«Сказка о светлом сне» написана в конце XIX века тюменским и московским купцом I гильдии Николаем Мартемьяновичем Чукмалдиным, уроженцем с. Кулаково Тюменского района Тюменской области. Всю свою жизнь он посвятил служению добру, щедро и постоянно оказывая помощь нуждающимся людям.

Впервые сказка была издана в 1905 году. Сюжет её интересен и актуален. Завораживающее, проникновенное чувство, испытываемое при ее чтении, охватывает и современных, сегодняшних читателей.

По предложению председателя инициативной группы по восстановлению и сохранению наследия купца Чукмалдина в с. Кулаково Анны Павловны Бейдель «Сказку о светлом сне» проиллюстрировали учащиеся художественной школы имени Митинского г. Тюмени и художественной студии ДШИ «Палитра» с. Кулаково под руководством преподавателя рисунка, живописи, композиции Светланы Борисовны Лихошерстовой.

В работах юных художников-иллюстраторов через идеи и образы, навеянные сказкой, ярко проглядывает волшебство и полет авторской мысли.

Ирина Горбачева



Выражаем глубокую благодарность депутату Тюменской областной Думы, члену фракции КПРФ Тамаре Николаевне Казанцевой, Правительству Тюменской области и издательству «Вектор Бук» за финансовую поддержку издания этой книжки.



В оформлении обложки использован рисунок «Дрёма» (бумага, гуашь), автор Юдина Ева, 14 лет, г. Тюмень.





* * *





Николай Чукмалдин

Сказка о светлом сне




Когда потухли отсветы вечерней зари, когда в лесу почти все птицы окончили песни, и расцвела ночная фиалка, тогда с одного из пышных красных маков спорхнула Дрёма.




Она была прозрачна, как воздух и легка, как дуновенье. Как легкий ветер неслась она через леса, а цветы и листья ласково шептали ей «здравствуй». Спустившись к озеру, она плеснула волной, умыла свое прекрасное лицо и поднялась над озером туманом.



Её одежды были как снег, а в волосах у неё запутались серебряные лилии.

Каждую ночь Дрёма выходит из своего цветочного домика, чтобы дать людям счастливый, светлый сон.



Она пронеслась через поля, леса, реки, миновала несколько селений и прилетела к большому городу. Там было так шумно: стук экипажей и говор массы людей перемешались в один сплошной гул. Толпы народа, освещенные фонарями и светом из окон, копошились между громадными домами, как муравьи в разоренном муравейнике.



Но Дрёма ничего не замечала и неслась всё вперёд и вперёд, так как она знала, что её ждут, что она нужна.



Вдруг она остановилась около одного окна, подняла свои тяжелые бархатные ресницы и посмотрела туда своими темными, как глубина озера, глазами.

Там, за окном, — детская больной девочки. Бедная Леля была больна уже почти месяц.




К ней ездили лучшие доктора, но и они не могли помочь, и… Леле делалось все хуже и хуже. Никто не знал, что с ней, какая у неё болезнь.



Особой боли нигде не было, а между тем она всё слабела и слабела. У неё не было желаний. Она не хотела ни есть, ни пить, ни разговаривать, ни играть, вообще ничего-ничего. Она почти не спала. Её ничто не забавляло, ничто не радовало. И никто не мог её развлечь, сделать так, чтобы ей захотелось чего-нибудь. Она делала всё только потому, что этого хотели другие.




Сейчас она лежала в постельке, бледная как полог, и из подушки выглядывали только её большие черные глаза.


Мягкий свет падал из-под зеленого абажура и освещал стол, на котором стояла лампа, Лелину кроватку и ту часть комнаты, где сидел, согнувшись в кресле, Лелин папа. Остальное в комнате было в тени, а потому усталые глазки Лели не могли видеть, как, сидя в углу, плачет её мама.

― Леля, хочешь большую куклу, которая бы говорила «папа, мама» и даже умела ходить?

― Нет, папочка, не хочу… — прошептала больная.

― А может быть, деточка хочет, чтобы я ей прочитала интересную-интересную книжку? — целуя её и улыбаясь сквозь слёзы, проговорила мама.

― Прочитай, я, мамочка, послушаю, мне всё равно…

И так было каждый день, каждую ночь. Папа и мама придумывали, что бы предложить Леле, чем бы её заинтересовать, а она… она ничего не хотела.

Как только глаза Дрёмы взглянули на девочку, та начала засыпать, а Дрёма наклонилась к уху Лели и начала нашёптывать ей чудный светлый сон.

И увидела себя Леля в прекрасном волшебном саду. В изумрудной траве росли невиданные яркие цветы. Там были и золотые ромашки, и нежные лиловые колокольчики; повсюду из травы выглядывали ярко-красная задорная гвоздика и темные грустные анютины глазки, и каких, каких цветов там не было… Между стеблями копошились зеленые кузнечики, с цветка на цветок перелетали золотые пчёлки и красавицы бабочки, а на ветках цветущих яблонь целый хор птиц пел свои весёлые песни. И всё радовалось весне, теплу, солнцу.

И только одной Леле не было весело. Она не понимала: чему всё так радовалось? Ей было жарко, солнце ослепляло глаза, а от радостного пения птиц у нее в ушах стоял какой-то шум, и только. Ленивой походкой шла она по саду и не знала, что ей делать.


Вдруг она увидела около себя маленького птенчика, а над ним большую страшную птицу. Как стрела налетел ястреб на беззащитного птенчика и схватил в свои страшные когти.


Еще миг, и он унёс бы его с собой, но в этот момент Леля схватила страшную птицу за крыло и начала отнимать у нее птенчика.



Птица клевала ей руку, била её крылом, но она не чувствовала боли и боролась, сколько в ней было сил. Наконец, птица разжала когти, вырвала из рук Лели крыло и исчезла в вышине. Птенчик был спасен. Леля положила его на мягкую траву, он оправил крылышки и, неуклюже порхая с куста на куст, полетел к своему гнездышку.



Леля страшно устала, руки у нее были в крови, но ей было так хорошо, она была так счастлива от того, что ей удалось спасти птенчика, что не замечала, ни крови, ни усталости. Радостная она пошла дальше по саду и только теперь поняла, чему всё радовалось.

Вместе с птицами она запела приветственную песню солнцу и… проснулась.

Кругом было уже совершенно светло, и свет лампы был едва виден.

― Мама, мама! — закричала Леля, — какой я чудный сон видела! — и рассказала всё, что она видела. — И знаешь что, мамочка… ты ведь не будешь смеяться? — добавила тихо Леля. — Я хочу… я хочу и наяву найти такого же птенчика и спасти его.

― Милая детка, да разве над этим можно смеяться? Ведь лучше всего на свете — делать добро, а птенчики, которых надо спасать, встречаются на каждом шагу: это — несчастные сиротки, которые гибнут в когтях судьбы. Вот поправляйся скорей, и мы спасем не одного птенчика.

― Да, мама, я скоро выздоровею, я так хочу скорей быть здоровой. Я ведь опять буду сильная-сильная? Правда?

И действительно, не прошло и недели, как Леля совершенно поправилась и занялась с мамой спасением бедных птенчиков — несчастных сирот. А Дрёма?

А Дрёма, как только проснулась девочка, унеслась назад в лес и от радости, что она своим сном спасла девочку, заплакала, превратилась в алмазную капельку росы и упала в чашечку мака.