418 Пионт Е Много неба
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ТАНЬКА
Нет, Танька, конечно же, была красива. Но уж не настолько, чтобы Иришка, её младшая сестра, при каждом удобном случае, кривя губы, говорила: «А у нашей Танюшки...»
Да, было у Иришкиной сестры платье, которое всем нам нравилось. Вроде платье как платье, их в раймаге всё лето продавали, а наденет его Танька — глаз не оторвать.
Бывало, сидим мы у Иришки на завалинке, наряжаем своих кукол в разноцветные лоскутки, вдруг хлопает входная дверь, и на крылечке появляется Танька. И какая Танька! Мы, забыв о куклах, смотрим ей вслед, затаив дыхание...
— Хорошее платье, — прерывает наше оцепенение Алька. В такие моменты она всегда найдёт, что сказать, чтобы задеть Иришку.
Иришка тоже не дурочка:
— Ой, да в таких уже полпосёлка ходит, при чём тут платье...
И она была права. Что-то было в Таньке такое, чего не было в других. Вроде глаза как глаза, таких сколько угодно — обыкновенные синие, правда, как будто чуть в дымке, нос чуть-чуть кверху кончиком, а губы припухлые. Ну и у кого такого не было в нашем северном посёлке...
Не видели мы в Таньке ничего особенного, чтобы можно было оправдать хвастовство её сестры. Правда, многие хвалили Танькину фигуру, мы не понимали этого: ну, не Венера, которую мы долго разглядывали на репродукции. У той как-то всё по-другому...
А у Таньки? — сплошные колдобины и рытвины, как на наших дорогах.
А когда она свой красный лаковый пояс надевает, то кажется, что вот-вот нечаянно оступится и переломится на две части, которая из них лучше, и не додумаешься: в верхней — вырез платья «обалденный», как сказала соседка, а в нижней — швы на чулках ровные-ровные, аж дух захватывает, она ещё их подкрашивала черным Иришкиным карандашом фабрики Сакко-Ванцетти. А чулки без швов она не носила — хитрая! Без швов не так красиво. А если не этот вырез и швы... то, что остаётся? На этот вопрос мы не находили ответа. И потому это «А у нашей Танюшки...» нас просто раздражало до невозможности.
Но однажды наши сомнения в Танькиной красоте чуть пошатнулись. В очередной её выход в свет, когда она процокала мимо нас по дощатому тротуару на своих гвоздиках, Алька вдруг промолвила:
— А мне такая фигура не нравится, как оса... то ли дело у моей мамы — всё ровно!..
Иришка хмыкнула, а Алькино «ровно» утонуло в жуткой тишине. «Ровно», может, и хорошо, да только не в женской фигуре, и поняли мы это в один миг, в этот самый, представив Алькину тощую мать.
— А в Танюшку влюбился пилот... — однажды неожиданно выдала Иришка с той же хвастливой ноткой. Мы на минуту словно отключились, затем кто-то хохотнул.
Иришка почему-то покраснела. Ей больше нечего было сказать. Не зная, как дальше на это реагировать, мы разошлись молча по домам. Видно, каждый из нас эту фразу хотел обдумать наедине.
Пилоты в посёлке были на особом счету. В лётной форме, они ходили обычно по несколько человек: двое-трое- четверо, отчего значимость их как бы возрастала. Это как несколько девчонок — цветник, хоть порой по отдельности ничего примечательного. И любой обычный парень терялся на фоне этого клина, парящих высоко. Лётчики манили к себе взгляды и были для многих недосягаемы, как само небо. Словно оно тех, кто был влюблён в него, одаряло своей тайной и притягательностью.
Нам хоть и было лет по десять, но мы это чувствовали.
Оценивающие взгляды пилотов были критерием красоты женского пола, уж они-то в этом толк знали, как все считали в нашем поселке.
Таньку мы зауважали. Раньше мы видели только, как Петька с соседней улицы сох по ней. Она над ним смеялась.
Петька был заядлым рыбаком. Отработает смену в «пожарке» — и на рыбалку, после неё в белой рубахе, в отутюженных старомодных брюках несёт улов Танькиной матери. Так просто. Она была подружкой Петькиной матери. Подношения эти тётя Валя принимала легко, без неловкости, каждый раз нахваливая рыбака:
— Какой же ты, Пётр!..
Тёте Вале, и вправду, по душе был парень, они словно заключили между собой договор: Пётр за каждый взгляд в сторону Таньки платил речным серебром. Он не терял надежды. Да и жених он был неплохой. Многие девчонки поглядывали на него. Танька считала себя выше.
— Вот чего я не терплю, так это рыбу, — говорила она, морщась, как от зубной боли. — Не для того я создана, чтобы возиться с ней, потрошить, да один запах меня в бешенство вводит. Нет уж, никаких рыбаков... На дух не надо.
Она работала продавцом галантереи в раймаге.
Вадим, так звали ухажёра-пилота, нам всем понравился. Высокий, плечистый — как только он в самолёте умещается. Брюнет.
— Её сестра звалась Татьяной... — глядя на Иришку, любил он повторять. Иришка краснела.
Танька улыбалась. А когда она улыбалась, то походила на кинозвезду Изольду Извицкую.
Вадим, полюбовавшись ею, вставал со стула и, беря её под руку, говорил нам:
— До скорой встречи, принцессы.
Мы были счастливы. Каждая из нас втайне стала мечтать о таком...
Танька хвасталась, что без неё Вадим жизни не представляет. А ещё любила, шутя, повторять: «Вадим — никому не отдадим». Все соседи следили за их романом. И когда он шёл мимо наших домов с друзьями, что-то рассказывая им, нам казалось, что он говорит исключительно о Таньке.
Однажды они поссорились, и Вадим перестал появляться у Иришки, она ужасно расстроилась, вся семья привыкла уже к нему. Про Таньку и говорить нечего. Она даже похудела, отчего, к нашему удивлению, стала похожа на всех актрис сразу. Наверное, поэтому стала воображать ещё больше и дней через пять нашла себе другого кавалера, тоже лётчика. Соседки шептались. Мы стали следить за Вадимом. А вдруг и он...
Как-то мы играли в «продавцы» во дворе Альки. Это была любимая наша игра. На доске, лежащей на ребре кирпича, взвешивали песок, разную зелень, благо весь двор был полон ею, колбасу из глины и прочие, так называемые, продукты. Место продавца мечтал занять каждый. Под прилавком даже бутылки стояли. Но это по блату, как, впрочем, и колбаса, и сыр (кусок хозяйственного мыла). Все остальные, кто не продавец, стояли в очереди с редикюльчиками в руках с озабоченным видом, что может не хватить... поглядывали на нарисованные часики на запястье, волнуясь... Как нам нравилось изображать женщин!
В данный момент двор был Алькин, значит, Алька продавец. Младшую её сестру Алёнку мы заставили собирать малину, чтобы не путалась под ногами. Кусты росли в палисаднике у самого забора, мимо которого и ходил Вадим. Алёнке было года четыре. В зарослях её и не видно было. И тут кто-то из нас увидел, что напротив Алёнки на тротуаре остановился Вадим с другом. Они то ли спорили о чём-то, то ли так горячо беседовали. Мы притихли, но ничего не могли разобрать, а подойти ближе боялись. Минут через десять они разошлись. Мы бросились к Алёнке. Она, дурочка, спокойненько продолжала уплетать малину.
— Алёнка! О чём дяденьки говорили?
— Не знаю...
— Как не знаешь, ну какие они слова говорили?! — любопытство Альки перевесило всё: она вытащила из кармана «Белочку», которой недавно хвасталась, и пообещала её Алёнке.
Алёнка перестала есть ягоды.
— Дядя Вадим говорил о рыбке... — не сводя глаз с конфеты, прокартавила она.
— О какой рыбке?! Не фантазируй!
— О щучке, маленькой-маленькой... Что за щучка, что за щучка! — говорил он...
— О щуке?! — удивившись, с негодованием воскликнули в голос мы.
— Ты чё врёшь? Он же лётчик! Он, может, и не знает, что такая рыба есть!
— Ты конфету хочешь?!
— Хочу, — плаксиво протянула Алёнка.
— Ну, тогда вспомни, как следует, про Таньку они говорили?
— Нет, только про Татяну... но я забыла слова... ещё про рыбку, про щучку, что она всё время виляет хвостиком! — Алёнка начала показывать ладошкой, как рыбка плавает.
Видя, что нас это не радует, насупилась и закончила с надеждой всё-таки заполучить конфету:
— Он сильно-сильно хочет её поймать...
— А-а-а, вчера пилоты на берегу рыбачили, я видела! — наконец спохватилась Зойка, она у реки жила.
— Так и сказала бы сразу... — пробурчали мы.
— А конфетку... — проныла Алёнка. Алька протянула ей «Белочку» со словами: «Не заслужила, правда...»
Алёнка развернула её тут же, пока не передумали, и целиком запихала в рот.
Съев конфету, она то ли подобрела, то ли память обострилась у неё, добавила, вздохнув:
— А ещё он сказал, что без щучки этой он не сможет даже жить... Значит, он умрёт?.. — сделав испуганные глаза, взглядом обвела нас Алёнка. Но мы её уже не слушали... И она закосолапила к малине.
Вот это да... вот тебе и пилот... может, ему понравилось рыбачить?.. Мужчины все любят рыбалку, говорят, стоит один раз посидеть с удочкой, и всё! Пропал! Фу, и чем тогда он лучше Петьки? Хуже! Петька хоть пожары тушит, почти герой!.. Ему, может, даже когда-нибудь медаль дадут, сам говорил...
С нами не было Иришки, вот для неё будет сюрприз. Она же собиралась уже поехать летом с ними на родину Вадима, прямо под самый Ленинград! Нас это пугало. Как это, под землю что ли?.. Ну и хорошо, что Иришке не придётся ползать, как кроту.
Но зачем Вадиму эта щука? Её и за рыбу-то у нас не считают.
— И будет Танька щуку чистить! — как всегда съехидничала Алька.
Иришка приняла новость спокойно, она до этого уже была надутой.
— Ну и чихать на него... — махнула она обречённо рукой.
Но больше всего нас поразила реакция Таньки на нашу разведку. Мы, перебивая друг друга, всё дословно передали ей, что выудили у Алёнки. Танька, к нашему удивлению, повела себя как-то странно: сначала улыбалась, щуря глаза с накрашенными ресницами, а потом вдруг, хохоча, стала кружиться по комнате, чмокая нас поочерёдно. Нас сковал страх, вдруг она головой тронулась? Мы слышали такие истории, когда из-за любви с ума сходили.
На второй день Танька с Вадимом вдруг помирились.
Мы зашли за Иришкой, а у них — Вадим. Он очень обрадовался, увидев нас. С серьёзным видом он поклялся перед нами, что не будет ни за что никогда больше рыбачить, раз Татьяна не желает этого. А про щучек он забудет раз и навсегда. Так и сказал. Они переглянулись с Танькой и впервые поцеловались прямо у нас на глазах. Мы не знали, куда деться, но не уходили, ведь героями здесь были мы! Да, вовремя мы обнаружили его увлечение рыбалкой, а иначе бы... Нас распирало от гордости.
Уезжая с Вадимом, Танька забрала и тётю Валю с Иришкой. И остались мы без подружки.
Через два года она приехала к нам в гости. Это была уже другая Иришка — городская, модная и чем-то стала походить на Таньку. А ещё она стала тётей своему племяннику и, наверное, от этого смотрела на нас свысока.
Танька с Вадимом передавали нам большущий привет.
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ТАНЬКА
Нет, Танька, конечно же, была красива. Но уж не настолько, чтобы Иришка, её младшая сестра, при каждом удобном случае, кривя губы, говорила: «А у нашей Танюшки...»
Да, было у Иришкиной сестры платье, которое всем нам нравилось. Вроде платье как платье, их в раймаге всё лето продавали, а наденет его Танька — глаз не оторвать.
Бывало, сидим мы у Иришки на завалинке, наряжаем своих кукол в разноцветные лоскутки, вдруг хлопает входная дверь, и на крылечке появляется Танька. И какая Танька! Мы, забыв о куклах, смотрим ей вслед, затаив дыхание...
— Хорошее платье, — прерывает наше оцепенение Алька. В такие моменты она всегда найдёт, что сказать, чтобы задеть Иришку.
Иришка тоже не дурочка:
— Ой, да в таких уже полпосёлка ходит, при чём тут платье...
И она была права. Что-то было в Таньке такое, чего не было в других. Вроде глаза как глаза, таких сколько угодно — обыкновенные синие, правда, как будто чуть в дымке, нос чуть-чуть кверху кончиком, а губы припухлые. Ну и у кого такого не было в нашем северном посёлке...
Не видели мы в Таньке ничего особенного, чтобы можно было оправдать хвастовство её сестры. Правда, многие хвалили Танькину фигуру, мы не понимали этого: ну, не Венера, которую мы долго разглядывали на репродукции. У той как-то всё по-другому...
А у Таньки? — сплошные колдобины и рытвины, как на наших дорогах.
А когда она свой красный лаковый пояс надевает, то кажется, что вот-вот нечаянно оступится и переломится на две части, которая из них лучше, и не додумаешься: в верхней — вырез платья «обалденный», как сказала соседка, а в нижней — швы на чулках ровные-ровные, аж дух захватывает, она ещё их подкрашивала черным Иришкиным карандашом фабрики Сакко-Ванцетти. А чулки без швов она не носила — хитрая! Без швов не так красиво. А если не этот вырез и швы... то, что остаётся? На этот вопрос мы не находили ответа. И потому это «А у нашей Танюшки...» нас просто раздражало до невозможности.
Но однажды наши сомнения в Танькиной красоте чуть пошатнулись. В очередной её выход в свет, когда она процокала мимо нас по дощатому тротуару на своих гвоздиках, Алька вдруг промолвила:
— А мне такая фигура не нравится, как оса... то ли дело у моей мамы — всё ровно!..
Иришка хмыкнула, а Алькино «ровно» утонуло в жуткой тишине. «Ровно», может, и хорошо, да только не в женской фигуре, и поняли мы это в один миг, в этот самый, представив Алькину тощую мать.
— А в Танюшку влюбился пилот... — однажды неожиданно выдала Иришка с той же хвастливой ноткой. Мы на минуту словно отключились, затем кто-то хохотнул.
Иришка почему-то покраснела. Ей больше нечего было сказать. Не зная, как дальше на это реагировать, мы разошлись молча по домам. Видно, каждый из нас эту фразу хотел обдумать наедине.
Пилоты в посёлке были на особом счету. В лётной форме, они ходили обычно по несколько человек: двое-трое- четверо, отчего значимость их как бы возрастала. Это как несколько девчонок — цветник, хоть порой по отдельности ничего примечательного. И любой обычный парень терялся на фоне этого клина, парящих высоко. Лётчики манили к себе взгляды и были для многих недосягаемы, как само небо. Словно оно тех, кто был влюблён в него, одаряло своей тайной и притягательностью.
Нам хоть и было лет по десять, но мы это чувствовали.
Оценивающие взгляды пилотов были критерием красоты женского пола, уж они-то в этом толк знали, как все считали в нашем поселке.
Таньку мы зауважали. Раньше мы видели только, как Петька с соседней улицы сох по ней. Она над ним смеялась.
Петька был заядлым рыбаком. Отработает смену в «пожарке» — и на рыбалку, после неё в белой рубахе, в отутюженных старомодных брюках несёт улов Танькиной матери. Так просто. Она была подружкой Петькиной матери. Подношения эти тётя Валя принимала легко, без неловкости, каждый раз нахваливая рыбака:
— Какой же ты, Пётр!..
Тёте Вале, и вправду, по душе был парень, они словно заключили между собой договор: Пётр за каждый взгляд в сторону Таньки платил речным серебром. Он не терял надежды. Да и жених он был неплохой. Многие девчонки поглядывали на него. Танька считала себя выше.
— Вот чего я не терплю, так это рыбу, — говорила она, морщась, как от зубной боли. — Не для того я создана, чтобы возиться с ней, потрошить, да один запах меня в бешенство вводит. Нет уж, никаких рыбаков... На дух не надо.
Она работала продавцом галантереи в раймаге.
Вадим, так звали ухажёра-пилота, нам всем понравился. Высокий, плечистый — как только он в самолёте умещается. Брюнет.
— Её сестра звалась Татьяной... — глядя на Иришку, любил он повторять. Иришка краснела.
Танька улыбалась. А когда она улыбалась, то походила на кинозвезду Изольду Извицкую.
Вадим, полюбовавшись ею, вставал со стула и, беря её под руку, говорил нам:
— До скорой встречи, принцессы.
Мы были счастливы. Каждая из нас втайне стала мечтать о таком...
Танька хвасталась, что без неё Вадим жизни не представляет. А ещё любила, шутя, повторять: «Вадим — никому не отдадим». Все соседи следили за их романом. И когда он шёл мимо наших домов с друзьями, что-то рассказывая им, нам казалось, что он говорит исключительно о Таньке.
Однажды они поссорились, и Вадим перестал появляться у Иришки, она ужасно расстроилась, вся семья привыкла уже к нему. Про Таньку и говорить нечего. Она даже похудела, отчего, к нашему удивлению, стала похожа на всех актрис сразу. Наверное, поэтому стала воображать ещё больше и дней через пять нашла себе другого кавалера, тоже лётчика. Соседки шептались. Мы стали следить за Вадимом. А вдруг и он...
Как-то мы играли в «продавцы» во дворе Альки. Это была любимая наша игра. На доске, лежащей на ребре кирпича, взвешивали песок, разную зелень, благо весь двор был полон ею, колбасу из глины и прочие, так называемые, продукты. Место продавца мечтал занять каждый. Под прилавком даже бутылки стояли. Но это по блату, как, впрочем, и колбаса, и сыр (кусок хозяйственного мыла). Все остальные, кто не продавец, стояли в очереди с редикюльчиками в руках с озабоченным видом, что может не хватить... поглядывали на нарисованные часики на запястье, волнуясь... Как нам нравилось изображать женщин!
В данный момент двор был Алькин, значит, Алька продавец. Младшую её сестру Алёнку мы заставили собирать малину, чтобы не путалась под ногами. Кусты росли в палисаднике у самого забора, мимо которого и ходил Вадим. Алёнке было года четыре. В зарослях её и не видно было. И тут кто-то из нас увидел, что напротив Алёнки на тротуаре остановился Вадим с другом. Они то ли спорили о чём-то, то ли так горячо беседовали. Мы притихли, но ничего не могли разобрать, а подойти ближе боялись. Минут через десять они разошлись. Мы бросились к Алёнке. Она, дурочка, спокойненько продолжала уплетать малину.
— Алёнка! О чём дяденьки говорили?
— Не знаю...
— Как не знаешь, ну какие они слова говорили?! — любопытство Альки перевесило всё: она вытащила из кармана «Белочку», которой недавно хвасталась, и пообещала её Алёнке.
Алёнка перестала есть ягоды.
— Дядя Вадим говорил о рыбке... — не сводя глаз с конфеты, прокартавила она.
— О какой рыбке?! Не фантазируй!
— О щучке, маленькой-маленькой... Что за щучка, что за щучка! — говорил он...
— О щуке?! — удивившись, с негодованием воскликнули в голос мы.
— Ты чё врёшь? Он же лётчик! Он, может, и не знает, что такая рыба есть!
— Ты конфету хочешь?!
— Хочу, — плаксиво протянула Алёнка.
— Ну, тогда вспомни, как следует, про Таньку они говорили?
— Нет, только про Татяну... но я забыла слова... ещё про рыбку, про щучку, что она всё время виляет хвостиком! — Алёнка начала показывать ладошкой, как рыбка плавает.
Видя, что нас это не радует, насупилась и закончила с надеждой всё-таки заполучить конфету:
— Он сильно-сильно хочет её поймать...
— А-а-а, вчера пилоты на берегу рыбачили, я видела! — наконец спохватилась Зойка, она у реки жила.
— Так и сказала бы сразу... — пробурчали мы.
— А конфетку... — проныла Алёнка. Алька протянула ей «Белочку» со словами: «Не заслужила, правда...»
Алёнка развернула её тут же, пока не передумали, и целиком запихала в рот.
Съев конфету, она то ли подобрела, то ли память обострилась у неё, добавила, вздохнув:
— А ещё он сказал, что без щучки этой он не сможет даже жить... Значит, он умрёт?.. — сделав испуганные глаза, взглядом обвела нас Алёнка. Но мы её уже не слушали... И она закосолапила к малине.
Вот это да... вот тебе и пилот... может, ему понравилось рыбачить?.. Мужчины все любят рыбалку, говорят, стоит один раз посидеть с удочкой, и всё! Пропал! Фу, и чем тогда он лучше Петьки? Хуже! Петька хоть пожары тушит, почти герой!.. Ему, может, даже когда-нибудь медаль дадут, сам говорил...
С нами не было Иришки, вот для неё будет сюрприз. Она же собиралась уже поехать летом с ними на родину Вадима, прямо под самый Ленинград! Нас это пугало. Как это, под землю что ли?.. Ну и хорошо, что Иришке не придётся ползать, как кроту.
Но зачем Вадиму эта щука? Её и за рыбу-то у нас не считают.
— И будет Танька щуку чистить! — как всегда съехидничала Алька.
Иришка приняла новость спокойно, она до этого уже была надутой.
— Ну и чихать на него... — махнула она обречённо рукой.
Но больше всего нас поразила реакция Таньки на нашу разведку. Мы, перебивая друг друга, всё дословно передали ей, что выудили у Алёнки. Танька, к нашему удивлению, повела себя как-то странно: сначала улыбалась, щуря глаза с накрашенными ресницами, а потом вдруг, хохоча, стала кружиться по комнате, чмокая нас поочерёдно. Нас сковал страх, вдруг она головой тронулась? Мы слышали такие истории, когда из-за любви с ума сходили.
На второй день Танька с Вадимом вдруг помирились.
Мы зашли за Иришкой, а у них — Вадим. Он очень обрадовался, увидев нас. С серьёзным видом он поклялся перед нами, что не будет ни за что никогда больше рыбачить, раз Татьяна не желает этого. А про щучек он забудет раз и навсегда. Так и сказал. Они переглянулись с Танькой и впервые поцеловались прямо у нас на глазах. Мы не знали, куда деться, но не уходили, ведь героями здесь были мы! Да, вовремя мы обнаружили его увлечение рыбалкой, а иначе бы... Нас распирало от гордости.
Уезжая с Вадимом, Танька забрала и тётю Валю с Иришкой. И остались мы без подружки.
Через два года она приехала к нам в гости. Это была уже другая Иришка — городская, модная и чем-то стала походить на Таньку. А ещё она стала тётей своему племяннику и, наверное, от этого смотрела на нас свысока.
Танька с Вадимом передавали нам большущий привет.