Заворотчева Шутиха-Машутиха
Любовь Георгиевна Заворотчева
Любовь Заворотчева
Шутиха-машутиха
Бывальщины
ПОЛИНА
Все в доме ее почему-то звали просто Полиной, хотя ей было восемьдесят лет. Мне дали ключ от квартиры, где я могла спокойно пожить и поработать над рукописью. Днем все соседи уходили на работу, и для поручений Полины Абрамовны оставалась я одна-одинешенька. Она меня, оказывается, вычислила, обзванивая всех в двенадцать дня.
Я знала, что старость должна быть светлой. Человек в старость стремится войти очищенным. Если он и в немощи способен на подлость — нарушается что-то извечное, общепринятое. Я бегала в аптеку, вызывала на дом часового мастера, сантехника и электрика. Я делала так, как должно быть, или я чего-то не понимала до сих пор в жизни.
Полина Абрамовна всю жизнь проработала бухгалтером, и это чувствовалось — она не доверяла никому. А тех, кто приносил ей продукты, подвергала проверке через телефон: человек уже ушел, а она начинает сверку — почем и сколько, словно ей носили тоннами, а не граммами.
Получалось так, что вроде она вам делала одолжение, и вы испытывали неловкость за то, что обременили ее расчетами, что не идти в магазин для нее вы никак не могли, это не могло не входить в ваши планы. Это был махровый эгоизм, не затуманенный никакими старческими делами. Ум у Полины Абрамовны был ясный: она помнила наизусть все номера телефонов.
А между тем оказалось, что именно она в свои восемьдесят платит по исполнительному листу девочке, которой испортила жизнь. Вот за это все в доме ее зовут Полиной.
Девочка в Москву приехала из деревни в то время, когда Москва держалась на лимитчиках. Она легко устроилась почтальоном, потому что москвичи на эту работу не идут. Приученная к труду, она взяла самый большой участок, чтобы побольше зарабатывать и одеться, как положено москвичке.
Полина обласкала деревенскую девчушку, привыкшую уважать старость. Пенсию в эту квартиру девочка приносила на двоих — Полине и ее мужу. Все бы ничего, если бы муж Полины к той поре не умер...
Полгода девочка звонила в дверь к Полине и выдавала две пенсии.
Мама девочки продала корову и внесла на московскую почту деньги, а девочку увезла снова в деревню. Почта подала на Полину в суд — уж очень работящая и хорошая была девочка, которую хотя и ругали за ротозейство, но очень жалели.
Но разве видно, что Полина на девятом десятке лет устыдилась своего поступка? Ничуть! Она по утрам делает зарядку, прыгает у вас над головой, как слон. Ей для чего-то хочется жить долго. Для чего?
Любовь Георгиевна Заворотчева
Любовь Заворотчева
Шутиха-машутиха
Бывальщины
ПОЛИНА
Все в доме ее почему-то звали просто Полиной, хотя ей было восемьдесят лет. Мне дали ключ от квартиры, где я могла спокойно пожить и поработать над рукописью. Днем все соседи уходили на работу, и для поручений Полины Абрамовны оставалась я одна-одинешенька. Она меня, оказывается, вычислила, обзванивая всех в двенадцать дня.
Я знала, что старость должна быть светлой. Человек в старость стремится войти очищенным. Если он и в немощи способен на подлость — нарушается что-то извечное, общепринятое. Я бегала в аптеку, вызывала на дом часового мастера, сантехника и электрика. Я делала так, как должно быть, или я чего-то не понимала до сих пор в жизни.
Полина Абрамовна всю жизнь проработала бухгалтером, и это чувствовалось — она не доверяла никому. А тех, кто приносил ей продукты, подвергала проверке через телефон: человек уже ушел, а она начинает сверку — почем и сколько, словно ей носили тоннами, а не граммами.
Получалось так, что вроде она вам делала одолжение, и вы испытывали неловкость за то, что обременили ее расчетами, что не идти в магазин для нее вы никак не могли, это не могло не входить в ваши планы. Это был махровый эгоизм, не затуманенный никакими старческими делами. Ум у Полины Абрамовны был ясный: она помнила наизусть все номера телефонов.
А между тем оказалось, что именно она в свои восемьдесят платит по исполнительному листу девочке, которой испортила жизнь. Вот за это все в доме ее зовут Полиной.
Девочка в Москву приехала из деревни в то время, когда Москва держалась на лимитчиках. Она легко устроилась почтальоном, потому что москвичи на эту работу не идут. Приученная к труду, она взяла самый большой участок, чтобы побольше зарабатывать и одеться, как положено москвичке.
Полина обласкала деревенскую девчушку, привыкшую уважать старость. Пенсию в эту квартиру девочка приносила на двоих — Полине и ее мужу. Все бы ничего, если бы муж Полины к той поре не умер...
Полгода девочка звонила в дверь к Полине и выдавала две пенсии.
Мама девочки продала корову и внесла на московскую почту деньги, а девочку увезла снова в деревню. Почта подала на Полину в суд — уж очень работящая и хорошая была девочка, которую хотя и ругали за ротозейство, но очень жалели.
Но разве видно, что Полина на девятом десятке лет устыдилась своего поступка? Ничуть! Она по утрам делает зарядку, прыгает у вас над головой, как слон. Ей для чего-то хочется жить долго. Для чего?