426 Селиванов Ф. Рассказы о философах
Федор Андреевич Селиванов
ФЕДОР СЕЛИВАНОВ
РАССКАЗЫ О ФИЛОСОФАХ
(ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ)
ШЕРСТЯНЫЕ ЧУЛКИ
Что говорить, влекло его в Надеждинскую усадьбу. Она находилась невдалеке от имения его тетушки княжны Анны Михайловны Щербатовой, у которой он сейчас жил после трехлетнего путешествия по загранице. Алексеевское, как и Надеждино, относилось к Дмитровскому уезду Московской губернии. Места благодатные, живописные.
Усадьба Норовых выделялась среди других своей красотой и очень нравилась Петру Яковлевичу. Двухэтажный просторный господский дом с четырьмя колоннами стоял на берегу широкого пруда и утопал в зелени. Среди деревьев виднелась церковь. Было на что поглядеть, да и знал, что его визиты ждет Авдотья Сергеевна.
Петр Яковлевич засобирался в гости утром. На сборы уходило немало времени: одевался тщательно, изысканно — даже в деревенской глуши. Поэт Фёдор Глинка так описал его вид:
Одетый праздником, с походкой важной, смелой,
Когда являлся он пред публикою белой
С умом блистательным своим,
Смирялись все невольно перед ним!..
У тетушки установились с Норовыми добрососедские отношения. Они радовались появлению Чаадаева, особенно Дуня и ее мать Татьяна Михайловна, добрая, мягкая и отзывчивая женщина.
Гостю тридцать три года. Авдотья Сергеевна моложе его на пять лет, она родилась в один год с Александром Сергеевичем Пушкиным, другом Чаадаева, получила хорошее домашнее образование, любила французские романы. Вся семья Норовых — ее четыре брата и сестра Екатерина — была читающей. Один из братьев станет впоследствии министром народного просвещения.
Милую, ласковую, общительную Дуню окружающие любили. Темные длинные волосы она закалывала на затылке. Глаза внимательные, взгляд мечтательный, брови длинные. Очертания рта и носа правильные. Пальцы рук длинные, улыбка несмелая. Была стройной, но худенькой. Предпочитала светлые платья с отложными воротничками из тончайших кружев.
Авдотья Сергеевна, чистое и возвышенное создание, плохо вписывалась в сельский мир, чувствовала себя неустроенной в жизни. В глазах ее все чаще стали появляться печаль и тоска. Она призналась в этом Чаадаеву, когда они гуляли по лужайке у дома, обсаженной розами и нарциссами. Девушка надеялась, что философ поможет ей найти призвание, обрести смысл жизни. Да и как было не верить в него? Блестяще образован, в дружбе с самим Шеллингом, немецким знаменитым философом, объехал всю Европу. Ему органично присущи утонченные манеры, аристократизм, а его ум мог не заметить только глупец.
Медленно вышли на лужайку и пошли вдоль пруда. День был нежарким и прозрачным, взору открывались приятные дали. И Чаадаев заговорил. Своим красноречием он завораживал слушателей. Его остроты, шутки повторяли в салонах, в Английском клубе. Одна почитательница красавца-философа рассказывала восхищенно:
— В моем присутствии у него спрашивал молодой человек, собиравшийся во Францию, не даст ли он ему каких поручений. Чаадаев отвечал: "Скажите французам, что я здоров".
Петр Яковлевич рассуждал о необходимости общего стремления к совершенству, о возможной гармонии в мире, о братском единении людей, о построении царства добра на Земле. Дуня слушала, боясь пропустить хотя бы одно слово. Не все понимала в речах Чаадаева, но старалась уразуметь, обдумать. Однажды во время прогулки он сказал невзначай, как давно решенное:
— Что нужно для того, чтобы ясно видеть? Не смотреть сквозь самого себя.
"Что это значит? — спрашивала себя Дуня. — Может, это совет, как избегать субъективизма… А возможно, это принцип научного познания… Не знаю…".
В 1827 г. Петр Яковлевич уехал в Москву и поселился во флигеле дома Левашевых на Басманной улице, вследствие чего получил прозвище "басманный философ". Перед отъездом сказал:
— Пишите мне запросто, дорогая Авдотья Сергеевна, если возникнет необходимость.
И она писала, сочиняя по ночам длинные послания, полные нежности и обожания, называя время, проведенное с ним, чудесным.
— Я вам обязана счастливейшими днями своей жизни, — признавалась она в одном из писем.
Чаадаев редко, очень редко отвечал на письма. А она их ждала, тосковала, к тоске добавились слабость в теле, недомогания, что усиливало ее религиозность. Чтобы что-то узнать о нем, Дуня часто наведывалась в Алексеевское и спрашивала одно и то же:
— Какие есть известия от Петра Яковлевича?
Анна Михайловна была готова говорить с девушкой о любимом племяннике часами. Прослышав, что из-под пола во флигеле, где он жил, идет холод, она вяжет ему шерстяные чулки, чтобы он не простудил свои ноженьки. Заверяет в письме, что навяжет столько, сколько он пожелает, и ковер ему подарит, только рисунок никак не подберет.
Наконец, пришел долгожданный миг: письмо от Петра Яковлевича! В ответ — проникновенные слова: "Увидя Ваш почерк, перед тем, как распечатать Ваше письмо, я благодарила, пав на колени, Предвечного за ниспосланную мне милость".
И снова молчание этого загадочного человека. В Москву уехала служанка княгини Маша. Дуня ждала ее возвращения с нетерпением: какие известия она привезет о любимом? высчитала день и час приезда Маши и устремилась в Алексеевское. Узнала, что здоровье Петра Яковлевича неплохое, цвет лица стал лучше, что он просил передать ей слова благодарности за письма.
Авдотья Сергеевна пишет Чаадаеву, что была бы счастлива стать служанкой у него: "Мое сердце подсказало бы мне все необходимое для удовлетворения Ваших малейших желаний. Я мечтала бы служить Вам так всю жизнь".
Крик ее души был услышан. Чаадаев пожалел Авдотью Сергеевну и написал ей теплые и задушевные слова. Он назвал ее дорогим другом и признался, что хорошо понимает ее сердце и готов облегчить ее страдания. Плача от счастья, она в ответном письме уверяла Петра Яковлевича, что его благо, о котором она постоянно думает, смысл ее жизни, и звала в Алексеевское.
Чаадаев навестил Норову в 1835 году в Москве, где она лечилась. Сестре Екатерине писала: "Чаадаев был так добр, что посетил меня больную". Так произошла их последняя встреча. Вскоре Авдотья Сергеевна скончалась. Она жила любовью и умерла, любя.
Петр Яковлевич пережил любящую его женщину почти на двадцать лет. Согласно завещанию, его похоронили у стен Донского монастыря рядом с могилой Авдотьи Сергеевны Норовой. Наконец, они соединились.
Почему же пламя любви чистого и возвышенного существа не передалось сердцу философа? Причина всегда сложна, не исчерпывается одним обстоятельством. Петр Яковлевич был ипохондриком, часто прибаливал, беспокоился о своем здоровье. Он берег как зеницу ока свою свободу и независимость, считая, что ему суждена пророческая миссия.
Все, знавшие Чаадаева, замечали в нем невероятную гордыню, тягу к одиночеству, его холодный ум и чувство избранничества. Словом, он слишком любил себя, чтобы любить ту, которая сожгла себя в любви к нему. И последнее: сердцу ведь не прикажешь!
Федор Андреевич Селиванов
ФЕДОР СЕЛИВАНОВ
РАССКАЗЫ О ФИЛОСОФАХ
(ИЗДАНИЕ ВТОРОЕ)
ШЕРСТЯНЫЕ ЧУЛКИ
Что говорить, влекло его в Надеждинскую усадьбу. Она находилась невдалеке от имения его тетушки княжны Анны Михайловны Щербатовой, у которой он сейчас жил после трехлетнего путешествия по загранице. Алексеевское, как и Надеждино, относилось к Дмитровскому уезду Московской губернии. Места благодатные, живописные.
Усадьба Норовых выделялась среди других своей красотой и очень нравилась Петру Яковлевичу. Двухэтажный просторный господский дом с четырьмя колоннами стоял на берегу широкого пруда и утопал в зелени. Среди деревьев виднелась церковь. Было на что поглядеть, да и знал, что его визиты ждет Авдотья Сергеевна.
Петр Яковлевич засобирался в гости утром. На сборы уходило немало времени: одевался тщательно, изысканно — даже в деревенской глуши. Поэт Фёдор Глинка так описал его вид:
Одетый праздником, с походкой важной, смелой,
Когда являлся он пред публикою белой
С умом блистательным своим,
Смирялись все невольно перед ним!..
У тетушки установились с Норовыми добрососедские отношения. Они радовались появлению Чаадаева, особенно Дуня и ее мать Татьяна Михайловна, добрая, мягкая и отзывчивая женщина.
Гостю тридцать три года. Авдотья Сергеевна моложе его на пять лет, она родилась в один год с Александром Сергеевичем Пушкиным, другом Чаадаева, получила хорошее домашнее образование, любила французские романы. Вся семья Норовых — ее четыре брата и сестра Екатерина — была читающей. Один из братьев станет впоследствии министром народного просвещения.
Милую, ласковую, общительную Дуню окружающие любили. Темные длинные волосы она закалывала на затылке. Глаза внимательные, взгляд мечтательный, брови длинные. Очертания рта и носа правильные. Пальцы рук длинные, улыбка несмелая. Была стройной, но худенькой. Предпочитала светлые платья с отложными воротничками из тончайших кружев.
Авдотья Сергеевна, чистое и возвышенное создание, плохо вписывалась в сельский мир, чувствовала себя неустроенной в жизни. В глазах ее все чаще стали появляться печаль и тоска. Она призналась в этом Чаадаеву, когда они гуляли по лужайке у дома, обсаженной розами и нарциссами. Девушка надеялась, что философ поможет ей найти призвание, обрести смысл жизни. Да и как было не верить в него? Блестяще образован, в дружбе с самим Шеллингом, немецким знаменитым философом, объехал всю Европу. Ему органично присущи утонченные манеры, аристократизм, а его ум мог не заметить только глупец.
Медленно вышли на лужайку и пошли вдоль пруда. День был нежарким и прозрачным, взору открывались приятные дали. И Чаадаев заговорил. Своим красноречием он завораживал слушателей. Его остроты, шутки повторяли в салонах, в Английском клубе. Одна почитательница красавца-философа рассказывала восхищенно:
— В моем присутствии у него спрашивал молодой человек, собиравшийся во Францию, не даст ли он ему каких поручений. Чаадаев отвечал: "Скажите французам, что я здоров".
Петр Яковлевич рассуждал о необходимости общего стремления к совершенству, о возможной гармонии в мире, о братском единении людей, о построении царства добра на Земле. Дуня слушала, боясь пропустить хотя бы одно слово. Не все понимала в речах Чаадаева, но старалась уразуметь, обдумать. Однажды во время прогулки он сказал невзначай, как давно решенное:
— Что нужно для того, чтобы ясно видеть? Не смотреть сквозь самого себя.
"Что это значит? — спрашивала себя Дуня. — Может, это совет, как избегать субъективизма… А возможно, это принцип научного познания… Не знаю…".
В 1827 г. Петр Яковлевич уехал в Москву и поселился во флигеле дома Левашевых на Басманной улице, вследствие чего получил прозвище "басманный философ". Перед отъездом сказал:
— Пишите мне запросто, дорогая Авдотья Сергеевна, если возникнет необходимость.
И она писала, сочиняя по ночам длинные послания, полные нежности и обожания, называя время, проведенное с ним, чудесным.
— Я вам обязана счастливейшими днями своей жизни, — признавалась она в одном из писем.
Чаадаев редко, очень редко отвечал на письма. А она их ждала, тосковала, к тоске добавились слабость в теле, недомогания, что усиливало ее религиозность. Чтобы что-то узнать о нем, Дуня часто наведывалась в Алексеевское и спрашивала одно и то же:
— Какие есть известия от Петра Яковлевича?
Анна Михайловна была готова говорить с девушкой о любимом племяннике часами. Прослышав, что из-под пола во флигеле, где он жил, идет холод, она вяжет ему шерстяные чулки, чтобы он не простудил свои ноженьки. Заверяет в письме, что навяжет столько, сколько он пожелает, и ковер ему подарит, только рисунок никак не подберет.
Наконец, пришел долгожданный миг: письмо от Петра Яковлевича! В ответ — проникновенные слова: "Увидя Ваш почерк, перед тем, как распечатать Ваше письмо, я благодарила, пав на колени, Предвечного за ниспосланную мне милость".
И снова молчание этого загадочного человека. В Москву уехала служанка княгини Маша. Дуня ждала ее возвращения с нетерпением: какие известия она привезет о любимом? высчитала день и час приезда Маши и устремилась в Алексеевское. Узнала, что здоровье Петра Яковлевича неплохое, цвет лица стал лучше, что он просил передать ей слова благодарности за письма.
Авдотья Сергеевна пишет Чаадаеву, что была бы счастлива стать служанкой у него: "Мое сердце подсказало бы мне все необходимое для удовлетворения Ваших малейших желаний. Я мечтала бы служить Вам так всю жизнь".
Крик ее души был услышан. Чаадаев пожалел Авдотью Сергеевну и написал ей теплые и задушевные слова. Он назвал ее дорогим другом и признался, что хорошо понимает ее сердце и готов облегчить ее страдания. Плача от счастья, она в ответном письме уверяла Петра Яковлевича, что его благо, о котором она постоянно думает, смысл ее жизни, и звала в Алексеевское.
Чаадаев навестил Норову в 1835 году в Москве, где она лечилась. Сестре Екатерине писала: "Чаадаев был так добр, что посетил меня больную". Так произошла их последняя встреча. Вскоре Авдотья Сергеевна скончалась. Она жила любовью и умерла, любя.
Петр Яковлевич пережил любящую его женщину почти на двадцать лет. Согласно завещанию, его похоронили у стен Донского монастыря рядом с могилой Авдотьи Сергеевны Норовой. Наконец, они соединились.
Почему же пламя любви чистого и возвышенного существа не передалось сердцу философа? Причина всегда сложна, не исчерпывается одним обстоятельством. Петр Яковлевич был ипохондриком, часто прибаливал, беспокоился о своем здоровье. Он берег как зеницу ока свою свободу и независимость, считая, что ему суждена пророческая миссия.
Все, знавшие Чаадаева, замечали в нем невероятную гордыню, тягу к одиночеству, его холодный ум и чувство избранничества. Словом, он слишком любил себя, чтобы любить ту, которая сожгла себя в любви к нему. И последнее: сердцу ведь не прикажешь!