Ананьев Цвет тундры голубой
Евгений Григорьевич Ананьев
Евгений Ананьев
Цвет тундры — голубой
На новой трассе
Передо мной — схема будущей транспортировки тюменского газа в районы Центра, Запада и Северо-Запада СССР. Словно тугие строчки, прошивают всю страну новые трубопроводные трассы. Решительные прямые линии — первая очередь. Несмелый, будто сомневающийся еще пунктир — вторая очередь. Начинаясь близ северных месторождений Тюменской области, линии завершаются за рубежами страны: в Италии, Франции, Австрии, Западной Германии. Ответвления — в Ленинград, Архангельск, на Урал. Все вместе — грандиозная система газопроводов, равной которой нет нигде на земле.
Я оставляю Быстрова и его товарищей на дальних северных буровых. Держу путь к тем, кто помогает газу прийти туда, где он необходим людям.
Первая встреча — поздняя осень 1968 года. Партия изыскателей вышла из тайги в поселок Казым.
…Их забросили на вертолете в район Пурпейской скважины, несколько изыскательских отрядов обычного состава: группа буровиков, термометрист, геолог. Общая задача определена четко: исследовать первый отрезок будущей линии газопровода Пурпе — Березово — Урал, так называемого южного плеча предполагаемых гигантских трубопроводов заполярного газа.
Весна была поздней, и даже в начале июля по логам лежали ошметки грязного ноздристого снега. Колкие пики тальника пушились первыми белесыми почками.
На раскачку времени не было. В тот же день группа начала свой первый маршрут.
Начальник партии Евгений Михайлович Лаврентьев, распределив между отрядами лагерные стоянки, напутствовал:
— Ну, братцы, добрых вам ног!
Кто-то из ребят шутливо зарифмовал:
— И целых сапог!
Игра была подхвачена с ходу:
— Без медвежьих тревог!
— К ужину — с черникой пирог!
— А на завтрак — жирный чирок!
— По ко-оням!
Навьючив рюкзаки, они тронулись в путь. Ничего себе кони — на своих на двоих.
И пошла обычная текущая работа. Буровики, выдвигаясь вперед, своими ручными штангами пробивали 3—5-метровую скважину. Термометрист опускал в нее температурную косу — хитрое сооружение из проволоки и термометров. Геолог собирал образцы грунтов, изучал характер мерзлоты — это было главной задачей партии. И двигались на новую стоянку через следующие 500—1000 метров.
Время от времени их навещал вертолет. Он привозил продукты, забирал в лабораторию образцы, а иногда перетаскивал отряды на новые участки. И хотя, в общем, «Спидолы» регулярно доставляли сведения о том, что творится в мире, все-таки прилет вертолета был маленьким праздником. В этот день они чуть пораньше кончали работу, загодя выбирали красивое место на высоком берегу реки, разводили дымокуры от комарья и долго блаженствовали у костра, пугая светлую северную ночь переиначенными словами любимой песни:
— Если хочешь по трассе проехать,
Надо прежде вдоль речки пройти…
Полевая партия осваивала трассу будущего газопровода.
Тем временем другая группа проделывала тот же маршрут, только по воздуху. Руководил ею Август Исаакович Левкович, ученый-мерзлотовед, один из ведущих специалистов института.
На первый взгляд пассажиры «ЛИ-2» мало чем отличались от любопытствующих туристов. Они так же не отрывали глаз от иллюминаторов, разглядывая мелькающие внизу пейзажи. Но в руках у них можно было увидеть географические карты и листки бумаги. Любая деталь обстановки, которая прошла бы незамеченной для постороннего глаза, немедленно наносилась на карты и маршрутные кроки.
Работа этих «туристов» определяла дальнейшую судьбу полевых отрядов. Она называлась аэровизуальной съемкой.
По отдельным приметам растительности, по мелким изменениям рельефа, по характеристике водного зеркала опытные мерзлотоведы выделяли ландшафтные комплексы. На их границах ставились опорные участки наблюдения.
Опорный участок — это уже более высокая ступень изысканий. Здесь и скважина поглубже, метров до пятнадцати, и объем исследований шире. У изыскателей много современного оборудования. Пешим хождением не обойдешься: от точки до точки — десять- пятнадцать километров. Если за сутки опорный участок одолеешь — считай, повезло. Можно вызывать по рации Казым:
— База, я второй. База, я второй. Точку отработали. Шлите вертолет. Прием.
Отряды двигались вверх по реке Пурпе. Они только втянулись в ритм, как вдруг однажды неожиданно появился вертолет.
Из него выскочил взволнованный начальник партии.
— Все на месте? — спросил Лаврентьев, оглядывая собравшихся возле него изыскателей. — Шмутки с собой, лезьте в машину.
— В чем дело? — всполошились полевики. — Надолго отсюда?
— Насовсем. В пути объясню. Надо еще пять рейсов сегодня сделать.
Уже в кабине вертолета Лаврентьев рассказал товарищам, что севернее Губкинской площади нашли еще одно месторождение. Решением правительства исходной точкой будущих газопроводов выбран поселок Надым. От него и придется вести изыскания.
Сообщение огорчило. Пропал месяц. И какой — самый солнечный, с самыми длинными днями. Конечно, и август для работы подходящее время. Но как за оставшиеся полтора месяца выполнить сезонное задание?
К концу летного времени все отряды оказались на базе, в Казыме. Вечером в камералке собрались начальники отрядов. Вопрос был один: как успеть? Понятно, погода неустойчивая, опять же комары, район незнакомый. А иного выхода нет, не успеют подготовить данные — проектировщики зиму потеряют.
— Опять аврал, — ворчливо сказал кто-то. — Когда же это наконец кончится!
— Ишь, чего захотел, — рассмеялся второй. — На пенсию пойдешь — вот с авралами и попрощаешься.
— Небось заскучаешь, — шутливо добавил третий. — Ну, ближе к делу.
Долго колдовали над картами, графиками. Если полторы нормы в день — как раз к снегу можно управиться. Без единого дня резерва.
Об этом и рассказал, собрав всех рабочих вечером после бани, начальник партии.
— Ну как, беремся, товарищи?
— Чего не взяться…
— Только уж заработками не обидьте!
— И продукты вовремя доставляйте. С письмами и газетами.
— Словом, решено, — завершил Лаврентьев. — Следующая баня — к зиме, когда кончим работы.
Утром вертолет увез изыскателей на новую трассу. Работали истово, чуть ли не все светлое время. Август был теплым, палило солнце, и они купались в тихой тундровой речушке Хейги-Яха, которая совсем неправдошно переводилась с ненецкого как «река с водоворотами».
В верховьях Сухого Полуя их, опять вопреки названию, застали дожди. Болотистая почва расползалась под ногами, в палатки натекла вода, и отсыревший костер еле шаял. Непогода задержала вертолет, несколько дней пришлось держаться на странном вареве из остатков муки и добытой на месте рыбы.
На следующей реке, Куновате, их прихватил первый морозец. Спальные мешки покрылись инеем, в ведре замерзла уха. По утрам они каблуками разбивавали льдинки на лужицах. Зато по «невечной мерзлоте» — подмороженному болоту — шагалось уверенней. Впрочем, это было уже не так важно: вот он, Казым, рядом. На базе отряды появились вместе с первым снегом. Пятьсот километров трудной трассы остались позади.
Успели!
Теперь заспешила камеральная группа. Обобщение полевого материала, пожалуй, самая ответственная задача. Трасса оказалась сложной. Она проходила по лесотундровой зоне. Само название говорит о неустойчивых, легко меняющихся признаках местности. Мерзлота располагалась не сплошным полем, как в тундре, а островками. Каждый такой остров требовал оконтуривания, переноса на карту конкретных рекомендаций. Лишь после этого можно передавать накопленные данные проектировщикам будущего газопровода.
Я рассказал об одной партии. А их на трассах — десятки. Топографы и гидрологи, мерзлотоведы и инженерные геологи, «чистые» проектировщики и далекие от прикладных целей ботаники — все они, каждый по-своему, работают для общей цели.
Исходная точка, солнечное сплетение всей системы газопроводов — небольшой поселок Надым. Здесь будет построена мощная компрессорная станция и город заполярных газовиков. Отсюда пойдут на запад две могучие стальные реки, два гигантских плеча — северное и южное.
Есть в Коми АССР газовое месторождение Вуктыл, около Ухты. Далек Вуктыл от тюменского газа, но имеет к нему самое прямое отношение. Именно отсюда началась первая очередь северного плеча. Она получила романтическое название «Сияние Севера».
Почему трасса началась у Вуктыла? Это решение подсказала экономика. Так выгоднее: пока вторая очередь дойдет до Ямала, Вуктылское месторождение по «Сиянию Севера» будет снабжать дешевым топливом и химическим сырьем Ленинград, металлургию Череповца — словом, весь Северо-Запад страны. Но все-таки по-настоящему мощным станет это плечо, лишь когда подключатся к нему тюменские газовые гиганты.
Иная задача у южного плеча системы. Начинаясь у того же Надыма, трасса круто ныряет на юго-запад, к хантыйскому поселку Казым (именно там работала уже знакомая нам партия Лаврентьева). А оттуда недалеко до Пунги, где несколько лет действует первый газопровод Сибири Пунга — Урал. Видимо, рядом с ним пройдет и новое трубное русло.
У газовиков есть выражение: квалифицированный потребитель. Так называется отрасль хозяйства, для которой газ — не простое топливо, а способ улучшения технологии производства. Самый квалифицированный потребитель — металлургия. Пользуясь «огненным воздухом», она при тех же мощностях намного увеличивает выпуск продукции. Поэтому-то южное плечо, снабжающее металлургию Урала, окажется самым выгодным для экономики страны.
Но этим его значение не исчерпывается. Пройдя Уральские горы, заполярный газ окажется в самых обжитых районах. Часть его пойдет по новой трассе через Киров, Горький или Ярославль к Москве. И здесь соединится со среднеазиатским, кубанским и украинским газом. Так, по примеру единой энергетической системы (ЕЭС) будет создана единая газовая система страны.
Но ведь сами месторождения расположены довольно далеко от центра будущих заполярных линий. От них к Надыму тоже пойдут трубчатые пути — в отличие от магистральных трасс они будут называться газоподводящими коллекторами. Как кровеносные сосуды, они рассекут тундру в нескольких направлениях. Там, где сейчас пробиваются лишь редкие охотничьи тропы да следы оленьих нарт, вырастут новые поселки, протянутся новые дороги. И никто уже не назовет тундру пустынной.
Коллекторы такого рода есть и на других промыслах страны. Но там они не превышают нескольких десятков километров. А здесь внутренние, так сказать, собственные коммуникации протянутся на четыреста километров. Если таковы внутренние линии, то каким должен быть сам газопровод!
Но не только протяженностью знаменательна эта трасса. Мировая практика строительства трубопроводов еще не знала таких сложных природных условий. Только для того чтобы проложить оба плеча газопровода, нужно будет преодолеть шестьсот километров вечной мерзлоты, две тысячи километров тяжелых болот, пять тысяч километров труднопроходимой тайги. Лишь тот, кто уже шагал по этим буреломам, может полностью представить себе сложность задачи.
Новый район требует нового инженерного подхода к нему, новых технических решений. В предыдущей главе мы узнали о сверхмощных газовых промыслах Заполярья. Но это астрономическое количество надо как-то перевезти, доставить потребителям. Оставить прежние трубопроводы — это все равно, что к современному самолету приделать фанерные крылья. Но как добиться, чтобы по трубам шло гораздо больше газа?
Разумеется, с помощью компрессорных станций можно несколько ускорить движение газового потока. Однако инженеры определили, что особенно больших выгод это не сулит. Остается другое: увеличить объем самого потока — увеличить диаметр труб.
Классической величиной долгие годы считался метр, точнее, 1020 миллиметров. Именно из таких труб сложены обе нитки Бухара — Урал, первая очередь газопроводов Средняя Азия — Центр, Пунга — Урал и другие. Недавно Челябинский завод начал выпускать трубы диаметром 1220 миллиметров. Небольшая разница в двадцать сантиметров повысила производительность газопровода в полтора раза! Такой стала первая очередь «Сияния Севера». Скоро появятся отечественные трубы диаметром 1420 миллиметров. Но и они не решат главной задачи — перевезти всю продукцию северных сверхмощных промыслов.
Тогда родился новый проект — довести диаметр будущих газовых рек до 2,5 метра. Это даже представить себе нелегко.
Внутри подобной магистрали можно будет ездить на «Москвиче». Впрочем, она предназначена отнюдь не для автомобильных гонок — экономисты высчитали, что одна нитка такого объема заменит десять метровых газопроводов! Она сможет перекачать до ста миллиардов кубометров газа в год — половину всей продукции, добываемой нынче в стране. Сверхмощный промысел обретет достойного спутника — сверхмощный газопровод, равного которому нет в мире.
Но создать гигантское русло — это тоже только часть проблемы. Единый технологический цикл потребует коренного перевооружения сопутствующей техники: компрессорных станций и огромных задвижек, трубоукладчиков и изолировочных машин, сварочных агрегатов и противофонтанной арматуры. Всех возникающих проблем сразу и не назовешь. Практика сама раздвинет просторы технической мысли — от внешнего вида заполярных поселков до сложных методов химической очистки газа.
Впрочем, об одной из этих проблем хочется сказать особо. Район, в котором начинают работать газовики, почти не обжит. Завозить сюда придется все — от гвоздей до конфет. И тут неизбежно вспоминается знаменитая «мертвая дорога» Салехард — Надым, брошенная почти двадцать лет назад. Годы не прошли даром. Кое-где размыты настилы, разрушен рельсовый путь. Но самое трудоемкое — насыпь в тундре — сохранилось. «Мертвая дорога» должна ожить — без нее не переделать лица края.
Газовые трассы… Пока мы их видим только на карте, в проектах, планах. Но не зря плановика называют мечтателем с арифмометром в руках. Заглядывая вперед, он видит будущее. И рассказывает о нем людям.
Впрочем, уже сейчас можно увидеть прообраз будущих трасс. Для этого вернемся в тот самый зеленый балок на Тазовской буровой. Он переместился на новое место. Завершив испытание первооткрывательницы газа, бригада вела проходку следующей скважины. Открытие заставило буровиков как-то по-новому отнестись к своей работе, увидеть ее реальный, вещественный смысл.
Однажды, вернувшись с ночной вахты, мы развешивали для просушки заляпанные глинистым раствором спецовки. Пурга швыряла в окна колючую, снежную пыль. В узеньких сенях между двумя отделениями балка клокотала система отопления. Кто-то из ребят, проголодавшись, вспарывал охотничьим ножом банку тушенки.
— Опять консерва, — буркнул Петро Дудка, залезая в спальный мешок. — Сейчас бы в ресторан: прошу, мол, свинку отбивну. И к ней соответственно.
— Поживи в Тазовском еще годков пять — и ресторана дождешься, — ответил ему Гена Шапор. — Сейчас здесь дела раскрутятся!
— Братцы, неужели на месте наших балков когда-нибудь город будет! Даже не верится — Иван Софронюк, никогда не страдавший отсутствием аппетита, подкрепил эти слова добрым шматком тушенки.
— А что? Говорят, наш газ в Норильск пойдет. Трубопровод построят, промысел, система очистки газа — вот тебе и город. — Дудка по этому поводу даже выбрался из спальника.
— Быть-то будет. Только нам не дождаться. — скептически сказал Павлик Агаев.
— Другие увидят. Приедешь сюда когда-нибудь, хоть туристом, и вспомнишь: мы город начинали!
Этот разговор в балке я вспомнил, когда летел над районом первого заполярного газопровода Газ-Сале — Тазовское. Вертолет старательно повторял в воздухе ломкие изгибы трассы. Под нами появлялись то штабеля плетей, издали похожих на рыжие макаронины, то змейчатые зигзаги уже проложенной трубной линии, то крохотные стояки, напоминающие две короткие спички, выложенные в форме буквы «Т». Одинокий трактор черным жуком полз по болотистой равнине, оставляя на ярко-желтых мхах темные ленточные следы.
Что из себя представляет трубопровод Газ-Сале — Тазовское? Длина его в общей сложности около сорока километров: 27 километров основной трубы и 13-километровый «шлейф». Ежечасно по ним проходят до трех тысяч кубометров газа.
В этой главе мы оперировали почти астрономическими цифрами. А тут вдруг карликовые масштабы: и длина трассы, и расход газа. Почему же нас интересует именно такая линия! В том-то и дело, что без этой, почти игрушечной трассы нельзя было начать прокладку гигантских газопроводов.
Когда машиностроитель создает принципиально новый агрегат, он вначале изготовляет его модель. Такой моделью будущей системы магистральных трубопроводов и стал экспериментальный газопровод Газ-Сале — Тазовское. На нем в миниатюре можно оценить основные параметры работы и поведения большого собрата.
Представьте себе тундру — то стылую, заснеженную зимой, то полыхающую ярким разнотравьем в короткое северное лето. Как поведет себя тундра в новых условиях? Как справится со всеми подвохами, которые готовит Заполярье?
Первый и, пожалуй, главный вопрос, — как вести трассу, которая полностью проходит по зоне вечной мерзлоты?
Решение было естественным: трасса должна пойти над землей. Но наша практика таких трубопроводов еще не знает. Как, например, учесть линейные колебания самой трубы при резких сменах температур? На железных дорогах между рельсами оставляются небольшие зазоры. Здесь это не применимо. На помощь пришла «змейка».
Тот, кто летал над трассой, несомненно, обращал внимание на ее ломчатый, зигзагообразный вид. Нет, это не небрежность строителей и не особенность рельефа местности.
Это — «змейка».
Через каждые двести метров прямолинейный шаг трассы намеренно обрывается. Следующие две плети свариваются под углом к основной линии и друг к другу. Они называются компенсаторами. Сожмется от морозов металл — угол сокращается. Расширится от жары — угол увеличивается. Безопасность трубного пути сохранена.
А какими должны быть для него опоры: металлические или деревянные, железобетонные или комбинированные? Решили испытать самый экономный «деревянный» вариант. Небольшая высота — 40 сантиметров над уровнем земли — позволяет преодолеть эту преграду любому животному. Правда, для вездеходов и автомашин нужны специальные переходы.
Есть еще одно преимущество у надземной прокладки газопровода: она не требует сложной машинной изоляции. Просто на трубу наносится жировая смазка, предохраняющая металл от коррозии. Впрочем, и здесь проводится эксперимент: каков оптимальный состав смазки, на сколько лет он действует.
Словом, каждый шаг будет новым. Какова технология низкотемпературной очистки газа от посторонних примесей в условиях субарктического климата? Как предупредить замерзание задвижек, приборов и автоматов в зимний период! Какая марка стали лучше всего выдерживает низкие тундровые температуры? Эти и многие другие вопросы стояли перед проектировщиками и строителями экспериментального трубопровода Газ-Сале — Тазовское. А ответы значительно шире — вся будущая система магистральных газопроводов, щедрая страна заполярного газа. И все-таки значение первого северного трубопровода не только техническое, но, если хотите, и нравственное. Именно с ним вовлекается в индустриальную орбиту новый район Сибири, недавний «край земли», как называют порой далекий Ямал. То будущее, которое принесли сюда геологи, с приходом строителей и эксплуатационников превращается в настоящее.
Путь к нему непрост. Немало забот ляжет на плечи тех, кто протянет по тундре тысячекилометровые стальные русла газовых рек, кто построит новые заводы и новые города. Начинают они скромно: один-два трактора, трубоукладчик и несколько десятков человек. Но и в этом начале, если всмотреться внимательнее, можно увидеть будущие армады вездеходной техники, огромные людские коллективы, нескончаемые потоки грузов. Ведь и блистательные успехи геологов в Заполярье начинались когда-то со скромных зеленых балков на Тазовской буровой № 2.
В тундру пришла глубокая осень. То льют дожди, то кружится снег. В пасмурном небе затухают огни электросварки. Надсадно урчит трактор. Несколько десятков парней-строителей месят пудовыми сапогами клейкую кашу. Им нелегко. Но они не поддаются — первая в Заполярье трубная трасса должна как можно быстрее войти в строй.
Быть первыми — всегда и трудно, и почетно.
В Тюменской области «Сияние Севера» началось с трассы Надым — Пунга — южного плеча системы заполярных газопроводов. И вот работяга-вертолет «МИ-4» везет меня на Казым — центральный участок будущего трубного пути.
Разлив на Оби, видимый с высоты, — зрелище масштаба богатырского. Не знаешь, как и назвать, — то ли море с тысячами отмелей, то ли суша, до краев залитая водой. Каждая просека — река, каждый лесной массив — остров. Вода рисует под тобой лихие узоры: заберется в глубину берега, размажется гигантской кляксой на таежной поляне, тоненьким шнурком провьется между деревьями. И снова выплеснется на простор, слившись с соседней протокой. Только узкие лесные гривы торчат над водой, словно деревья сбегаются сюда, спасаясь от потопа. Эти зеленые косы, идущие параллельно друг другу, — будто земные улицы в морской стране. Сибирская Венеция… Сколько нужно гондольеров на этакую Венецию?
Особая страна — особые и гондольеры. Врезаясь в пустынные берега, они прокладывают первые дороги и разгружают баржи с огромными трубами, строят столовые и бани, поудобней располагают в комариной глуши свои походные вагончики. Они строят здесь жизнь. И называют этих гондольеров трассовиками-землеройщиками, изолировщиками, подводниками, монтажниками. А когда, отдав свои силы и умение, они покидают едва обжитые места, памятью об этих людях остаются газовые реки, резво бегущие по рукотворному стальному руслу.
— Высадились 6 июня на вертолете. Первым делом с местным населением познакомились — с комарами. Берегом Казыма прошлись. Не ради удовольствия — удобное место для базы подбирали. Посадочную площадку вырубили, вертолет по рации вызвали — он нас два дня выискивал. Сегодня юбилей — полтора месяца на новом месте, — старший прораб землеройного участка Николай Иванович Матюнин феодальным жестом охватывает стайку вагончиков, вырисовывающих не оконченную пока букву «П», длинное, без оконных рам и дверей здание недостроенной столовой, наспех сколоченные причалы, неровную шеренгу грузных бульдозеров и экскаваторов — все то, что выделило этот участок тайги из первозданной местности.
В рассказе Николая Ивановича события прошедших полутора месяцев выглядели спокойно и буднично, почти скучновато, и уж во всяком случае без каких-либо героических эпизодов. Ну, высадились. Стали обживаться. Пришли баржи с техникой, вагончики. Начали работать. Ничего особенного, обыкновенное таежное новоселье.
И словно в подтверждение обыденности свершаемого я увидел неподалеку прямо-таки дачную сценку: у походного очага — переносной плиты с тонкой прямой трубой — хлопотала крупная смуглая женщина. На сковороде аппетитно скворчали чебаки и щурята здешнего улова, голенастая девчушка лет десяти умильно поглядывала на медный тазик с дозревающим черничным вареньем.
Но самым удивительным было другое — на руках у женщины лежал грудной ребенок. Привычным движением ладони она время от времени отгоняла от него комаров.
Младенец в этих местах, вконец удаленных от детских консультаций, молочных кухонь и полумягких колясок на резиновом ходу?! Заметив мой растерянный взгляд, Николай Иванович довольно ухмыльнулся:
— Дочкой любуетесь?
— Как она сюда попала?
— А где ей быть? Не в гости — домой приехала. Уже полмесяца. Мать еще в декретном, да скоро на работу пора. Вот свет дадим, она у нас машинистом электростанции будет.
— За малышку не боитесь?
— Тайга, воздух здоровый. Наташка, — он показал на голенастую девчушку, — давно с нами. Ее мои ребята так и зовут: дочь трассы. И никаких простуд — городские папы с мамами завидуют. Главное, сама привыкла. Осенью к бабушке в школу лететь — слез не оберешься.
И добавил, говоря уже о другом, но будто связывая оба эти явления:
— На новую трассу многие просятся. От своих ребят с Вуктыла письма получаю: когда, мол, ехать? Но я их пока придерживаю. Вот пойдет дело в полный размах, можно собирать чемоданы — всем работы хватит.
Удивительное все-таки это братство строителей-путешественников, механизаторов-непосед! И ведь не перекати-поле, не бродяги какие-нибудь — на экскаваторах, на бульдозерах люди работают основательные, с высокими разрядами и особым мастерством, да и цену себе знают. Но стоит лишь объявиться новой трассе, и они опять загораются, списываются со старыми начальниками, с товарищами, готовые в любую минуту сорваться с полуобжитого места в глушь, в неуют, на самые кулички. Что зовет их, что манит? Любопытство! Разумеется. Возможность отличиться! Наверное. Высокие заработки? Не без этого. Но есть нечто и иное, к чему и слова-то не сразу подберешь: беспокойная тяга к неизведанному, торопливое ожидание перемен и новых событий — постоянные спутники людей, идущих первой тропой.
Так и Матюнины. Работали на Вуктыле, там и сейчас дел немало: обустройство промыслов, вторая нитка. Нет же, позвала новая трасса. Жена с Вуктыла домой в Тульскую область рожать поехала, а сам — на Казым. В безымянном поселке землеройщиков они вновь соединились — отец, мать и трехмесячная Аленушка, будущая дочь трассы. Жизнь идет своим чередом.
…В служебном вагончике-конторке Николай Иванович разворачивает синьку с транспортной схемой будущего газопровода Надым-Пунга. Пока это единственный технический документ — проектировщики, как всегда, опоздали с выдачей проектного задания и рабочих чертежей. Однако общее впечатление по нему получить можно.
Вот он, Надым, тундровый поселок неподалеку от Обской губы, бывшая станция несостоявшейся железной дороги. Трасса от него — будто стрела, выпущенная на юго-запад. И на острие стрелы — Пунга, таежный поселок, газодобывающий промысел, линия газопровода, соединившего Сибирь с Уралом. Разумеется, это только первая очередь. Но и она составляет почти 600 километров. Впрочем, дело даже на в километрах. Именно по этой трассе газ заполярных месторождений-гигантов впервые придет в народное хозяйство, начнет служить людям.
Транспортная схема достаточно красноречива. В ней направления грузовых потоков, пункты доставки. Цифры сами говорят о масштабах стройки: одних лишь спецматериалов — стальных труб, изоляционной ленты и битума, горючего, балласта — нужно перевезти 328 тысяч тонн. Если добавить к ним жилые вагончики и продовольствие, разного рода технику, строительные блоки, оборудование для промысла, цифра явно удвоится. Чтобы доставить такое обилие грузов, понадобилось бы шестьдесят тысяч железнодорожных вагонов! Если этот гигантский состав вывести в одну линию, она протянется на 500 километров — без малого длина всей трассы Надым — Пунга. (Вот когда вспомнишь о «мертвой дороге» Салехард — Надым!)
Однако старшего прораба Матюнина в данный момент столь сложные материи не занимают. Он ведет обратным концом шариковой ручки по отрезку трассы между реками Казымом и Обью:
— Наш участок. От Оби тоже землеройщики идут. Где-нибудь здесь воссоединимся, — Николай Иванович отметил самодельной указкой большую часть отрезка, деликатно намекая на то, что его, мол, орлы пересилят соседских увальней. Что ж, соревнование, так сказать, в самом наглядном его выражении.
Однотонная поверхность синьки скрывает особенности рельефа. Но мы его час назад видели воочию, с воздуха. Трудно представить себе, как можно одолеть эту бескрайнюю хлябь. Помогают сибирские морозы. Строители северных трубопроводов уже выработали определенный цикл. Летом завозят по воде все оборудование, обживаются на новых местах, ездят по отпускам. Зимой, только замерзают реки и болота, — бросок на трассу. Именно зима становится главным рабочим временем года. Оттаивая кострами и взрывая мерзлую землю, экскаваторы натужно прогрызают траншею. Тут уж не теряй ни часа, укладывай готовую трубу, чтобы бульдозеры успели ее закрыть еще не смерзшимся свежим грунтом.
На словах все это довольно просто. А если представить себе слепые бураны, режущие ветры и морозы, от которых хрустит и лопается металл? Что ни говори, вряд ли найдешь меру, отделяющую будничную работу трассовика от того, что мы называем трудовым подвигом…
В неторопливый разговор вторгаются события быстротекущей жизни. Прибежали с причала: баржа на подходе, нужно организовать разгрузку. Сговариваемся завтра выбраться на исходную точку трассы.
— Пока нашу столицу осмотрите, — советует на прощание Николай Иванович. — Лужники около волейбольной сетки, Черемушки — под соснами, ресторан «Москва» еще без трубы, а Третьяковка… Третьяковку на любом углу отыщете.
И исчезает с кинематографической скоростью.
Казымские Лужники я отыскал сразу. На веселой лужайке вкопаны два столба, висит сетка. Рядом квадрат из четырех грубо сколоченных скамеек с костром в центре — курилка, исполняющая одновременно роль трибун. С костра на волейболистов несет дым, но они даже довольны — от комаров спасение. Гораздо ядовитее реплики из курилки. Местные острословы, пользуясь отсутствием дамского пола, в выражениях не слишком стесняются.
— Хорошему игроку руки мешают!
— Головой бери, она тебе без надобности!
— Бей своих, чтобы чужие боялись!
— Руки с дыркой — не из того места растут!
Скажем прямо — в олимпийскую команду волейболисты не годились. Но играли весело, на вылет и с проползанием — после каждой партии побежденные, утвердив на лицах постные мины, сгибались в три погибели под небрежно натянутой сеткой. Пытались даже устроить официальный матч землеройщиков со сварщиками, тоже разместившими здесь свой кочевой поселок. Но отложили до иных времен, когда приедет в команды пополнение с Большой земли. В тайге с развлечениями туговато, так что постепенно все население, кроме заядлых рыбаков, собралось близ спортивной площадки.
Здесь и состоялось мое знакомство с этими ребятами. Даже трудно сказать, чем они выделились из окружающей среды. Держались незаметно, как бывает у новичков, жались друг к другу — приземистые, большерукие, гладкие черные волосы наползают на слегка раскосые глаза. Представились коротко и церемонно, словно в отделе кадров:
— Пятников Леонид.
— Геннадий Гришкин.
— Ользин Николай. Брат Виктор. Тоже Ользин.
Разговор долго не клеился. Лишь постепенно таяла скованность, скупая беседа обрастала живыми подробностями.
Они почти погодки — от Гениных восемнадцати до Колиных двадцати двух. Родом из одного мансийского села Тугияны на берегу Оби. Окончили восемь классов одной и той же школы. И не то чтобы дружили особенно — в деревне все друг друга знают. Бывало, на рыбалку вместе ездили.
Так и в тот раз, собрались на одну уловистую проточку. Все как полагается: моторка, сети, продуктов на неделю. Место еще раньше выбрано: остров, рядом протока почти кольцом вьется, тут-то рыба и идет ходом. Гену оставили шалаш мастерить, чай кипятить, остальные сразу подались сети ставить. Часа через три уже был улов: язей навалом, окуней, а то и пыжьян в ячее завяз.
Самое время отдохнуть. Костер комаров отогнал, от ухи дух аппетитный, хоть до срока за ложки хватайся. Тишина такая стоит, словно вся Обь к твоему голосу прислушивается. Солнышко пригревает, трава молодая к ногам ластится, березки зелеными ветками машут. Хорошо!
Вертолет показался. Ну, это не новость, они на Игрим зачастили. Только вдруг вертолет круг сделал, прямо на остров присел. Из кабины два парня выскочили — в беретиках, куртки модные, поролоновые. Обоим лет по двадцать пять, не больше.
— Привет землякам! Рыбы продадите?
Земляки?.. Что-то не похоже. Может, кто новый приехал? Да нет, земляки рыбу покупать не станут, сами наловят.
— Еще не добыли много-то. Ухой угостим.
Парень, что покрупней, рассмеялся:
— Не получится, ребята. Эта дура ждать не будет, — он кивнул на вертолет, лопасти которого продолжали медленно вращаться. — Погодите! А если?.. Рыба-то у вас хорошо ловится?
— Без полной лодки не уедем.
Парень начал обсуждать что-то с соседом. Потом снова спросил:
— Ребята, возьмите с собой порыбачить по-здешнему? Только у нас припасу никакого, одни деньги.
— Хлеб найдем. Рыбы не жалко. Воды видишь сколько. Оставайтесь, коли охота, — ответил за старшего Николай Ользин.
Они снова засовещались. Потом разом побежали к вертолету. Один по ступенечкам к командирскому окошку подтянулся, другой в кабину нырнул. И сразу вылез, неся две спортивные сумки на длинных ремнях, два спиннинга. Отбежали оба, руками помахали. Вертолет сразу поднялся.
— Послезавтра назад пойдет, нас прихватит. Ну, здравствуйте еще раз!
Так рыбацкое население безымянного острова на Оби увеличилось в полтора раза. Парни азартно бегали со спиннингами вдоль берега, выхваляясь друг перед другом, тянули щук и окуней. Молодые манси лишь улыбались скептически: детская забава. То ли дело сетями — один раз проверишь, в лодке дна не видать.
Зато вечером, когда, развесив вялиться улов, неожиданные спутники присели у костра, роли переменились. Тугиянцы уважительно слушали их рассказы про дальние края. Вот молодцы: немногим старше, но сколько повидали! И пустыню, где от палящего солнца стекленеют сыпучие пески, а воду делят стаканами. И лесистые горы Карпат, с которых бегут бешеные реки. И ласковые южные моря, отогревающие человеческую душу. И тундру — ту же пустыню, только с морозным снегом вместо песка и вечной зимней ночью, грозной вестницей беды.
О себе парни тоже рассказали. Сварщики, прокладывают трубопроводы. Недавно прибыли на новую трассу, она этими местами пройдет. Пока работы мало, взяли отгул на два дня, Игрим посмотреть. Да вот, на ходу («на лету», — смеясь, поправился тот, что вбегал в кабину вертолета) изменили план. А рыбаки откуда?
Пришлось и тугиянцам отвечать. А что говорить? Никола хоть поддержал разговор — все-таки кое-что повидал, в Игриме оператором газового промысла работал. У остальных вся биография в пять строчек ложится: родился, учился, еще не женился. Рыбу, правда, ловить умеют, этому на Севере все обучены. Ну, Виктор еще трактористом работает. Больше, хоть убей, рассказывать нечего.
А парням и этого хватило. Зато про рыбалку расспрашивали до последнего крючочка. И когда муксун идет, и какие сети ставить, и как выбирать места уловистые. Тот, что повыше ростом, даже чертежик морды набросал — есть такая снасть у рыбаков-манси.
Спать легли поздно. О чем думали ребята в ту ночь, ворочаясь на пахучей еловой хвое, сказать трудно. Только уж больно долго тлели в темноте шалаша огоньки их сигарет…
Наутро все пошло по-старому. Парни в беретиках тоже пристрастились сети ставить. Правда, в промежутке еще и спиннингом баловались. Сильно жадные они были до рыбалки.
— Начнем вкалывать — не до окуней будет. Сварщик на трассе, что крестьянин в поле — пока работенка идет, едва глаза сомкнешь. Сварил трубу — хоть месяц на печи сиди.
— Какие заработки? — робко спросил Леонид.
— На курево хватает, — усмехнулся парень. — Еще и про запас остается. А что, не к нам ли решил податься?
— А можно?
— Сразу в сварщики, конечно, не получится. Но работа найдется.
Это уже разговор. Тугиянцы поближе придвинулись к своим гостям. Но те, словно дразня, вернулись к расспросам про повадки обских рыб. Звание хозяев обязывает — скрывая нетерпение, северяне обстоятельно рассказывали об окрестных угодьях. А тут подошла пора проверять сети. Зато вечером все узнали точно: что за работы на трассе, какие профессии можно приобрести. Заручились поддержкой парней. Словом, в ночных размышлениях и мечтах молодые манси уже видели себя завзятыми трассовиками, обязательно в таких же беретах и поролоновых тужурках.
Утром забежал вертолет. Волоча по траве сыроватые гроздья недовяленной рыбы, парни сказали на прощание:
— Значит, договорились. Через недельку на участок наведаетесь, мы там подготовочку проведем. Ну, до встречи на трассе. Счастливых уловов!
Вскоре на Казымском участке сварочно-монтажного управления № 10 появились четыре новичка. Пока они работают плотниками. Но ребята надеются на большее. Очень уж хочется им стать героями трассы — сварщиками трубных путей.
Наши вагончики были рядом, на самом краю новоявленного поселочка — туда даже свет еще не успели провести. Поздно вечером, когда наступила такая тишь, что явственно слышалось назойливое пение страдающих бессонницей комаров, мы долго сидели на пеньках, роняя в полуночную темноту светлячки-окурки.
— Пошлют на сварщиков учиться, хоть когда поедем, — твердо сказал Виктор Ользин. — Ну, до свиданья. Завтра рано на работу.
Будут еще свидания, ребята, — ведь трасса только начинается! Может быть, именно вам и суждено первыми из людей своего лесного народа прокладывать новые маршруты — не извечные охотничьи тропы, не привычные рыбацкие переходы, а широкие дороги индустрии, во всеоружии могучей техники и многосторонних знаний. Потом позовет вас трасса дальше. Но, возвращаясь в родное селение, вы будете манить других своих соплеменников рассказами о дальних краях и удивительных встречах… Счастливого вам пути, молодые тугиянцы!
…Утренний ритуал в этих местах дополнен весьма важной подробностью. Записной неряха может не ополоснуть лица, ленивец обойдется без физзарядки, засоня прозевает завтрак. Но вряд ли кто-нибудь из них отважится выйти в тайгу, не натершись предварительно антикомариной жидкостью. Видимо, дорвавшись до людей, не часто посещающих пустынную местность, этот зверь работает с утроенной производительностью. Идешь, словно в центре комариного облака.
Николай Иванович Матюнин был уже давно на ногах.
— Ну, поехали на трассу. Точнее, на будущую — только просеку начали рубить.
Есть такие определения: хорошая дорога, плохая дорога. К нашему случаю они никакого отношения не имели — дороги просто не было. Тяжелый автомобиль, уподобляясь подгулявшему пешеходу, несолидно метался из стороны в сторону, перекатываясь через узловатые корни деревьев, огибая некстати возникшие стволы, спотыкаясь на крутых выбоинах. Николай Иванович, мертвой хваткой вцепившись в баранку, еще как-то успевал ронять отрывистые комментарии. Из них можно было понять, что по таким колдобинам только грехи сподручно возить — растеряешь в пути. Что в кабине еще терпимо, а каково в кузове трястись. Что дорогу все равно делать придется — скоро по ней трубы возить.
— Уф-ф, на трассу выскочили, — мой спутник показал подбородком на едва заметный поворот. — Скоро полегче будет.
Откровенно говоря, я не обнаружил никакой разницы. Те же корни, ухабы и древесные стволы, затененные густой хвойной кроной. Потом просека-шнурок раздвинулась, стала шире, по обочинам полегли сваленные деревья. Машина вынырнула вдруг на большую поляну. Геометрически точные контуры выдавали ее искусственное происхождение.
Машина затормозила. Дорогу ей преградил лесной завал. Мы вылезли из кабины.
Поляна напоминала поле боя. Как полегшие солдаты, беспорядочно валялись деревья, раскинув в разные стороны острые вершины. Парни с бензопилами и топорами в руках хлопотали над ними, обрубая сучья, словно сдирая с сосен зеленую форменную одежду. Тут же сновал трактор, собирая голые стволы в огромную поленницу. Следом за ним бульдозер подгребал сучья в одну кучу, будто готовил растопку для какого-то великаньего костра. Чуть поодаль лязгал челюстями экскаватор, выгрызая грунт для площадки. А за ним, еще дальше, виднелась сама площадка, гладкая и ровная — хоть сегодня вези трубы и рой траншеи. Поверить трудно, что совсем недавно здесь стояла такая же, как и вокруг, могучая тайга. Двойственное чувство оставляет внушительная картина лесного сражения. И обидно за длинностволых красавиц, чей зеленый век оборвался столь разрушительно. И радует этот парад современной техники, чей приход в девственную тайгу, в конечном счете, — для людей и ради людей.
Лавируя между поверженными соснами, мы вышли на чистую площадку. Николай Иванович ускорил шаги, да так, что запарусили полы плаща. Невысокий, быстрый, похожий чем-то на мальчишку, с ранней сединой в шевелюре, он вел меня точно к намеченной цели.
Цель эта скоро объявилась. Едва мы поднялись на небольшой пригорок, вблизи показалась река. Еще несколько десятков метров, и Матюнин остановился, вытаскивая из кармана мятый носовой платок.
— Приехали. Вот он, Казым.
Некрутой спуск к реке густо зарос талом и багульником. Вода катилась медленно, волоча откуда-то из болотистых верховий ряску. Ее поверхность то и дело взрывалась пузырьками — рыба играет. На противоположном берегу игольчатой стеной стояла тайга. От всего этого веяло умиротворенностью. Лишь лязгающие машинные звуки за спиной вносили в идиллическую картину нотки беспокойства.
Тихо на Казыме. Надолго ли? От механика участка подводных работ молодого инженера Виктора Агарнова, с которым мы встретились в селе Перегребном, я уже знал, что со дня на день сюда должны прийти водолазы, сварщики, строители. В моем блокноте остался набросанный Виктором чертежик здешней поймы. Словно в слоеном пироге чередуются отрезки воды и суши. Вначале сам Казым, потом протока, старица, новая протока. И, наконец, Сарум-Казым — то ли самостоятельная река, то ли обильный рукав главного русла. И все это на расстоянии девяти километров. Трудные будут километры. Шумные километры.
И я представил себе, как на противоположном берегу откроется такой же широкий прогал в тайге. Бульдозеры срежут берег, на котором мы сейчас стоим, и веселые парни в скафандрах прогуляются по дну нелюдимого Казыма. Они вынесут из воды не старожительницу-рыбешку, не затонувшую корягу, а стальное русло иной реки, что пройдет поперек нынешней. Эту реку, построенную человеком, назовут газопроводом Надым — Пунга.
Тихо на Казыме. Надолго ли?..
Мы возвращались назад, совершая тот же утомительный автокросс по взбаламученной местности. Наконец Николай Иванович победоносно обогнул последнюю сосну:
— Станция «Вылезай». Дальше троллейбус не идет.
Нас не было в поселке землеройщиков всего несколько часов, но и за это время микрорельеф его изменился. Машина остановилась точно на старом месте — вот и плита с трубой, и безоконная столовая, и походная конторка с металлическим крылечком. Откуда же взялся этот вагончик, удлинивший собой едва оформленную букву «П» — традиционный рисунок временных селений трассовиков? Полностью повторяя облик своих соседей, вагончик какими-то трудноуловимыми деталями все-таки отличался от них. То ли отсутствие привычных белых занавесок на окнах сразу выдавало его нежилое состояние, то ли не подведенные еще под колеса чурбачки-тормоза говорили о его недавнем появлении, то ли, лишенный деревянных приступок у двери, он казался менее удобным, чем другие, — во всяком случае, вид у него был какой-то чужеродный, неосвоенный. Я показал на вагончик Николаю Ивановичу:
— Вроде, мы уезжали, его не было?
— Вчера на барже привезли, — без выражения сообщил Матюнин. И уже с оттенком озабоченности добавил:
— Вечером заселять будем. Вот уж обид не оберешься — тесно пока живем. Хорошо бы, по щучьему велению, по нашему хотению сразу все вагончики на место доставить, — он вздохнул. — Хотенье есть, щук тоже много. С веленьем что-то не получается.
И пошел вокруг возмутителя вечернего спокойствия, жестами цыгана на ярмарке охлопывая его железные бока. Я поплелся следом. И вдруг остановился: на зеленой обшивке было четко выписано мелом: «Коля+Таня=Люб». Так и не дописано — видимо, кто-то спугнул торопливого автора, украдкой выводившего эту древнюю, как мир, формулу.
Есть воспоминания, неразрывно связанные с домом, с прошлым. Кто из нас не встречал, растроганно посмеиваясь над юностью, эту надпись на воротах маленьких двориков, в подъездах наших многолюдных громадин. Но здесь, в тайге, отделенной и расстоянием, и временем, и всем укладом быта от привычной, устроенной жизни?.. Кто нанес на железную стенку эти наивные строки? Где они сейчас, юные Коля и Таня?.. Наверное, в заполярном поселке Лабытнанги, откуда пришла вчерашняя баржа. И не догадываются, небось, что знакомый вагончик, даже расставшись с ними, весело кричит на всю Обь: Коля любит Таню!
Ни крутой волне, ни хлестким дождям, ни капризному ветру не поддались эти добрые строки. Не иссечет их буран, не смоет весенняя капель. Кто знает, может, появятся на Казыме и наши Коля с Таней, выросшие дети трассы. Появятся и взволнованно улыбнутся старому знакомцу. Потому что такова жизнь. Следуя ее законам, люди строят трассы и создают семьи, открывают богатства недр и растят детей. И прокладывают пути следующим поколениям — ради жизни на земле…
Газовое Заполярье расправляет плечи. Идут в свои дальние маршруты первые отряды открывателей. Приходят первые железнодорожные составы и пароходы с оборудованием. Будущий темп пока только угадывается.
Но есть место в Ямало-Ненецком округе, где этот темп начинает сказываться прежде всего. Именно здесь накапливаются силы для будущего броска.
Имя этому месту — поселок Лабытнанги.
notes
Примечания
1
Камералка — помещение на базе, где обрабатываются данные полевых исследований.
Евгений Григорьевич Ананьев
Евгений Ананьев
Цвет тундры — голубой
На новой трассе
Передо мной — схема будущей транспортировки тюменского газа в районы Центра, Запада и Северо-Запада СССР. Словно тугие строчки, прошивают всю страну новые трубопроводные трассы. Решительные прямые линии — первая очередь. Несмелый, будто сомневающийся еще пунктир — вторая очередь. Начинаясь близ северных месторождений Тюменской области, линии завершаются за рубежами страны: в Италии, Франции, Австрии, Западной Германии. Ответвления — в Ленинград, Архангельск, на Урал. Все вместе — грандиозная система газопроводов, равной которой нет нигде на земле.
Я оставляю Быстрова и его товарищей на дальних северных буровых. Держу путь к тем, кто помогает газу прийти туда, где он необходим людям.
Первая встреча — поздняя осень 1968 года. Партия изыскателей вышла из тайги в поселок Казым.
…Их забросили на вертолете в район Пурпейской скважины, несколько изыскательских отрядов обычного состава: группа буровиков, термометрист, геолог. Общая задача определена четко: исследовать первый отрезок будущей линии газопровода Пурпе — Березово — Урал, так называемого южного плеча предполагаемых гигантских трубопроводов заполярного газа.
Весна была поздней, и даже в начале июля по логам лежали ошметки грязного ноздристого снега. Колкие пики тальника пушились первыми белесыми почками.
На раскачку времени не было. В тот же день группа начала свой первый маршрут.
Начальник партии Евгений Михайлович Лаврентьев, распределив между отрядами лагерные стоянки, напутствовал:
— Ну, братцы, добрых вам ног!
Кто-то из ребят шутливо зарифмовал:
— И целых сапог!
Игра была подхвачена с ходу:
— Без медвежьих тревог!
— К ужину — с черникой пирог!
— А на завтрак — жирный чирок!
— По ко-оням!
Навьючив рюкзаки, они тронулись в путь. Ничего себе кони — на своих на двоих.
И пошла обычная текущая работа. Буровики, выдвигаясь вперед, своими ручными штангами пробивали 3—5-метровую скважину. Термометрист опускал в нее температурную косу — хитрое сооружение из проволоки и термометров. Геолог собирал образцы грунтов, изучал характер мерзлоты — это было главной задачей партии. И двигались на новую стоянку через следующие 500—1000 метров.
Время от времени их навещал вертолет. Он привозил продукты, забирал в лабораторию образцы, а иногда перетаскивал отряды на новые участки. И хотя, в общем, «Спидолы» регулярно доставляли сведения о том, что творится в мире, все-таки прилет вертолета был маленьким праздником. В этот день они чуть пораньше кончали работу, загодя выбирали красивое место на высоком берегу реки, разводили дымокуры от комарья и долго блаженствовали у костра, пугая светлую северную ночь переиначенными словами любимой песни:
— Если хочешь по трассе проехать,
Надо прежде вдоль речки пройти…
Полевая партия осваивала трассу будущего газопровода.
Тем временем другая группа проделывала тот же маршрут, только по воздуху. Руководил ею Август Исаакович Левкович, ученый-мерзлотовед, один из ведущих специалистов института.
На первый взгляд пассажиры «ЛИ-2» мало чем отличались от любопытствующих туристов. Они так же не отрывали глаз от иллюминаторов, разглядывая мелькающие внизу пейзажи. Но в руках у них можно было увидеть географические карты и листки бумаги. Любая деталь обстановки, которая прошла бы незамеченной для постороннего глаза, немедленно наносилась на карты и маршрутные кроки.
Работа этих «туристов» определяла дальнейшую судьбу полевых отрядов. Она называлась аэровизуальной съемкой.
По отдельным приметам растительности, по мелким изменениям рельефа, по характеристике водного зеркала опытные мерзлотоведы выделяли ландшафтные комплексы. На их границах ставились опорные участки наблюдения.
Опорный участок — это уже более высокая ступень изысканий. Здесь и скважина поглубже, метров до пятнадцати, и объем исследований шире. У изыскателей много современного оборудования. Пешим хождением не обойдешься: от точки до точки — десять- пятнадцать километров. Если за сутки опорный участок одолеешь — считай, повезло. Можно вызывать по рации Казым:
— База, я второй. База, я второй. Точку отработали. Шлите вертолет. Прием.
Отряды двигались вверх по реке Пурпе. Они только втянулись в ритм, как вдруг однажды неожиданно появился вертолет.
Из него выскочил взволнованный начальник партии.
— Все на месте? — спросил Лаврентьев, оглядывая собравшихся возле него изыскателей. — Шмутки с собой, лезьте в машину.
— В чем дело? — всполошились полевики. — Надолго отсюда?
— Насовсем. В пути объясню. Надо еще пять рейсов сегодня сделать.
Уже в кабине вертолета Лаврентьев рассказал товарищам, что севернее Губкинской площади нашли еще одно месторождение. Решением правительства исходной точкой будущих газопроводов выбран поселок Надым. От него и придется вести изыскания.
Сообщение огорчило. Пропал месяц. И какой — самый солнечный, с самыми длинными днями. Конечно, и август для работы подходящее время. Но как за оставшиеся полтора месяца выполнить сезонное задание?
К концу летного времени все отряды оказались на базе, в Казыме. Вечером в камералке собрались начальники отрядов. Вопрос был один: как успеть? Понятно, погода неустойчивая, опять же комары, район незнакомый. А иного выхода нет, не успеют подготовить данные — проектировщики зиму потеряют.
— Опять аврал, — ворчливо сказал кто-то. — Когда же это наконец кончится!
— Ишь, чего захотел, — рассмеялся второй. — На пенсию пойдешь — вот с авралами и попрощаешься.
— Небось заскучаешь, — шутливо добавил третий. — Ну, ближе к делу.
Долго колдовали над картами, графиками. Если полторы нормы в день — как раз к снегу можно управиться. Без единого дня резерва.
Об этом и рассказал, собрав всех рабочих вечером после бани, начальник партии.
— Ну как, беремся, товарищи?
— Чего не взяться…
— Только уж заработками не обидьте!
— И продукты вовремя доставляйте. С письмами и газетами.
— Словом, решено, — завершил Лаврентьев. — Следующая баня — к зиме, когда кончим работы.
Утром вертолет увез изыскателей на новую трассу. Работали истово, чуть ли не все светлое время. Август был теплым, палило солнце, и они купались в тихой тундровой речушке Хейги-Яха, которая совсем неправдошно переводилась с ненецкого как «река с водоворотами».
В верховьях Сухого Полуя их, опять вопреки названию, застали дожди. Болотистая почва расползалась под ногами, в палатки натекла вода, и отсыревший костер еле шаял. Непогода задержала вертолет, несколько дней пришлось держаться на странном вареве из остатков муки и добытой на месте рыбы.
На следующей реке, Куновате, их прихватил первый морозец. Спальные мешки покрылись инеем, в ведре замерзла уха. По утрам они каблуками разбивавали льдинки на лужицах. Зато по «невечной мерзлоте» — подмороженному болоту — шагалось уверенней. Впрочем, это было уже не так важно: вот он, Казым, рядом. На базе отряды появились вместе с первым снегом. Пятьсот километров трудной трассы остались позади.
Успели!
Теперь заспешила камеральная группа. Обобщение полевого материала, пожалуй, самая ответственная задача. Трасса оказалась сложной. Она проходила по лесотундровой зоне. Само название говорит о неустойчивых, легко меняющихся признаках местности. Мерзлота располагалась не сплошным полем, как в тундре, а островками. Каждый такой остров требовал оконтуривания, переноса на карту конкретных рекомендаций. Лишь после этого можно передавать накопленные данные проектировщикам будущего газопровода.
Я рассказал об одной партии. А их на трассах — десятки. Топографы и гидрологи, мерзлотоведы и инженерные геологи, «чистые» проектировщики и далекие от прикладных целей ботаники — все они, каждый по-своему, работают для общей цели.
Исходная точка, солнечное сплетение всей системы газопроводов — небольшой поселок Надым. Здесь будет построена мощная компрессорная станция и город заполярных газовиков. Отсюда пойдут на запад две могучие стальные реки, два гигантских плеча — северное и южное.
Есть в Коми АССР газовое месторождение Вуктыл, около Ухты. Далек Вуктыл от тюменского газа, но имеет к нему самое прямое отношение. Именно отсюда началась первая очередь северного плеча. Она получила романтическое название «Сияние Севера».
Почему трасса началась у Вуктыла? Это решение подсказала экономика. Так выгоднее: пока вторая очередь дойдет до Ямала, Вуктылское месторождение по «Сиянию Севера» будет снабжать дешевым топливом и химическим сырьем Ленинград, металлургию Череповца — словом, весь Северо-Запад страны. Но все-таки по-настоящему мощным станет это плечо, лишь когда подключатся к нему тюменские газовые гиганты.
Иная задача у южного плеча системы. Начинаясь у того же Надыма, трасса круто ныряет на юго-запад, к хантыйскому поселку Казым (именно там работала уже знакомая нам партия Лаврентьева). А оттуда недалеко до Пунги, где несколько лет действует первый газопровод Сибири Пунга — Урал. Видимо, рядом с ним пройдет и новое трубное русло.
У газовиков есть выражение: квалифицированный потребитель. Так называется отрасль хозяйства, для которой газ — не простое топливо, а способ улучшения технологии производства. Самый квалифицированный потребитель — металлургия. Пользуясь «огненным воздухом», она при тех же мощностях намного увеличивает выпуск продукции. Поэтому-то южное плечо, снабжающее металлургию Урала, окажется самым выгодным для экономики страны.
Но этим его значение не исчерпывается. Пройдя Уральские горы, заполярный газ окажется в самых обжитых районах. Часть его пойдет по новой трассе через Киров, Горький или Ярославль к Москве. И здесь соединится со среднеазиатским, кубанским и украинским газом. Так, по примеру единой энергетической системы (ЕЭС) будет создана единая газовая система страны.
Но ведь сами месторождения расположены довольно далеко от центра будущих заполярных линий. От них к Надыму тоже пойдут трубчатые пути — в отличие от магистральных трасс они будут называться газоподводящими коллекторами. Как кровеносные сосуды, они рассекут тундру в нескольких направлениях. Там, где сейчас пробиваются лишь редкие охотничьи тропы да следы оленьих нарт, вырастут новые поселки, протянутся новые дороги. И никто уже не назовет тундру пустынной.
Коллекторы такого рода есть и на других промыслах страны. Но там они не превышают нескольких десятков километров. А здесь внутренние, так сказать, собственные коммуникации протянутся на четыреста километров. Если таковы внутренние линии, то каким должен быть сам газопровод!
Но не только протяженностью знаменательна эта трасса. Мировая практика строительства трубопроводов еще не знала таких сложных природных условий. Только для того чтобы проложить оба плеча газопровода, нужно будет преодолеть шестьсот километров вечной мерзлоты, две тысячи километров тяжелых болот, пять тысяч километров труднопроходимой тайги. Лишь тот, кто уже шагал по этим буреломам, может полностью представить себе сложность задачи.
Новый район требует нового инженерного подхода к нему, новых технических решений. В предыдущей главе мы узнали о сверхмощных газовых промыслах Заполярья. Но это астрономическое количество надо как-то перевезти, доставить потребителям. Оставить прежние трубопроводы — это все равно, что к современному самолету приделать фанерные крылья. Но как добиться, чтобы по трубам шло гораздо больше газа?
Разумеется, с помощью компрессорных станций можно несколько ускорить движение газового потока. Однако инженеры определили, что особенно больших выгод это не сулит. Остается другое: увеличить объем самого потока — увеличить диаметр труб.
Классической величиной долгие годы считался метр, точнее, 1020 миллиметров. Именно из таких труб сложены обе нитки Бухара — Урал, первая очередь газопроводов Средняя Азия — Центр, Пунга — Урал и другие. Недавно Челябинский завод начал выпускать трубы диаметром 1220 миллиметров. Небольшая разница в двадцать сантиметров повысила производительность газопровода в полтора раза! Такой стала первая очередь «Сияния Севера». Скоро появятся отечественные трубы диаметром 1420 миллиметров. Но и они не решат главной задачи — перевезти всю продукцию северных сверхмощных промыслов.
Тогда родился новый проект — довести диаметр будущих газовых рек до 2,5 метра. Это даже представить себе нелегко.
Внутри подобной магистрали можно будет ездить на «Москвиче». Впрочем, она предназначена отнюдь не для автомобильных гонок — экономисты высчитали, что одна нитка такого объема заменит десять метровых газопроводов! Она сможет перекачать до ста миллиардов кубометров газа в год — половину всей продукции, добываемой нынче в стране. Сверхмощный промысел обретет достойного спутника — сверхмощный газопровод, равного которому нет в мире.
Но создать гигантское русло — это тоже только часть проблемы. Единый технологический цикл потребует коренного перевооружения сопутствующей техники: компрессорных станций и огромных задвижек, трубоукладчиков и изолировочных машин, сварочных агрегатов и противофонтанной арматуры. Всех возникающих проблем сразу и не назовешь. Практика сама раздвинет просторы технической мысли — от внешнего вида заполярных поселков до сложных методов химической очистки газа.
Впрочем, об одной из этих проблем хочется сказать особо. Район, в котором начинают работать газовики, почти не обжит. Завозить сюда придется все — от гвоздей до конфет. И тут неизбежно вспоминается знаменитая «мертвая дорога» Салехард — Надым, брошенная почти двадцать лет назад. Годы не прошли даром. Кое-где размыты настилы, разрушен рельсовый путь. Но самое трудоемкое — насыпь в тундре — сохранилось. «Мертвая дорога» должна ожить — без нее не переделать лица края.
Газовые трассы… Пока мы их видим только на карте, в проектах, планах. Но не зря плановика называют мечтателем с арифмометром в руках. Заглядывая вперед, он видит будущее. И рассказывает о нем людям.
Впрочем, уже сейчас можно увидеть прообраз будущих трасс. Для этого вернемся в тот самый зеленый балок на Тазовской буровой. Он переместился на новое место. Завершив испытание первооткрывательницы газа, бригада вела проходку следующей скважины. Открытие заставило буровиков как-то по-новому отнестись к своей работе, увидеть ее реальный, вещественный смысл.
Однажды, вернувшись с ночной вахты, мы развешивали для просушки заляпанные глинистым раствором спецовки. Пурга швыряла в окна колючую, снежную пыль. В узеньких сенях между двумя отделениями балка клокотала система отопления. Кто-то из ребят, проголодавшись, вспарывал охотничьим ножом банку тушенки.
— Опять консерва, — буркнул Петро Дудка, залезая в спальный мешок. — Сейчас бы в ресторан: прошу, мол, свинку отбивну. И к ней соответственно.
— Поживи в Тазовском еще годков пять — и ресторана дождешься, — ответил ему Гена Шапор. — Сейчас здесь дела раскрутятся!
— Братцы, неужели на месте наших балков когда-нибудь город будет! Даже не верится — Иван Софронюк, никогда не страдавший отсутствием аппетита, подкрепил эти слова добрым шматком тушенки.
— А что? Говорят, наш газ в Норильск пойдет. Трубопровод построят, промысел, система очистки газа — вот тебе и город. — Дудка по этому поводу даже выбрался из спальника.
— Быть-то будет. Только нам не дождаться. — скептически сказал Павлик Агаев.
— Другие увидят. Приедешь сюда когда-нибудь, хоть туристом, и вспомнишь: мы город начинали!
Этот разговор в балке я вспомнил, когда летел над районом первого заполярного газопровода Газ-Сале — Тазовское. Вертолет старательно повторял в воздухе ломкие изгибы трассы. Под нами появлялись то штабеля плетей, издали похожих на рыжие макаронины, то змейчатые зигзаги уже проложенной трубной линии, то крохотные стояки, напоминающие две короткие спички, выложенные в форме буквы «Т». Одинокий трактор черным жуком полз по болотистой равнине, оставляя на ярко-желтых мхах темные ленточные следы.
Что из себя представляет трубопровод Газ-Сале — Тазовское? Длина его в общей сложности около сорока километров: 27 километров основной трубы и 13-километровый «шлейф». Ежечасно по ним проходят до трех тысяч кубометров газа.
В этой главе мы оперировали почти астрономическими цифрами. А тут вдруг карликовые масштабы: и длина трассы, и расход газа. Почему же нас интересует именно такая линия! В том-то и дело, что без этой, почти игрушечной трассы нельзя было начать прокладку гигантских газопроводов.
Когда машиностроитель создает принципиально новый агрегат, он вначале изготовляет его модель. Такой моделью будущей системы магистральных трубопроводов и стал экспериментальный газопровод Газ-Сале — Тазовское. На нем в миниатюре можно оценить основные параметры работы и поведения большого собрата.
Представьте себе тундру — то стылую, заснеженную зимой, то полыхающую ярким разнотравьем в короткое северное лето. Как поведет себя тундра в новых условиях? Как справится со всеми подвохами, которые готовит Заполярье?
Первый и, пожалуй, главный вопрос, — как вести трассу, которая полностью проходит по зоне вечной мерзлоты?
Решение было естественным: трасса должна пойти над землей. Но наша практика таких трубопроводов еще не знает. Как, например, учесть линейные колебания самой трубы при резких сменах температур? На железных дорогах между рельсами оставляются небольшие зазоры. Здесь это не применимо. На помощь пришла «змейка».
Тот, кто летал над трассой, несомненно, обращал внимание на ее ломчатый, зигзагообразный вид. Нет, это не небрежность строителей и не особенность рельефа местности.
Это — «змейка».
Через каждые двести метров прямолинейный шаг трассы намеренно обрывается. Следующие две плети свариваются под углом к основной линии и друг к другу. Они называются компенсаторами. Сожмется от морозов металл — угол сокращается. Расширится от жары — угол увеличивается. Безопасность трубного пути сохранена.
А какими должны быть для него опоры: металлические или деревянные, железобетонные или комбинированные? Решили испытать самый экономный «деревянный» вариант. Небольшая высота — 40 сантиметров над уровнем земли — позволяет преодолеть эту преграду любому животному. Правда, для вездеходов и автомашин нужны специальные переходы.
Есть еще одно преимущество у надземной прокладки газопровода: она не требует сложной машинной изоляции. Просто на трубу наносится жировая смазка, предохраняющая металл от коррозии. Впрочем, и здесь проводится эксперимент: каков оптимальный состав смазки, на сколько лет он действует.
Словом, каждый шаг будет новым. Какова технология низкотемпературной очистки газа от посторонних примесей в условиях субарктического климата? Как предупредить замерзание задвижек, приборов и автоматов в зимний период! Какая марка стали лучше всего выдерживает низкие тундровые температуры? Эти и многие другие вопросы стояли перед проектировщиками и строителями экспериментального трубопровода Газ-Сале — Тазовское. А ответы значительно шире — вся будущая система магистральных газопроводов, щедрая страна заполярного газа. И все-таки значение первого северного трубопровода не только техническое, но, если хотите, и нравственное. Именно с ним вовлекается в индустриальную орбиту новый район Сибири, недавний «край земли», как называют порой далекий Ямал. То будущее, которое принесли сюда геологи, с приходом строителей и эксплуатационников превращается в настоящее.
Путь к нему непрост. Немало забот ляжет на плечи тех, кто протянет по тундре тысячекилометровые стальные русла газовых рек, кто построит новые заводы и новые города. Начинают они скромно: один-два трактора, трубоукладчик и несколько десятков человек. Но и в этом начале, если всмотреться внимательнее, можно увидеть будущие армады вездеходной техники, огромные людские коллективы, нескончаемые потоки грузов. Ведь и блистательные успехи геологов в Заполярье начинались когда-то со скромных зеленых балков на Тазовской буровой № 2.
В тундру пришла глубокая осень. То льют дожди, то кружится снег. В пасмурном небе затухают огни электросварки. Надсадно урчит трактор. Несколько десятков парней-строителей месят пудовыми сапогами клейкую кашу. Им нелегко. Но они не поддаются — первая в Заполярье трубная трасса должна как можно быстрее войти в строй.
Быть первыми — всегда и трудно, и почетно.
В Тюменской области «Сияние Севера» началось с трассы Надым — Пунга — южного плеча системы заполярных газопроводов. И вот работяга-вертолет «МИ-4» везет меня на Казым — центральный участок будущего трубного пути.
Разлив на Оби, видимый с высоты, — зрелище масштаба богатырского. Не знаешь, как и назвать, — то ли море с тысячами отмелей, то ли суша, до краев залитая водой. Каждая просека — река, каждый лесной массив — остров. Вода рисует под тобой лихие узоры: заберется в глубину берега, размажется гигантской кляксой на таежной поляне, тоненьким шнурком провьется между деревьями. И снова выплеснется на простор, слившись с соседней протокой. Только узкие лесные гривы торчат над водой, словно деревья сбегаются сюда, спасаясь от потопа. Эти зеленые косы, идущие параллельно друг другу, — будто земные улицы в морской стране. Сибирская Венеция… Сколько нужно гондольеров на этакую Венецию?
Особая страна — особые и гондольеры. Врезаясь в пустынные берега, они прокладывают первые дороги и разгружают баржи с огромными трубами, строят столовые и бани, поудобней располагают в комариной глуши свои походные вагончики. Они строят здесь жизнь. И называют этих гондольеров трассовиками-землеройщиками, изолировщиками, подводниками, монтажниками. А когда, отдав свои силы и умение, они покидают едва обжитые места, памятью об этих людях остаются газовые реки, резво бегущие по рукотворному стальному руслу.
— Высадились 6 июня на вертолете. Первым делом с местным населением познакомились — с комарами. Берегом Казыма прошлись. Не ради удовольствия — удобное место для базы подбирали. Посадочную площадку вырубили, вертолет по рации вызвали — он нас два дня выискивал. Сегодня юбилей — полтора месяца на новом месте, — старший прораб землеройного участка Николай Иванович Матюнин феодальным жестом охватывает стайку вагончиков, вырисовывающих не оконченную пока букву «П», длинное, без оконных рам и дверей здание недостроенной столовой, наспех сколоченные причалы, неровную шеренгу грузных бульдозеров и экскаваторов — все то, что выделило этот участок тайги из первозданной местности.
В рассказе Николая Ивановича события прошедших полутора месяцев выглядели спокойно и буднично, почти скучновато, и уж во всяком случае без каких-либо героических эпизодов. Ну, высадились. Стали обживаться. Пришли баржи с техникой, вагончики. Начали работать. Ничего особенного, обыкновенное таежное новоселье.
И словно в подтверждение обыденности свершаемого я увидел неподалеку прямо-таки дачную сценку: у походного очага — переносной плиты с тонкой прямой трубой — хлопотала крупная смуглая женщина. На сковороде аппетитно скворчали чебаки и щурята здешнего улова, голенастая девчушка лет десяти умильно поглядывала на медный тазик с дозревающим черничным вареньем.
Но самым удивительным было другое — на руках у женщины лежал грудной ребенок. Привычным движением ладони она время от времени отгоняла от него комаров.
Младенец в этих местах, вконец удаленных от детских консультаций, молочных кухонь и полумягких колясок на резиновом ходу?! Заметив мой растерянный взгляд, Николай Иванович довольно ухмыльнулся:
— Дочкой любуетесь?
— Как она сюда попала?
— А где ей быть? Не в гости — домой приехала. Уже полмесяца. Мать еще в декретном, да скоро на работу пора. Вот свет дадим, она у нас машинистом электростанции будет.
— За малышку не боитесь?
— Тайга, воздух здоровый. Наташка, — он показал на голенастую девчушку, — давно с нами. Ее мои ребята так и зовут: дочь трассы. И никаких простуд — городские папы с мамами завидуют. Главное, сама привыкла. Осенью к бабушке в школу лететь — слез не оберешься.
И добавил, говоря уже о другом, но будто связывая оба эти явления:
— На новую трассу многие просятся. От своих ребят с Вуктыла письма получаю: когда, мол, ехать? Но я их пока придерживаю. Вот пойдет дело в полный размах, можно собирать чемоданы — всем работы хватит.
Удивительное все-таки это братство строителей-путешественников, механизаторов-непосед! И ведь не перекати-поле, не бродяги какие-нибудь — на экскаваторах, на бульдозерах люди работают основательные, с высокими разрядами и особым мастерством, да и цену себе знают. Но стоит лишь объявиться новой трассе, и они опять загораются, списываются со старыми начальниками, с товарищами, готовые в любую минуту сорваться с полуобжитого места в глушь, в неуют, на самые кулички. Что зовет их, что манит? Любопытство! Разумеется. Возможность отличиться! Наверное. Высокие заработки? Не без этого. Но есть нечто и иное, к чему и слова-то не сразу подберешь: беспокойная тяга к неизведанному, торопливое ожидание перемен и новых событий — постоянные спутники людей, идущих первой тропой.
Так и Матюнины. Работали на Вуктыле, там и сейчас дел немало: обустройство промыслов, вторая нитка. Нет же, позвала новая трасса. Жена с Вуктыла домой в Тульскую область рожать поехала, а сам — на Казым. В безымянном поселке землеройщиков они вновь соединились — отец, мать и трехмесячная Аленушка, будущая дочь трассы. Жизнь идет своим чередом.
…В служебном вагончике-конторке Николай Иванович разворачивает синьку с транспортной схемой будущего газопровода Надым-Пунга. Пока это единственный технический документ — проектировщики, как всегда, опоздали с выдачей проектного задания и рабочих чертежей. Однако общее впечатление по нему получить можно.
Вот он, Надым, тундровый поселок неподалеку от Обской губы, бывшая станция несостоявшейся железной дороги. Трасса от него — будто стрела, выпущенная на юго-запад. И на острие стрелы — Пунга, таежный поселок, газодобывающий промысел, линия газопровода, соединившего Сибирь с Уралом. Разумеется, это только первая очередь. Но и она составляет почти 600 километров. Впрочем, дело даже на в километрах. Именно по этой трассе газ заполярных месторождений-гигантов впервые придет в народное хозяйство, начнет служить людям.
Транспортная схема достаточно красноречива. В ней направления грузовых потоков, пункты доставки. Цифры сами говорят о масштабах стройки: одних лишь спецматериалов — стальных труб, изоляционной ленты и битума, горючего, балласта — нужно перевезти 328 тысяч тонн. Если добавить к ним жилые вагончики и продовольствие, разного рода технику, строительные блоки, оборудование для промысла, цифра явно удвоится. Чтобы доставить такое обилие грузов, понадобилось бы шестьдесят тысяч железнодорожных вагонов! Если этот гигантский состав вывести в одну линию, она протянется на 500 километров — без малого длина всей трассы Надым — Пунга. (Вот когда вспомнишь о «мертвой дороге» Салехард — Надым!)
Однако старшего прораба Матюнина в данный момент столь сложные материи не занимают. Он ведет обратным концом шариковой ручки по отрезку трассы между реками Казымом и Обью:
— Наш участок. От Оби тоже землеройщики идут. Где-нибудь здесь воссоединимся, — Николай Иванович отметил самодельной указкой большую часть отрезка, деликатно намекая на то, что его, мол, орлы пересилят соседских увальней. Что ж, соревнование, так сказать, в самом наглядном его выражении.
Однотонная поверхность синьки скрывает особенности рельефа. Но мы его час назад видели воочию, с воздуха. Трудно представить себе, как можно одолеть эту бескрайнюю хлябь. Помогают сибирские морозы. Строители северных трубопроводов уже выработали определенный цикл. Летом завозят по воде все оборудование, обживаются на новых местах, ездят по отпускам. Зимой, только замерзают реки и болота, — бросок на трассу. Именно зима становится главным рабочим временем года. Оттаивая кострами и взрывая мерзлую землю, экскаваторы натужно прогрызают траншею. Тут уж не теряй ни часа, укладывай готовую трубу, чтобы бульдозеры успели ее закрыть еще не смерзшимся свежим грунтом.
На словах все это довольно просто. А если представить себе слепые бураны, режущие ветры и морозы, от которых хрустит и лопается металл? Что ни говори, вряд ли найдешь меру, отделяющую будничную работу трассовика от того, что мы называем трудовым подвигом…
В неторопливый разговор вторгаются события быстротекущей жизни. Прибежали с причала: баржа на подходе, нужно организовать разгрузку. Сговариваемся завтра выбраться на исходную точку трассы.
— Пока нашу столицу осмотрите, — советует на прощание Николай Иванович. — Лужники около волейбольной сетки, Черемушки — под соснами, ресторан «Москва» еще без трубы, а Третьяковка… Третьяковку на любом углу отыщете.
И исчезает с кинематографической скоростью.
Казымские Лужники я отыскал сразу. На веселой лужайке вкопаны два столба, висит сетка. Рядом квадрат из четырех грубо сколоченных скамеек с костром в центре — курилка, исполняющая одновременно роль трибун. С костра на волейболистов несет дым, но они даже довольны — от комаров спасение. Гораздо ядовитее реплики из курилки. Местные острословы, пользуясь отсутствием дамского пола, в выражениях не слишком стесняются.
— Хорошему игроку руки мешают!
— Головой бери, она тебе без надобности!
— Бей своих, чтобы чужие боялись!
— Руки с дыркой — не из того места растут!
Скажем прямо — в олимпийскую команду волейболисты не годились. Но играли весело, на вылет и с проползанием — после каждой партии побежденные, утвердив на лицах постные мины, сгибались в три погибели под небрежно натянутой сеткой. Пытались даже устроить официальный матч землеройщиков со сварщиками, тоже разместившими здесь свой кочевой поселок. Но отложили до иных времен, когда приедет в команды пополнение с Большой земли. В тайге с развлечениями туговато, так что постепенно все население, кроме заядлых рыбаков, собралось близ спортивной площадки.
Здесь и состоялось мое знакомство с этими ребятами. Даже трудно сказать, чем они выделились из окружающей среды. Держались незаметно, как бывает у новичков, жались друг к другу — приземистые, большерукие, гладкие черные волосы наползают на слегка раскосые глаза. Представились коротко и церемонно, словно в отделе кадров:
— Пятников Леонид.
— Геннадий Гришкин.
— Ользин Николай. Брат Виктор. Тоже Ользин.
Разговор долго не клеился. Лишь постепенно таяла скованность, скупая беседа обрастала живыми подробностями.
Они почти погодки — от Гениных восемнадцати до Колиных двадцати двух. Родом из одного мансийского села Тугияны на берегу Оби. Окончили восемь классов одной и той же школы. И не то чтобы дружили особенно — в деревне все друг друга знают. Бывало, на рыбалку вместе ездили.
Так и в тот раз, собрались на одну уловистую проточку. Все как полагается: моторка, сети, продуктов на неделю. Место еще раньше выбрано: остров, рядом протока почти кольцом вьется, тут-то рыба и идет ходом. Гену оставили шалаш мастерить, чай кипятить, остальные сразу подались сети ставить. Часа через три уже был улов: язей навалом, окуней, а то и пыжьян в ячее завяз.
Самое время отдохнуть. Костер комаров отогнал, от ухи дух аппетитный, хоть до срока за ложки хватайся. Тишина такая стоит, словно вся Обь к твоему голосу прислушивается. Солнышко пригревает, трава молодая к ногам ластится, березки зелеными ветками машут. Хорошо!
Вертолет показался. Ну, это не новость, они на Игрим зачастили. Только вдруг вертолет круг сделал, прямо на остров присел. Из кабины два парня выскочили — в беретиках, куртки модные, поролоновые. Обоим лет по двадцать пять, не больше.
— Привет землякам! Рыбы продадите?
Земляки?.. Что-то не похоже. Может, кто новый приехал? Да нет, земляки рыбу покупать не станут, сами наловят.
— Еще не добыли много-то. Ухой угостим.
Парень, что покрупней, рассмеялся:
— Не получится, ребята. Эта дура ждать не будет, — он кивнул на вертолет, лопасти которого продолжали медленно вращаться. — Погодите! А если?.. Рыба-то у вас хорошо ловится?
— Без полной лодки не уедем.
Парень начал обсуждать что-то с соседом. Потом снова спросил:
— Ребята, возьмите с собой порыбачить по-здешнему? Только у нас припасу никакого, одни деньги.
— Хлеб найдем. Рыбы не жалко. Воды видишь сколько. Оставайтесь, коли охота, — ответил за старшего Николай Ользин.
Они снова засовещались. Потом разом побежали к вертолету. Один по ступенечкам к командирскому окошку подтянулся, другой в кабину нырнул. И сразу вылез, неся две спортивные сумки на длинных ремнях, два спиннинга. Отбежали оба, руками помахали. Вертолет сразу поднялся.
— Послезавтра назад пойдет, нас прихватит. Ну, здравствуйте еще раз!
Так рыбацкое население безымянного острова на Оби увеличилось в полтора раза. Парни азартно бегали со спиннингами вдоль берега, выхваляясь друг перед другом, тянули щук и окуней. Молодые манси лишь улыбались скептически: детская забава. То ли дело сетями — один раз проверишь, в лодке дна не видать.
Зато вечером, когда, развесив вялиться улов, неожиданные спутники присели у костра, роли переменились. Тугиянцы уважительно слушали их рассказы про дальние края. Вот молодцы: немногим старше, но сколько повидали! И пустыню, где от палящего солнца стекленеют сыпучие пески, а воду делят стаканами. И лесистые горы Карпат, с которых бегут бешеные реки. И ласковые южные моря, отогревающие человеческую душу. И тундру — ту же пустыню, только с морозным снегом вместо песка и вечной зимней ночью, грозной вестницей беды.
О себе парни тоже рассказали. Сварщики, прокладывают трубопроводы. Недавно прибыли на новую трассу, она этими местами пройдет. Пока работы мало, взяли отгул на два дня, Игрим посмотреть. Да вот, на ходу («на лету», — смеясь, поправился тот, что вбегал в кабину вертолета) изменили план. А рыбаки откуда?
Пришлось и тугиянцам отвечать. А что говорить? Никола хоть поддержал разговор — все-таки кое-что повидал, в Игриме оператором газового промысла работал. У остальных вся биография в пять строчек ложится: родился, учился, еще не женился. Рыбу, правда, ловить умеют, этому на Севере все обучены. Ну, Виктор еще трактористом работает. Больше, хоть убей, рассказывать нечего.
А парням и этого хватило. Зато про рыбалку расспрашивали до последнего крючочка. И когда муксун идет, и какие сети ставить, и как выбирать места уловистые. Тот, что повыше ростом, даже чертежик морды набросал — есть такая снасть у рыбаков-манси.
Спать легли поздно. О чем думали ребята в ту ночь, ворочаясь на пахучей еловой хвое, сказать трудно. Только уж больно долго тлели в темноте шалаша огоньки их сигарет…
Наутро все пошло по-старому. Парни в беретиках тоже пристрастились сети ставить. Правда, в промежутке еще и спиннингом баловались. Сильно жадные они были до рыбалки.
— Начнем вкалывать — не до окуней будет. Сварщик на трассе, что крестьянин в поле — пока работенка идет, едва глаза сомкнешь. Сварил трубу — хоть месяц на печи сиди.
— Какие заработки? — робко спросил Леонид.
— На курево хватает, — усмехнулся парень. — Еще и про запас остается. А что, не к нам ли решил податься?
— А можно?
— Сразу в сварщики, конечно, не получится. Но работа найдется.
Это уже разговор. Тугиянцы поближе придвинулись к своим гостям. Но те, словно дразня, вернулись к расспросам про повадки обских рыб. Звание хозяев обязывает — скрывая нетерпение, северяне обстоятельно рассказывали об окрестных угодьях. А тут подошла пора проверять сети. Зато вечером все узнали точно: что за работы на трассе, какие профессии можно приобрести. Заручились поддержкой парней. Словом, в ночных размышлениях и мечтах молодые манси уже видели себя завзятыми трассовиками, обязательно в таких же беретах и поролоновых тужурках.
Утром забежал вертолет. Волоча по траве сыроватые гроздья недовяленной рыбы, парни сказали на прощание:
— Значит, договорились. Через недельку на участок наведаетесь, мы там подготовочку проведем. Ну, до встречи на трассе. Счастливых уловов!
Вскоре на Казымском участке сварочно-монтажного управления № 10 появились четыре новичка. Пока они работают плотниками. Но ребята надеются на большее. Очень уж хочется им стать героями трассы — сварщиками трубных путей.
Наши вагончики были рядом, на самом краю новоявленного поселочка — туда даже свет еще не успели провести. Поздно вечером, когда наступила такая тишь, что явственно слышалось назойливое пение страдающих бессонницей комаров, мы долго сидели на пеньках, роняя в полуночную темноту светлячки-окурки.
— Пошлют на сварщиков учиться, хоть когда поедем, — твердо сказал Виктор Ользин. — Ну, до свиданья. Завтра рано на работу.
Будут еще свидания, ребята, — ведь трасса только начинается! Может быть, именно вам и суждено первыми из людей своего лесного народа прокладывать новые маршруты — не извечные охотничьи тропы, не привычные рыбацкие переходы, а широкие дороги индустрии, во всеоружии могучей техники и многосторонних знаний. Потом позовет вас трасса дальше. Но, возвращаясь в родное селение, вы будете манить других своих соплеменников рассказами о дальних краях и удивительных встречах… Счастливого вам пути, молодые тугиянцы!
…Утренний ритуал в этих местах дополнен весьма важной подробностью. Записной неряха может не ополоснуть лица, ленивец обойдется без физзарядки, засоня прозевает завтрак. Но вряд ли кто-нибудь из них отважится выйти в тайгу, не натершись предварительно антикомариной жидкостью. Видимо, дорвавшись до людей, не часто посещающих пустынную местность, этот зверь работает с утроенной производительностью. Идешь, словно в центре комариного облака.
Николай Иванович Матюнин был уже давно на ногах.
— Ну, поехали на трассу. Точнее, на будущую — только просеку начали рубить.
Есть такие определения: хорошая дорога, плохая дорога. К нашему случаю они никакого отношения не имели — дороги просто не было. Тяжелый автомобиль, уподобляясь подгулявшему пешеходу, несолидно метался из стороны в сторону, перекатываясь через узловатые корни деревьев, огибая некстати возникшие стволы, спотыкаясь на крутых выбоинах. Николай Иванович, мертвой хваткой вцепившись в баранку, еще как-то успевал ронять отрывистые комментарии. Из них можно было понять, что по таким колдобинам только грехи сподручно возить — растеряешь в пути. Что в кабине еще терпимо, а каково в кузове трястись. Что дорогу все равно делать придется — скоро по ней трубы возить.
— Уф-ф, на трассу выскочили, — мой спутник показал подбородком на едва заметный поворот. — Скоро полегче будет.
Откровенно говоря, я не обнаружил никакой разницы. Те же корни, ухабы и древесные стволы, затененные густой хвойной кроной. Потом просека-шнурок раздвинулась, стала шире, по обочинам полегли сваленные деревья. Машина вынырнула вдруг на большую поляну. Геометрически точные контуры выдавали ее искусственное происхождение.
Машина затормозила. Дорогу ей преградил лесной завал. Мы вылезли из кабины.
Поляна напоминала поле боя. Как полегшие солдаты, беспорядочно валялись деревья, раскинув в разные стороны острые вершины. Парни с бензопилами и топорами в руках хлопотали над ними, обрубая сучья, словно сдирая с сосен зеленую форменную одежду. Тут же сновал трактор, собирая голые стволы в огромную поленницу. Следом за ним бульдозер подгребал сучья в одну кучу, будто готовил растопку для какого-то великаньего костра. Чуть поодаль лязгал челюстями экскаватор, выгрызая грунт для площадки. А за ним, еще дальше, виднелась сама площадка, гладкая и ровная — хоть сегодня вези трубы и рой траншеи. Поверить трудно, что совсем недавно здесь стояла такая же, как и вокруг, могучая тайга. Двойственное чувство оставляет внушительная картина лесного сражения. И обидно за длинностволых красавиц, чей зеленый век оборвался столь разрушительно. И радует этот парад современной техники, чей приход в девственную тайгу, в конечном счете, — для людей и ради людей.
Лавируя между поверженными соснами, мы вышли на чистую площадку. Николай Иванович ускорил шаги, да так, что запарусили полы плаща. Невысокий, быстрый, похожий чем-то на мальчишку, с ранней сединой в шевелюре, он вел меня точно к намеченной цели.
Цель эта скоро объявилась. Едва мы поднялись на небольшой пригорок, вблизи показалась река. Еще несколько десятков метров, и Матюнин остановился, вытаскивая из кармана мятый носовой платок.
— Приехали. Вот он, Казым.
Некрутой спуск к реке густо зарос талом и багульником. Вода катилась медленно, волоча откуда-то из болотистых верховий ряску. Ее поверхность то и дело взрывалась пузырьками — рыба играет. На противоположном берегу игольчатой стеной стояла тайга. От всего этого веяло умиротворенностью. Лишь лязгающие машинные звуки за спиной вносили в идиллическую картину нотки беспокойства.
Тихо на Казыме. Надолго ли? От механика участка подводных работ молодого инженера Виктора Агарнова, с которым мы встретились в селе Перегребном, я уже знал, что со дня на день сюда должны прийти водолазы, сварщики, строители. В моем блокноте остался набросанный Виктором чертежик здешней поймы. Словно в слоеном пироге чередуются отрезки воды и суши. Вначале сам Казым, потом протока, старица, новая протока. И, наконец, Сарум-Казым — то ли самостоятельная река, то ли обильный рукав главного русла. И все это на расстоянии девяти километров. Трудные будут километры. Шумные километры.
И я представил себе, как на противоположном берегу откроется такой же широкий прогал в тайге. Бульдозеры срежут берег, на котором мы сейчас стоим, и веселые парни в скафандрах прогуляются по дну нелюдимого Казыма. Они вынесут из воды не старожительницу-рыбешку, не затонувшую корягу, а стальное русло иной реки, что пройдет поперек нынешней. Эту реку, построенную человеком, назовут газопроводом Надым — Пунга.
Тихо на Казыме. Надолго ли?..
Мы возвращались назад, совершая тот же утомительный автокросс по взбаламученной местности. Наконец Николай Иванович победоносно обогнул последнюю сосну:
— Станция «Вылезай». Дальше троллейбус не идет.
Нас не было в поселке землеройщиков всего несколько часов, но и за это время микрорельеф его изменился. Машина остановилась точно на старом месте — вот и плита с трубой, и безоконная столовая, и походная конторка с металлическим крылечком. Откуда же взялся этот вагончик, удлинивший собой едва оформленную букву «П» — традиционный рисунок временных селений трассовиков? Полностью повторяя облик своих соседей, вагончик какими-то трудноуловимыми деталями все-таки отличался от них. То ли отсутствие привычных белых занавесок на окнах сразу выдавало его нежилое состояние, то ли не подведенные еще под колеса чурбачки-тормоза говорили о его недавнем появлении, то ли, лишенный деревянных приступок у двери, он казался менее удобным, чем другие, — во всяком случае, вид у него был какой-то чужеродный, неосвоенный. Я показал на вагончик Николаю Ивановичу:
— Вроде, мы уезжали, его не было?
— Вчера на барже привезли, — без выражения сообщил Матюнин. И уже с оттенком озабоченности добавил:
— Вечером заселять будем. Вот уж обид не оберешься — тесно пока живем. Хорошо бы, по щучьему велению, по нашему хотению сразу все вагончики на место доставить, — он вздохнул. — Хотенье есть, щук тоже много. С веленьем что-то не получается.
И пошел вокруг возмутителя вечернего спокойствия, жестами цыгана на ярмарке охлопывая его железные бока. Я поплелся следом. И вдруг остановился: на зеленой обшивке было четко выписано мелом: «Коля+Таня=Люб». Так и не дописано — видимо, кто-то спугнул торопливого автора, украдкой выводившего эту древнюю, как мир, формулу.
Есть воспоминания, неразрывно связанные с домом, с прошлым. Кто из нас не встречал, растроганно посмеиваясь над юностью, эту надпись на воротах маленьких двориков, в подъездах наших многолюдных громадин. Но здесь, в тайге, отделенной и расстоянием, и временем, и всем укладом быта от привычной, устроенной жизни?.. Кто нанес на железную стенку эти наивные строки? Где они сейчас, юные Коля и Таня?.. Наверное, в заполярном поселке Лабытнанги, откуда пришла вчерашняя баржа. И не догадываются, небось, что знакомый вагончик, даже расставшись с ними, весело кричит на всю Обь: Коля любит Таню!
Ни крутой волне, ни хлестким дождям, ни капризному ветру не поддались эти добрые строки. Не иссечет их буран, не смоет весенняя капель. Кто знает, может, появятся на Казыме и наши Коля с Таней, выросшие дети трассы. Появятся и взволнованно улыбнутся старому знакомцу. Потому что такова жизнь. Следуя ее законам, люди строят трассы и создают семьи, открывают богатства недр и растят детей. И прокладывают пути следующим поколениям — ради жизни на земле…
Газовое Заполярье расправляет плечи. Идут в свои дальние маршруты первые отряды открывателей. Приходят первые железнодорожные составы и пароходы с оборудованием. Будущий темп пока только угадывается.
Но есть место в Ямало-Ненецком округе, где этот темп начинает сказываться прежде всего. Именно здесь накапливаются силы для будущего броска.
Имя этому месту — поселок Лабытнанги.
notes
Примечания
1
Камералка — помещение на базе, где обрабатываются данные полевых исследований.