Ананьев Цвет тундры голубой
Евгений Григорьевич Ананьев
Евгений Ананьев
Цвет тундры — голубой
А дорога к дворцу…
Геологи — передовой отряд индустрии. Вслед за ними идут эксплуатационники. Они будут добывать газ, обживать и обновлять Ямал.
Новое дело — новые люди. На страницах этой книги мы с ними еще не встречались. Но они интересны нам, потому что будущее ямальского газа — в их руках.
…Эта организация одна из самых молодых в Тюмени. Долгое время она даже не имела своего угла, и ее приютила универсальная база облпотребсоюза. (Вот уж поистине универсальная — от товаров до газовиков.) У входа табличка: «Производственное управление по добыче газа в Западной Сибири «Тюменьгазпром».
Начальник и главный инженер управления почти одновременно вернулись из командировки. Начальник побывал в Москве, на Всесоюзном активе работников газовой промышленности. Главный инженер вернулся из глубинки, объездил районы будущих газодобывающих промыслов Заполярья. В Тюмени произошла, так сказать, стыковка впечатлений.
Начальник был настроен вполне оптимистично. В «верхах» Тюменский Север поминают часто, теперь уже всем ясно, что судьба отечественной газовой промышленности будет решаться именно здесь. Подключены многие министерства и институты. Идет разговор о специальных, двухметрового диаметра трубах для северных газопроводов.
Главный инженер внес в эту мажорную тональность нотки озабоченности — опаздываем. Опаздываем, еще не успев по-настоящему родиться. Конечно, Уренгой — жемчужина. Но жемчужина эта до сих пор никак не оправлена. Нет схемы разработки и проекта обустройства месторождения. Нет проекта — нет документации. Нет документации — нет ассигнований. Нет ассигнований — нет работы. А время не терпит.
На первый взгляд может показаться, что они спорят друг с другом. Но вдумаешься в существо выкладываемых аргументов, вслушаешься в самый ритм напряженного диалога и замечаешь иное качество разговора. Не спор, а дотошное, со всех сторон, исследование предмета, с придирчивыми закавыками и неожиданными возражениями. Дело доверено важное, и ошибаться нельзя.
Оба они в том возрасте, когда школьники уже уважительно говорят «дяденька», а тертые администраторы еще иронически роняют «молодой человек». В Сибири не особенно давно, но «запрограммировали» себя здесь на десятилетия.
Евгений Никифорович Алтунин учился в Грозном. А работать довелось на Волге. Обычный путь молодого инженера: мастер, заведующий промыслом, главный инженер, а потом и начальник Заволжского газопромыслового управления на Саратовщине. Когда ему предложили переехать в Сибирь, решился не сразу. А сейчас доволен — настоящая работа, есть где развернуться. Тут и добыча газа на действующих направлениях — Игримском и Усть-Вилюйском в Якутии, и строительство будущих промыслов, и прокладка внутрипромысловых трубопроводов Заполярья.
Вот что говорят об этом цифры. В 1967 году, в первый год своей работы, предприятия «Тюменьгазпрома» отправили на Урал 565 миллионов кубометров газа. На следующий — добыли и передали народному хозяйству больше 5 миллиардов кубометров. Десятикратное увеличение добычи за год — такое надо поднять!
Не снижаются темпы роста и в дальнейшем:
1970 год — 9,3 миллиарда кубометров;
1973 год — 20 миллиардов кубометров;
1974 год — 25 миллиардов кубометров;
1975 год — 38 миллиардов кубометров;
1976 год — 65 миллиардов кубометров.
Таковы поистине гигантские шаги тюменского газа! С будущей пятилетки он достигнет примерно нынешнего уровня таких старых и известных районов, как Кубань, Газли, Шебелинка на Украине. Разумеется, те районы тоже не будут стоять на месте. Но по контрольным цифрам 1980 года Тюменский Север должен давать 200 миллиардов кубометров газа в год — больше, чем в конце прошлой пятилетки было добыто всей страной!
Главную роль в этом будут играть заполярные месторождения. Уже сейчас в поселке Надым создана дирекция по обустройству северных промыслов.
Чем вызван такой интерес к газовым месторождениям, расположенным в столь отдаленных местах?
Каждому времени присущ свой вид топлива. Сегодняшнему деятелю индустрии показалось бы странной фабрика, работающая на дровах. А ведь такое было привычным даже в начале нашего века. Совсем недавно основным топливом в стране был уголь. Сошлемся на Большую Советскую энциклопедию; восемнадцать лет назад, в 1954 году доля угля в топливном балансе составляла 77,8 процента, а на нефть и природный газ, вместе взятые, приходилось чуть больше 10 процентов (остальное — торф, дрова, горючие сланцы). В прошлом же году нефть и газ уже заняли почти 57 процентов топливного баланса страны. Несомненно, эта цифра будет возрастать.
Ничего удивительного нет: нефть, а особенно газ, имеют заметные преимущества перед другими видами топлива, известными нам сегодня. Достаточно сказать, что рабочий на газовом промысле добывает за одинаковый отрезок времени в пятьдесят раз больше топлива, чем шахтер-угольщик, и в шесть раз больше, чем промысловик-нефтяник. Не случайно первый сибироуральский газопровод Пунга — Серов — Н. Тагил, созданный в чрезвычайно трудных условиях бездорожья, тайги и болот, за первые же три года работы полностью окупил затраты на его строительство.
Что же говорить о фантастических по своим запасам заполярных месторождениях? Они одни могут в значительной степени улучшить топливный баланс страны. Однако прежде чем начать их эксплуатацию, придется решить немало сложных, присущих именно этому тундровому району проблем.
Добытчики начинают с того, чем кончают геологи, — с открытия месторождения. Дальше идут их заботы: как лучше отобрать газ, очистить от воды и вредных примесей, полней использовать все богатство продуктивного пласта. И с ранних же шагов перед ними во весь рост поднялся могущественный враг, с которым встретились еще геологи.
…Это случилось в первый, плотно заполненный радостными хлопотами месяц после знаменательного открытия тазовского газа. Только прошел Пленум ЦК партии по химии, и интерес к новому источнику химического сырья как-то особенно поднял значение Заполярного края. В Тазовское летела авторитетнейшая комиссия нефтяников — командиров производства, ученых. Одни их имена, без которых трудно представить всю историю нефтяной и газовой промышленности страны — М. Евсеенко, С. Кувыкин, Г. Ованесов, Е. Дмитриев, — говорили сами за себя. Как отнесутся они к новому месторождению?..
Когда в ночной темноте едва задымились розоватым заревом дальние огни Тазовского, я прижался К иллюминатору. Через одну-две минуты справа по борту покажется пламя фонтана — своей напряженной яркостью оно напоминает в ночи упавшую на землю полярную звезду.
Самолет сбрасывал высоту, но земля не меняла своего мглистого лица. Под крылом изредка мелькали размытые пятна кустарника, истонченные льдистые линии рек. Звезда не разгорелась. Фонтан исчез.
«Наверное, на замерах», — без особых опасений подумал я. Но в аэропорту все-таки спросил Подшибякина.
— Слушай, почему огня на буровой не видать?
— Разве ничего не знаешь? А они?.. — он показал взглядом на комиссию.
— Что — они? По-моему, никаких новых сведений…
— Вот так номер, — начальник экспедиции озадаченно потер пухлой цигейковой рукавицей загривок, словно определяя, какая часть тела прежде всего пострадает от столь авторитетного посещения. — Ну и будет!..
— Что случилось, скажи толком?
— «Что случилось, что случилось», — зло, но вполголоса передразнивал Подшибякин. — Нет фонтана.
— То есть как — нет?
— А так! Кошка языком слизала.
И уже ровнее добавил:
— Решили замерить статическое давление. Скважину, как полагается, перекрыли, дали отстояться. Через двое суток открыли превентор — хоть бы для смеха чихнула.
— Хорош смех. В чем же дело?
— Задай вопрос полегче. Замерзла, наверное.
Словом, специалисты, приехавшие на первый Заполярный фонтан, такового не обнаружили. Зато они лицом к лицу встретились с опасным врагом всех будущих газовых месторождений тундры.
Имя его — вечная мерзлота. Это наследие древних ледников почти полностью захватило территорию Ямало-Ненецкого округа. В Тазовском толща мерзлоты достигает 400–500 метров.
Вот и ответ. Стоило затормозиться газовому потоку, как начал действовать природный аккумулятор холода. При определенных температуре и давлении — их называют критическими — углеводороды газа, соединяясь с водой, образуют белые хлопья гидратов. Этот подземный снег оседает на трубах, уплотняется, и если процесс не остановить, полностью перекрывает путь газу.
Именно так и случилось на Тазовской буровой. До сих пор стоит она, замерзшая и безжизненная, на окраине Газ-Сале, как постоянное напоминание об опасности.
В процессе добычи газа эта опасность будет возрастать. Она напомнит о себе не только в скважине, но и на «шлейфах» — таким кокетливым именем награждены выкидные линии от скважины до главной трубы, — на самих трассах и пунктах очистки газа.
Как с ней бороться? Конечно, на помощь приходит химия. Не случайно на каждой северной трубе проектируется дочерняя тоненькая трубка с метанолом. Но это дорого и требует дополнительных технических решений.
Пока мы говорили о том, как мерзлота влияет на бурение. Увы, это только половина дела.
…Место для первого поселка заполярных геологов было выбрано зимой. Спокойный контур берегов, удобные подходы для автотранспорта — все, казалось, говорило за этот выбор. Мы еще спорили, как назвать будущее селение, а туда уже адресовались первые грузы. Едва в Тазовской губе открылась навигация, пароходы и лихтеры зачастили в безымянный поселок.
Чего только не было на этих судах! Буровые установки и мешки с сухим киселем, штабеля досок и груды брезентовых рукавиц, мощный вездеход и розовая детская коляска. Тракторы, вездеходы, машины круглосуточным полярным днем растаскивали эти богатства по наскоро сооружаемым складам и навесам. Вначале тундровый мох прогибался под гусеницами и колесами. Потом колея пробила зеленый покров, стала глубже врезаться в землю.
Мы равнодушно взирали на изменения микропейзажа и вели торопливый счет грузам. Между тем опасность была уже совсем рядом…
Началось с мелочи. Где-то на берегу звонко запел ручеек. Он пел все звонче и звонче, рядом выныривали другие ручейки. Вначале понемногу, а потом с катастрофической скоростью стали обваливаться кромки грунта. Словом, не успели мы оглянуться, как поползли берега.
Поселок разрушался на глазах, так и не дождавшись названия. Пришлось спешно перебираться на то место, где сейчас стоит Газ-Сале. Главным грузом, который мы оттуда увезли, был печальный опыт.
Что же произошло?
Вечная мерзлота — великий эгоист. Первый завет ее: «нас не трогай». Любое вмешательство внешних сил растепляет мерзлоту, разрушает ее структуру. И тогда жди многих неприятностей. Обвалы стенок скважин при бурении, проседание фундаментов при строительстве, разрушение берегов при разъездах — это только первые замеченные результаты. Мудреным техническим термином «солифлюкция» — оплывание переувлажненных грунтов при оттаивании вечной мерзлоты — приходилось оперировать в то время чаще, чем словом «пообедать».
Можно ли бороться с вечной мерзлотой? Наверное, такой вопрос звучит неточно. Мерзлота есть, и от нее не отмахнешься. Не бороться с ней надо, а приручать, использовать ее особые свойства в нужных целях, превращать из врага в помощника. Именно это и составляет сейчас одну из главных проблем, стоящих перед работниками будущих газодобывающих промыслов.
Огромные запасы газа не могли не изменить и тип промысла. Решение подсказала сама жизнь: нужно увеличить пропускную способность каждой скважины. В прошлом году на Уренгойском месторождении такой эксперимент был проделан: буровики провели скважину-гигант вдвое большего диаметра, чем обычно. Результат оказался ошеломляющим: без ущерба для месторождения она смогла дать пять миллионов кубометров газа в сутки. В переводе на калории — дневную добычу мощной угольной шахты!
На этом исследователи не остановились: они пробурили на соседнем, Медвежьем месторождении, скважину втрое большего, чем обычный, диаметра. С площади, освоенной такими скважинами, можно добывать сто миллиардов кубометров газа в год. Чтобы представить себе эту цифру наглядней, скажем, что весь газ, добытый тюменцами в 1966 году, на Уренгое или Медвежьем можно будет получить за… два дня! Каждый такой сверхмощный промысел, а их будет несколько, даст половину сегодняшней добычи газа по всей стране. Подобного размаха не знает газовая промышленность мира.
Конечно, все это потребует времени и дальнейших инженерных разработок. Но и рассчитанный на обычные скважины первый газосборный пункт ГП-2, как его сокращенно называют производственники, оставляет внушительное впечатление. Он вошел в строй только к апрелю 1972 года, но в том же году дал Уралу около двух миллиардов кубометров природного газа.
…Впервые увидел я ГП-2 в конце мая, странного для нашего Севера месяца. Даже областное радио сообщает о весенних паводках, жарких днях и летнем расписании самолетов, а здесь плотно лежит потемневший ноздристый снег, реки никак не освободятся ото льда, и местные бородатые щеголи только готовятся сменить надоевшие меховые распашонки на невесомые, шуршащие «болоньи». Наш вездеход, воинственно выставив вперед широкую кабину с четырьмя пассажирами, шел по слегка всхолмленной равнине. Позади остался вахтовый поселок Пангоды, что по-ненецки означает «извилистая речка». Промелькнул небольшой мосток с приткнувшимися к нему на ледовый отстой двумя баржонками — остряки немедля окрестили это место «бухтой Бабакова», по имени начальника здешнего стройуправления, моего соседа по кабине. Отсемафорил задранным вверх ковшом какой-то окраинный экскаватор — последняя примета цивилизации. И мы остались наедине с лесотундрой.
Была она такой, как и триста, и тысячу, наверное, лет назад. Также выталкивал из-под снега острые прутики продрогший, безлистый тальник. Под тем же однотонным белым холстом прятали свою коварную трясину гнилые болота. Дальние лесные островки с такою же грустью подставляли тонкие стволы секущему ветру. Только вспоротая вездеходами неровная разъезженная колея, в которой хлюпало морозное месиво из снега, мха, глины и воды, нарушала однотонную картину нещедрой северной первозданности.
И вдруг…
Пусть простит читатель сей незамысловатый литературный прием, но он вовсе не придуман. Сама собой выплыла эта фраза, когда вездеход поднялся на очередной взгорбок и перед нами открылся настолько неожиданный пейзаж, что от недоверия к самому себе захотелось протереть глаза.
На соседнем холме вдруг возник дворец. Было в нем что-то полностью отвергающее все предыдущее тундровое однообразие. Даже застиранное серое небо не могло скрыть серебристого отблеска алюминиевых стен-панелей. Стеклянные пояса — окна во весь этаж — подчеркивали легкость конструкции. Длинный ряд цилиндрических сепараторов, возвышающихся над частью здания, издалека казался шеренгой причудливых сказочных башенок.
И отвечая общему, видимо, настроению, один из попутчиков произнес былинным тоном:
— А дорога к этому дворцу — ни пером описать, ни словом обсказать.
Впрочем, по мере приближения сказочный замок явственно приобретал индустриальные черты. Башенки были оплетены трубами, приборами и решетчатыми заборчиками ограждения. На фасаде здания красовался огромный, во всю длину плакат: «Газ Ямала — Родине!». Выложенный бетонными плитами двор, словно островок на озере, был забит вездеходами и самосвалами. В небо упиралась высоченная заводская труба, ее черно-белый полосатый ствол напоминал гигантский пограничный знак. И лишь у самого входа на нас снова дохнуло сказкой: полуоткрытые ворота умилительно украшали тяжеловесные медальоны с головами медведя и оленя — именно так обычно оформляют входы в детские сады и ясли.
Ну а дальше все протекало по неписаным законам экскурсий. С той лишь разницей, что знакомство наше началось не с самого газосборного пункта, а с его подобия. В одном из помещений — то ли маленький зал, то ли большая комната — стоял игрушечный ГП-2. Освобожденный от внешних контуров, он еще больше оттенял сложность технических решений, изящество инженерного замысла. Все эти сепараторы, цистерны и баки были перевиты разноцветными трубчатыми путями — у каждого свой цвет: газ, вода, пар, электроэнергия, разные химические реагенты. Старший мастер Василий Порохов, темноволосый молодой человек с нервным, острого профиля лицом и тонкими, развитыми пальцами, какие бывают у механиков и пианистов, давал четкие пояснения:
— Макет, который вы видите, — совсем не для показухи. Это, если хотите, наше учебное пособие. В цехе к трубам так просто не подберешься, рисованные схемы усваиваются трудней. Вот и ползает каждый из нас по этой игрушке, учится новому делу.
В биографии Василия Порохова ГП-2 занимает особое место. Молодой инженер прибыл сюда в ином качестве — строителя. Он монтировал первый на Ямальском Севере газосборный пункт. Видимо, есть в этом своя притягательная сила. Во всяком случае, не отпустил Василия построенный им красавец. Пришлось монтажнику овладевать новой профессией добытчика газа. Пока не жалеет.
— Обратите внимание, — с гордостью говорит Порохов, и в этот момент строитель в нем явно опережает эксплуатационника. — К началу года здесь были только сваи под фундамент. А в апреле мы уже дали первый газ. Три месяца. По нормам, между прочим, на это отводится два года.
Три месяца, вместо двух лет, да еще с отличным качеством работ — именно так оценила ГП-2 Государственная комиссия! Из области чудес?.. Нет, это чудо называется инженерным решением.
Вспомнилось мне, как лет пять назад главный инженер «Главтюменьнефтегазстроя» Юрий Петрович Баталин (ныне заместитель министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР) упорно, встречая немалое сопротивление и опираясь на строительную молодежь, внедрял блочные устройства в строительстве на Крайнем Севере.
Идея их, в общем, проста: создавать технически сложные сооружения в заводских цехах, крупными блоками, а на месте только собирать, монтировать. Сейчас этот метод уже пробил себе дорогу — досрочное строительство ГП-2 наряду с подобными же нефтяными объектами в Среднем Приобье послужило блестящим доказательством правоты инженеров. И вот уже носится в воздухе идея крупноблочных жилых поселков и плавучих заводов строительной индустрии.
…Мы тем временем покинули полузал с изящным макетом и уже шагаем по газосборному пункту, отдавая должное внушительным цехам осушки и очистки газа, восхищаясь современной пластиковой отделкой лабораторного корпуса.
— Узел входа шлейфов, — сдержанно комментирует Порохов. Этим названием, хранящим легкомысленный отзвук средневековых балов, отмечена весьма солидная технологическая линия, в которой собирается газ, идущий со скважин Медвежьего месторождения. — Тоже полностью в сборном заводском исполнении.
Сколько же газа может переработать такой вот ГП-2? Когда буровики Полярной экспедиции сдадут все двенадцать запланированных скважин, отсюда в газопровод смогут пойти 30 миллионов кубометров газа в сутки. Чтобы реально представить себе такую цифру, можно сказать, что это — больше половины всей суточной потребности Москвы в топливе! А таких газосборных пунктов только на Медвежьем месторождении будет десять.
Поразительны по своей мощи заполярные месторождения. В среднем по стране обычная скважина отдает ежедневно 180 тысяч кубометров природного газа. А скважины Медвежьего — 2,5 миллиона кубометров, в четырнадцать раз больше! Когда же в действие вступит Уренгой, эти показатели возрастут еще намного. Вот почему, несмотря на дальние расстояния и трудные природные условия, ямальский газ будет самым дешевым в стране, а все многолетние расходы по разведке, строительству сборных пунктов и прокладке трубопроводов окупятся за два-три года.
История строительства первенца газовой индустрии Ямала еще ждет своего взволнованного комментатора. Эти три месяца были фронтовыми. Мне рассказывали, как в жестокие морозы сварщики и монтажники сутками не покидали рабочих мест. Как сложные блоки прямо из большегрузных самолетов и вертолетов перекочевывали на строительные леса. Как молодые инженеры, неделями не бывая дома, на месте вносили ценные улучшения в проект. Как, пользуясь короткими минутами разгрузки, засыпали в кабинах трактористы и шоферы. Как поварихи, чувствуя себя такими же строителями ГП-2, ночью разносили горячий крепкий чай прямо по бригадам. Это был коллективный трудовой подвиг. И он увенчался успехом — первый газосборный пункт был сдан в назначенный срок.
ГП-2 работает. Ямальский газ — газ северной тундры — десятками миллионов кубометров идет на предприятия Урала. Большинство строителей откочевало на новую площадку, где уже начал монтироваться следующий газосборный пункт ГП-3 — оборудование для него прибыло из Франции. На и на старом месте немало дел. Буровики проводят новые скважины, готовя выход газосборного пункта на проектную мощность. Специалисты отлаживают автоматику. Когда ее полностью подключат, огромное сооружение будут обслуживать в смену всего девять человек, из них больше половины — инженеры и техники.
Дворец в тундре… Я ходил по нему не один. Вместе со мной были Гена Быстров и Петро Дудка, Аркадий Краев и Саша Анищенко, Вадим Бованенко и Петя Баженов. Я мысленно разговаривал с ними, вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Будь моя воля, я привозил бы сюда всех людей, связанных с открытием заполярного газа, — геофизиков, буровиков, пилотов и снабженцев, механиков и учителей северных школ. Может быть, именно здесь становится особенно ясно: если строят в тундре такие промышленные дворцы, значит, годы ка Севере прожиты недаром.
Однако добыть газ — только часть дела. Его нужно доставить потребителю. Создание сверхмощных промыслов продиктовало решение еще одной народнохозяйственной проблемы — прокладку системы сверхмощных магистральных трубопроводов.
Евгений Григорьевич Ананьев
Евгений Ананьев
Цвет тундры — голубой
А дорога к дворцу…
Геологи — передовой отряд индустрии. Вслед за ними идут эксплуатационники. Они будут добывать газ, обживать и обновлять Ямал.
Новое дело — новые люди. На страницах этой книги мы с ними еще не встречались. Но они интересны нам, потому что будущее ямальского газа — в их руках.
…Эта организация одна из самых молодых в Тюмени. Долгое время она даже не имела своего угла, и ее приютила универсальная база облпотребсоюза. (Вот уж поистине универсальная — от товаров до газовиков.) У входа табличка: «Производственное управление по добыче газа в Западной Сибири «Тюменьгазпром».
Начальник и главный инженер управления почти одновременно вернулись из командировки. Начальник побывал в Москве, на Всесоюзном активе работников газовой промышленности. Главный инженер вернулся из глубинки, объездил районы будущих газодобывающих промыслов Заполярья. В Тюмени произошла, так сказать, стыковка впечатлений.
Начальник был настроен вполне оптимистично. В «верхах» Тюменский Север поминают часто, теперь уже всем ясно, что судьба отечественной газовой промышленности будет решаться именно здесь. Подключены многие министерства и институты. Идет разговор о специальных, двухметрового диаметра трубах для северных газопроводов.
Главный инженер внес в эту мажорную тональность нотки озабоченности — опаздываем. Опаздываем, еще не успев по-настоящему родиться. Конечно, Уренгой — жемчужина. Но жемчужина эта до сих пор никак не оправлена. Нет схемы разработки и проекта обустройства месторождения. Нет проекта — нет документации. Нет документации — нет ассигнований. Нет ассигнований — нет работы. А время не терпит.
На первый взгляд может показаться, что они спорят друг с другом. Но вдумаешься в существо выкладываемых аргументов, вслушаешься в самый ритм напряженного диалога и замечаешь иное качество разговора. Не спор, а дотошное, со всех сторон, исследование предмета, с придирчивыми закавыками и неожиданными возражениями. Дело доверено важное, и ошибаться нельзя.
Оба они в том возрасте, когда школьники уже уважительно говорят «дяденька», а тертые администраторы еще иронически роняют «молодой человек». В Сибири не особенно давно, но «запрограммировали» себя здесь на десятилетия.
Евгений Никифорович Алтунин учился в Грозном. А работать довелось на Волге. Обычный путь молодого инженера: мастер, заведующий промыслом, главный инженер, а потом и начальник Заволжского газопромыслового управления на Саратовщине. Когда ему предложили переехать в Сибирь, решился не сразу. А сейчас доволен — настоящая работа, есть где развернуться. Тут и добыча газа на действующих направлениях — Игримском и Усть-Вилюйском в Якутии, и строительство будущих промыслов, и прокладка внутрипромысловых трубопроводов Заполярья.
Вот что говорят об этом цифры. В 1967 году, в первый год своей работы, предприятия «Тюменьгазпрома» отправили на Урал 565 миллионов кубометров газа. На следующий — добыли и передали народному хозяйству больше 5 миллиардов кубометров. Десятикратное увеличение добычи за год — такое надо поднять!
Не снижаются темпы роста и в дальнейшем:
1970 год — 9,3 миллиарда кубометров;
1973 год — 20 миллиардов кубометров;
1974 год — 25 миллиардов кубометров;
1975 год — 38 миллиардов кубометров;
1976 год — 65 миллиардов кубометров.
Таковы поистине гигантские шаги тюменского газа! С будущей пятилетки он достигнет примерно нынешнего уровня таких старых и известных районов, как Кубань, Газли, Шебелинка на Украине. Разумеется, те районы тоже не будут стоять на месте. Но по контрольным цифрам 1980 года Тюменский Север должен давать 200 миллиардов кубометров газа в год — больше, чем в конце прошлой пятилетки было добыто всей страной!
Главную роль в этом будут играть заполярные месторождения. Уже сейчас в поселке Надым создана дирекция по обустройству северных промыслов.
Чем вызван такой интерес к газовым месторождениям, расположенным в столь отдаленных местах?
Каждому времени присущ свой вид топлива. Сегодняшнему деятелю индустрии показалось бы странной фабрика, работающая на дровах. А ведь такое было привычным даже в начале нашего века. Совсем недавно основным топливом в стране был уголь. Сошлемся на Большую Советскую энциклопедию; восемнадцать лет назад, в 1954 году доля угля в топливном балансе составляла 77,8 процента, а на нефть и природный газ, вместе взятые, приходилось чуть больше 10 процентов (остальное — торф, дрова, горючие сланцы). В прошлом же году нефть и газ уже заняли почти 57 процентов топливного баланса страны. Несомненно, эта цифра будет возрастать.
Ничего удивительного нет: нефть, а особенно газ, имеют заметные преимущества перед другими видами топлива, известными нам сегодня. Достаточно сказать, что рабочий на газовом промысле добывает за одинаковый отрезок времени в пятьдесят раз больше топлива, чем шахтер-угольщик, и в шесть раз больше, чем промысловик-нефтяник. Не случайно первый сибироуральский газопровод Пунга — Серов — Н. Тагил, созданный в чрезвычайно трудных условиях бездорожья, тайги и болот, за первые же три года работы полностью окупил затраты на его строительство.
Что же говорить о фантастических по своим запасам заполярных месторождениях? Они одни могут в значительной степени улучшить топливный баланс страны. Однако прежде чем начать их эксплуатацию, придется решить немало сложных, присущих именно этому тундровому району проблем.
Добытчики начинают с того, чем кончают геологи, — с открытия месторождения. Дальше идут их заботы: как лучше отобрать газ, очистить от воды и вредных примесей, полней использовать все богатство продуктивного пласта. И с ранних же шагов перед ними во весь рост поднялся могущественный враг, с которым встретились еще геологи.
…Это случилось в первый, плотно заполненный радостными хлопотами месяц после знаменательного открытия тазовского газа. Только прошел Пленум ЦК партии по химии, и интерес к новому источнику химического сырья как-то особенно поднял значение Заполярного края. В Тазовское летела авторитетнейшая комиссия нефтяников — командиров производства, ученых. Одни их имена, без которых трудно представить всю историю нефтяной и газовой промышленности страны — М. Евсеенко, С. Кувыкин, Г. Ованесов, Е. Дмитриев, — говорили сами за себя. Как отнесутся они к новому месторождению?..
Когда в ночной темноте едва задымились розоватым заревом дальние огни Тазовского, я прижался К иллюминатору. Через одну-две минуты справа по борту покажется пламя фонтана — своей напряженной яркостью оно напоминает в ночи упавшую на землю полярную звезду.
Самолет сбрасывал высоту, но земля не меняла своего мглистого лица. Под крылом изредка мелькали размытые пятна кустарника, истонченные льдистые линии рек. Звезда не разгорелась. Фонтан исчез.
«Наверное, на замерах», — без особых опасений подумал я. Но в аэропорту все-таки спросил Подшибякина.
— Слушай, почему огня на буровой не видать?
— Разве ничего не знаешь? А они?.. — он показал взглядом на комиссию.
— Что — они? По-моему, никаких новых сведений…
— Вот так номер, — начальник экспедиции озадаченно потер пухлой цигейковой рукавицей загривок, словно определяя, какая часть тела прежде всего пострадает от столь авторитетного посещения. — Ну и будет!..
— Что случилось, скажи толком?
— «Что случилось, что случилось», — зло, но вполголоса передразнивал Подшибякин. — Нет фонтана.
— То есть как — нет?
— А так! Кошка языком слизала.
И уже ровнее добавил:
— Решили замерить статическое давление. Скважину, как полагается, перекрыли, дали отстояться. Через двое суток открыли превентор — хоть бы для смеха чихнула.
— Хорош смех. В чем же дело?
— Задай вопрос полегче. Замерзла, наверное.
Словом, специалисты, приехавшие на первый Заполярный фонтан, такового не обнаружили. Зато они лицом к лицу встретились с опасным врагом всех будущих газовых месторождений тундры.
Имя его — вечная мерзлота. Это наследие древних ледников почти полностью захватило территорию Ямало-Ненецкого округа. В Тазовском толща мерзлоты достигает 400–500 метров.
Вот и ответ. Стоило затормозиться газовому потоку, как начал действовать природный аккумулятор холода. При определенных температуре и давлении — их называют критическими — углеводороды газа, соединяясь с водой, образуют белые хлопья гидратов. Этот подземный снег оседает на трубах, уплотняется, и если процесс не остановить, полностью перекрывает путь газу.
Именно так и случилось на Тазовской буровой. До сих пор стоит она, замерзшая и безжизненная, на окраине Газ-Сале, как постоянное напоминание об опасности.
В процессе добычи газа эта опасность будет возрастать. Она напомнит о себе не только в скважине, но и на «шлейфах» — таким кокетливым именем награждены выкидные линии от скважины до главной трубы, — на самих трассах и пунктах очистки газа.
Как с ней бороться? Конечно, на помощь приходит химия. Не случайно на каждой северной трубе проектируется дочерняя тоненькая трубка с метанолом. Но это дорого и требует дополнительных технических решений.
Пока мы говорили о том, как мерзлота влияет на бурение. Увы, это только половина дела.
…Место для первого поселка заполярных геологов было выбрано зимой. Спокойный контур берегов, удобные подходы для автотранспорта — все, казалось, говорило за этот выбор. Мы еще спорили, как назвать будущее селение, а туда уже адресовались первые грузы. Едва в Тазовской губе открылась навигация, пароходы и лихтеры зачастили в безымянный поселок.
Чего только не было на этих судах! Буровые установки и мешки с сухим киселем, штабеля досок и груды брезентовых рукавиц, мощный вездеход и розовая детская коляска. Тракторы, вездеходы, машины круглосуточным полярным днем растаскивали эти богатства по наскоро сооружаемым складам и навесам. Вначале тундровый мох прогибался под гусеницами и колесами. Потом колея пробила зеленый покров, стала глубже врезаться в землю.
Мы равнодушно взирали на изменения микропейзажа и вели торопливый счет грузам. Между тем опасность была уже совсем рядом…
Началось с мелочи. Где-то на берегу звонко запел ручеек. Он пел все звонче и звонче, рядом выныривали другие ручейки. Вначале понемногу, а потом с катастрофической скоростью стали обваливаться кромки грунта. Словом, не успели мы оглянуться, как поползли берега.
Поселок разрушался на глазах, так и не дождавшись названия. Пришлось спешно перебираться на то место, где сейчас стоит Газ-Сале. Главным грузом, который мы оттуда увезли, был печальный опыт.
Что же произошло?
Вечная мерзлота — великий эгоист. Первый завет ее: «нас не трогай». Любое вмешательство внешних сил растепляет мерзлоту, разрушает ее структуру. И тогда жди многих неприятностей. Обвалы стенок скважин при бурении, проседание фундаментов при строительстве, разрушение берегов при разъездах — это только первые замеченные результаты. Мудреным техническим термином «солифлюкция» — оплывание переувлажненных грунтов при оттаивании вечной мерзлоты — приходилось оперировать в то время чаще, чем словом «пообедать».
Можно ли бороться с вечной мерзлотой? Наверное, такой вопрос звучит неточно. Мерзлота есть, и от нее не отмахнешься. Не бороться с ней надо, а приручать, использовать ее особые свойства в нужных целях, превращать из врага в помощника. Именно это и составляет сейчас одну из главных проблем, стоящих перед работниками будущих газодобывающих промыслов.
Огромные запасы газа не могли не изменить и тип промысла. Решение подсказала сама жизнь: нужно увеличить пропускную способность каждой скважины. В прошлом году на Уренгойском месторождении такой эксперимент был проделан: буровики провели скважину-гигант вдвое большего диаметра, чем обычно. Результат оказался ошеломляющим: без ущерба для месторождения она смогла дать пять миллионов кубометров газа в сутки. В переводе на калории — дневную добычу мощной угольной шахты!
На этом исследователи не остановились: они пробурили на соседнем, Медвежьем месторождении, скважину втрое большего, чем обычный, диаметра. С площади, освоенной такими скважинами, можно добывать сто миллиардов кубометров газа в год. Чтобы представить себе эту цифру наглядней, скажем, что весь газ, добытый тюменцами в 1966 году, на Уренгое или Медвежьем можно будет получить за… два дня! Каждый такой сверхмощный промысел, а их будет несколько, даст половину сегодняшней добычи газа по всей стране. Подобного размаха не знает газовая промышленность мира.
Конечно, все это потребует времени и дальнейших инженерных разработок. Но и рассчитанный на обычные скважины первый газосборный пункт ГП-2, как его сокращенно называют производственники, оставляет внушительное впечатление. Он вошел в строй только к апрелю 1972 года, но в том же году дал Уралу около двух миллиардов кубометров природного газа.
…Впервые увидел я ГП-2 в конце мая, странного для нашего Севера месяца. Даже областное радио сообщает о весенних паводках, жарких днях и летнем расписании самолетов, а здесь плотно лежит потемневший ноздристый снег, реки никак не освободятся ото льда, и местные бородатые щеголи только готовятся сменить надоевшие меховые распашонки на невесомые, шуршащие «болоньи». Наш вездеход, воинственно выставив вперед широкую кабину с четырьмя пассажирами, шел по слегка всхолмленной равнине. Позади остался вахтовый поселок Пангоды, что по-ненецки означает «извилистая речка». Промелькнул небольшой мосток с приткнувшимися к нему на ледовый отстой двумя баржонками — остряки немедля окрестили это место «бухтой Бабакова», по имени начальника здешнего стройуправления, моего соседа по кабине. Отсемафорил задранным вверх ковшом какой-то окраинный экскаватор — последняя примета цивилизации. И мы остались наедине с лесотундрой.
Была она такой, как и триста, и тысячу, наверное, лет назад. Также выталкивал из-под снега острые прутики продрогший, безлистый тальник. Под тем же однотонным белым холстом прятали свою коварную трясину гнилые болота. Дальние лесные островки с такою же грустью подставляли тонкие стволы секущему ветру. Только вспоротая вездеходами неровная разъезженная колея, в которой хлюпало морозное месиво из снега, мха, глины и воды, нарушала однотонную картину нещедрой северной первозданности.
И вдруг…
Пусть простит читатель сей незамысловатый литературный прием, но он вовсе не придуман. Сама собой выплыла эта фраза, когда вездеход поднялся на очередной взгорбок и перед нами открылся настолько неожиданный пейзаж, что от недоверия к самому себе захотелось протереть глаза.
На соседнем холме вдруг возник дворец. Было в нем что-то полностью отвергающее все предыдущее тундровое однообразие. Даже застиранное серое небо не могло скрыть серебристого отблеска алюминиевых стен-панелей. Стеклянные пояса — окна во весь этаж — подчеркивали легкость конструкции. Длинный ряд цилиндрических сепараторов, возвышающихся над частью здания, издалека казался шеренгой причудливых сказочных башенок.
И отвечая общему, видимо, настроению, один из попутчиков произнес былинным тоном:
— А дорога к этому дворцу — ни пером описать, ни словом обсказать.
Впрочем, по мере приближения сказочный замок явственно приобретал индустриальные черты. Башенки были оплетены трубами, приборами и решетчатыми заборчиками ограждения. На фасаде здания красовался огромный, во всю длину плакат: «Газ Ямала — Родине!». Выложенный бетонными плитами двор, словно островок на озере, был забит вездеходами и самосвалами. В небо упиралась высоченная заводская труба, ее черно-белый полосатый ствол напоминал гигантский пограничный знак. И лишь у самого входа на нас снова дохнуло сказкой: полуоткрытые ворота умилительно украшали тяжеловесные медальоны с головами медведя и оленя — именно так обычно оформляют входы в детские сады и ясли.
Ну а дальше все протекало по неписаным законам экскурсий. С той лишь разницей, что знакомство наше началось не с самого газосборного пункта, а с его подобия. В одном из помещений — то ли маленький зал, то ли большая комната — стоял игрушечный ГП-2. Освобожденный от внешних контуров, он еще больше оттенял сложность технических решений, изящество инженерного замысла. Все эти сепараторы, цистерны и баки были перевиты разноцветными трубчатыми путями — у каждого свой цвет: газ, вода, пар, электроэнергия, разные химические реагенты. Старший мастер Василий Порохов, темноволосый молодой человек с нервным, острого профиля лицом и тонкими, развитыми пальцами, какие бывают у механиков и пианистов, давал четкие пояснения:
— Макет, который вы видите, — совсем не для показухи. Это, если хотите, наше учебное пособие. В цехе к трубам так просто не подберешься, рисованные схемы усваиваются трудней. Вот и ползает каждый из нас по этой игрушке, учится новому делу.
В биографии Василия Порохова ГП-2 занимает особое место. Молодой инженер прибыл сюда в ином качестве — строителя. Он монтировал первый на Ямальском Севере газосборный пункт. Видимо, есть в этом своя притягательная сила. Во всяком случае, не отпустил Василия построенный им красавец. Пришлось монтажнику овладевать новой профессией добытчика газа. Пока не жалеет.
— Обратите внимание, — с гордостью говорит Порохов, и в этот момент строитель в нем явно опережает эксплуатационника. — К началу года здесь были только сваи под фундамент. А в апреле мы уже дали первый газ. Три месяца. По нормам, между прочим, на это отводится два года.
Три месяца, вместо двух лет, да еще с отличным качеством работ — именно так оценила ГП-2 Государственная комиссия! Из области чудес?.. Нет, это чудо называется инженерным решением.
Вспомнилось мне, как лет пять назад главный инженер «Главтюменьнефтегазстроя» Юрий Петрович Баталин (ныне заместитель министра строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР) упорно, встречая немалое сопротивление и опираясь на строительную молодежь, внедрял блочные устройства в строительстве на Крайнем Севере.
Идея их, в общем, проста: создавать технически сложные сооружения в заводских цехах, крупными блоками, а на месте только собирать, монтировать. Сейчас этот метод уже пробил себе дорогу — досрочное строительство ГП-2 наряду с подобными же нефтяными объектами в Среднем Приобье послужило блестящим доказательством правоты инженеров. И вот уже носится в воздухе идея крупноблочных жилых поселков и плавучих заводов строительной индустрии.
…Мы тем временем покинули полузал с изящным макетом и уже шагаем по газосборному пункту, отдавая должное внушительным цехам осушки и очистки газа, восхищаясь современной пластиковой отделкой лабораторного корпуса.
— Узел входа шлейфов, — сдержанно комментирует Порохов. Этим названием, хранящим легкомысленный отзвук средневековых балов, отмечена весьма солидная технологическая линия, в которой собирается газ, идущий со скважин Медвежьего месторождения. — Тоже полностью в сборном заводском исполнении.
Сколько же газа может переработать такой вот ГП-2? Когда буровики Полярной экспедиции сдадут все двенадцать запланированных скважин, отсюда в газопровод смогут пойти 30 миллионов кубометров газа в сутки. Чтобы реально представить себе такую цифру, можно сказать, что это — больше половины всей суточной потребности Москвы в топливе! А таких газосборных пунктов только на Медвежьем месторождении будет десять.
Поразительны по своей мощи заполярные месторождения. В среднем по стране обычная скважина отдает ежедневно 180 тысяч кубометров природного газа. А скважины Медвежьего — 2,5 миллиона кубометров, в четырнадцать раз больше! Когда же в действие вступит Уренгой, эти показатели возрастут еще намного. Вот почему, несмотря на дальние расстояния и трудные природные условия, ямальский газ будет самым дешевым в стране, а все многолетние расходы по разведке, строительству сборных пунктов и прокладке трубопроводов окупятся за два-три года.
История строительства первенца газовой индустрии Ямала еще ждет своего взволнованного комментатора. Эти три месяца были фронтовыми. Мне рассказывали, как в жестокие морозы сварщики и монтажники сутками не покидали рабочих мест. Как сложные блоки прямо из большегрузных самолетов и вертолетов перекочевывали на строительные леса. Как молодые инженеры, неделями не бывая дома, на месте вносили ценные улучшения в проект. Как, пользуясь короткими минутами разгрузки, засыпали в кабинах трактористы и шоферы. Как поварихи, чувствуя себя такими же строителями ГП-2, ночью разносили горячий крепкий чай прямо по бригадам. Это был коллективный трудовой подвиг. И он увенчался успехом — первый газосборный пункт был сдан в назначенный срок.
ГП-2 работает. Ямальский газ — газ северной тундры — десятками миллионов кубометров идет на предприятия Урала. Большинство строителей откочевало на новую площадку, где уже начал монтироваться следующий газосборный пункт ГП-3 — оборудование для него прибыло из Франции. На и на старом месте немало дел. Буровики проводят новые скважины, готовя выход газосборного пункта на проектную мощность. Специалисты отлаживают автоматику. Когда ее полностью подключат, огромное сооружение будут обслуживать в смену всего девять человек, из них больше половины — инженеры и техники.
Дворец в тундре… Я ходил по нему не один. Вместе со мной были Гена Быстров и Петро Дудка, Аркадий Краев и Саша Анищенко, Вадим Бованенко и Петя Баженов. Я мысленно разговаривал с ними, вспоминал, вспоминал, вспоминал…
Будь моя воля, я привозил бы сюда всех людей, связанных с открытием заполярного газа, — геофизиков, буровиков, пилотов и снабженцев, механиков и учителей северных школ. Может быть, именно здесь становится особенно ясно: если строят в тундре такие промышленные дворцы, значит, годы ка Севере прожиты недаром.
Однако добыть газ — только часть дела. Его нужно доставить потребителю. Создание сверхмощных промыслов продиктовало решение еще одной народнохозяйственной проблемы — прокладку системы сверхмощных магистральных трубопроводов.