Заворотчева Шутиха-Машутиха
Любовь Георгиевна Заворотчева
Любовь Заворотчева
Шутиха-машутиха
Бывальщины
СВАДЬБА
Как-то незаметно и быстро выросла соседская Ларка. Бегала-бегала под окнами вместе со всеми ребятишками, да и стала уже невестой. Жених ее нашим бабушкам в доме не понравился сразу.
— Щипач какой-то, — говорила тетя Клава, пенсионерка-лифтерша.
— Это как же? — полюбопытствовала я.
— Дак ить она его вон на сколько выше, он идет да все ее и трогает, как от здоровья у нее отщипывает, от росту ейного.
Ну что уж — парень как парень! Не старушкам же выходить за него — Лариске. Сварщиком работает на строительстве трубопровода, деньги хорошие получает. О свадьбе знал уже весь дом, только заявление подали — заговорили. А ждать три месяца — желающих много, пока-то очередь подойдет. Свадеб, надо сказать, в нашем доме вообще еще не было — всего шесть лет в нем живем. Похороны были. И не одни. Умер у тети Клавы дядя Проня, инвалид войны. Сноха у Крутилиных умерла в родах. А тут — свадьба!
Я уж не помню, когда и была на свадьбе. Пожалуй, не была вообще никогда. Какая-то невезучая — поминки да похороны. Сперва мама, потом бабушка, недавно вот — отец...
Про вторую свадьбу отца, когда в дом привел мачеху, — вообще не вспоминаю. Кажется, что все гости сидели в темноте, а на веселое лицо отца едва-едва свет от маленькой лампочки падал, и все как-то жестко, грубо.
Осколком детского воспоминания зацепился кусочек чьей-то свадьбы на соседней улице. А надо сказать, что в беготне по задворкам не одно платье спустила я, все лётала-лётала. Словом, непутевая росла. Все глазами зыркала по сторонам — куда бы рвануть из дома. Вот и попали с подругами на свадьбу. Там все шкворчало, дышало ароматами, невеста, уже готовая к застолью, холодную воду пила из ковшика.
Мы все глядели-глядели на нее. Мне почему-то ее жалко было. У меня вообще представление о замужестве было смутное, все казались несчастными. В каком-то журнале увидела картинку «Неравный брак», спрятала ее в своем «складе», где хранились самые мои главные ценности. Все и смотрела на эту картинку, жалеючи невесту. И будущую мачеху мне тоже было немного жаль — у нее такие бантики в косичках были завязаны и лицо как кирпичом натерли. Бабки во дворе говорили, что ядреная отцу бабенка досталась. Только в ту ночь, после темного застолья, сон мне приснился. В доме нашем все окна черные, а музыка гремит, и барабан стучит с тарелками. Я стою одна-одинешенька на поскотине и знаю, что отец женится. Рядом со мной вдруг загородка появилась, часто так доски прибиты. А там — мама моя ходит. Грустная. И совсем молодая. Она молодая и умерла, еще тридцати не было. Ходит, и слезы у нее капают быстро-быстро. Чувствую, как мне холодно. Еще холодней оттого, что мама-то босиком ходит по снегу! И платье на ней домашнее, с фонариками-рукавчиками. Заплакала, а мама грозит пальцем: «Нельзя, свадьба!»
Проснулась тогда, подушка от слез мокрая, а все продолжаю плакать. И никто ко мне не подошел.
Вот и тогда, на кухне, невеста воду пьет жадно, а мне ее жалко. Подошла к ней и спрашиваю: «Вам плохо?» Она так удивленно посмотрела на меня и засмеялась: «Плохо бы было — не шла бы за него!»
Кругом, на кроватях, на шкафах, одежда лежит — вот как много гостей! Потом давай заставлять невесту пол мести. Бросают на пол деньги, мятые, разные. Они раскручиваются и как змеи расправляются на полу, а невеста сметает их в совок. И все равно мне было ее жалко, потому что все вокруг кричали: «Плохо, не чисто метешь!» Она так старалась!
На другой день мы снова помчались на свадьбу эту на соседней улице. Там уж гармошка вовсю наяривала. Мы протиснулись вперед. Я невесту глазами ищу — какая она сегодня? И вдруг слышу сбоку: «Я мела, себе и оставлю! Твоя мамочка живо приберет. Нет уж. Своим домом жить — свое и иметь!» — зло так. А мужской голос уговаривает: «Ну хоть немного отсчитай, надо же матери дать. Поизрасходовались они...»
И тут из комнаты-боковушки вышла женщина. Я не сразу в ней и узнала вчерашнюю невесту. В обычном платье она, без фаты, и кудрей не стало, косица сзади узелком сложена.
Чего, в самом деле, торчит в памяти эта картинка? Ведь каждый день по улице сколько проезжает «окольцованных» «Волг», все в них при параде. И как-то пропускаю я для себя свадьбу, мишуру эту кружевную, беспокойно на душе — как-то заладится жизнь? Что завтра, послезавтра?
На Ларису нашу тоже смотрю уж не как на невесту, а как на завтрашнюю жену, мать.
Вот как-то бабка ихняя, баба Луша, утром раненько едва-едва из магазина сумку со снедью тащила. А ведь уж восьмой десяток подкатил на мягких шинах. А из самой бабы Луши словно всю упругость выпустили, обмякла, и ножонки трясутся, как много пройдет.
— Чего, — спрашиваю, — девок не посылаете в магазин?
— Сплят еще. Пущай сплят. Я, ишь, без пензии осталася, надо помогать, чтоб глызой не висеть...
Все в доме знают, что баба Луша без пенсии осталась. И почему осталась — тоже знают. В молодости за мужем-военным ездила, в военных городках работы не хватало всем женщинам. Потом пятеро деток один за другим отяжелили руки. Потом детки деток. Избитая история с беспенсионными бабками...
— Пустишь пироги испекчи? — пришла она в канун свадьбы. — У нас, слышь-ко взяла да спираль в духовке перегорела. Вот уж притча. А как свадьба без пирогов?
Я обмолвилась, что не жалко мне духовки, да проще в кафе где-нибудь пироги заказать. И без них хлопот хватит.
— Дак ить меня без работы нельзя оставить. Помнят небось, каки я пироги-то пекла. Да и дешевше.
Баба Луша хлопотала возле квашни, которая зрела на моей кухне, примешивала, утепляла.
— Не люблю, девка, квашню летом — негде ей пухнуть. Зимой хоть к батарее прислонишь. — И таскалась с квашней, подставляя под солнечные лучи на столе, на балконе. На свадьбе пироги были для нее главными!
— Жених-то нравится? — спросила я у нее.
— Ралиске хоть с которым будет тяжело. Этот, вишь, попался мастак готовить — поваром в армии был. Само по ей.
Пироги удались на славу. В моей квартире долго держался дух хорошо пропеченного теста.
Пригласили на свадьбу и меня.
За столом было тесно. На столе — богато. Лариска в фате за сорок восемь рублей (весь дом знал, что серебром специально отдавали вышить цветы в ателье, оттого и дорогая фата. И то! Вслед за Лариской еще три невесты — окупится!). Платье на Ларисе какое-то съемно-разъемное. Туфли на каблучищах, так что жених до уха всего лишь получился.
Сперва хихикали сдержанно, потом разгулялись, в придачу к дорогим подаркам вручили соску-пустышку и погремушку. Пили и ели. Отваленную от рыбного пирога корку подложили под блюдо с жареными карасями. Я выпростала эту корку, и меня опахнуло запахом хорошо пропеченного теста.
— Верхнюю корку люблю не толсту не тонку, — послышалось мне. — У нас тятя не любил, когда она хрустит, — надо, чтоб корочка с тестом и чтоб дышала она вся. Это уж после, как вынешь пирог, да сбрызнешь, да под холстину положишь, тожно она и отойдет как надо.
Оглянулась. Поискала глазами бабу Лушу. Ее нигде не было. Встав, заглянула на кухню.
Она сидела за огромным холодильником. Руки с пожухлой, как старый пергамент, кожей были сцеплены на коленях. Большие пальцы, один вокруг другого, бегали то в одну, то в другую сторону.
— Свадьба... — тихо прошептала она. — Хоть бы правнучка дождаться... А пироги-то что ж? Хорошо идут?
Любовь Георгиевна Заворотчева
Любовь Заворотчева
Шутиха-машутиха
Бывальщины
СВАДЬБА
Как-то незаметно и быстро выросла соседская Ларка. Бегала-бегала под окнами вместе со всеми ребятишками, да и стала уже невестой. Жених ее нашим бабушкам в доме не понравился сразу.
— Щипач какой-то, — говорила тетя Клава, пенсионерка-лифтерша.
— Это как же? — полюбопытствовала я.
— Дак ить она его вон на сколько выше, он идет да все ее и трогает, как от здоровья у нее отщипывает, от росту ейного.
Ну что уж — парень как парень! Не старушкам же выходить за него — Лариске. Сварщиком работает на строительстве трубопровода, деньги хорошие получает. О свадьбе знал уже весь дом, только заявление подали — заговорили. А ждать три месяца — желающих много, пока-то очередь подойдет. Свадеб, надо сказать, в нашем доме вообще еще не было — всего шесть лет в нем живем. Похороны были. И не одни. Умер у тети Клавы дядя Проня, инвалид войны. Сноха у Крутилиных умерла в родах. А тут — свадьба!
Я уж не помню, когда и была на свадьбе. Пожалуй, не была вообще никогда. Какая-то невезучая — поминки да похороны. Сперва мама, потом бабушка, недавно вот — отец...
Про вторую свадьбу отца, когда в дом привел мачеху, — вообще не вспоминаю. Кажется, что все гости сидели в темноте, а на веселое лицо отца едва-едва свет от маленькой лампочки падал, и все как-то жестко, грубо.
Осколком детского воспоминания зацепился кусочек чьей-то свадьбы на соседней улице. А надо сказать, что в беготне по задворкам не одно платье спустила я, все лётала-лётала. Словом, непутевая росла. Все глазами зыркала по сторонам — куда бы рвануть из дома. Вот и попали с подругами на свадьбу. Там все шкворчало, дышало ароматами, невеста, уже готовая к застолью, холодную воду пила из ковшика.
Мы все глядели-глядели на нее. Мне почему-то ее жалко было. У меня вообще представление о замужестве было смутное, все казались несчастными. В каком-то журнале увидела картинку «Неравный брак», спрятала ее в своем «складе», где хранились самые мои главные ценности. Все и смотрела на эту картинку, жалеючи невесту. И будущую мачеху мне тоже было немного жаль — у нее такие бантики в косичках были завязаны и лицо как кирпичом натерли. Бабки во дворе говорили, что ядреная отцу бабенка досталась. Только в ту ночь, после темного застолья, сон мне приснился. В доме нашем все окна черные, а музыка гремит, и барабан стучит с тарелками. Я стою одна-одинешенька на поскотине и знаю, что отец женится. Рядом со мной вдруг загородка появилась, часто так доски прибиты. А там — мама моя ходит. Грустная. И совсем молодая. Она молодая и умерла, еще тридцати не было. Ходит, и слезы у нее капают быстро-быстро. Чувствую, как мне холодно. Еще холодней оттого, что мама-то босиком ходит по снегу! И платье на ней домашнее, с фонариками-рукавчиками. Заплакала, а мама грозит пальцем: «Нельзя, свадьба!»
Проснулась тогда, подушка от слез мокрая, а все продолжаю плакать. И никто ко мне не подошел.
Вот и тогда, на кухне, невеста воду пьет жадно, а мне ее жалко. Подошла к ней и спрашиваю: «Вам плохо?» Она так удивленно посмотрела на меня и засмеялась: «Плохо бы было — не шла бы за него!»
Кругом, на кроватях, на шкафах, одежда лежит — вот как много гостей! Потом давай заставлять невесту пол мести. Бросают на пол деньги, мятые, разные. Они раскручиваются и как змеи расправляются на полу, а невеста сметает их в совок. И все равно мне было ее жалко, потому что все вокруг кричали: «Плохо, не чисто метешь!» Она так старалась!
На другой день мы снова помчались на свадьбу эту на соседней улице. Там уж гармошка вовсю наяривала. Мы протиснулись вперед. Я невесту глазами ищу — какая она сегодня? И вдруг слышу сбоку: «Я мела, себе и оставлю! Твоя мамочка живо приберет. Нет уж. Своим домом жить — свое и иметь!» — зло так. А мужской голос уговаривает: «Ну хоть немного отсчитай, надо же матери дать. Поизрасходовались они...»
И тут из комнаты-боковушки вышла женщина. Я не сразу в ней и узнала вчерашнюю невесту. В обычном платье она, без фаты, и кудрей не стало, косица сзади узелком сложена.
Чего, в самом деле, торчит в памяти эта картинка? Ведь каждый день по улице сколько проезжает «окольцованных» «Волг», все в них при параде. И как-то пропускаю я для себя свадьбу, мишуру эту кружевную, беспокойно на душе — как-то заладится жизнь? Что завтра, послезавтра?
На Ларису нашу тоже смотрю уж не как на невесту, а как на завтрашнюю жену, мать.
Вот как-то бабка ихняя, баба Луша, утром раненько едва-едва из магазина сумку со снедью тащила. А ведь уж восьмой десяток подкатил на мягких шинах. А из самой бабы Луши словно всю упругость выпустили, обмякла, и ножонки трясутся, как много пройдет.
— Чего, — спрашиваю, — девок не посылаете в магазин?
— Сплят еще. Пущай сплят. Я, ишь, без пензии осталася, надо помогать, чтоб глызой не висеть...
Все в доме знают, что баба Луша без пенсии осталась. И почему осталась — тоже знают. В молодости за мужем-военным ездила, в военных городках работы не хватало всем женщинам. Потом пятеро деток один за другим отяжелили руки. Потом детки деток. Избитая история с беспенсионными бабками...
— Пустишь пироги испекчи? — пришла она в канун свадьбы. — У нас, слышь-ко взяла да спираль в духовке перегорела. Вот уж притча. А как свадьба без пирогов?
Я обмолвилась, что не жалко мне духовки, да проще в кафе где-нибудь пироги заказать. И без них хлопот хватит.
— Дак ить меня без работы нельзя оставить. Помнят небось, каки я пироги-то пекла. Да и дешевше.
Баба Луша хлопотала возле квашни, которая зрела на моей кухне, примешивала, утепляла.
— Не люблю, девка, квашню летом — негде ей пухнуть. Зимой хоть к батарее прислонишь. — И таскалась с квашней, подставляя под солнечные лучи на столе, на балконе. На свадьбе пироги были для нее главными!
— Жених-то нравится? — спросила я у нее.
— Ралиске хоть с которым будет тяжело. Этот, вишь, попался мастак готовить — поваром в армии был. Само по ей.
Пироги удались на славу. В моей квартире долго держался дух хорошо пропеченного теста.
Пригласили на свадьбу и меня.
За столом было тесно. На столе — богато. Лариска в фате за сорок восемь рублей (весь дом знал, что серебром специально отдавали вышить цветы в ателье, оттого и дорогая фата. И то! Вслед за Лариской еще три невесты — окупится!). Платье на Ларисе какое-то съемно-разъемное. Туфли на каблучищах, так что жених до уха всего лишь получился.
Сперва хихикали сдержанно, потом разгулялись, в придачу к дорогим подаркам вручили соску-пустышку и погремушку. Пили и ели. Отваленную от рыбного пирога корку подложили под блюдо с жареными карасями. Я выпростала эту корку, и меня опахнуло запахом хорошо пропеченного теста.
— Верхнюю корку люблю не толсту не тонку, — послышалось мне. — У нас тятя не любил, когда она хрустит, — надо, чтоб корочка с тестом и чтоб дышала она вся. Это уж после, как вынешь пирог, да сбрызнешь, да под холстину положишь, тожно она и отойдет как надо.
Оглянулась. Поискала глазами бабу Лушу. Ее нигде не было. Встав, заглянула на кухню.
Она сидела за огромным холодильником. Руки с пожухлой, как старый пергамент, кожей были сцеплены на коленях. Большие пальцы, один вокруг другого, бегали то в одну, то в другую сторону.
— Свадьба... — тихо прошептала она. — Хоть бы правнучка дождаться... А пироги-то что ж? Хорошо идут?