437 Заворотчева По сибирскому времени
Любовь Георгиевна Заворотчева
ЛЮБОВЬ ЗАВОРОТЧЕВА
ПО СИБИРСКОМУ ТРАКТУ
ВЫПЕСТЫШИ
Аэропорт был накрепко закрыт, и на ближайшее время не предвиделось никаких вылетов — нелетная погода. Ждали.
… — И медведей же там, одному в тайгу нечего и соваться, — донеслось из угла вагончика, приспособленного под зал ожидания.
— Тебя як послушаешь, муравейник на спине заворошится, сбавь трошки, Мыкола. Ну виткиля тут мидвидяки? Туточки ж болота да деревья-хиляки. Разве ж це тайга? — хохотнул сидевший рядом мужчина. — Ну брешешь, ну брешешь. Еще про слонов под Киевом подбрось.
— Про слонов не могу, а вот медведи тут озоруют, зимой возле буровой медведь рабочего порвал, — не сдавался дядечка, сидевший в углу.
— Опять брешешь! Дрыхнуть они зимой! — торжествующе воскликнул украинец. Ища поддержки, оглянулся, будто приглашал всех остальных поддержать его.
— А его, может, техника подняла, может, рядом с его берлогой дорогу начали прокладывать! — упрямо настаивал на своем дядечка.
Спор постепенно утих, разговор перешел в новое русло, про установку комплексной подготовки газа начали говорить, ругать снабженцев, дорожников. Потом, устав от разговоров, ходили справляться насчет погоды. Дядечка угощался салом с Украины, а украинец — пирожками с брусникой из дядечкиного рюкзака.
Я все не могла оторвать дум от их спора про медведей, мне даже стало казаться, что не медведь это был возле буровой, а напала на рабочего медведица. И не случайно она вышла на него, и не дорога тут виновата, наткнувшаяся на ее берлогу, а что-то другое.
Нет, не забыла я о той, прошлогодней встрече, и этот недавний спор встревожил, вернул меня к тому осеннему дню.
… — Прошу! Вертолет копытами землю роет! Пора! — пригласил нас тогда вертолетчик. Погода была преотличная. Я впервые летела на Вынгапур. Хотелось вперед строителей, эксплуатационников попасть на это газовое месторождение, чтобы потом, спустя время, увидев мощные установки по подготовке газа, еще раз удивленно ахнуть и изумиться сжатыми сроками строительства.
Прямо в вертолете меня начал просвещать главный инженер стройки. Он говорил о трудностях, о зимнике, который облегчит доставку грузов, ругал затянувшуюся осень, нелестно отзывался о дорожных строителях, которые вместо свай под будущие мосты баклуши бьют. Все это было его трудными буднями, его заботами. Но это была не первая его стройка, его я знала давно, знала, что из любого трудного положения у него всегда найдется выход. Сам говорил: только у паникеров бывают безвыходные положения. Деловой человек. Так о себе и говорил: я не лирик — я хозяйственник. «Пробьется, выкрутится», — думалось мне. Потом самой стыдно стало — чего это, в самом деле, человек от чистого сердца жалуется. А кому пожалуется исковерканная колеями-шрамами прошлогоднего зимника земля под вертолетом? Словно с вертолетной лопасти сорвался этот вопрос.
И вдруг среди безмолвия, испещренного колеями, я увидела, нет, в первый момент неосознанно почувствовала какое-то движение. Вплотную прильнув к иллюминатору, готова была выскочить наружу, чтобы повнимательнее разглядеть то, что было внизу.
Мы летели почти над самыми верхушками деревьев — главному инженеру нужно было рассмотреть участки отсыпанного дорожного полотна. В редколесье по ранжиру топали медведи. Семья. Мамаша с двумя медвежатами-выпестышами. На следующий год пестование закончится, это будут взрослые звери, подготовленные матерью к самостоятельной жизни. Они пока бездумно брели за ней, дети как дети. Медведица шла степенно, мотая из стороны в сторону большой башкой. Медвежата косолапили след в след. Жужжание вертолета не тревожило их. Все шли медленно, словно одолеваемые дремотой. Впереди длинная зима, крепкий сон. Медведице, видно, надоело бесконечное болтание по тайге. Она бы не прочь завалиться в берлогу, да эти обжоры все требуют и требуют еды, им и зимой расти, надо жирком запастись.
Вертолетчик что-то весело крикнул нам из своей кабины, и вертолет еще чуть снизился. Медведице не было до него дела. Вертолет пошел над лесом кругами. Медвежат что-то развеселило. Сначала нехотя, а потом все азартней начали они теребить друг друга, обхватив лапами, катались по мху. Потом, спохватившись, скачками догоняли мать и снова начинали озорничать.
Нам бы отправиться дальше, но вертолет опять пошел вкруговую. Сидевший напротив нас мужчина возбужденно заерзал на сидении, глаза его горели азартным огоньком охотника-преследователя. Ударив с досадой себя по коленке, он подскочил к главному инженеру:
— Вот холера, — кричал он, прорываясь сквозь шум вертолета, — ружья нет! — Вернулся на свое место и впился взглядом в медведей. Мне даже показалось, что он вот-вот выстрелит туда, вниз, двумя горячими жаканами. Стало страшно и неуютно. Однажды мне довелось видеть загон песцов на Ямале, с тех пор всякий ружейный выстрел кажется нацеленным мне прямо в сердце.
Медведица вдруг остановилась, будто наткнулась на что-то. Встала на задние лапы и начала воздух молотить передними. Как отбивается. Словно шмель ей на нос сел. А потом давай поочередно свои уши тереть. Трет-трет. Видимо, раздражал ее густой рокот вертолета. Медвежата держались в сторонке, сперва смотрели на магь. Подняли свои мордашки и уставились на вертолет. Что, мол, за диковина тут появилась?
Вот и обратили на себя внимание. А так ли уж нам это было надо? Отгремят тут вездеходы, отойдут горячие денечки, начнет действовать рукотворное русло мощного газопровода, а выпестыши? Будут ли так же уверенно ходить по своим таежным магистралям выпестыши?
…Часто вспоминала об этой нечаянной встрече. Все, какие существуют, медведи ассоциировались у меня с этой семейкой, ведь больше никогда вот так, на воле, не доводилось видеть этих таежников.
В вагончике было жарко и душно. И к полудню аэропорт не открыли. Небо быстро начало сереть. Даже если раздвинутся тучи, ни один вертолет не покинет базу — осень в Приобье не только капризная, но и с ранними густыми потемками, когда в четыре дня уже вспыхивают за окнами домов лампочки.
…Ну почему к буровой могла выйти именно МОЯ медведица? Вынгапур, действительно, «знаменит» медведями. Во всяком случае, так было раньше. Но уверенность крепла: все же это была медведица. И вдруг меня будто обожгло: явственно увидела медвежью шкуру над каким-то креслом. Где это было, как ни старалась, вспомнить не могла. Только пробился чей-то бесцветный голос:
— Маленькая, так, для экзотики. С выпестыша. Медведица, говорят, сорвалась. Но их там, говорят, до черта. Обещали привезти побольше.
Любовь Георгиевна Заворотчева
ЛЮБОВЬ ЗАВОРОТЧЕВА
ПО СИБИРСКОМУ ТРАКТУ
ВЫПЕСТЫШИ
Аэропорт был накрепко закрыт, и на ближайшее время не предвиделось никаких вылетов — нелетная погода. Ждали.
… — И медведей же там, одному в тайгу нечего и соваться, — донеслось из угла вагончика, приспособленного под зал ожидания.
— Тебя як послушаешь, муравейник на спине заворошится, сбавь трошки, Мыкола. Ну виткиля тут мидвидяки? Туточки ж болота да деревья-хиляки. Разве ж це тайга? — хохотнул сидевший рядом мужчина. — Ну брешешь, ну брешешь. Еще про слонов под Киевом подбрось.
— Про слонов не могу, а вот медведи тут озоруют, зимой возле буровой медведь рабочего порвал, — не сдавался дядечка, сидевший в углу.
— Опять брешешь! Дрыхнуть они зимой! — торжествующе воскликнул украинец. Ища поддержки, оглянулся, будто приглашал всех остальных поддержать его.
— А его, может, техника подняла, может, рядом с его берлогой дорогу начали прокладывать! — упрямо настаивал на своем дядечка.
Спор постепенно утих, разговор перешел в новое русло, про установку комплексной подготовки газа начали говорить, ругать снабженцев, дорожников. Потом, устав от разговоров, ходили справляться насчет погоды. Дядечка угощался салом с Украины, а украинец — пирожками с брусникой из дядечкиного рюкзака.
Я все не могла оторвать дум от их спора про медведей, мне даже стало казаться, что не медведь это был возле буровой, а напала на рабочего медведица. И не случайно она вышла на него, и не дорога тут виновата, наткнувшаяся на ее берлогу, а что-то другое.
Нет, не забыла я о той, прошлогодней встрече, и этот недавний спор встревожил, вернул меня к тому осеннему дню.
… — Прошу! Вертолет копытами землю роет! Пора! — пригласил нас тогда вертолетчик. Погода была преотличная. Я впервые летела на Вынгапур. Хотелось вперед строителей, эксплуатационников попасть на это газовое месторождение, чтобы потом, спустя время, увидев мощные установки по подготовке газа, еще раз удивленно ахнуть и изумиться сжатыми сроками строительства.
Прямо в вертолете меня начал просвещать главный инженер стройки. Он говорил о трудностях, о зимнике, который облегчит доставку грузов, ругал затянувшуюся осень, нелестно отзывался о дорожных строителях, которые вместо свай под будущие мосты баклуши бьют. Все это было его трудными буднями, его заботами. Но это была не первая его стройка, его я знала давно, знала, что из любого трудного положения у него всегда найдется выход. Сам говорил: только у паникеров бывают безвыходные положения. Деловой человек. Так о себе и говорил: я не лирик — я хозяйственник. «Пробьется, выкрутится», — думалось мне. Потом самой стыдно стало — чего это, в самом деле, человек от чистого сердца жалуется. А кому пожалуется исковерканная колеями-шрамами прошлогоднего зимника земля под вертолетом? Словно с вертолетной лопасти сорвался этот вопрос.
И вдруг среди безмолвия, испещренного колеями, я увидела, нет, в первый момент неосознанно почувствовала какое-то движение. Вплотную прильнув к иллюминатору, готова была выскочить наружу, чтобы повнимательнее разглядеть то, что было внизу.
Мы летели почти над самыми верхушками деревьев — главному инженеру нужно было рассмотреть участки отсыпанного дорожного полотна. В редколесье по ранжиру топали медведи. Семья. Мамаша с двумя медвежатами-выпестышами. На следующий год пестование закончится, это будут взрослые звери, подготовленные матерью к самостоятельной жизни. Они пока бездумно брели за ней, дети как дети. Медведица шла степенно, мотая из стороны в сторону большой башкой. Медвежата косолапили след в след. Жужжание вертолета не тревожило их. Все шли медленно, словно одолеваемые дремотой. Впереди длинная зима, крепкий сон. Медведице, видно, надоело бесконечное болтание по тайге. Она бы не прочь завалиться в берлогу, да эти обжоры все требуют и требуют еды, им и зимой расти, надо жирком запастись.
Вертолетчик что-то весело крикнул нам из своей кабины, и вертолет еще чуть снизился. Медведице не было до него дела. Вертолет пошел над лесом кругами. Медвежат что-то развеселило. Сначала нехотя, а потом все азартней начали они теребить друг друга, обхватив лапами, катались по мху. Потом, спохватившись, скачками догоняли мать и снова начинали озорничать.
Нам бы отправиться дальше, но вертолет опять пошел вкруговую. Сидевший напротив нас мужчина возбужденно заерзал на сидении, глаза его горели азартным огоньком охотника-преследователя. Ударив с досадой себя по коленке, он подскочил к главному инженеру:
— Вот холера, — кричал он, прорываясь сквозь шум вертолета, — ружья нет! — Вернулся на свое место и впился взглядом в медведей. Мне даже показалось, что он вот-вот выстрелит туда, вниз, двумя горячими жаканами. Стало страшно и неуютно. Однажды мне довелось видеть загон песцов на Ямале, с тех пор всякий ружейный выстрел кажется нацеленным мне прямо в сердце.
Медведица вдруг остановилась, будто наткнулась на что-то. Встала на задние лапы и начала воздух молотить передними. Как отбивается. Словно шмель ей на нос сел. А потом давай поочередно свои уши тереть. Трет-трет. Видимо, раздражал ее густой рокот вертолета. Медвежата держались в сторонке, сперва смотрели на магь. Подняли свои мордашки и уставились на вертолет. Что, мол, за диковина тут появилась?
Вот и обратили на себя внимание. А так ли уж нам это было надо? Отгремят тут вездеходы, отойдут горячие денечки, начнет действовать рукотворное русло мощного газопровода, а выпестыши? Будут ли так же уверенно ходить по своим таежным магистралям выпестыши?
…Часто вспоминала об этой нечаянной встрече. Все, какие существуют, медведи ассоциировались у меня с этой семейкой, ведь больше никогда вот так, на воле, не доводилось видеть этих таежников.
В вагончике было жарко и душно. И к полудню аэропорт не открыли. Небо быстро начало сереть. Даже если раздвинутся тучи, ни один вертолет не покинет базу — осень в Приобье не только капризная, но и с ранними густыми потемками, когда в четыре дня уже вспыхивают за окнами домов лампочки.
…Ну почему к буровой могла выйти именно МОЯ медведица? Вынгапур, действительно, «знаменит» медведями. Во всяком случае, так было раньше. Но уверенность крепла: все же это была медведица. И вдруг меня будто обожгло: явственно увидела медвежью шкуру над каким-то креслом. Где это было, как ни старалась, вспомнить не могла. Только пробился чей-то бесцветный голос:
— Маленькая, так, для экзотики. С выпестыша. Медведица, говорят, сорвалась. Но их там, говорят, до черта. Обещали привезти побольше.