Артур Чернышов


РАЗНОЛЕТЬЕ


НА ДОРОГАХ ЖИЗНИ
рассказы, новеллы, были

ХРАНИТЕЛЬ ТАЙНЫ РАДОСТИ
Однажды маленький человек, которому надоели игрушки, подумал: а не пора ли стать взрослым? Подумал — и подставил стул к окну. Дождевые капли настойчиво просились в тепло, а дома держали квадратную оборону, загоняя в углы непонятливых посягателей на квадратную жизнь. И человеку показалось: мир скучен лишь потому, что взрослые привыкли видеть его именно таким.
Ему показалось, что все договорились, как надо жить: ходить на работу, время от времени кого-то ругать, стараться не попасть под дождь. В этой взрослой игре одни прячут, а другие пытаются найти. Одни изображают умных, другие прикидываются дураками. А бояться нужно и тех, кто может скомкать твои мысли одним тяжеловесным взглядом, но еще больше тех, кто моля о прощении, думает, как подешевле его купить.
Через несколько дней детская фантазия разыгралась ка стекле окна щедрыми пятнами масляных красок. Наверное, этого мазилку трудно поставить в угол — он еще не научился понимать, как положено… Квадратная оборона пошатнулась! И рассердившемуся вконец дождю не удалось размыть разноцветную улыбку, что смеялась над ним изнутри.
Пешеходы, испугавшись растопить свои высохшие души в наступающих со всех сторон лужах, спешили мимо. Лишь некоторые принимали на свой счет нарисованное на стекле солнце, показывающее язык.
Ко всем природным неприятностям — еще и троллейбусы явно не торопились. Важно проносившиеся мимо автомобили выплескивали на тротуар остатки раздавленных луж, которым не терпелось оставить о себе память на плащах и отглаженных с кантиком брюках. Все молча делали шаг назад. Не было настроения даже ругаться. Один старик сидел на мокрой лавке и удивленными глазами прослеживал путь срывавшихся с собственной шляпы капель.
— Дедушка, встаньте, холодно так сидеть, — предложила сердобольная тетушка, которая, взвесив все «за» и «против», все-таки отказалась причислить его к числу «уже успевших с утра согреться».
Дед медленным взглядом окинул стоящих на остановке. Вжатые в плечи головы, замотанные шарфиками по самые глаза лица.
— Человеку не может быть тепло, когда холод у него внутри. Свое тепло я сам себе сохраняю, — парни с кислыми ликами оживились: мол, развеселил, дед. Для них он добавил: — Чтобы разогреться, танцевать надо.
— Так музыки же нет, — один по привычке решил было принять предложенную игру.
— Музыки? Чего уж… — старик вздохнул полной грудью. Показалось, что он сейчас вместит в себе весь оставшийся в городе чистый воздух — и выдохнул басом занятный нотный набор. Замершие лица недоуменно поморщились: игра явно выходила за рамки правил. Но любопытство оказалось сильнее. У кого-то любопытство с опаской, что все это не совсем нормально, ведь поет-то не за деньги, как обычно. Но пара отчаянных голов уже лихо отбивала такт частушек. Дома отступили, и улица вдруг оказалась широкой — на целый мир. Хотелось запомнить эти улыбки, просиявшие от неожиданной вспышки жизни.
И вспомнился один контролер троллейбуса, который вместо того, чтобы штрафовать, продавал талончики обнаруженным зайцам. И мужчина, ни с того, ни с сего, подаривший незнакомке букет цветов. Мы, привыкшие к правилам, иногда не понимаем самых простых, человеческих порывов и разучились принимать радость от тех, кому не надо за нее платить.
Два бдительных блюстителя порядка решили усмирить разбушевавшегося деда, который (вот странно!) никуда не спешил.
— Когда человек приходит в мир, он подает голос. И пока человек живет — он должен подавать свой голос, чтобы его слышали, — житейские аргументы старика обезоружили бдительность стражей своей простотой и правдивостью. Оказался же дед обыкновенным дьяконом одной из сельских церквей. Откуда в нем столько умения раздвигать границы?
Деда отстояли. Те, кто решил остаться в сторонке, поспешили втиснуться в подошедший троллейбус. Старику там места не хватило. Может, оно и лучше — троллейбус увозил людей в квадратные дома из квадратной жизни, а ему, живущему без границ, было бы там тесно.
Наверное, маленький человек был прав, когда решил вернуться к своим игрушкам.
1992