494 Шамсутдинов Избранное Т. 1
Николай Меркамалович Шамсутдинов
НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ
ИЗБРАННОЕ. Т. 1
ЛУННАЯ ВАЖЕНКА
ВАНУЙТО
Вануйто з д е с ь держал становье…
Вмерзает в «белое безмолвье»
Кочевье наше,
и, смурна,
Под стать непреходящим думам,
Свисает, дряблая, над чумом,
Опившись холодом, — луна.
Но быть пурге, по всем приметам…
Стенает чум, обглодан ветром,
И, жалобою бытия,
Пока в пазах его — темнеет,
Больной мотив, мерцая, тлеет… —
О чем, Вануйто, боль твоя?
Пустой вопрос!
В глухую пору,
Темь глаз его — открыта взору,
Как ясный свет…
Гляди, не слеп, —
Сминая Божие созданье,
Плод вывихнутого познанья,
В сознанье вмят — железный след
Последних лет.
По голой тундре,
Где след поземкою припудрен,
Где каждый куст — наперечет,
Развеян прах родных гнездовий —
Зола расплесканных становий
В смиренной памяти печет,
Нас обжигая…
Всё короче
Век замордованных урочищ,
Но, извергая гром и мрак,
С маниакальным постоянством,
В потугах,
свежее пространство
Швыряют — под КРОМЕШНЫЙ ТРАК,
Рублем отравленные…
Плачет
Седой табунщик, но не прячет
Набрякших глаз, судьбе не рад:
Отняли тундру, отжимая
На север, и — «Зачем, не знаю…» —
Детей забрали — в интернат…
Смеркался август…
Прилетели
На вертолете и велели
Собрать детей.
Ну, как тут быть?
Мужчины враз посуровели,
А жены в слезы — не успели
В соседнем стойбище укрыть
Детей…
Забрали их? — загнали!
Детишки с ревом убегали,
Под материнский вой…
Орлов,
Полярный ас, вгрызаясь в супесь,
Обвис кожанкою, насупясь,
И буркнул сумрачно: «Отлов!..».
Отлов детей?!
Перед глазами:
Порой касланья они сами,
В неутомимости своей,
Хоть и грозит отец: «Не надо!» —
Сгоняют кротких пешек в стадо.
Но то оленей…
А детей!
Они в углы, скуля, вжимались —
Дички,
никак не прививались:
Чужие стены так тесны,
Когда за ними — погляди-ка! —
Жарки, сердечник, земляника
Ветвятся в азбуке весны,
Горит седмичник…
В жаркой пене,
Стекают грузные олени
долину, потому и сны,
Лепясь по всхолмиям тяжелым,
По мхам, зеленым и багровым,
Смятением напоены.
На чутких, на мохнатых лапах
Навстречу им — олений запах…
Но, всё обильней пот с лица,
Для школяров неукрощенных —
Понятней прописей мудреных,
Предметней скоропись песца…
И — прошумел слушок по школе,
Когда, не пасынки у воли,
Они — в бега,
тундровики!
С завидным рвением, да что там…
Их возвратили — вертолетом,
Беря — «Не баловать…» — в тычки.
И, прокураторски-знакомо
Долбя навязшее:
«Не дома!» —
Но, полагая, что з д е с ь — дом,
В режим, как водится, вогнали,
Сильней нажали
и — сломали…
Но — не кровоточит излом,
И, ламентации напрасны,
В окольной памяти погасли,
Порой протаивая в снах,
И чум, и даль за ним, как будто
Их, отбирая тундру, смутно
Из жизни вылущили…
Страх?
Привычка ли?
И, не согреты,
Померкли отчие заветы:
Твоих детей, отец, пока
Грядущему — не научили,
Зато надежно отлучили
От памяти и языка.
За косяками, в слитном шуме,
Шли весны…
Только в отчем чуме
Напрасно ждали их — они
Пропали в мире, обуянном
Брожением страстей,
Иванам,
Родства не помнящим, — сродни…
К чему, суча оленьи жилы,
Мать бисером кисы расшила
К дочерней свадьбе? — Будто ночь
Вдруг запеклась в душе — сутула,
Молва к ней в полог прошмыгнула,
Пересыпая слухи: дочь,
От прописей шитья и кройки, —
Нырнула в кипень новостройки,
Внезапный норов показав,
И, тундровичка по бумагам,
Парик купила,
по общагам
Больную нежность расплескав… —
От Евояхи до Бурея,
В снегу и гнусе, стервенея
От постных блюд,
вахтовый люд,
В плену у вожделений вечных, —
Охоч до обольщений млечных,
На купленные ласки — лют…
И до-олго оседали слухи,
Когда в раскисшей развалюхе
Возник он, сам себе не рад, —
Острей размашистые скулы… —
Брат, вынырнувший из загула,
Пустой, обшмыганный,
но — брат.
Он, зазван братьями по классу,
Подался зимником — на трассу,
Чтоб куш сорвать и, наконец,
Вернуться — при деньгах и силе,
В родную тундру, крепко взмылив
Свою удачу, как отец —
Быка!
Но звал — не прикоснуться,
А вжиться, — мир стальных конструкций,
Стальных людей…
Без лишних слов,
Глухими нравами известный,
Вогнал его в режим железный
И — выплюнул, перемолов.
И — ни письма, ни телеграммы,
Глаза осели в боль — две ямы…
Залит щетиною до глаз,
Под изможденным взглядом тундры,
Он,
пленник пьяной амплитуды,
В недоумении увяз:
Ни к ремеслу ни прилепиться,
Ни в злом загуле ни забыться…
Под вдохновенное:
«Алкаш!»,
Он брел поселком, унижая,
Отнюдь не одухотворяя,
Согбенный северный пейзаж,
Слепая, дряблая походка…
И не слаба ведь, знаю, водка,
Да не рассасывает мрак
В его душе…
Не в размышленья —
В смирение и отупенье
Вдавил его
КРОМЕШНЫЙ ТРАК.
Кому в раскисшей развалюхе
Он поверяет боль? —
не шлюхе,
Больной надеждою дыша, —
Сестре по муке…
В сумрак вбита,
Как ягель, верою забыта,
Не распрямляется душа.
Понурые, одни из тысяч
Немногих, кротких,
тускло тычась,
В перипетиях бытия
Не замечаемые мною,
Они исчезли, брат с сестрою,
В сумятице…
Покуда я,
Прям и неудержимо молод,
Одушевляя гнус и холод,
Влекомый целью, что близка,
В натужном вое вездехода —
Едва ль не вещий глас народа,
Баян индустрии, искал,
Покуда,
данник звонкой темы,
Врастая в дерзкие проблемы,
Я забывал себя, пока —
Выламываясь из проектов,
Треща от тонно-километров,
Как свая, вглубь росла строка,
Среди огня, металла, — тихи,
Вне и сенсаций, и шумихи,
По горевой земле своей
Они прошелестели, двое,
Ошеломленные, — изгои,
А не хозяева на ней.
…Мотаюсь, репортер, по трассам,
По беглым очеркам размазан…
Но, памяти обречена,
Не отпуская мысль,
так сухо,
Так горько — заскорузла мука,
Господень гнев,
наречена
Стать, наконец, твоей, коль души
И судьбы наши — всё потушат…
Куда
завел безумный путь,
Коль путь их — крестный путь изгнаний,
И — с чашею чужих страданий
У самых уст?
Не оттолкнуть…
Не заслониться от угрозы
Надсадной прозою промозглой
И, славословия творя,
Нельзя сопрячь весь мир — любовью,
Захлебываясь темной болью
Из косной чаши бытия.
Мир сократился, обезумев,
До их становия, — в раздумьях,
Сквозь мрак процеживая рань,
Ведь будущее смотрит мутно,
И нищей нотою Вануйто
Больна прогорклая гортань.
Все безутешней — чем ответим? —
Бессильный плач его по детям…
И, в передрягах ножевых,
Насупленный,
пока не поздно,
Успокоеньем не опознан,
Вставай… спасай детей своих! —
Другие не спасут…
Срываясь,
В кровь — о реальность разбиваясь,
Мотая нервы на кулак,
Спасай — обугленные скулы… —
Покуда их не затянуло,
Ломая,
под КРОМЕШНЫЙ ТРАК!
_1984_
Николай Меркамалович Шамсутдинов
НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ
ИЗБРАННОЕ. Т. 1
ЛУННАЯ ВАЖЕНКА
ВАНУЙТО
Вануйто з д е с ь держал становье…
Вмерзает в «белое безмолвье»
Кочевье наше,
и, смурна,
Под стать непреходящим думам,
Свисает, дряблая, над чумом,
Опившись холодом, — луна.
Но быть пурге, по всем приметам…
Стенает чум, обглодан ветром,
И, жалобою бытия,
Пока в пазах его — темнеет,
Больной мотив, мерцая, тлеет… —
О чем, Вануйто, боль твоя?
Пустой вопрос!
В глухую пору,
Темь глаз его — открыта взору,
Как ясный свет…
Гляди, не слеп, —
Сминая Божие созданье,
Плод вывихнутого познанья,
В сознанье вмят — железный след
Последних лет.
По голой тундре,
Где след поземкою припудрен,
Где каждый куст — наперечет,
Развеян прах родных гнездовий —
Зола расплесканных становий
В смиренной памяти печет,
Нас обжигая…
Всё короче
Век замордованных урочищ,
Но, извергая гром и мрак,
С маниакальным постоянством,
В потугах,
свежее пространство
Швыряют — под КРОМЕШНЫЙ ТРАК,
Рублем отравленные…
Плачет
Седой табунщик, но не прячет
Набрякших глаз, судьбе не рад:
Отняли тундру, отжимая
На север, и — «Зачем, не знаю…» —
Детей забрали — в интернат…
Смеркался август…
Прилетели
На вертолете и велели
Собрать детей.
Ну, как тут быть?
Мужчины враз посуровели,
А жены в слезы — не успели
В соседнем стойбище укрыть
Детей…
Забрали их? — загнали!
Детишки с ревом убегали,
Под материнский вой…
Орлов,
Полярный ас, вгрызаясь в супесь,
Обвис кожанкою, насупясь,
И буркнул сумрачно: «Отлов!..».
Отлов детей?!
Перед глазами:
Порой касланья они сами,
В неутомимости своей,
Хоть и грозит отец: «Не надо!» —
Сгоняют кротких пешек в стадо.
Но то оленей…
А детей!
Они в углы, скуля, вжимались —
Дички,
никак не прививались:
Чужие стены так тесны,
Когда за ними — погляди-ка! —
Жарки, сердечник, земляника
Ветвятся в азбуке весны,
Горит седмичник…
В жаркой пене,
Стекают грузные олени
долину, потому и сны,
Лепясь по всхолмиям тяжелым,
По мхам, зеленым и багровым,
Смятением напоены.
На чутких, на мохнатых лапах
Навстречу им — олений запах…
Но, всё обильней пот с лица,
Для школяров неукрощенных —
Понятней прописей мудреных,
Предметней скоропись песца…
И — прошумел слушок по школе,
Когда, не пасынки у воли,
Они — в бега,
тундровики!
С завидным рвением, да что там…
Их возвратили — вертолетом,
Беря — «Не баловать…» — в тычки.
И, прокураторски-знакомо
Долбя навязшее:
«Не дома!» —
Но, полагая, что з д е с ь — дом,
В режим, как водится, вогнали,
Сильней нажали
и — сломали…
Но — не кровоточит излом,
И, ламентации напрасны,
В окольной памяти погасли,
Порой протаивая в снах,
И чум, и даль за ним, как будто
Их, отбирая тундру, смутно
Из жизни вылущили…
Страх?
Привычка ли?
И, не согреты,
Померкли отчие заветы:
Твоих детей, отец, пока
Грядущему — не научили,
Зато надежно отлучили
От памяти и языка.
За косяками, в слитном шуме,
Шли весны…
Только в отчем чуме
Напрасно ждали их — они
Пропали в мире, обуянном
Брожением страстей,
Иванам,
Родства не помнящим, — сродни…
К чему, суча оленьи жилы,
Мать бисером кисы расшила
К дочерней свадьбе? — Будто ночь
Вдруг запеклась в душе — сутула,
Молва к ней в полог прошмыгнула,
Пересыпая слухи: дочь,
От прописей шитья и кройки, —
Нырнула в кипень новостройки,
Внезапный норов показав,
И, тундровичка по бумагам,
Парик купила,
по общагам
Больную нежность расплескав… —
От Евояхи до Бурея,
В снегу и гнусе, стервенея
От постных блюд,
вахтовый люд,
В плену у вожделений вечных, —
Охоч до обольщений млечных,
На купленные ласки — лют…
И до-олго оседали слухи,
Когда в раскисшей развалюхе
Возник он, сам себе не рад, —
Острей размашистые скулы… —
Брат, вынырнувший из загула,
Пустой, обшмыганный,
но — брат.
Он, зазван братьями по классу,
Подался зимником — на трассу,
Чтоб куш сорвать и, наконец,
Вернуться — при деньгах и силе,
В родную тундру, крепко взмылив
Свою удачу, как отец —
Быка!
Но звал — не прикоснуться,
А вжиться, — мир стальных конструкций,
Стальных людей…
Без лишних слов,
Глухими нравами известный,
Вогнал его в режим железный
И — выплюнул, перемолов.
И — ни письма, ни телеграммы,
Глаза осели в боль — две ямы…
Залит щетиною до глаз,
Под изможденным взглядом тундры,
Он,
пленник пьяной амплитуды,
В недоумении увяз:
Ни к ремеслу ни прилепиться,
Ни в злом загуле ни забыться…
Под вдохновенное:
«Алкаш!»,
Он брел поселком, унижая,
Отнюдь не одухотворяя,
Согбенный северный пейзаж,
Слепая, дряблая походка…
И не слаба ведь, знаю, водка,
Да не рассасывает мрак
В его душе…
Не в размышленья —
В смирение и отупенье
Вдавил его
КРОМЕШНЫЙ ТРАК.
Кому в раскисшей развалюхе
Он поверяет боль? —
не шлюхе,
Больной надеждою дыша, —
Сестре по муке…
В сумрак вбита,
Как ягель, верою забыта,
Не распрямляется душа.
Понурые, одни из тысяч
Немногих, кротких,
тускло тычась,
В перипетиях бытия
Не замечаемые мною,
Они исчезли, брат с сестрою,
В сумятице…
Покуда я,
Прям и неудержимо молод,
Одушевляя гнус и холод,
Влекомый целью, что близка,
В натужном вое вездехода —
Едва ль не вещий глас народа,
Баян индустрии, искал,
Покуда,
данник звонкой темы,
Врастая в дерзкие проблемы,
Я забывал себя, пока —
Выламываясь из проектов,
Треща от тонно-километров,
Как свая, вглубь росла строка,
Среди огня, металла, — тихи,
Вне и сенсаций, и шумихи,
По горевой земле своей
Они прошелестели, двое,
Ошеломленные, — изгои,
А не хозяева на ней.
…Мотаюсь, репортер, по трассам,
По беглым очеркам размазан…
Но, памяти обречена,
Не отпуская мысль,
так сухо,
Так горько — заскорузла мука,
Господень гнев,
наречена
Стать, наконец, твоей, коль души
И судьбы наши — всё потушат…
Куда
завел безумный путь,
Коль путь их — крестный путь изгнаний,
И — с чашею чужих страданий
У самых уст?
Не оттолкнуть…
Не заслониться от угрозы
Надсадной прозою промозглой
И, славословия творя,
Нельзя сопрячь весь мир — любовью,
Захлебываясь темной болью
Из косной чаши бытия.
Мир сократился, обезумев,
До их становия, — в раздумьях,
Сквозь мрак процеживая рань,
Ведь будущее смотрит мутно,
И нищей нотою Вануйто
Больна прогорклая гортань.
Все безутешней — чем ответим? —
Бессильный плач его по детям…
И, в передрягах ножевых,
Насупленный,
пока не поздно,
Успокоеньем не опознан,
Вставай… спасай детей своих! —
Другие не спасут…
Срываясь,
В кровь — о реальность разбиваясь,
Мотая нервы на кулак,
Спасай — обугленные скулы… —
Покуда их не затянуло,
Ломая,
под КРОМЕШНЫЙ ТРАК!
_1984_