а где Орша?
И достойно несли они тяжкий свой крест,
А от слёз становилось всё горше...

Там в огне, на огромных просторах земли,
Её обняв - ушли они в вечность.
На чужбине лежат их мужья и сыны,
Далеко там в краях неизвестных.

Утешали себя и подруг как могли
И молились, скорбя пред свечою...
Свято в памяти образ родных берегли,
Душу женской облегчив слезою.

Уже потом, позднее, Александр Анатольевич стал писать по всем инстанциям, чтобы узнать, где вое­вали, как погибли и где захоронены родные.
Из Центрального архива Министерства обороны, что в Подольске, была внесена некоторая ясность по отцу. В скупой архивной справке сухо сообща­лось, что ездовой 938 стрелкового полка 306 стрел­ковой дивизии, рядовой Мельников Анатолий Петро­вич, 1898 года рождения,призванный РВК Омской области, погиб 13 сентября 1943 года при наступле­нии. Похоронен в братской могиле у д. Горохово Пречистинского района Смоленской области.
В этой же справке сообщалось кратко-рядовой Мельников М.А., 1924 года рождения и т.д., пропал без вести в сентябре этого же года. И всё.
Александр Анатольевич делал ещё несколько за­просов в разные инстанции и организации. И уже после смерти матери, наконец-то пришёл ответ от ра­ботников Смоленского Совета ветеранов, в котором подробно описано, что воевал отец на Калининском фронте (командующий генерал-полковник Ерёмен­ко А.И.), в составе 43 армии (командующий генерал-майор Голубев К.Д.) и 306 стрелковой дивизии, под командованием генерал-майора Шкурина М.М. Сооб­щалось также, что вся 306 стрелковая дивизия была укомплектована солдатами призыва из Омской об­ласти. При наступлении через Пречистинский (ныне Духовщинский район) большинство сибиряков геро­ически погибли. Последний покой земляки-сибиряки нашли в братских могилах этой священной, но далё­кой от дома земле.
Узнали из этого ответа, что отец похоронен вместе с боевыми друзьями в братской могиле № 2, что на­ходится на территории Бересненского сельского Со­вета Духовщинского района. До конца прояснилась и судьба брата Михаила. В письме сообщалось, что он погиб при наступлении 4 сентября 1943 года в дерев­не Репино Ярцевского района там же в Смоленской области и похоронен в братской могиле No 6.
Вот так семья Мельниковых узнала, что смолен­ская святая земля стала последним земным приста­нищем их родных.
Александр Анатольевич некоторое время вел пе­реписку с Советом ветеранов. Получил оттуда фото­графии братских могил, где захоронены его отец и брат вместе с боевыми друзьями-сибирякам. Полу­чал приглашение приехать на место кровопролитных боёв и захоронения родных. И он непременно там по­бывает и не один, а уже с внуками своими.
А колодец, что уходя на фронт оставили его род­ные, живёт и приносит радость людям. Маленькие бе­резки и сирень, что посадил тогда у колодца отец, при­жились и стали уже большими. Теперь это стройные белоствольные берёзы, а кусты сирени, что тоже раз­рослись вокруг, весной чудесно пахнут и манят вече­рами в сад молодых земляков. Колодец этот все жите­ли села с любовью и теплотой величают Солдатским. Это ли не память, о тех кто сложил свою голову где-то вдали от родного порога за светлые зори, за улыб­ки внуков.
Не дождался тогда дед Лоза с войны своих помощ­ников и друзей. Но ещё пожил. Он встретил май со­рок пятого. Всё чаще приходил к колодцу. В летнее засушливое время поливал водой из этого колодца бе­рёзки и сирень и подолгу сидел на скамье, курил. О чём размышлял, что вспоминал этот старый человек неизвестно.
Иногда он медленно уходил к простому памятни­ку в саду, там на черных металлических листах, что прикреплены к пьедесталу, золотом горели имена всех погибших его земляков, были там фамилии и его род­ных. Прожил он с ними свою долгую жизнь - всё было между ними, всё ушло, всё забылось. О всех оста­лись только добрые воспоминания, светлая память.
Он винил себя, что ещё живет, небо коптит, а их вот нет. И не придут солдаты уже никогда в дом род­ной, к детям, к семьям. К земле своей отчей, которая любила их и ждала и ждёт до сих пор.
Года через три-четыре после войны, в начале мая, нашли односельчане деда Лозу - Григория Матвееви­ча Леднёва, такая оказывается была фамилия у ста­рого сибирского казака, на его любимой скамье у ко­лодца. Он был мёртв. На крышке колодца стояла бан­ка с водой и несколькими ветками сирени. А на ли­цевой стороне двухскатного козырька, что возвы­шался над колодцем, была нарисована яркая крас­ная звезда.
Мельников хорошо помнит как хоронили этого ни чем неприметного сухонького старика, проживше­го бурную, трагическую жизнь. Оказывается он ещё в гражданскую, из-за тифа потерял всю семью - молодую жену и детей. Так и жил после один, но жил всегда для людей, для своих земляков.
Его несли на руках, меняясь, до самого кладбища. Впереди детвора бросала бутоны, веточки сирени, а сам председатель сельсовета в окружении пионеров, нес на подушечке два Георгиевских креста деда Лозы за Первую мировую, о существовании которых никто в деревне и не знал. Впервые над сельским кладби­щем прогремели ружейные выстрелы-хоронили ста­рого солдата.
А колодец Солдатский живёт и поныне. Его перио­дически чистят, ремонтируют. Жила, питающая его, не исчезает. Любят свои колодец односельчане, гордятся им и всем рассказывают историю его возникновения.
Любят колодец и в семье Александра Анатольеви­ча. Бывая на малой своей родине, он с детьми непре­менно облагораживает его, садит цветы, выпилива­ет в кустах сирени старые ветки. В прошлом году на новый козырек над колодцем прикрутили металличе­скую красную звезду.
Старший сын Александра Анатольевича, Арсений, написал стихи о родном Солдатском колодце, о сво­ём дедушке и дяде, которых, конечно, никогда не ви­дел, но о судьбе которых знает, гордится ими и любит.
В революцию был краснофлотцем,
Дед и в эту войну воевал.
Уходя, удивил всех колодцем,
Что он с сыном всё лето копал.

Отпылали кроваво зарницы,
Грома пушек давно не слыхать.
Но здесь помнят солдат родных лица
И не вправе мы их забывать.

На смоленской священной земле,
Сын с отцом оба в братских могилах.
Они сгинули в страшном огне,
Но о них земляки не забыли.

И колодец тот давний живёт,
Все его величают Солдатским.
За водой вся округа идёт
На селе ее делят по-братски.

И молва о воде той слывёт,
Будто души она исцеляет,
Бодрость телу,здоровье даёт
И характер мужской закаляет.

Деревца, что мой дед посадил,
У колодца высокими стали.
Все в тени набираются сил,
Посидев рядом самую малость.

И берёзоньки ранней весной
Здесь склоняют зелёные ветви.
Их стволы омывает слезой,
Светлым соком - слезой безответной.

Иногда Александру Анатольевичу думается - а сколько же по огромной России-матушке таких Сол­датских колодцев и родников, скверов и садов, про­сто аллей, мостиков через речушки наши малые и многого другого, что руками солдатскими с любовью перед войной сделано. Сделано добротно, надёжно. Всё это ещё живёт, живёт своей памятью о тех лю­дях, что обещали вернуться домой.
И надо, непременно надо, чтобы не иссякли ни родники эти, ни колодцы с водой студёной и чтобы шумели повсюду аллеи и скверы Солдатские и ста­новилось их ещё больше, и память наша тоже была светлой и полной.


«Принц» сибирский
Что и говорить, не особо баловала жизнь - судьба Александра Анатольевича. Многое потерял он от того, что отца не было в самые важные моменты его жизни. Не было крепкого мужского плеча, мудрого отцовско­го совета. Не всегда у него всё получалось сразу, обя­зательно судьбе надо было посылать его на второй, а то и третий круг, как промахнувшегося стреляюще­го лыжника. Да и житейско-важные вопросы реша­лись подчас тоже туго, проблематично.
Но и в пасынках конечно он не ходил у судьбы-матери. Вот в чём везло, так это на хороших людей - добрых, отзывчивых, настоящих. А ещё везло на дру­зей. Выло у него по жизни их немного, но это были именно друзья, бескорыстные, преданные, надёжные.
Как когда-то его отцу, так и ему в жизни встре­тился тоже друг - военный. И по странному стече­нию обстоятельств, тоже районный военный комис­сар. Майор Николай Радченко был на семь лет стар­ше Мельникова, но эта разница в возрасте не меша­ла им быть на равных, отношения между ними были всегда тёплыми, почти братскими. Подружились и сошлись так крепко, что стали дружить и семьями, стали близки и их дети.
По возможности время проводили всегда вместе и это было всем домашним интересно. Жаль только, что этого времяни мало было у обоих. Что касается при­страстий и увлечений, то оба были заядлыми рыба­ками и охотниками, поэтому зимние и летние вылаз­ки всегда совершали вместе. Каких только случаев не было в этих совместных поездках. Были и смешные и курьёзные истории. Выли и такие, что запали в сердце навсегда, как-то даже изменили их взгляды на мир окружающий.
Одну из таких историй в их семьях всегда вспо­минают с особой теплотой и грустью.
Стояла золотая сибирская осень. Последние дни сентября выдались на редкость замечательными. Днем неплохо пригревало. Занудные осенние дожди прекратились больше недели назад. Хотя ночью было уже свежо, но в лесах пошли грибы, непонятно какой слой. Словно решили они порадовать сибиряков перед предстоящей долгой зимой. Вот и захотели тогда сде­лать мужики вылазку на охоту, тем более что в общем окружении только и разговоров было о том, что «севе­ра даванули холодом и активно пошла северная утка». Тут комментарии излишни. Кто же устоит. Это же пес­ня, сказка - поохотиться с чучелами на «северную».
Было однозначно решено - надо ехать в ближай­шие выходные. Отстреляться, порыбачить и на об­ратном пути заняться «тихой» охотой - проверить за­ветные грибные места.
На том и порешили. Больших компаний не любил ни Николай, ни сам Александр Анатольевич. Была проверенная надежная команда из трех-четырех че­ловек. Это были и ветераны выездов, опытные уже мужики, были и такие, как Мельников, только при­общающие к этому таинству, но очень любящие бы­вать на природе, рыбачить и охотиться, а потом ду­шевно посидеть у костра, послушать истории и бай­ки бывалых.
На этот раз для охоты на «северную» выбрали Салтаим, одно из самых солидных озер области. Выбор был сделан неслучайно. Во-первых, не так далеко. И в это время рыба ловилась там неплохо. Трофейный окунь попадался довольно часто, баловали карась и карп. А на огромных водных просторах всегда оста­навливались на длительный отдых большие косяки проходной северной утки. И посидеть с чучелами на урезе камышей было одно удовольствие.
Причём, «северная» шла на чучела в течение всего дня, не зевай только.
Одна проблема. Стена камыша высотой под три метра тянулась от пристани до основной воды, как говорили мужики: «до зеркала», метров двести-триста. В отдельных местах узкие и сильно разветвлён­ные проходы создавали дополнительные трудности.
Правда, этим летом рыбаки часто выезжали ры­бачить «на стекло» и проходы были относительно чи­стые и широкие, не успели затянуться травой.
На место команда на этот раз прибыла к трём ча­сам дня. Быстро выгрузив всё из машин, мужики стали оперативно качать свои «резинки», грузиться.
Было в компании четыре человека. Кроме воен­кома и его заместителя, был и близкий родственник майора, специально приехавший из города.
После небольшого перекура, решено добираться до места. Было оговорено заранее, на лодках уйти на «море» и ночевать там, на плавнях, которые в этих местах были настолько надёжными, что на них давно росли приличные кустарники.
Как бывалый охотник и завсегдатай поездок сюда на Салтаим, помощник Радченко, капитан Захаров, прошедший Афганистан от первого дня до вывода войск, взялся возглавить на своей лодке этот кара­ван. Завершить его напросился Александр Анатолье­вич, сославшись на то, что не имеет больших навыков продвижения по таким камышовым катакомбам, да и сдерживать опытных «мореманов» ему бы не хоте­лось, как не хотелось бы услышать в свой адрес дру­жеские шутки и комментарии. Все, зная, что именно так и будет, заулыбались.
Мельников был на новой алюминиевой раскладной лодке, которую купил месяц назад и выехал на воду на ней второй раз. И были у него с собой только весла. На открытой воде он мастерски управлял этой «посу­диной». Сейчас же был нужен длинный шест - «пехло», как его называли мужики. У них были с собой такие разборные шесты.
Помучавшись с двумя веслами по этим камышо­вым лабиринтам, Александр перешёл на одно вес­ло и поплыл как на байдарке, подгребая веслом то с одной, то с другой стороны. Дело пошло быстрее, по­явилась и скорость. Плывя, он слышал удаляющиеся голоса друзей. Двигаясь в этом камышовом раю, они постоянно перекликались.
Мельников стал «прибавлять оборотов», ему хоте­лось догнать команду. Неожиданно стена камыша раздвинулась и он выплыл на довольно приличный плёс. Ближе к противоположному краю, почти ря­дом с камышом, сидел лебедь. Это был не просто ле­бедь, это был белый красавец, с высокой грациозно изогнутой шеей.
Мельников замер от удивления. Удивило его и то, что птица не сорвалась с места, не улетела.
Резко притормозив лодку, Александр Анатольевич стал внимательно оценивать ситуацию и всё понял.
Плёсина на всю ее длину была перегорожена се­тями, и лебедь запутался в них. Он и сейчас сделал несколько попыток освободиться из плена и взлететь. Но при этом у него поднималось только одно крыло. Присмотревшись, Мельников увидел, что одно крыло лебедя было в свежей крови.
Чертыхнувшись и крепко по-мужски выругав­шись вслух, он догадался о причине сложившейся ситуации. Какой-то негодяй вчера вечером подстре­лил этого красавца, а искать в дебрях не стал. Упав в темноте на воду, лебедь ещё вдобавок запутался в «китайках».

[image]

Будь птица здоровой, она непременно бы справи­лась с этой сетью. Но этот красавец ослаб от потери крови. Мельников, чтобы взвесить сложившуюся об­становку, осторожно достал сигареты, закурил. Уви­дев дым, лебедь поначалу заволновался, попытался опять делать движения. Но видно настолько ослаб, что ему ничего не удалось и на этот раз, не удалось про­двинуться к камышу. Зато своими действиями он растревожил рыбу, что была в сетях.
Вода на плесе была совершенно прозрачной, и Мельников видел, как караси и окуни пытались вы­свободиться из плена, хаотично тянули и дёргали сеть в разные стороны, чем тревожили лебедя. Но скоро рыба опять успокоилась, успокоился и лебедь. Он не делал больше никаких попыток освободиться.
Что ни говори, картина была грустная. Лебедь смотрел прямо на Мельникова, смотрел тоскливо, на­верное, с какой-то надеждой. И человек смотрел на это чудо природы и лихорадочно думал:
- Что? Что делать? Как помочь?
Докурив, он ещё какое-то время посидел тихо. По­том осторожно снял с себя брезентовую ветровку и остался в одном камуфлированном костюме, что года два назад подарил военком. Он стал медленно при­ближаться к лебедю. На удивление тот не делал ни­каких попыток удалиться от надвигающейся на него лодки. И тут Мельникова осенила мысль - эта пти­ца знала людей, доверяла им. Много раз видел Алек­сандр Анатольевич таких спокойно плавающих кра­савцев и на Балтике да и в других местах, на прудах городских и озёрах. Они грациозно плавали на виду у всех и всегда охотно кормились даже с рук у людей. Скорее всего, этот лебедь был одним из таких. А здесь он встретился с предательством. С «выстрелом в спи­ну». Но память видимо крепко держала, то его про­шлое и он верил - люди добрые, они всегда помогут.
Мельников осторожно взялся за сеть и стал мед­ленно приближаться к птице. Какое-то время они смотрели друг на друга. Потом птица склонила по­корно голову, как бы давая понять:
-  Я в твоей власти, смелее действуй, человек!
Александр решительно достал раскладной ножик, который всегда был под рукой и стал не жалея резать сеть, что сковала лебедя. Потом осторожно двумя ру­ками поднял его к себе в лодку. Лебедь был достаточ­но тяжёл, видно было, что это умудрённый опытом, повидавший жизнь самец.
Более осторожно ножом Мельников освободил ноги птицы от остатков сетей. Осмотрев левое кры­ло, он увидел, что ранение серьёзное. Затем береж­но накрыл птицу своей ветровкой, а рукава несильно завязал на ее мощной груди. Лебедь за всё это время даже не пытался сопротивляться, только склонял го­лову да изредка смотрел в глаза.
Где-то впереди, далековато, всё чаще и настой­чивее стали раздаваться крики. Это мужики уже до­брались до открытой воды. Мельников, чтобы не пу­гать лебедя, несколько раз негромко откликнулся. Его всё-таки услышали, крики с «моря» прекратились.
Минут через пятнадцать, плутая по лабиринтам, он наконец-то выбрался на водную гладь. Выплыл он, конечно совершенно в другом месте. Метрах в семи­десяти он увидел своих рыбаков-охотников, лодки их стояли вместе. Мужики курили и что-то оживлённо обсуждали, показывая на стаи уток, что кружились далеко над основной гладью озера.
Когда Мельников медленно стал приближаться к друзьям, все сразу обратили внимание на необычно­го пассажира в его лодке, который тоже при виде лю­дей стал волноваться и подавать голос. И было непо­нятно, то ли он приветствовал и радовался людям, то ли выказывал свой испуг. Было видно и удивление мужиков, от которых наперебой посыпались вопро­сы, зазвучали комментарии.
Первым весело спросил комиссар:
-  Что-то, Саша, я не видел у тебя в «подсадных» такого серьезного господина. Что это у тебя за гусь на борту. Говорливый к тому же, как Цицерон. А красив как принц, ну истинно ПРИНЦ!
Родственник Николая, известный своим практи­ческим подходом ко всему и своим сарказмом, гром­ко провозгласил:
-  Ай да, Анатольевич, вот молодца! Сразу и с мя­сом. Знатная будет свежатина.
На что седой сорокалетний десантник, замести­тель Радченко, спокойно оборвал его:
-  Не балобонь, не тряси облака. Дай человеку от­ветить.
Он спросил:
-  Саша, правда, что за маскарад и откуда эта пер­сона с прелестной шеей.
И Мельников обстоятельно поведал честной ком­пании всю историю.
-  Да, задачка, - после некоторой паузы, произнёс военком. Похоже, банкет отменяется. Наши раненых не бросают. Так, капитан? Какие будут предложения?
Предложения поступали разные, про похлебку уже никто не заикнулся. Но не одно из них не было принято коллективом. Тогда майор четко по-военному сказал:
-  Как старший по званию, принимаю следующее решение. На звероферме, что находится неподалёку, у меня есть хороший знакомый ветеринарный врач, мой земляк из Казахстана. Мужик толковый. Есть у него всё необходимое, чтобы поддержать сейчас бра­та нашего меньшего. Жалко, если такой красавец богу душу отдаст. Смотрите и правда, ну чистый принц.
Пусть и будет ПРИНЦЕМ. И театрально закончил:
-  Народ, я всё сказал!
Он помолчал, видно думал о чём-то о своём. По­том сказал:
-  Сильно жалко, мужики! Ну ладно, господа офице­ры, мы сейчас с Анатольевичем на одной лодке ско­ренько уплываем, доставим это чудо природы куда надо. Пристроим его в надёжные руки. В наше от­сутствие старшим остаёшься ты, капитан. Железный поддон под костёр, дрова выгружаем на тот вон мы­сок. Там же базируемся на ночь. К восьми вечера мы постараемся быть.
-  Костер не палить - готовьте пока холодные закуски. Тушёнку можно разогреть в кастрюле на газовой го­релке - всё это у меня в коричневом рюкзаке. Одним словом, готовьтесь.
-  Можете, конечно, без нас и принять по-немногу. Но, господа офицеры! Не забывайтесь, мы на воде и под ногами не твёрдая земля.
-  Да, сети надо обязательно поставить. Как утром без ухи-то.
-  Есть ли другие предложения?
Все одобрительно закивали. Радченко сказал:
-  Ну, коль так, не будем терять время. Саша, пе­ребирайся ко мне, садись со своим принцем вперёд. Ребята, подмогайте ему, только осторожно. Птица у него царская, чувствительная.
-  Одним словом - ПРИНЦ, так и величать его будем. Все заулыбались, видно по душе всем пришлось имя нового знакомца. Резиновая лодка, ловко управляе­мая опытным охотником, быстро поплыла по лаби­ринтам. Николай так умело работал «пехлом», что лод­ка на хорошей скорости всегда шла только по узким коридорам и ни разу не коснулась стенок камыша. Буквально через полчаса они были уже у своих ма­шин. Сделали небольшой перекур. Принц смирно си­дел у колеса машины и только прислушивался к раз­личным звукам, что раздавались и с озера и с неба.
Мельников разместился с лебедем на заднем си­дении. Майор завел машину и они поехали в сторо­ну виднеющегося леса, за ним находилась зверофер­ма. По просёлочной дороге до места ехали около часа.
К сожалению, знакомого ветврача на месте уже не было. Их встретил бригадир звероводческой бри­гады. Ему объяснили ситуацию. Он их с интере­сом выслушал и принял решение поместить лебедя в пустующий карантинный блок. Твердо сказал му­жикам, чтобы они не беспокоились, всё будет сдела­но как надо. На вечернее кормление зверей подъедет помощник врача, проведет осмотр, поставит уколы, сделает, если надо, перевязку.
Попрощавшись с бригадиром и Принцем, мужи­ки со странным каким-то чувством поехали на озеро. Им всё казалось, что они что-то не доделали или сде­лали не так.
Потом, в течение всей осени и зимой военком и Мельников несколько раз с семьями специально при­езжали на звероферму, чтобы навестить своего по­допечного. Принца сильно все полюбили, особенно дети. Заезжали к нему и мужики, когда ездили в эти края на зимнюю рыбалку.
Лебедь жил в отдельном небольшом старом вольере, что находился под одной крышей с кормокухней. Его часто подкармливали, хотя еды было более чем доста­точно. Но работники норовили принести из дому что-нибудь особенное. Ветврач, конечно, поругивался, за время процедур он привязался к Принцу и боялся, чтобы птица без активного движения не разжирела.
Долгая сибирская зима пошла на убыль. И вот уже ранняя мартовская капель, воробьи устраивают ку­пания в небольших лужицах. Установились не по-сибирски теплые дни. Всё активно оживало, всё ра­довалось теплу и предстоящему обновлению.
В середине апреля Мельникову позвонил Радченко:
-  Ну, что Саша, в субботу берём детей и поедем прощаться с Принцем. Сильно стал скучать, видно весна берёт своё. Пора ему в небо. Земляк говорит, вылечил он нашу птицу, пора ему на крыло. И сейчас лучшее для этого время.
В выходные выехали семьями утром рано. Как и договорились, их встретил ветврач.
-  Это хорошо, ребята, что приехали пораньше. Что-то Принц волнуется сегодня, от еды отказался. Да что и говорить - весна.
И все пошли к вольеру, в котором несколько ме­сяцев, как в заточении находился лебедь. Он встре­тил их гортанным радостным криком. Стал пощипы­вать, как-бы приветствуя, каждую протянутую руку. Старшая дочь Мельникова - школьница Наташка, которая особенно сильно привязалась к Принцу, по­вязала ему на ногу легкую красную ленточку. Видно она планировала это сделать и специально захвати­ла ее с собой.
Провожать Принца вышли все работники зверо­фермы, что находились в помещениях. Настолько привыкли к нему люди, он стал для всех как род­ной. Принц послушно и безропотно вёл себя. Как тог­да осенью, Мельников взял его на руки и поместил между женой и дочкой на заднем сидении машины. Медленно поехали к берегу озера. Поехал проводить Принца и ветврач Павел Андреевич, который сильно привязался к лебедю и полюбил его.
Озеро уже сильно разлилось, от камышей на по­ляны всюду тянулась вода. Кругом летали стаи уток, кричали чайки.
Машины подъехали как можно ближе к разли­вам. Остановились на небольшой зеленой поляне. Все вышли, выпустили и Принца. Он стал торопливо хо­дить по зелёной траве, пробовать водичку, пощипы­вать зелень. При этом он постоянно поднимал голову, смотрел на небо. Его волновали крики чаек. Мужики в стороне молча курили. Женщины и дети наблюдали за действиями птицы. У всех было какое-то давящее на сердце состояние, это было чувство предстояще­го прощания. Вдруг Принц насторожился, потом бы­стро подошёл к Александру Анатольевичу и стал клю­вом довольно крепко пощипывать его руку.
Потом быстро засеменил к Наташке. Та сразу до­стала из кармана курточки кусочек хлеба и протяну­ла ему. Но Принц не притронулся к хлебу. Он склонил свою голову на синюю Наташкину куртку и стал те­ребить завязки ее шапочки. Потом оторвался от де­вочки, приблизился к ветврачу и замахал перед ним обеими крыльями, как бы давая понять:
- Смотри, я могу и это сделал ты.
Потом отходя от людей, издал сильный гортанный клич, так что все вздрогнули. Стоящие люди поня­ли - это был крик отчаяния, крик его сердца.
Тяжело разбежавшись, Принц стал взлетать. И только тут все увидели приближающуюся стаю лебе­дей. Это её услышал Принц издалека или почувство­вал своим истосковавшимся сердцем.
Тем временем лебедь, поднявшись над землей, стал делать круги над стоящими внизу людьми. Над друзьями, что спасли его и теперь дали возможность снова подняться в такое родное небо.
Он кружил в синеве и оттуда несся его прощаль­ный крик. Затем Принц сделал последний круг и по­летел в сторону стаи, которая тоже изменила свой курс и летела в его сторону.
Жизнь продолжается. Счастливо тебе, Принц!

Май 2016 г.      г. Тюмень.


Эпилог
Звонок мобильного телефона прервал воспомина­ния и размышления Александра Анатольевича, вер­нул его из непростой прогулки по памяти. Звонил его водитель,который уже подъехал в условленное место.
С водителем они не были ровесниками. Мельни­ков был значительно старше его. Но они были друзья­ми, были близки по взглядам на жизнь,по отношению к делу, по верности и самоотдаче. Мельников силь­но уважал Николая, которого все попросту называли Иванычем, за его твёрдый характер, его надежность и преданность, за его простоту. Уважал по-мужски за его армейское прошлое, за Афганистан. Гордился их мужской дружбой.
Они вместе уже более двадцати лет. Уезжая на повышение в город несколько лет назад, Мельников уговорил и Николая поехать с семьей вместе с ним. Помог и с квартирой и с переездом. Они и здесь те­перь вместе, о чём оба не жалеют.
Николай сильно похож на Володьку Кузнецова - друга и одноклассника Александра Анатольевича, смельчака и гармониста, с которым прошли их после­военное детство и юность. Как они с Володькой тог­да мечтали о море, сколько книг на сеновале прочли о морских путешествиях и пиратах. Собирались вме­сте на Дальний Восток в мореходку.
Но уехал за мечтой тогда один его друг, Александр не смог поехать из-за серьёзной болезни матери. А друг его стал настоящим моряком, боевым офице­ром.Служил Володька на разных флотах, избороздил все моря-океаны. Не стало его недавно, не выдержа­ло сердце старого моряка. Ох как горько было Мель­никову прощаться тогда со старым и верным дру­гом, и сейчас сильно бывает кольнёт сердце, когда он вспоминает эти похороны и ему всё слышатся те прощальные выстрелы над могилой Володьки.
Увидев Александра Анатольевича с сигаретой, Иваныч по-дружески тихо спросил:
-  Ну что, все куришь, да ещё и с утра. У тебя же сердце, нельзя тебе, ведь запретили.
-  Брось ты наконец эту отраву.
На что Мельников с какой-то особой теплотой от­ветил Николаю:
-  Брошу, друг мой, непременно брошу. И чуть по­медлив, тихо спросил:
-  А, сам-то когда? Пример бы подал. Глядишь вдвоём легче бы справились с заразой этой.
Водитель, помолчав, ответил:
-  Ты знаешь, Анатольевич, наверное уже никогда.
-  В последнее время для меня это стало как риту­алом каким-то. Это возвращает мне память, моё про­шлое. Вечерами выхожу покурить на улицу, сижу на скамейке в совершенном одиночестве, курю, но мне всё кажется, светлячками светятся сигареты моих ребят, погибших в Афганистане. Что я снова с моими шурави и ты знаешь, мне как-то легче топать по жизни этой.
Сказано это было так просто и искренне, с тепло­той, что оба не проронили ни слова.
Водитель же стал рядом, неторопливо достал сига­рету и закурил.
Он молча курил и смотрел куда-то в даль за Ир­тыш и думал о своём. Взошедшее солнце касалось но­востроек левобережья и дома играли всеми цветами радуги. А с колокольни нового храма плыл звон, зову­щий за собой.
-  Ну что, тронули?, - после затянувшегося мол­чания, спросил водитель. Мельников ещё некоторое время молча стоял, глядел на Иртыш и тоже думал о чём-то своём.
-  Да, пожалуй поедем, Иваныч. Пора. И пусть день принесёт нам удачу.
И они бодро зашагали к машине. Николай быстро выехал на проезжую часть и машина легко покатила по притихшим ещё улицам.
Александр Анатольевич всегда любовался этим замечательным сибирским городом. Особенно хорош он был весной и в пору золотой осени. Выл в нём какой-то особый шарм, витал дух особенный, в дру­гих городах Мельников не видел, не ощущал, не нахо­дил этого, как не пытался. Самобытность, историче­ские места, их удивительное сочетание с современно­стью всегда просто завораживали его и тогда он впа­дал как юноша в фантазии, куда-то улетал.
И в эти минуты ему было особенно хорошо. Что-то подобное происходило с ним и сейчас. Каким-то окрылённым, душевно-возвышенным подъехал он к месту работы.
Он был твёрдо уверен, всё у него получится.
Сегодня, помимо основных вопросов, которые ка­сались деятельности их компании, Мельников непре­менно хотел обсудить с коллегами ещё один, непро­стой, но для него жизненно-важный вопрос. Касался этот вопрос частичного финансирования строитель­ства небольшой скромной церкви на его малой ро­дине, в родном селе, что находится на окраине обла­сти, на границе с Казахстаном и нефтяной Тюменью.
Когда-то была там деревянная церковь. Он ее ко­нечно не захватил, сгорела церковь ещё в 1928 году. Что стало причиной пожара, особо в то время и раз­бираться никто не стал - церковь.
Верующие в деревне и всей округе сильно горева­ли. Церковь была для них и судьёй и совестью и по­мощницей в делах житейских, встречала и провожа­ла в путь последний.
Уже встав крепко на ноги, живя далеко от земли отчей, Мельников всё время мечтал о строительстве новой церкви на родине. Пытался даже подбить на это, сначала районные власти, потом состоятельных друзей и земляков. Откликнулись немногие.
И в конце концов, будучи уже в областном центре, взялся за это дело один, с большой надеждой, что к делу доброму присоединятся все же и земляки да и спонсоры найдутся.
Частичное финансирование проектных и строи­тельных работ Александр Анатольевич провёл за счет собственных сбережений и небольшого кредита, ко­торый взял специально. Но денег катастрофически не хватает, всё дорожает буквально на глазах. Рабо­та стала давать сбои, нарушился запланированный график.
Район погряз в серьёзных проблемах и там никто даже слышать не хотел о финансировании этой не­большой стройки.
И вот, думая несколько дней, Мельников всё таки решился обсудить этот вопрос с коллегами. Тем бо­лее, все в коллективе знали, что он как руководитель, много личных средств отдал на ремонт школьных учреждений и интернатов, а компания из фонда при­были выделяла деньги и на восстановление памятни­ков старины и на проведение спортивных праздни­ков в области.
Коллеги все были на месте. До начала заседания оставалось десять минут и Мельников пригласил в кабинет своего заместителя, чтобы уточнить детали и спросить о готовности рассматриваемых вопросов. По словам заместителя всё было готово к работе, на­строй у коллег хороший.
Мельников пригласил в кабинет всех прибывших на сегодняшнее заседание. Докладывали чётко, об­стоятельно, без отклонения от темы совещания, без лишней воды. Пути и решения всех вопросов предла­гались конкретные, взвешенные, исходя из бюджета, утверждённого на полугодие и в целом на год.
Конечно все хотели закончить работу поскорее - выходные.
Александр Анатольевич радовался деловитости и профессионализму своих коллег. Особо радовало то, что не было в их речах и нотки равнодушия, безраз­личия к тому, что они делают. Он знал, что они всег­да искренне переживают за редкие сбои в работе, всегда вместе находят оптимальные пути выхода из создавшегося положения.
Без особых комментариев был решён и вопрос о пожертвовании необходимой суммы на строитель­ство церкви. Кроме этого, его коллеги единогласно высказались за готовность отдать часть предстоящей зарплаты на благоустройство территории строящей­ся церкви. Всё это говорилось от всего сердца, по-простому, и Мельников ни на минуту не засомневался в искренности и душевности поступка своих коллег. Он был растроган и взволнованно поблагодарил всех присутствующих за понимание и поддержку его ду­шевных порывов, поддержку его, а теперь и их дела.
Мельников принадлежал к тому поколению лю­дей, для которых жизненные ценности и убеждения, мораль и нравственность, совесть, ответственность и чистота черпались из простой человеческой атмосфе­ры, что царила в период его послевоенного детства и юности, из атмосферы трудностей и героизма, дух а целины и космоса, достижений и свершений.
Ему всегда казалось, что только его поколение остро чувствует фальшь, умеет искренне сопережи­вать, что только оно более открыто и способно на са­мопожертвование.
Но сейчас, к своей огромной радости, он воочию убедился, что и современная молодёжь способна рва­нуть рубаху на груди, способна на поступки.
Нет, Мельников не был каким-то особо верую­щим, хотя знал, что в детстве был крещён. Более того, в недалёком прошлом он был убеждённым атеистом и членом партии до развала КПСС.
Но он всегда верил в добро и чистоту, верил в справедливость и искренность, верил в любовь.
Он так хотел, чтобы это всё окружало человека в жизни всегда. И по его глубокому убеждению - чисто­ту эту, высокую нравственность, способность к со­страданию, должны нести культура и церковь.
Он не понимает и не принимает отдельных совре­менных представителей церкви, с которыми доводи­лось общаться. Не поддерживает их образ жизни, от­ношение к вере и истинным верующим людям. Ему близки представители той, старой церкви, истинные мыслители и философы жизни.
Он с большим удовольствием и наслаждением ве­дет с ними разговор о истории церкви, о предназначе­нии церкви и ее служителей в современных условиях.
Всё эти мысли, раздумья, побудили его даже на­писать стихи о церкви...
Ты опять на миру и стоишь словно совесть,
Крест страдальца святой вознеся к небесам.
И уже пишешь набело новую повесть,
Но сверяя ее по тем древним часам.

С крутояров святых, не всегда очень громко,
Звоном чистым всегда отрезвляешь людей.
Призываешь сберечь всё святое потомкам
И спасти свою землю от бредовых идей.

К тебе с верой идём и большою надеждой,
Что поможешь ты нам и беду отведёшь.
Твоё время пришло, снова станешь ты прежней
И уверенность в силу свою обретёшь.

Разделяла с народом всегда ты печали,
И теперь вдохновитель и свидетель побед.
И звучат над Россией, как прежде звучали,
Колокольные звоны, что несут в души свет.

И Мельникову очень хочется, чтобы над его малой родиной, над сибирским простором, над озерами, по­лями и лесами снова поплыл очищающий душу коло­кольный звон.