494 Шамсутдинов Избранное Т. 1
Николай Меркамалович Шамсутдинов
НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ
ИЗБРАННОЕ. Т. 1
ЛУННАЯ ВАЖЕНКА
ПОКОРИТЕЛЬ
_Песец_нада._Рыбка_нада._Хорошо_будем_
_платить._Спирт_есть._Водка_есть._Надо_
_песец._Шкурка_два-три…_
Альфред Гольд. «Полярные встречи»
Взревел мотор…
Ознобно лязгнув траки,
Застыли за стеною… Визг собаки
В сознанье впился…
Подминая шум,
Лицо задернув беглою улыбкой,
Целенаправлен: «Есть песец? Есть рыбка?» —
Он — входит в чум.
Он,
вскормленник прогресса, покоритель,
Точнее — тривиальный потребитель,
По жизни, как по кроткой тундре, — прет,
Здоровьем пышет, оптимизмом дышит,
В одном не сомневаясь:
«Тундра спишет…»,
А коли так, — нахрапистей берет…
Дорогою, в ложке заметив лося,
Рванувши рычаги, с азартной злостью
Он бросил вездеход за лосем — вслед,
Хоть знал, кромсая ягельник и травы,
Что гусеничный страшный след потравы
Залижет тундра — через тридцать лет.
Он бровью не повел, втянув под траки
Комочек всполошенной куропатки,
Ее — пушком над тундрой размело.
…Он входит в чум: «Давай песец и рыбка…» —
Бессильна заскорузлая улыбка
Скрыть алчное, вспотевшее мурло.
Но, сединою прорастая в вечер,
Хозяин поднимается навстречу,
Как будто тундру заслонив собой,
Весь — в пляшущих, багряных бликах, смуглый,
Готовит чай,
помешивая угли, —
Согбенная, в спине мигает боль.
Старик мой таганок с огня снимает,
По кружкам чай неспешно разливает,
Обдумывая вечное, свое…
И в каждом жесте проступает мудро
Достоинство,
воспитанное тундрой,
Эпическим величием ее.
Всё, чем богата строгая природа,
Здесь воплотилось генотипом рода
Охотников, табунщиков…
Они,
Сознанием объемля мирозданье
Как вечное пространство для касланья,
До моря — пронесли огни свои.
Всё сдюжили, умея притерпеться
К морозам и нужде,
не тратя сердце
На злобу и корысть…
В снегах седых,
Учились не смиренью, а — терпенью,
И прочно уложились в поколеньях
Их убежденья и заветы их.
Став частью величавого пространства,
Старик вобрал его в себя,
пристрастно
От шкурников храня, в конце концов….
И он глядит с презрением и болью,
Как пляшет перед ним, в поту, чужое,
Ограбленное жадностью лицо.
Глядит…
Понять ли прохиндея хочет? —
Хотя все чаще, чаще сердце ропщет,
Ведь с каждою потравою спеклось…
И алчное:
«Давай песец и рыбка!..» —
Размывшее фальшивую улыбку,
Молчаньем в старике отозвалось…
И данник мелкотравчатой страстишки
Запнулся вдруг и понял, что он — лишний
В великой тундре, где комар поет,
Где землю — берегут, каслают, строят,
И он, ничтожней комара,
не стоит
Внимания и чуткости ее…
_1984_
Николай Меркамалович Шамсутдинов
НИКОЛАЙ ШАМСУТДИНОВ
ИЗБРАННОЕ. Т. 1
ЛУННАЯ ВАЖЕНКА
ПОКОРИТЕЛЬ
_Песец_нада._Рыбка_нада._Хорошо_будем_
_платить._Спирт_есть._Водка_есть._Надо_
_песец._Шкурка_два-три…_
Альфред Гольд. «Полярные встречи»
Взревел мотор…
Ознобно лязгнув траки,
Застыли за стеною… Визг собаки
В сознанье впился…
Подминая шум,
Лицо задернув беглою улыбкой,
Целенаправлен: «Есть песец? Есть рыбка?» —
Он — входит в чум.
Он,
вскормленник прогресса, покоритель,
Точнее — тривиальный потребитель,
По жизни, как по кроткой тундре, — прет,
Здоровьем пышет, оптимизмом дышит,
В одном не сомневаясь:
«Тундра спишет…»,
А коли так, — нахрапистей берет…
Дорогою, в ложке заметив лося,
Рванувши рычаги, с азартной злостью
Он бросил вездеход за лосем — вслед,
Хоть знал, кромсая ягельник и травы,
Что гусеничный страшный след потравы
Залижет тундра — через тридцать лет.
Он бровью не повел, втянув под траки
Комочек всполошенной куропатки,
Ее — пушком над тундрой размело.
…Он входит в чум: «Давай песец и рыбка…» —
Бессильна заскорузлая улыбка
Скрыть алчное, вспотевшее мурло.
Но, сединою прорастая в вечер,
Хозяин поднимается навстречу,
Как будто тундру заслонив собой,
Весь — в пляшущих, багряных бликах, смуглый,
Готовит чай,
помешивая угли, —
Согбенная, в спине мигает боль.
Старик мой таганок с огня снимает,
По кружкам чай неспешно разливает,
Обдумывая вечное, свое…
И в каждом жесте проступает мудро
Достоинство,
воспитанное тундрой,
Эпическим величием ее.
Всё, чем богата строгая природа,
Здесь воплотилось генотипом рода
Охотников, табунщиков…
Они,
Сознанием объемля мирозданье
Как вечное пространство для касланья,
До моря — пронесли огни свои.
Всё сдюжили, умея притерпеться
К морозам и нужде,
не тратя сердце
На злобу и корысть…
В снегах седых,
Учились не смиренью, а — терпенью,
И прочно уложились в поколеньях
Их убежденья и заветы их.
Став частью величавого пространства,
Старик вобрал его в себя,
пристрастно
От шкурников храня, в конце концов….
И он глядит с презрением и болью,
Как пляшет перед ним, в поту, чужое,
Ограбленное жадностью лицо.
Глядит…
Понять ли прохиндея хочет? —
Хотя все чаще, чаще сердце ропщет,
Ведь с каждою потравою спеклось…
И алчное:
«Давай песец и рыбка!..» —
Размывшее фальшивую улыбку,
Молчаньем в старике отозвалось…
И данник мелкотравчатой страстишки
Запнулся вдруг и понял, что он — лишний
В великой тундре, где комар поет,
Где землю — берегут, каслают, строят,
И он, ничтожней комара,
не стоит
Внимания и чуткости ее…
_1984_