Пастуший стан
С. Б. Шумский
ЧЕГО НАРОД ХОЧЕТ?
Общественная мысль всколыхнула перестройку на самой, может быть, неожиданной и крутой волне – критической. Вспомним, в начале нас сверху увещевали: противников у перестройки, мол, не будет, она нужна всем. Сейчас разрушительный вал готов (и это усиленно предрекают «прорабы» перестройки) снести и разметать все наши устои и прежде всего – нравственные идеалы. Да, собственно, чего там разрушать, достаточно осмеять и оплевать идеалы общества – и общество развалится. В истории не раз подобное бывало. Попытки повторения налицо.
Все круче и жестче волны... И злые ветры набирают вихревую силу, неся хаос бытия, смятение умов.
Неужели за наши идеалы мы семьдесят с лишним лет бились зря? Они бесполезны, они социально несостоятельны? Внутренний голос протестует, кричит: «Нет, давайте разберемся!» А рассудок терзают сомнения, ибо непомерно много в этой битве за светлое завтра было лжи и жестокости. Кровью народа пропитаны наши благие помыслы в будущее. Поэтому-то даже сами идеалы многих пугают, к ним недоверие, подозрение. А если это так, что же нам тогда проповедовать, к каким «вершинам» звать?
Как-то пригласили в числе других руководителей творческих союзов в дом политического просвещения поделиться с идеологами области своими мыслями «о проблемах и болевых точках литературного процесса».
Пришел. Пришел, конечно, с критическим предубеждением: ну, а как тут, на чем и на ком держится политический дух, куда зовут?
Ушел в еще большем смятении и унынии. Как же так получается: за четыре года здесь, в руководящих партийных сферах, откуда мы впервые услышали слово перестройка, перестройкой и не пахнет? Некая символика ее витала, а исполняется все тот же партийно-бюрократический обряд «донесения до сознания». И все по старым декорациям.
В центре зала, за персональным столом, отражая весь свет от больших окон, сидел он. Кто он – думается, совсем не обязательно называть фамилии, так как давно очерчен и обрамлен в нашем представлении собирательный образ. Партаппаратчиками таких называют с давних сталинских времен. Но их и в нашу переломную пору, если присмотримся, еще немало по всем партийным вертикалям и горизонталям. В народе он их говорят: «Не руководит, а подруковаживает». Понимать надо: управляет процессом, не неся никакой ответственности за результаты. За многие годы на посту у него, говоря «железным» слогом, сложились типические черты в типических обстоятельствах. Потому что он сам их, обстоятельства, творил в брежневско-сусловский период, когда все было ясно «от» и «до» за горизонтом, у «спящих вершин». Теперь в его глазах застыл тусклый отсвет недоумения и растерянности, хотя внешне он все тот же и в том же сером костюме, да и роль у него прежняя: за ним – запевное слово и «веское» резюме, перед ним микрофон на подставке. Другие, то есть все остальные, пользовались микрофонами на длиннющих шнурках и каждый путался в них, прежде чем «заглатывать» этот черный набалдашник. И работали они почему-то хуже, не слова через них вылетали, а рык. И заметно было, что друг друга тут не слушали и не собирались понимать. Так, разговор в никуда. Хотя, думается, чего проще: собрались 50-60 единомышленников, сели в круг без всяких декораций и субординаций и говори по душам. Говорить-то есть о чем идеологам сегодня.
Не так давно довелось побывать в Сорокинском районе на деревенских посиделках. Память при этом выдала, как моментальный снимок – посиделки военных лет, в родной таежной деревне в Красноярском крае: просторная натопленная изба, пылающий смольем, принесенным в складчину, камин. Кто-то из женщин (а там они да мы, подростки, в основном) за кроснами ткет холст, кто-то за прялкой, другие вяжут, вышивают, подшивают, латают, поют или пляшут под балалайку либо под гармонь, вчитываются у камина в письма с фронта, в последние газетные сводки Совинформбюро. И непременно домостроевский старческий взгляд с печи – как суд совести, как молчаливый страж с высоты жизненного опыта и мудрости, чтоб, не приведи господи, не было среди молодых ни фальши, ни сраму в действиях и суждениях. До сих пор трудно постижимо и поразительно: изнуренные недоеданием, трудом в поле, на колхозной ферме и на подворье люди несли в себе заряд огромной душевной силы и работой, прежде всего работой духа, крепили спасение Родины от лютого врага. С надеждой и верой люди смотрели вперед, а без веры, понятно, не было бы и Победы.
Теперешние посиделки проходили в плохо натопленном, с обшарпанными стенами клубе. На сцене, откуда принято слышать высокие слова, подростки «забивали козла», в углу мутно светился и неразборчиво бубнил телевизор – никто его не смотрел и не слушал. На лавках сидело десятка полтора – в основном пожилые люди. Но и здесь, на этих неуютных посиделках, шел разговор о том, как лучше выразить себя в деле, вернее, о человеческом предназначении, а именно: лучше или хуже стал человек сам по себе?
Жизнь на селе сегодня, не то что в войну, налажена, и по обеспеченности продуктами питания здесь, наверняка, лучше, чем в городе. Условия работы тоже неплохие – мощная техника на полях, машины, в новом свинарнике оборудованы запаривание кормов, раздача, вентиляция, но молодежь все равно не держится, бежит без оглядки. Женщины-свинарки запиваются, мужики порой за ними не угонятся – как тут перестраиваться, если у людей внутреннего ладу не стало, «изверились». Что же случилось в нашей жизни с человеком?
И одна из женщин в наступившей тишине как бы подытожила разговор:
– А кому перестраиваться? В деревне остаются старики, дураки да алкоголики.
Вот такое грустное признание.
И за этим признанием вся трагичность нашего нравственного падения: многие десятилетия мы строили «самое справедливое' общество, а заодно и светлое будущее человечества по законам социальной демагогии и общественного лицемерия. Перестройка, славу богу, сломала их, раскрыла клапаны и шлюзы, говорить можно что угодно, а не только то, что кому-то надо, вплоть до лжи во благо. А делать? Ведь только единство слова и дела ведет к закону совести: сказано – сделано. Или как в народном опыте любое начинание находило идеальное воплощение: веру к делу применяй, а дело – к вере. У нас, увы, на сегодня ни дела, ни веры в него, потому что никто ни во что не верит, потому что, как выясняется, жили за дурной головой – то сталинской, то хрущевской, то брежневской. Потому что...
Но давайте вернемся к домполитпросветовским посиделкам.
Итак, партаппаратчики, пусть даже с их неукротимой убежденностью и принципиальностью, или состояние духа народа, конкретные ситуации определяют сегодняшний идеологический тонус? Кем-чем обосновывать необходимость внедрять высокие истины, укреплять пошатнувшиеся идеалы?
До перестройки этот вопрос звучал бы несколько предосудительно, потому что в высокой одухотворенности нашего общества никто не сомневался, а до несознательной массы трудящихся «доносили» руководящие указания. Тогда было все предельно четко: «Претворяя в жизнь решения... работник идеологического фронта должен...» – сегодня этого, пожалуй, никто не скажет, время требует других слов. Не скажет еще и потому, что попросту не знает, что он должен.
В самом деле, что пропагандировать и как? Повторять цитаты из Маркса и Ленина? Повторяли усердно, в неизменности курса клялись, но жизнь, видим, не улучшилась, социализма может и больше, зато мыла меньше.
Как подступиться к изверившейся душе народа, с какой стороны, – вот главный вопрос! Если найдем ходы-выходы, мы как государственное устройство, основанное на действительно великих идеалах человечества, спасены. Не найдем...
По тенденциям, какие нынче усиленно и не без помощи идеологов, внедряются в массовую культуру, можно подумать, что путь этот к душе народа как будто и найден, однако он, увы, также, как и прежний, обманчив, порочен и опасен. Если раньше по теории и практике Троцкого, а потом по велению Сталина массы просвещали и загоняли в земной рай кнутом, то теперь решили – пряником. Какими соблазнами, какими духовными яствами – своими и заморскими – только не потчуют нас – просто голова кругом от изобилия и пикантности!
На посиделках, к примеру, после коротких, в духе времени, установочных речей, весь идеологический пыл ушел на то, чтобы как можно быстрее добыть современную видеоаппаратуру для северных точек и особенно сельских районов – она-де поможет удержать молодежь на селе. Ну, и взять таким образом под контроль частный порнобизнес, от которого юношество просто задыхается в холостом экстазе.
Значит, есть потребность – надо ее удовлетворять!
В устах некоторых идеологов, в том числе и самого высокого областного масштаба, звучало даже как веление перестройки: если хочет народ Розенбаума – надо дать Розенбаума.
Что ж, Розенбаум так Розенбаум, не он опасен в конце концов, а опасны и губительны торгашеский дух и рвачество, которым охвачены ныне так называемые мастера культуры, дилетанты и мошенники от культуры.
В области второй год действует кооператив «Живое слово» (создан по согласованию «с соответствующими областными органами». Вот и гадай, кто это? – С. Ш.), который занят только тем, что перепродает устное писательское выступление по спекулятивным ценам – кто больше даст, или от кого можно больше вырвать любым путем. И дают, и вырывают.
Р. Казакова за часовые выступления в СПТУ-5 и АРМ-26 г. Тюмени – по 400 рэ, а всего – 4100; брат А. Вайнер за рядовые выступления – 3300 рэ; Ю. Черниченко, народный депутат СССР, за два дня арлекинствования и подсовывания народу «уток», вроде той, что у нас выпускается больше тракторов (см. статью В. Кожинова), чем в Америке, – 2000 рэ.
И, кстати, Розенбаум за один концерт в северных городах брал до 8 тысяч.
Это, так сказать, личности популярные, а что рядовые «огребальщики» чудят – разве опишешь!
На наших глазах вал потребительства духовных ценностей сомнительного качества накручивается с бешеной скоростью. Мы и так-то народ долго держали в рабской зависимости от потребностей, даже закон удобный и бездонный выдумали – удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных «потребностей советских людей». И довели страну до желанной цели, можно сказать, сытным нашим столом, удовлетворили тем же сахаром и мылом.
А потребительство, безоглядное, остервенелое, приобретает тем не менее масштабы катастрофические. Как будто некий Властитель Зла изнывает в ненасытном зуде: не удалось уничтожить и ограбить народ физически и экономически (почти удалось), задушу, закормлю духовными суррогатами, не дам возродиться, раскрыться тысячелетней самобытности. И напускает бесов – развратителей поглумиться над самыми святыми чувствами народа
– Родиной, ее Пророками и Гениями (до Пушкина добрались терцы), Национальной гордостью, Патриотизмом.
И не то страшно, что у нас через край пичкают юных и непорочных рок-поп-шоу-эрзацами с сексуальной начинкой, а то, что эти юные, начиная с первого класса, отлучены от классических да и современных ценностей искусства: в девяноста процентах школ Тюменской области не ведется преподавание музыкальной грамоты и начальных навыков рисования, не говоря уже о приобщении к поэтическому, литературному творчеству. Таких, разумеется, легче оболванить бешеной ритмикой из трех звуков, броской мазней, смелым (вроде огоньковского) словесным блудом, на таком уровне духовного развития куда проще подвергнуть молодежь всеобщей манкуртизации.
И не есть ли это в данном случае духовный террор, или (смягчу формулировку) отголоски тех изощренных идеологических экспериментов, начатых Львом Бронштейном-Троцким, когда тотальный процесс умственной унификации народа был принят за главную цель, а о результатах и последствиях никто не заботился.
Кто знает, кто может дать гарантию, что в будущем наше время не назовут периодом духовного растления? Ведь поколения молодежи брошены в поток потребительства, на зыбкие волны интеллектуального иждивенства, половых извращении, морального разложения и преступности. А это говорит о том, что пока еще не открыта дорога для самых высших человеческих устремлений к творческим возможностям и их результатам.
«Троцкий, развязавший на всей территории бывшей Российской империи чудовищный террор, какого не знало человечество за свою историю, Троцкий, на совести которого десятки миллионов человеческих жизней, причем самых добрых, самых красивых, лучших людей, совершенно невинных людей, этот Троцкий в последние годы перед смертью, оказывается, разводил кроликов и, говорят, трогательно любил этих животных».
Это один из «камешков» В. Солоухина, замечательного нашего современника, и взял я его на свою ладонь для того, чтобы подтвердить, что и в наши дни чиновники от идеологии и культуры, нанесшие и наносящие ущерб обществу, продолжают с любовью разводить кроликов, а ответственность за их деяния или бездеятельность раскладывается на общие народные издержки. Да, народ, особенно русский, понес огромные жертвы и интеллектуальные потери в результате экспериментов политических авантюристов, но он все равно остался великим народом. И величие его в том, что он никогда не участвовал в этих опытах, чуждых его природе и его нравственным устоям, сдерживал их, как мог, неприятием и долготерпением. А в своем жизнеутверждении он всегда опирался на вековые традиции, на бесценное духовное наследие предшествующих поколений, отточенное, отграненное в точных мудрых словах, за которыми всегда стояло конкретное дело жизни: чистота духовная паче телесной, что телу любо, то душе грубо, что миром положено, тому и быть.
И у нашей партии несомненно есть сегодня здоровые силы, которые, раз и навсегда отбросив кнут и пряник, будут говорить с народом только на языке правды. Хочется в это верить.
1989 г.
С. Б. Шумский
ЧЕГО НАРОД ХОЧЕТ?
Общественная мысль всколыхнула перестройку на самой, может быть, неожиданной и крутой волне – критической. Вспомним, в начале нас сверху увещевали: противников у перестройки, мол, не будет, она нужна всем. Сейчас разрушительный вал готов (и это усиленно предрекают «прорабы» перестройки) снести и разметать все наши устои и прежде всего – нравственные идеалы. Да, собственно, чего там разрушать, достаточно осмеять и оплевать идеалы общества – и общество развалится. В истории не раз подобное бывало. Попытки повторения налицо.
Все круче и жестче волны... И злые ветры набирают вихревую силу, неся хаос бытия, смятение умов.
Неужели за наши идеалы мы семьдесят с лишним лет бились зря? Они бесполезны, они социально несостоятельны? Внутренний голос протестует, кричит: «Нет, давайте разберемся!» А рассудок терзают сомнения, ибо непомерно много в этой битве за светлое завтра было лжи и жестокости. Кровью народа пропитаны наши благие помыслы в будущее. Поэтому-то даже сами идеалы многих пугают, к ним недоверие, подозрение. А если это так, что же нам тогда проповедовать, к каким «вершинам» звать?
Как-то пригласили в числе других руководителей творческих союзов в дом политического просвещения поделиться с идеологами области своими мыслями «о проблемах и болевых точках литературного процесса».
Пришел. Пришел, конечно, с критическим предубеждением: ну, а как тут, на чем и на ком держится политический дух, куда зовут?
Ушел в еще большем смятении и унынии. Как же так получается: за четыре года здесь, в руководящих партийных сферах, откуда мы впервые услышали слово перестройка, перестройкой и не пахнет? Некая символика ее витала, а исполняется все тот же партийно-бюрократический обряд «донесения до сознания». И все по старым декорациям.
В центре зала, за персональным столом, отражая весь свет от больших окон, сидел он. Кто он – думается, совсем не обязательно называть фамилии, так как давно очерчен и обрамлен в нашем представлении собирательный образ. Партаппаратчиками таких называют с давних сталинских времен. Но их и в нашу переломную пору, если присмотримся, еще немало по всем партийным вертикалям и горизонталям. В народе он их говорят: «Не руководит, а подруковаживает». Понимать надо: управляет процессом, не неся никакой ответственности за результаты. За многие годы на посту у него, говоря «железным» слогом, сложились типические черты в типических обстоятельствах. Потому что он сам их, обстоятельства, творил в брежневско-сусловский период, когда все было ясно «от» и «до» за горизонтом, у «спящих вершин». Теперь в его глазах застыл тусклый отсвет недоумения и растерянности, хотя внешне он все тот же и в том же сером костюме, да и роль у него прежняя: за ним – запевное слово и «веское» резюме, перед ним микрофон на подставке. Другие, то есть все остальные, пользовались микрофонами на длиннющих шнурках и каждый путался в них, прежде чем «заглатывать» этот черный набалдашник. И работали они почему-то хуже, не слова через них вылетали, а рык. И заметно было, что друг друга тут не слушали и не собирались понимать. Так, разговор в никуда. Хотя, думается, чего проще: собрались 50-60 единомышленников, сели в круг без всяких декораций и субординаций и говори по душам. Говорить-то есть о чем идеологам сегодня.
Не так давно довелось побывать в Сорокинском районе на деревенских посиделках. Память при этом выдала, как моментальный снимок – посиделки военных лет, в родной таежной деревне в Красноярском крае: просторная натопленная изба, пылающий смольем, принесенным в складчину, камин. Кто-то из женщин (а там они да мы, подростки, в основном) за кроснами ткет холст, кто-то за прялкой, другие вяжут, вышивают, подшивают, латают, поют или пляшут под балалайку либо под гармонь, вчитываются у камина в письма с фронта, в последние газетные сводки Совинформбюро. И непременно домостроевский старческий взгляд с печи – как суд совести, как молчаливый страж с высоты жизненного опыта и мудрости, чтоб, не приведи господи, не было среди молодых ни фальши, ни сраму в действиях и суждениях. До сих пор трудно постижимо и поразительно: изнуренные недоеданием, трудом в поле, на колхозной ферме и на подворье люди несли в себе заряд огромной душевной силы и работой, прежде всего работой духа, крепили спасение Родины от лютого врага. С надеждой и верой люди смотрели вперед, а без веры, понятно, не было бы и Победы.
Теперешние посиделки проходили в плохо натопленном, с обшарпанными стенами клубе. На сцене, откуда принято слышать высокие слова, подростки «забивали козла», в углу мутно светился и неразборчиво бубнил телевизор – никто его не смотрел и не слушал. На лавках сидело десятка полтора – в основном пожилые люди. Но и здесь, на этих неуютных посиделках, шел разговор о том, как лучше выразить себя в деле, вернее, о человеческом предназначении, а именно: лучше или хуже стал человек сам по себе?
Жизнь на селе сегодня, не то что в войну, налажена, и по обеспеченности продуктами питания здесь, наверняка, лучше, чем в городе. Условия работы тоже неплохие – мощная техника на полях, машины, в новом свинарнике оборудованы запаривание кормов, раздача, вентиляция, но молодежь все равно не держится, бежит без оглядки. Женщины-свинарки запиваются, мужики порой за ними не угонятся – как тут перестраиваться, если у людей внутреннего ладу не стало, «изверились». Что же случилось в нашей жизни с человеком?
И одна из женщин в наступившей тишине как бы подытожила разговор:
– А кому перестраиваться? В деревне остаются старики, дураки да алкоголики.
Вот такое грустное признание.
И за этим признанием вся трагичность нашего нравственного падения: многие десятилетия мы строили «самое справедливое' общество, а заодно и светлое будущее человечества по законам социальной демагогии и общественного лицемерия. Перестройка, славу богу, сломала их, раскрыла клапаны и шлюзы, говорить можно что угодно, а не только то, что кому-то надо, вплоть до лжи во благо. А делать? Ведь только единство слова и дела ведет к закону совести: сказано – сделано. Или как в народном опыте любое начинание находило идеальное воплощение: веру к делу применяй, а дело – к вере. У нас, увы, на сегодня ни дела, ни веры в него, потому что никто ни во что не верит, потому что, как выясняется, жили за дурной головой – то сталинской, то хрущевской, то брежневской. Потому что...
Но давайте вернемся к домполитпросветовским посиделкам.
Итак, партаппаратчики, пусть даже с их неукротимой убежденностью и принципиальностью, или состояние духа народа, конкретные ситуации определяют сегодняшний идеологический тонус? Кем-чем обосновывать необходимость внедрять высокие истины, укреплять пошатнувшиеся идеалы?
До перестройки этот вопрос звучал бы несколько предосудительно, потому что в высокой одухотворенности нашего общества никто не сомневался, а до несознательной массы трудящихся «доносили» руководящие указания. Тогда было все предельно четко: «Претворяя в жизнь решения... работник идеологического фронта должен...» – сегодня этого, пожалуй, никто не скажет, время требует других слов. Не скажет еще и потому, что попросту не знает, что он должен.
В самом деле, что пропагандировать и как? Повторять цитаты из Маркса и Ленина? Повторяли усердно, в неизменности курса клялись, но жизнь, видим, не улучшилась, социализма может и больше, зато мыла меньше.
Как подступиться к изверившейся душе народа, с какой стороны, – вот главный вопрос! Если найдем ходы-выходы, мы как государственное устройство, основанное на действительно великих идеалах человечества, спасены. Не найдем...
По тенденциям, какие нынче усиленно и не без помощи идеологов, внедряются в массовую культуру, можно подумать, что путь этот к душе народа как будто и найден, однако он, увы, также, как и прежний, обманчив, порочен и опасен. Если раньше по теории и практике Троцкого, а потом по велению Сталина массы просвещали и загоняли в земной рай кнутом, то теперь решили – пряником. Какими соблазнами, какими духовными яствами – своими и заморскими – только не потчуют нас – просто голова кругом от изобилия и пикантности!
На посиделках, к примеру, после коротких, в духе времени, установочных речей, весь идеологический пыл ушел на то, чтобы как можно быстрее добыть современную видеоаппаратуру для северных точек и особенно сельских районов – она-де поможет удержать молодежь на селе. Ну, и взять таким образом под контроль частный порнобизнес, от которого юношество просто задыхается в холостом экстазе.
Значит, есть потребность – надо ее удовлетворять!
В устах некоторых идеологов, в том числе и самого высокого областного масштаба, звучало даже как веление перестройки: если хочет народ Розенбаума – надо дать Розенбаума.
Что ж, Розенбаум так Розенбаум, не он опасен в конце концов, а опасны и губительны торгашеский дух и рвачество, которым охвачены ныне так называемые мастера культуры, дилетанты и мошенники от культуры.
В области второй год действует кооператив «Живое слово» (создан по согласованию «с соответствующими областными органами». Вот и гадай, кто это? – С. Ш.), который занят только тем, что перепродает устное писательское выступление по спекулятивным ценам – кто больше даст, или от кого можно больше вырвать любым путем. И дают, и вырывают.
Р. Казакова за часовые выступления в СПТУ-5 и АРМ-26 г. Тюмени – по 400 рэ, а всего – 4100; брат А. Вайнер за рядовые выступления – 3300 рэ; Ю. Черниченко, народный депутат СССР, за два дня арлекинствования и подсовывания народу «уток», вроде той, что у нас выпускается больше тракторов (см. статью В. Кожинова), чем в Америке, – 2000 рэ.
И, кстати, Розенбаум за один концерт в северных городах брал до 8 тысяч.
Это, так сказать, личности популярные, а что рядовые «огребальщики» чудят – разве опишешь!
На наших глазах вал потребительства духовных ценностей сомнительного качества накручивается с бешеной скоростью. Мы и так-то народ долго держали в рабской зависимости от потребностей, даже закон удобный и бездонный выдумали – удовлетворение постоянно растущих материальных и духовных «потребностей советских людей». И довели страну до желанной цели, можно сказать, сытным нашим столом, удовлетворили тем же сахаром и мылом.
А потребительство, безоглядное, остервенелое, приобретает тем не менее масштабы катастрофические. Как будто некий Властитель Зла изнывает в ненасытном зуде: не удалось уничтожить и ограбить народ физически и экономически (почти удалось), задушу, закормлю духовными суррогатами, не дам возродиться, раскрыться тысячелетней самобытности. И напускает бесов – развратителей поглумиться над самыми святыми чувствами народа
– Родиной, ее Пророками и Гениями (до Пушкина добрались терцы), Национальной гордостью, Патриотизмом.
И не то страшно, что у нас через край пичкают юных и непорочных рок-поп-шоу-эрзацами с сексуальной начинкой, а то, что эти юные, начиная с первого класса, отлучены от классических да и современных ценностей искусства: в девяноста процентах школ Тюменской области не ведется преподавание музыкальной грамоты и начальных навыков рисования, не говоря уже о приобщении к поэтическому, литературному творчеству. Таких, разумеется, легче оболванить бешеной ритмикой из трех звуков, броской мазней, смелым (вроде огоньковского) словесным блудом, на таком уровне духовного развития куда проще подвергнуть молодежь всеобщей манкуртизации.
И не есть ли это в данном случае духовный террор, или (смягчу формулировку) отголоски тех изощренных идеологических экспериментов, начатых Львом Бронштейном-Троцким, когда тотальный процесс умственной унификации народа был принят за главную цель, а о результатах и последствиях никто не заботился.
Кто знает, кто может дать гарантию, что в будущем наше время не назовут периодом духовного растления? Ведь поколения молодежи брошены в поток потребительства, на зыбкие волны интеллектуального иждивенства, половых извращении, морального разложения и преступности. А это говорит о том, что пока еще не открыта дорога для самых высших человеческих устремлений к творческим возможностям и их результатам.
«Троцкий, развязавший на всей территории бывшей Российской империи чудовищный террор, какого не знало человечество за свою историю, Троцкий, на совести которого десятки миллионов человеческих жизней, причем самых добрых, самых красивых, лучших людей, совершенно невинных людей, этот Троцкий в последние годы перед смертью, оказывается, разводил кроликов и, говорят, трогательно любил этих животных».
Это один из «камешков» В. Солоухина, замечательного нашего современника, и взял я его на свою ладонь для того, чтобы подтвердить, что и в наши дни чиновники от идеологии и культуры, нанесшие и наносящие ущерб обществу, продолжают с любовью разводить кроликов, а ответственность за их деяния или бездеятельность раскладывается на общие народные издержки. Да, народ, особенно русский, понес огромные жертвы и интеллектуальные потери в результате экспериментов политических авантюристов, но он все равно остался великим народом. И величие его в том, что он никогда не участвовал в этих опытах, чуждых его природе и его нравственным устоям, сдерживал их, как мог, неприятием и долготерпением. А в своем жизнеутверждении он всегда опирался на вековые традиции, на бесценное духовное наследие предшествующих поколений, отточенное, отграненное в точных мудрых словах, за которыми всегда стояло конкретное дело жизни: чистота духовная паче телесной, что телу любо, то душе грубо, что миром положено, тому и быть.
И у нашей партии несомненно есть сегодня здоровые силы, которые, раз и навсегда отбросив кнут и пряник, будут говорить с народом только на языке правды. Хочется в это верить.
1989 г.