Кравцов Под сенью Полярного круга
Александр Борисович Кравцов





АЛЕКСАНДР КРАВЦОВ







ПОД СЕНЬЮ

 ПОЛЯРНОГО КРУГА


Топографу Гринину Владимиру Тимофеевичу и охотоведу Боронкину Олегу Анатольевичу посвящаю.



Повесть, рассказы










КОРОЛЬ ЧИЛИКАНА


Анатолий Михайлович Харьковский сидел ранним утром в своем кабинете и размышлял о том, как бы помочь своему рыбаку Семену Бухтоярову, который сегодня в утренний сеанс радиосвязи сообщил, что рыба пошла. Он начал ловить, а вот затаривать ее у него нет ни сил, ни времени.

За окном поднималось хмурое утро. Сыпал мелкий снег. В коридоре конторы загремела дверцами печей тетя Шура. Заглянув в кабинет, поздоровалась и поинтересовалась, есть ли вода в графине. Она с нескрываемым интересом осмотрела председателя, его письменный стол и бумаги, лежавшие на нем, но по­скольку он не обратил на ее внимания, лишь рассеяно кивнув на нее приветствие, она тихо прикрыла дверь и занялась своим делом.

У Анатолия Михайловича настроение было такое же хмурое, как сегодняшнее утро. Вчера он имел неприятный разговор с первым секретарем райкома партии Болтовым. Тот, не поздоровавшись, сразу начал орать о малых удоях, о слабой дисциплине, о том, что обком партии с него спрашивает в первую очередь за молоко. На робкое возражение Харьковского о том, что колхоз у него рыболовецкий и рыбакколхозсоюз с него спрашивает выполнение плана рыбодобычи, телефонная трубка разразилась таким визгом, что Анатолий Михайлович невольно отвел ее от уха и положил на стол.

Конечно, Болтов в чем-то прав. Молока коровы дают так мало, что в пору на дойку надо ходить с кружками вместо ведер. Но, скорей всего, его душили амбиции. Дело в том, что Харьковского избрали председателем колхоза вопреки воле райкома. Кандидата,рекомендованного Болтовым, просто-напросто со свистом прокатили. И вот уже восемь месяцев Анатолий Михайлович ест председательский хлеб.

Лето выдалось сырое. Сено косить начали только в середине августа. Пойменные луга долго стояли под водой. Пришло тепло, и травы дружно тронулись в рост, закрыв к почве доступ солнечным лучам и ветру. Техника вязла в грязи. Сено косить начали только в середине августа. Мужики ругались, но поделать ничего не могли. И пришлось им взять в руки косы-литовки и заготавливать сено старым дедовским способом.

Харьковский обратился за помощью к друзьям из южных районов области, но приготовленное ими сено и солому можно будет привезти только в январе, когда наморозят переправу через Иртыш, а сейчас только середина ноября.

Часам к девяти начали подходить колхозники, чтобы получить задание на день. Анатолий Михайлович вышел к ним.

- Привет мужики. Есть проблема: у Бухтоярова пошла рыба, надо помочь ему ее затарить и отправить на рыбозавод. Но вот беда - как к нему попасть? Как перебраться через речку Черненькую? Напрягайте, мужики, извилины, и если у кого появится дельное предложение, то заходите.

Он передал заявку Бухтоярова на продукты и снасти завскладом колхоза Михаилу Петровичу Пуртову и вернулся в кабинет.

Через час к нему заглянули тракторист Коля Вепрев и механик Косяк.

- Мы сегодня, Михайлович, собрались за Старицу за дровами для школы, так мы доедем до Черненькой. Посмотрим там, что и как, ну и попробуем переправу изладить. Если Бог даст мороза, то уже завтра можно будет пробовать на «Буранах» проехать.

После обеда Михаил Петрович, или как его все зовут - дядя Миша, личность, далеко известная за пределами не толь­ко колхоза, но и района, доложил, что заявка выполнена, но на нарту следует грузить только перед выездом. На улице ведь не бросишь - собаки к продуктам доберутся, а в складе еще хуже - там крысы. Он посоветовал ехать к Бухтоярову на трех «Буранах». Если будет позволено, то поедет он и Андрей Пузин. У того в тех краях ловушки расставлены, на обратном пути он их хочет проверить. Ну а третьим будет сам Харьковский.

Анатолий Михайлович согласился и отдал распоряжение заправить снегоходы да и в запас бензину налить пару- тройку канистр.



На следующий день перед отъездом, наказав своему заместителю Ивану Ивановичу Дробышеву выйти в час дня на радиосвязь, а затем вести нас на контроле каждые два часа, мы, догрузив все остальное, в десятом часу тронулись в путь. До Старицы добрались более-менее сносно: хоть какая-то, но все же до­рога. По ней вывозили дрова и для школы, и для клуба, и для фельдшерского пункта, и для колхозных нужд. В конце мая всем селом выезжали их готовить. За лето они высохли, и вот теперь при­шло время их использовать.

Мужики вчера постарались на славу, и переправа получилась добрая - и вдоль речки они бревна настелили, и поперек лесин да кустов набросали, которые за ночь вмерзли в лед. Отцепив нарты, мы с опаской перебрались на другую сторону. Накатав снегоходами себе дорогу до гривки, мы вернулись за своей поклажей. У меня на нарте был бензин, Андрей Лузин был загружен продукта­ми, а дядя Миша вез рабочего Леонида Бессонова в помощники Бухтоярову.

Далее наша дорога пошла по гривке, заросшей сосновым бором. Ранее, еще со времен войны, здесь была конная дорога, по которой из Заболотья вывозили рыбу и заготовки болванок для ружейных  прикладов на берег Иртыша. С ле­вой стороны, у подножия гривы, протекала речка Черненькая, берущая свое начало из озера Черненький Сор. Кто кому дал имя - то ли речка озеру, то ли озеро речке - неведомо. За речкой неширокой полосой простирались заросли тальника вперемежку с березой и осиной, которые сменялись чахлой сосной.

Рев трех «Буранов» тревожил лесных обитателей, и скоро мы подняли стайку тетеревов, которые, выпорхнув из- под снега, где они провели ночь, уселись на ближайших деревьях. Остановившись, мы с дядей Мишей ударили по ним из малокалиберных винтовок: он из своей ТОЗ-8, а я из госпромхозовской ТОЗ-17. С третьего выстрела мне тоже удалось подстрелить косача, а дядя Миша своего снял с первого выстрела. Мы начали стрелять по птицам, сидевшим на ниж­них ветках, так как тетерева на птицу, падающую внизу, мало обращают внимания. Подобрав добычу, мы поехали дальше.

Прежде чем пересечь озеро Черненький Сор, Андрей продолбил пару лунок и убедился в том, что лед достаточной толщины. За озером начиналось рямовое болото. Невысокие моховые гривки заросли кривыми, чахлыми сосенками. Понижения между гривками были залиты водой, которая выступала сразу же на следу «Бурана», поэтому следующему снегоходу приходилось прокладывать себе путь рядышком.

Промаявшись пару часов с такой ездой, чуть не вывихнув себе руки, мы остановились на перекур.

-  Вон лес темнеет, Михайлович, видишь? - дядя Миша указал рукой. - Вот там Чиликанка и есть. Пересечем рям, а там по над рекой тоже дорога есть. Скоро будем на месте.



Семен Бухтояров, радостно улыбаясь, поспешил навстречу нашему каравану. Безошибочно определив среди прибывших свое начальство, он, довольный со­бой, произнес:

-  Здорово, председатель! Вот оказывается, ты какой! За восемь лет, что я работаю в этом колхозе, ты первый председатель, который сам приехал сюда, в Заболотье. Правда, те двое, что перед тобой правили, были залетные. Приплыв, одним словом. Последний вообще год у власти побыл. А что это я вас на морозе держу? Мужики, здорово, - он пожал руки дяде Мише, Леониду и Андрею. - Давайте в избу проходите.

Анатолий Михайлович внимательно рассматривал Бухтоярова, стараясь уяснить для себя, что это за человек, чем он, как говорится, дышит. На вид тому было лет сорок - сорок пять. Росточку он был невысокого, всего-то сантиметров сто шестьдесят. Телом плотный и, судя по рукопожатию, мускулистый, жилистый. Лицо округлое, бритое, украшенное широким носом и маленькими темными глазками, спрятанными под густыми, кустистыми бровями.

Одет он был в черную фуфайку, солдатскую  шапку-ушанку, зеленые энцефалитные  штаны. На ногах - серые валенки с чунями. В расстегнутом вороте фуфайки из-под серого свитера мелькнула тельняшка.



Изба рыбака располагалась в сосновом  бору на гриве между безымянным ручейком и речкой Чиликанкой. Она была срублена «в лапу», с дощатыми сенями, которые в свою очередь были разделены перегородкой на чулан и собственно сени. В сенях же располагалась лестница, ведущая на чердак, где, как оказалось, хранились и веники для бани, которая сгорела пару лет назад, и пушнина, и вяленая рыба, и другой (чуть было не сказал: хлам) инвентарь, имеющий в тайге свою особую ценность, но в данный  момент не востребованный.

Невдалеке от избушки, на расстоянии  ружейного выстрела, на березе красовалась пара чучельев тетеревов, вы­резанных из голенищ старых черных валенок.

Комната в три окна размером пять на шесть метров имела довольно-таки неприглядный вид. Дощатые некрашенные полы, низкий, когда-то очень-очень давно беленный потолок, почерневшие переплеты оконных рам, полуразвалившаяся закопченная печь - этакий симбиоз «буржуйки» и печки-каменки.

Вдоль глухой стены на высоте полу­метра располагались нары, покрытые брезентом и кошмой. В дальнем углу нар на старой облезлой лосиной шкуре находилась постель Бухтоярова. На­против нар стоял длинный стол с лав­кой.

-  Да, Семен. Или у тебя до избушки руки не доходят, чтобы порядок навести, или ты такой ленивый.

-  Да ты что, председатель! - начал возмущаться Семен. - Я работаю от зари и до упаду. Пока руки сак[7 - Сак (сачок) - самодельное приспособление на обруче с шестом для вычерпывания из проруби льда, мусора или рыбы.]держат - на речке. А изба? Ну подметаю я тут, летом полы мыл... раза два. Но живности никакой не завел - ни клопов, ни вошек. Так что обижаешь, начальник. - Семен снял с печи закопченный чайник и поставил его на стол.

-  Ты не ругайся. Давайте лучше чай пить. Я с утра поставил чагу [8 - Чага - гриб-трутовик на березе]завариваться. Попробуй, даже сахара не надо. - Он начал разливать по кружкам черный, как деготь, пахучий напиток.

Андрей и дядя Миша стали доставать и выкладывать на стол и нары деревенские гостинцы. Копченое и просто соленое сало, сливочное масло, десятка пол­тора мороженных и пяток стерлядей горячего копчения, кусок свинины, кусок говядины, домашний хлеб, блины, оладьи и какие-то шаньги, что жены напекли мужьям в дорогу и в подарок рыбаку- отшельнику. Я тоже выложил на стол пару батонов колбасы, чай, сахар, печенье, конфеты и папиросы.

Бухтояров поставил на стол котелок.

-  Отведай, председатель! Нынче мне повезло: двух лосей взял. Уже по морозу. Зная, что вы приедете, я вот суп сварил. Попробуйте. - И он суетливо на­чал перебирать на столе ложки, передвигать с места на место кружки с чаем и с какой-то досадой заглядывать в свою пустую кружку, словно не понимая, что с ней надо делать.

Переглянувшись с дядей Мишей, я выставил на стол пару бутылок водки. Андрей тут же нырнул в свой рюкзак и выставил рядом свою пару. Семен радостно захохотал:

-  А я уж думал, что не привез. Ну, ты молодец, председатель! Я сейчас. - Он выскочил в сени, и мы услышали торопливые шаги по потолку. - Вот! - Он выложил на стол какой-то небольшой кусок мяса. - Вот! Берег для добрых людей. - Заметив мой недоумевающий взгляд, пояснил: - Это почка. Мороженная почка лося.

Мужики дружно потянули свои поясные ножи, но Семен вынул свой нож и нарезал тоненькими пластинками почку. Дядя Миша тем временем, вскрыв бутылку, разлил по кружкам ее содержимое.

- Ну, давай председатель! За тебя, Анатолий Михайлович. Посмотрим-по- глядим, что ты за мужик. - Бухтояров опрокинул в себя кружку и потянулся за кружочком мороженной стерляди. - Да, хороша рыбка. Жаль, что в моей речке такой нет, а то бы тут вообще рай был.

Мужики дружно накинулись на лосиную почку. Решил и я попробовать, и она на удивление оказалась очень вкус­ной, напоминая одновременно и свежую печень, и вареный язык.

Перекурив после сытного обеда, вдоволь напившись горячего чаю, мы по­шли на речку.

Напротив избушки, на другом берегу речки виднелась проплешина - бывшие огороды бывшей деревни Чиликан. Когда-то здесь располагался колхоз «Туземец». Вот люди и отвоевали у тайги кусок земли под картошку-моркошку. Сейчас все уже заросло малиной да крапивой, торчащей из-под снега серо-коричневой щеткой.

Вот на этом месте мы решили устроить вертолетную площадку. Переехав речку по заранее устроенной переправе, мы начали укатывать «Буранами» снег, чтобы было легче загружать рыбой винтокрылую  машину. Управившись с этим делом, мы поехали к котцам. Мне это орудие лова было незнакомо, поэтому я с особым вниманием слушал Семена.

- Вот, Михайлович, смотри. - Бухтояров подошел к забору, вмороженному в лед и собранному из квадратных брусочков, переплетенных меж собой вискозной веревкой. - Это запор. Вот этот брусочек называется жало, или жали- на. Вот в этом месте, - Семен пошел вдоль запора по мосточку, сколоченному из двух досок, - у меня расположен сомут. Сейчас он повернут внутрь «сада», чтобы рыба могла только войти в «сад». «Сад», или садок, - это часть реки, расположенная между двух запоров, в которых устроены отверстия для пропуска рыбы, идущей в верховья на икромет. Эти отверстия потом закрываются сомутами, дающими рыбе возможность идти только в одном направлении, в настоящее время - только в садок. За тем запором у меня еще за- веска из крупной дели поставлена, что­бы крупный мусор задерживать. А вот здесь у меня котец. Вот отсюда я и черпаю рыбу. Смотри! - Бухтояров взял сак и, зачерпнув в котце, вывалил на лед ведра два рыбы, в основном, чебака и окуня. Возле котца уже было несколько куч рыбы.

- Видишь, Михайлович, я сначала пытался ее сортировать, но понял, что одному мне с этим делом не справиться, поэтому и запросил помощи. Ну что? Начнем работать? Мешки вон там, под кедром. Давайте сначала крупняк затарим - щуку, окуня и крупного чебака, а потом уж мелочевку. Я пойду движок подготовлю, а то через полчаса совсем темно будет.

Дядя Миша с Андреем расчистили от снега деревянными лопатами место на льду реки и установили «карету». «Карета» - это приспособление для сортировки и затаривания рыбы в виде корыта на ножках, у которого вместо дна натянута мелкоячеистая металлическая сетка. Насыпав рыбу, ее ворошат, отбирая крупную и сортируя по видам. Снег осыпается сквозь ячейки, а оставшуюся рыбу, обычно мелочь, так называемой третьей группы затаривают  в мешок, подвешенный с одного края «кареты» на крючках. Несколько движений иглой и - полный мешок рыбы готов для отправки на рыбозавод.

Работа эта оказалась однообразной, но увлекательной. В скором времени мы загрузили нарту и я повез ее на вертолетную площадку. До ужина, по нашим расчетам, мы приготовили к отправке на два вертолета, а куча рыбы, казалось, не уменьшилась.

Вернувшись в избушку, я только тог­да понял, какой нагрузке себя подверг. Руки, плечи, спина стали какими-то деревянными и ныли тягучей болью.

Мужики, неловко повернувшись, тоже морщились от боли, судя по гримасам, про­бегавшим по их лицам. И все-таки эта боль, эта усталость были приятными.



Подзакусив тем, что осталось от обе­да, и допив остатки спиртного, мы начали устраиваться на ночлег. Разговор не клеился. Анекдоты, рассказанные Андре­ем, вызывали лишь кратковременное веселье. Вскоре дядя Миша начал выводить носом неописуемые рулады храпа.

Мы с Семеном потихоньку разговорились, и он начал рассказывать о своей немудреной жизни.

- Родом я, можно сказать, из коренных рыбаков. Вся моя родня добывала, да и сейчас добывает, рыбу. Они живут на Иртыше, в Цингалах. Слышал про такую деревушку? У меня батя и сейчас рыбачит на местный совхоз. Там у них небольшая звероферма есть. Песцов держат. Дак он с такими же пенсионерами туда рыбу поставляет.

Лет пять назад он тоже тут, на речке, сидел. А теперь болеть часто начал, по­этому боится далеко от фельдшера уезжать. Но каждое лето приплывает. Ягоду берет, а ягоды тут много. Есть черни­ка, брусника, клюква, шиповник. Встречается голубика и морошка. Бора-то здешние - чистые, светлые, бора-беломошники. Ягоду брать - одно удовольствие. Ну и мне маленько помогает. Снасти чинит, новые ловушки мастерит.

Вокруг, в озерах и речушках, полно норки и ондатры. Есть и выдра. Вообще-то в этих краях дичь держится. Но леспромхозы и ей жизни не стали давать, беспокоят. Тут по гривам, если за­метил, великолепный сосняк растет. Вот они его и выкашивают. С запада - кондинские, а с востока - боровские лесовики. Да ладом бы было, если бы они взяли лес да и ушли. Дак за ними каждое  лето пожар ходит. Я опасаюсь, как бы совсем все не спалили. Нынче вон со стороны Болчар  пал шел. Весь август дым, как туман, стоял.

А дичь есть. Дичи много. В сентябре бобровские мужички сюда добираются и барсуков, глухарей добывают. Есть и олени, и медведи. Я без хвастовства скажу тебе: каждую осень медведя беру.

У меня колоченка есть. Ну, лодочка такая легонькая, маленькая. На одного человека. Сколоченная из досок. То бывают еще лодочки такого типа - долбленки называются. Это когда из куска ствола кедра или осины выдолблены. Такая же колоченка у меня и на озере Бешкильцево есть. На ней я к северу хожу, к Паишевским озерам. Пешочком до озера тут рукой подать, а там у меня речной конь припасен.

Дак вот. Плыву я, скажем, по ягоду. А ружьишко всегда со мной. Тихо-тихо веслицем шевелю и по сторонам посматриваю. То уточку добуду, то тетерева, то глухаришку.

А у мишки-то губа не дура, он тоже любит ягодой полакомиться. Где нибудь да и встречу его. А там уж дело техники. Он бегает быстро, но пуля быстрее его.

Вообще-то у меня тут хорошо. Скучать некогда. Работа всегда найдется, вот только рук не хватает. Лет десять назад я бабу сюда привозил. Ну и что же? Пожила она у меня тут до осени и сбегла. «Прости, - говорит, - Семен, но ты меня совсем заездил. Силов, - говорит, - больше нет. Не обижайся на меня. Я обратно в деревню подамся. Пойду в совхоз телятницей. И хотя там каждый день утром и вечером на ферму ходить надо, там будет легче. Тут ведь от зари до зари приходится вкалывать. Да и другое. Старею я. Ребеночка пора заводить, а тут - самой бы выжить.»

Пришлось отпустить бабу. А вообще- то мне вертолетчики каждый год баб привозят. Где-то в Тобольске пьяную бичиху прихватят - и сюда. Она про­спится, от вина маленько отойдет, тут я ее в работу и запрягаю.

Осенью особенно работы много. Хочется и ягод набрать, и за ловушками постоянно пригляд требуется. Опалый лист по реке тащится, того и гляди, что запор сорвет. Каждые три-четыре часа запор и завеску от мусора чищу. И грибов припасти охота. Какой ни есть, а все-таки доход. Я их сушу, а потом вместе  с ягодой обмениваю на продукты: сахар, соль, муку, да и на водку с куревом.

Долго говорили мы с Семеном. Он несколько раз вставал, подбрасывал дров в печурку.

Следующие дни были копией перво­го. Мужики тарили рыбу, а я с Бессоновым вывозил ее на вертолетку.



На четвертый день ближе к вечеру лес сердито заворчал, откликаясь на усиление ветра. Все предвещало непогоду. И действительно, через час-другой запуржило. Мы перебрались в избушку, к теплой печке.

-  А ты, председатель, говорят, нова­тор. За рыбалку всерьез взялся.

-  У нас, Семен, рыболовецкий колхоз, и поэтому рыбодобыча должна быть на первом месте. У нас как было: и колхозники для своих нужд рыбу ловят, и из окрестных деревень к нам на Сора люди порыбачить приезжают. Ты вот скажи мне: много ль тебе рыбы на про­питание надо? Ну, один-два язя или щучина. А ловят-то мешками. Куда девать остальную? Свиньям? Вот я и предложил рыбакам - сдавайте на плашкоут [9 - Плашкоут - рыбоприемное судно.]. Всем будет хорошо: колхозу - выполнение плана рыбодобычи, рыбозаводу - постоянно свежее сырье, рыбаку - оплата семьдесят пять процентов от закупочной цены плюс встречная продажа рыболовных снастей - дели на фитили и сетекукол.

Рассуди сам. Сетекуклу можно ку­пить только в колхозе. На базаре их просто нет, а если появляются, то из-за высокой цены их не каждый может при­обрести. Рыбозавод же ими не торгует. Вот я и нашел формулу дружбы с рыбаками: вы колхозу - рыбу, а колхоз вам - снасти. И скажу честно, что обиженных нет.

А своей рыболовецкой бригаде, что с неводом по Старице бродила, и тем рыбакам, что Подчугасный, Шалимовский, Ванихинский и другие Сора завесками перекрыли и сетями рыбу добывали, я установил дифференцированные расценки. Каждому установлен план, согласно нормативам. Выполнил его - получи минимальную расценку за килограмм рыбы. Перевыполнил план на четверть - получи оплату по повышенной расценке. А если наловил рыбы еще больше, расценка будет в полтора раза выше. Короче, я заставил рыбаков самих считать свои деньги, свою зарплату.

Рыбу-то они сдают на плашкоут, приемщику рыбозавода. Он им квитанцию ежедневно выписывает. Вот по этим квитанциям наша бухгалтерия и производит начисления. Доходило до смешного. Как-то подходит ко мне Степан, бригадир рыбаков, и говорит, протягивая квитанцию:

-  Смотри, председатель. Без трех килограммов полторы тонны рыбы сдали. По какой цене нам заплатишь?

-  Молодцы, - отвечаю я ему. - Ты, Степан, в договор посмотри, там все написано: за что и по сколько.

-  Что? - удивился он. - По нормативу?

-  Да. Получается так.

-  Если б я знал, да я бы удочкой эти три килограмма доловил.

-  Ничего не поделаешь, Степан. До­говор дороже денег. Надо было вам еще одну тонь [10 - Тонь - одна закидка, одна тяга невода.] дать. Тогда бы у вас и под­прыгнула расценка.

Летом собираюсь примерно такую же оплату труда применить на заготовке сена. Посмотрим, что из этого получится. Хотя есть и другие задумки, но о них еще рано говорить.



Харьковский проснулся от непривычной гулкой тишины. Полежал, прислушиваясь к тишине и к себе, к своим чувствам, стараясь понять, что же было причиной его пробуждения.

В избе колыхалась предрассветная тишина. В углу, слегка попискивая, суетились мыши. Стук их коготков был слышен едва ли не громче цоканья ча­сов. Печь мерно гудела, изредка шипя и потрескивая сырыми дровами. Он открыл глаза. На потолке металась неясная тень и отблески печных огней. Он повернул­ся в спальном мешке. Затекшее тело, все мышцы, ноющие тупой болью суставы радостно откликнулись на это.

Глаза быстро привыкли к темноте, и он увидел бреющегося Бухтоярова. Пристроив на столе большой осколок зеркала, тот, высунув от усердия язык, аккуратно и тщательно водил безопасной бритвой по щекам и подбородку. Ночник, изготовленный из двух  аккумуляторных  батарей «Бакен» и маломощной лампочки, давал тусклый свет. Харьковский несколько минут молчаливо наблюдал за этой процедурой. Затем, потянувшись, выпростал руки из спального меш­ка и посмотрел на часы. Стрелки показали время. Было пять часов. Рановато еще для подъема.

-  Что, Семен, не спится?

-  Не, председатель, это у меня привычка такая - рано вставать. Сам же знаешь: кто рано встает - тому Бог дает. Да и не спится почему-то...

-  Чудно. Что же ты делаешь в та­кую рань? Или заделье какое есть?

-  Да разные дела. Так, по мелочам. Ну, во-первых, с утра броюсь, это у меня еще с армии осталось. Затем готовлю еду. Пища моя простая. Во все времена года - рыба: отварная или тушеная, жареная и вяленая. Зимою добавляется мясо. Летом-то редко мясо ем. Так, от случая к случаю, когда тетерева иль утку удастся подстрелить. И, конечно, квашеная капуста, картошка и макароны. Хлеб я стряпаю сам, обычно ландарики - лепешки такие.

А заделье?.. Есть у меня заделье. Ре­монтирую снасти или одежу. Ты же знаешь, как в лесу все горит. То зацепился за сучок, то огонек из печки неожиданно выскочил. Что еще? Да, заряжаю патроны. Не люблю я базарные, не по мне заряд. Еще я вяжу ряж [11 - Ряж (реж) - редкая, крупноячеистая сеть, связанная из толстых ниток], а потом продаю его иртышским рыбакам. Им же, на заказ, шью фитили [12 - Фитиль (вятиль, вентерь, крылена) - рыболовный снаряд из сети на обручах, с сетчатыми крыльями (по В. Далю).]. Сначала вяжу дель: на бочку - трехпалечную, а на крылья - в четыре пальца. С весны делаю заготовки прутьев на обручи, тут по речке местами черемуха растет. На фитиль идет два или три обруча, смотря какой фитиль нужен. Мои фитили идут хорошо.  Мужики охотно заказывают их и хорошо за них платят. А я на заказ могу и морду изготовить [13 - Морда (мордушка) - лозовая плетенка с двойной воронкой, с крыльями из тычинок, плетеная верша. Верша состоит из двойной воронки: наружная, с глухим хвостом, называется бочка, малая или вставная - детыш; общее их широкое отверстие - творило, узкое, во внутренней воронке - очко, лаз (по В. Далю).], но ими в последнее время все меньше и меньше пользуются. Во-первых, громоздкая. Перевозить сложно, а на озере бросить жалко - в момент сопрут. Сейчас у людей не стало ни стыда, ни совести. Украсть, а то и сломать, изгадить чужую ловушку стало чуть ли не делом чести. Раньше с такими людьми деревня себя вела очень строго. Любителю до чужого не было места ни за праздничным столом, ни на простой попойке. А сейчас если поймал вора на своей сетке, то трогать его не моги. Иди заявляй в милицию. А там не до тебя. Да и воры сейчас ушлые стали: ездят кучкой, одному не совладать.

Старики рассказывают, что раньше таких гандурасов просто-напросто то­пили на месте преступления, привязав за ногу к тычке [14 - Тычка - деревянный кол, служащий опорой при постановке сети], предварительно отдубасив их веслами. И ничего, действовало. Нет, не пойму я этих людей. Ну лад­но, может голодный ты... ну возьми рыбину-две, а снасть не трогай. Дак нет же! Заберет, выгребет все, да еще сеть или фитиль издерет, испохабит. Нет... не по мне это.

Часов в семь Харьковский заказал вертолет для вывозки рыбы, и все отправились на работу. Семен опять начал черпать из котца рыбу, предварительно перелопатив вчерашний улов на новое место.

-  Михалыч! Смотри сюда! - Бухтояров, нагнувшись, ковырялся в куче рыбы. - Смотри: вот «король» Чиликана. - Он показал ерша сантиметров семнадцать длиной. - Смотри, какой красавец! Видишь - это его корона, - он осторожно, боясь уколоться, взялся за спинной плавник и передал рыбку Харьковскому.

И действительно, замерзнув, рыбка расправила все свои плавники, а спин­ной плавник чем-то напоминал корону. Да и размеры рыбы говорили об ее исключительности. Обыкновенный ерш имеет размер с указательный палец или чуть более, а этот такой богатырь.

-  А до чего уха из них вкусна! -Бухтояров начал выбирать и складывать в ящик наиболее крупные экземпляры. - Вечером сварю. Попробуете и навсегда полюбите и эту рыбу, и эту речку.

Мы занимались сортировкой рыбы то тех пор, пока не услышали характерный стремительно приближающийся гул вертолета. Очередная нарта была уже на­гружена, и мы поехали встречать вертолет.

Сделав «круг почета», тот приземлился на нашей поляне. Потом, следуя командам бортмеханика, переместился к мешкам с рыбой. Бортмеханик потыкал ломом почву возле колес вертолета и подал рукой знак командиру. Тот  убавил обороты двигателя. Из салона нам призывно замахал рукой человек. Мы с Семеном влезли внутрь. Рыбоприемщик уже налаживал почтовые весы.

-  Давайте мешков пять-десять взвесим, а остальные по счету приму. Пойдет так? - спросил он Бухтоярова.

Тот согласно кивнул головой и пояснил мне: «Так всегда делаем».

В присутствии бортмеханика мы взвесили рыбу. Мешок в среднем весил двадцать восемь килограммов.

-  Грузите сорок мешков, - прокричал мне в ухо бортмеханик. - Второй раз придем после заправки. Короче, часа в три ждите.

Так продолжалось неделю. В некоторые дни работало по два вертолета. А рыбы все не убывало. Как потом воя, мы отгрузили за это время двадцать семь тонн, выполнив квартальный план колхоза. Вот вам и «король» Чиликана!







notes


Примечания





7


Сак (сачок) - самодельное приспособление на обруче с шестом для вычерпывания из проруби льда, мусора или рыбы.




8


Чага - гриб-трутовик на березе




9


Плашкоут - рыбоприемное судно.




10


Тонь - одна закидка, одна тяга невода.




11


Ряж (реж) - редкая, крупноячеистая сеть, связанная из толстых ниток




12


Фитиль (вятиль, вентерь, крылена) - рыболовный снаряд из сети на обручах, с сетчатыми крыльями (по В. Далю).




13


Морда (мордушка) - лозовая плетенка с двойной воронкой, с крыльями из тычинок, плетеная верша. Верша состоит из двойной воронки: наружная, с глухим хвостом, называется бочка, малая или вставная - детыш; общее их широкое отверстие - творило, узкое, во внутренней воронке - очко, лаз (по В. Далю).




14


Тычка - деревянный кол, служащий опорой при постановке сети