Заворотчева Шутиха-Машутиха
Любовь Георгиевна Заворотчева
Любовь Заворотчева
Шутиха-машутиха
Бывальщины
ИЗ ЛЮБВИ
Ярославцев легко вел машину, полуобняв руль правой рукой. Отпуск начался! Ольга расслабленно откинулась на спинку сиденья, еще не доверяясь чувству личной свободы, привычно подумала о работе, девчонках своих, которые, словно наперегонки, выйдя замуж, ошеломили их с Ярославцевым щедрым материнством: в пятьдесят лет Ярославцевы уж пять раз дед с бабкой!
Ольге в шуме двигателя чудилось разноголосье девочек и мальчиков, с приходом которых в этот мир они с Ярославцевым очертя голову бросились в некий эстафетный круг. Вырвались из него лишь неделю назад, ночью, проснувшись одновременно.
— Володя, мне река приснилась, плыву, плыву, а берега все нет, а я радуюсь — приятно, что реки так много! — Ольга удобно примостилась на плече Ярославцева.
— Давай-ка, мать, поедем в отпуск, запалилась ты у меня, душа воли просит.
Ольга покосилась на уверенно лежащую руку Ярославцева на руле — какая сильная у мужа рука! Наполняясь чем-то давно забытым, все смотрела на его руку, ведь это именно о ней все знакомые женщины говорили с завистью: «Ох, Ольга, хорошо тебе — есть о чью руку опереться! Ты за Ярославцевым как за каменной стеной!»
Она всегда похохатывала в ответ, легко соглашаясь, ей нравилось быть женой за мужем — надеждой и опорой. Вслух она давно зареклась провозглашать истину, которую открыла еще в первые годы своей семейной жизни: муж будет таким, каким его возделает жена. Однажды она посоветовала одиночкам приглядеться к тем неухоженным мужчинам, что, может, живут по-соседству, мол, если их отмыть, отскоблить да обиходить, глядишь, и принц вырисуется, только надо маленько от себя отдать, из любви к человеку вообще, тогда и толпа обезличенных приобретет одно конкретное лицо, единственно дорогое и незаменимое.
Ее не поняли и подняли на смех. И она перестала провозглашать декларации, направив весь пыл своих воззрений на подраставших дочек, в полной мере усвоивших ее опыт — те «гадкие утята», которые приходили к ним домой, ухаживая за дочками, превращались в лебедей, возле которых лебедушками и лебедятами поплыли в жизнь ее дочки и внуки.
Рука на руле дрогнула и скользнула к Ольге на плечо, молча потискала его, нежно, забыто. Они одновременно посмотрели друг на друга и понимающе улыбнулись — отпуск-то начался!
А еще это был день их первой встречи, о котором они не забывали все тридцать лет. Это был день, давший Ольге право давать советы одиноким женщинам, от которых они отмахивались, считая Ольгу чудачкой.
Она готовилась к экзаменам в техникум, уже работая нормировщицей и закончив ШРМ. Домишко у них был старый, с садом. В саду ее и застал мужской голос, доносившийся от ворот:
— Хозяева! Отоприте! Трубочист пришел!
Ольга спешно выскочила к воротам — трубы давно не чистили, председатель уличного комитета обещала «достать» трубочиста и вот, видимо, «достала».
У ворот стоял парень, весь перепачканный сажей. Он уставился на Ольгу, вдруг затоптался на месте, махнул рукавом по лицу и еще больше добавил сажи. Ольга захохотала и пошла обратно в сад.
Парень долго возился на крыше, все оглядываясь на Ольгу под яблоней.
— Шею свернешь! — обозлилась она.
Когда он спрыгнул с крыши, минуя лестницу, Ольга дрогнула, но виду не подала. Он подошел и скромно предложил:
— Оторви у меня пуговицу с пиджака, говорят, пуговица трубочиста приносит счастье!
— Вот еще! — фыркнула Ольга. — Нужна мне твоя пуговица. Ты что, только трубы и чистишь, что ли?
— А что? У нас семья большая, надо деньги зарабатывать, профессия моя дефицитная.
— Такой молодой и нигде не учишься? — возмутилась Ольга.
— Почему? Я семилетку кончил! — важно сказал парень.
— Ну и лентяй же ты! — покачала головой Ольга.
Парень уныло поплелся из сада. У кадки с водой, закрытой крышкой, остановился, рывком оторвал пуговицу от куртки и положил на крышку.
Эта пуговица с куском материи, пропитанной сажей, лежит у Ольги в шкатулке до сих пор.
Они продолжали учиться, когда старшая девочка пошла в первый класс и когда родилась вторая. Это тоже был своего рода эстафетный круг, где двое, оберегая силы друг друга, старались брать на себя большую нагрузку. Может, от этого, а может, и по другой какой причине они никогда не жаловались на усталость, умея ценить маленькие радости, самой ценной из которых осталась радость возможности побыть вместе, вдвоем. Как сейчас вот, когда только-только начался отпуск и усталости словно не бывало, а в молодо напрягшейся руке Ярославцева было столько очарования, что Ольга не удержалась и припала к ней...
Любовь Георгиевна Заворотчева
Любовь Заворотчева
Шутиха-машутиха
Бывальщины
ИЗ ЛЮБВИ
Ярославцев легко вел машину, полуобняв руль правой рукой. Отпуск начался! Ольга расслабленно откинулась на спинку сиденья, еще не доверяясь чувству личной свободы, привычно подумала о работе, девчонках своих, которые, словно наперегонки, выйдя замуж, ошеломили их с Ярославцевым щедрым материнством: в пятьдесят лет Ярославцевы уж пять раз дед с бабкой!
Ольге в шуме двигателя чудилось разноголосье девочек и мальчиков, с приходом которых в этот мир они с Ярославцевым очертя голову бросились в некий эстафетный круг. Вырвались из него лишь неделю назад, ночью, проснувшись одновременно.
— Володя, мне река приснилась, плыву, плыву, а берега все нет, а я радуюсь — приятно, что реки так много! — Ольга удобно примостилась на плече Ярославцева.
— Давай-ка, мать, поедем в отпуск, запалилась ты у меня, душа воли просит.
Ольга покосилась на уверенно лежащую руку Ярославцева на руле — какая сильная у мужа рука! Наполняясь чем-то давно забытым, все смотрела на его руку, ведь это именно о ней все знакомые женщины говорили с завистью: «Ох, Ольга, хорошо тебе — есть о чью руку опереться! Ты за Ярославцевым как за каменной стеной!»
Она всегда похохатывала в ответ, легко соглашаясь, ей нравилось быть женой за мужем — надеждой и опорой. Вслух она давно зареклась провозглашать истину, которую открыла еще в первые годы своей семейной жизни: муж будет таким, каким его возделает жена. Однажды она посоветовала одиночкам приглядеться к тем неухоженным мужчинам, что, может, живут по-соседству, мол, если их отмыть, отскоблить да обиходить, глядишь, и принц вырисуется, только надо маленько от себя отдать, из любви к человеку вообще, тогда и толпа обезличенных приобретет одно конкретное лицо, единственно дорогое и незаменимое.
Ее не поняли и подняли на смех. И она перестала провозглашать декларации, направив весь пыл своих воззрений на подраставших дочек, в полной мере усвоивших ее опыт — те «гадкие утята», которые приходили к ним домой, ухаживая за дочками, превращались в лебедей, возле которых лебедушками и лебедятами поплыли в жизнь ее дочки и внуки.
Рука на руле дрогнула и скользнула к Ольге на плечо, молча потискала его, нежно, забыто. Они одновременно посмотрели друг на друга и понимающе улыбнулись — отпуск-то начался!
А еще это был день их первой встречи, о котором они не забывали все тридцать лет. Это был день, давший Ольге право давать советы одиноким женщинам, от которых они отмахивались, считая Ольгу чудачкой.
Она готовилась к экзаменам в техникум, уже работая нормировщицей и закончив ШРМ. Домишко у них был старый, с садом. В саду ее и застал мужской голос, доносившийся от ворот:
— Хозяева! Отоприте! Трубочист пришел!
Ольга спешно выскочила к воротам — трубы давно не чистили, председатель уличного комитета обещала «достать» трубочиста и вот, видимо, «достала».
У ворот стоял парень, весь перепачканный сажей. Он уставился на Ольгу, вдруг затоптался на месте, махнул рукавом по лицу и еще больше добавил сажи. Ольга захохотала и пошла обратно в сад.
Парень долго возился на крыше, все оглядываясь на Ольгу под яблоней.
— Шею свернешь! — обозлилась она.
Когда он спрыгнул с крыши, минуя лестницу, Ольга дрогнула, но виду не подала. Он подошел и скромно предложил:
— Оторви у меня пуговицу с пиджака, говорят, пуговица трубочиста приносит счастье!
— Вот еще! — фыркнула Ольга. — Нужна мне твоя пуговица. Ты что, только трубы и чистишь, что ли?
— А что? У нас семья большая, надо деньги зарабатывать, профессия моя дефицитная.
— Такой молодой и нигде не учишься? — возмутилась Ольга.
— Почему? Я семилетку кончил! — важно сказал парень.
— Ну и лентяй же ты! — покачала головой Ольга.
Парень уныло поплелся из сада. У кадки с водой, закрытой крышкой, остановился, рывком оторвал пуговицу от куртки и положил на крышку.
Эта пуговица с куском материи, пропитанной сажей, лежит у Ольги в шкатулке до сих пор.
Они продолжали учиться, когда старшая девочка пошла в первый класс и когда родилась вторая. Это тоже был своего рода эстафетный круг, где двое, оберегая силы друг друга, старались брать на себя большую нагрузку. Может, от этого, а может, и по другой какой причине они никогда не жаловались на усталость, умея ценить маленькие радости, самой ценной из которых осталась радость возможности побыть вместе, вдвоем. Как сейчас вот, когда только-только начался отпуск и усталости словно не бывало, а в молодо напрягшейся руке Ярославцева было столько очарования, что Ольга не удержалась и припала к ней...