РЯБИНОВЫЕ-БУСЫ-Повести-и-рассказы-Часть-II
Андреева
Ирина АНДРЕЕВА
РЯБИНОВЫЕ БУСЫ
Повести и рассказы
Часть II
_Эбонит_
Однажды на совхозной ферме у рыжей кобылицы Яшмы родился необычно шустрый красивый жеребенок темной масти с белой звездочкой во лбу и белыми чулочками на длинных стройных ножках. Кто–то воскликнул: «Гляди–ка, ножки–то, как из эбонита выточенные – добрый конь будет». Так с легкой руки того человека крепкого, резвого стригунка назвали Эбонитом. Жеребенок рос не по дням – по часам, приводя в восторг ухаживающего за кобылой конюха. Давно Семен мечтал приобрести в совхозе лошадь в личное подсобное хозяйство. Его выбор пал на родившегося жеребенка. К осени следующего года мечта его осуществилась: окрепший и подросший за два лета Эбонит, выкупленный Семеном, был переведен на его личное подворье.
Привыкший к заботливым рукам Семена, жеребенок недолго тосковал по матери–кобылице, а вскоре освоился и с новым окружением – домашним скотом. Но, подрастая, выказывал все же свой гордый нрав, ведь не уподобляться же в хлеву бестолковым пугливым овцам или визгливому поросенку Борьке!
Жизнь в хлеву у Семена была сытная, беззаботная. Наступившая морозная зима тоже не пугала – в стойле всегда было тепло от дыхания скота. Только вот теснота отведенного для Эбонита жилища угнетала не на шутку. Поэтому когда в дни оттепели хозяин выпускал скотину в просторный денник[2 - Денник – имеется в виду просторная загородка перед стайками.(прим.автора)], Эбонит носился по нему, взбрыкивая ногами и подкидывая гордую голову. Тогда в деннике начинался полный хаос: сначала взбудораженный его скачкой, задрав дугой хвост, начинал носиться подросший за лето бык Яхонт. Овцы горохом носились друг за другом с метавшимся ужасом в кошачьих зрачках–щелочках глаз.
Эбонит, умело маневрируя между обитателями этого хозяйственного двора, еще больше раззадоривался, вступая в своеобразную игру: дождавшись, когда бык, добежав до стайки, разворачивался и бежал обратно, Эбонит пускался навстречу Яхонту. Почти сшибаясь грудью, животные с брыком разбегались в разные стороны. Овцы, прижавшись к кормушкам, выжидали этот момент и после снова гуртом кидались в другой угол. Семен хоть и с удовольствием смотрел, как разминается скот, тщательно следил за стельной коровой. И если уж Апрелька начинала волноваться и нервно мотать головой, вытягивая очередной клок сена из кормушки, Семен, прикрикнув на Эбонита и Яхонта, сначала загонял корову, затем с трудом собирал взбудораженных овец, оставляя в деннике быка и жеребенка. Выждав, когда те двое до одури набегаются по деннику уже вперегонки друг с другом, водворял и их на место, с любовью приговаривая:
– Ну, ну, нарезвились и будя. Хватит! На место, говорю!
Яхонт, последний раз взбрыкнув задними ногами, нагнув голову, забегал в открытую дверь стайки, а Эбонит, сделав еще один задорный круг, тоже стремглав забегал в свой теплый уголок, выдувая горячим дыханием из ноздрей настывший иней.
В середине марта в одну из темных ночей Эбонита тревожила необычная возня в хлеву. Свет в эту ночь не погасили.
Несколько раз приходил то хозяин, то хозяйка, то сразу оба, тихо и тревожно о чем–то переговариваясь, крутились возле коровы Апрельки. Далеко за полночь Апрелька начала тяжело и шумно дышать, грузно поднялась на ноги. В это время в стайку заглянула хозяйка, быстро расценив обстановку ,прикрыв дверь, убежала куда– то, вскоре вернувшись с самим хозяином. Хозяйка, ласково оглаживая корову по вздувшемуся брюху, уговаривала:
– Ну, давай, Апрелюшка, матушка, давай! Ну, еще немножко! Хорошо! Передохни, матушка, передохни. А теперь постарайся!
Эбонит растревоженно прядал ушами, чутко принюхиваясь к новым рождающимся звукам и запахам. Часто перебирал копытами, вытягивая шею, пытался понять: что все–таки происходит, почему люди не спят, отчего так тяжело вздыхает Апреля?
Потом хозяева заговорили оживленней:
– Ну, вот, слава Богу, Господи благослови!
– Опять бычок.
– Угу. Ишь, какой лобастый!
Апрелька замычала как–то жалобно, в ответ ей тоже кто–то мыкнул слабеньким голоском. Люди разговаривали с коровой:
– Давай, приводи свое чадо в порядок. Во так–то.
Еще хлопотали рядом, переносили по хлеву что–то тяжелое, потом погасили свет, хлопнула входная дверь, все стихло. Эбонит, наконец, успокоившись, незаметно задремал.
Утром, очень рано пришла хозяйка, подняла заспавшуюся Апрельку и стала доить в маленькое ведерочко.
Эбонит проснулся от привычных звуков падающего струйками молока, перебирал копытцами, принюхивался к запаху парного молозива. Вскоре заглянул хозяин:
– Ну, что тут?
– Слава Богу, все хорошо.
– Ну, ладно, как назовем–то?
– Пускай Буян будет.
– Ну, Буян так Буян.
Когда хозяйка принялась кормить из ведерочка Буяна, Эбонит, наконец, понял причину ночной суеты – в их хлеву появился новый обитатель – это был телок, рыжий с белесыми пятнами по бокам.
С этого дня Эбонита, Яхонта и овец практически на весь день выпускали гулять по деннику. В воздухе, промытом от зимней серости, все ощутимей чувствовался приход весны. Ее пробуждающие запахи волновали, щекотали ноздри, теснили грудь от радостного предчувствия чего–то неизбежного, нового. В деннике снег протаял грязными ноздрями вдоль забора и полностью сошел посреди денника, обнажив сенную труху, выбитую ногами скота. По краям от забора стали образовываться грязные плешины. С неделю на плешинах еще стояла влага, на которой Эбонит и Яхонт, несколько раз поскользнувшись, раскатывались копытами, догоняя друг друга. Подмерзая морозными утрами, плешины высохли, а снег совсем сошел с территории денника.
Скоро, совсем скоро хозяин выпустит свой домашний скот на широкую поляну за деревней. Не совсем еще на выпаса, а так – выгуляться, пощипать первоцветов, проклюнувшихся из–под старой промерзшей дернины. Здесь выгуливалась скотина и из других подворий. Эбонит резвился вволю, но от своих: овец, Яхонта, Апрельки, не отставал.
Этой весной Эбониту исполнится два года. Семен планировал начать приучать коня к упряжи. А пока впереди было лето, сочный луг, речка, куда пригоняли скот на водопой.
Когда хозяин первый раз надел на Эбонита уздечку, конь не противился, не понравились ему только холодные железки, называемые удилами, которые ему засунули в рот, заложив за задние зубы. Эбонит крутил головой, полагая, что железки выпадут сами, но хозяин успокаивал его, оглаживая по крутой шее, при этом крепко держа под уздцы. Эбонит смирился. Тогда хозяин повел его за уздечку вслед за собой. Эбонит покорно пошел, потому что при малейшем сопротивлении железки начинали давить на зубы. Потом хозяин приучил его с помощью этих же железок останавливаться по его команде. Он натягивал уздечку на себя, при этом странно делая губами дребезжащий звук: «Т–пру!» Железка на этот раз натягивала Эбониту губы, а вернее углы рта тем сильнее, чем сильнее он сопротивлялся. Когда Эбонит усвоил и эту науку, хозяин прицепил к уздечке длинный повод и заставил Эбонита бегать на этом поводу по окружности. Со временем Эбониту даже понравилось это занятие: он свободно гарцевал по кругу, игриво загнув шею, надо только внимательно прислушиваться к командам хозяина, а после он наградит Эбонита сладким хрустящим кусочком сахара.
Семен был доволен результатами обучения своего молодого коня и в награду за это Эбонит стал ходить теперь не в общий гурт с коровами, быками и мелким рогатым скотом, а с совхозными лошадьми, которыми заведовал хозяин. Там Эбонит снова встретил свою мать, хотя теперь он уже не нуждался в ее помощи, становясь взрослым конем. Здесь, в табуне своих сородичей, Эбониту нравилось гораздо больше. На день всех тягловых лошадей забирали на работу, а молодняк (ровесники Эбонита) свободно пасся целый день. Можно было не только щипать сочную травку, а еще и бегать вволю, имея достойных соперников. Вскоре Эбонит обратил внимание на молодую необъезженную кобылицу Сусанну. Сусанна была моложе его и имела ярко–рыжий окрас. Гордая маленькая голова Сусанны часто вскидывалась, когда Эбонит приближался к ней. Однажды он попытался подойти к ней совсем близко. Сусанна не отпрянула от него, а напротив призывно и кротко заржала, вытянув навстречу ему шею, обнюхала его гриву и голову. Эбонит тоже обнюхал ее гриву, пахнущую ветром и солнцем, и навсегда запомнил, как пахнет Сусанна. С тех пор Эбонит стал держаться возле нее, иногда доверчиво положив свою голову на ее шею. Вскоре Семен стал днем уводить Эбонита часа на два. Теперь он приучал коня к седлу. Эбониту хоть и чудно было, что его спину теперь опоясывает нечто легкое, но он не сопротивлялся, ведь Семен обходился с ним ласково. Но вот когда Семен первый раз сам сел в это седло, взгромоздясь Эбониту на спину, конь от неожиданности просел спиной, недовольно вскинул голову и понесся с места вскачь. Ему хотелось сбросить хозяина со своей спины, но тут в углы рта крепко впились удила: еще никогда не натягивал их так сильно Семен. Эбонит занервничал и припустил еще сильнее, выворачивая и подкидывая при этом голову. Семен довольно грубо и жестко натягивал удила, и повелительно приказывал: «Т–пру! Расходился он! Т–пру!» Эбониту стало невыносимо больно, он поневоле остановился, отчаянно и недовольно фыркая так, будто устал от непосильной ноши. Семен ослабил удила, но не совсем так, чтобы можно было вольничать. Тихонько поддав под бока Эбонита пятками ног, Семен скомандовал: «Н–но! Пошел потихоньку! Спокойно, Эбонит, спокойно! Вот так–то, молодец, умница, коняга!» Проехав круг, Семен спрыгнул с лошади, оглаживал крутую шею, приговаривал: «Ну, то–то же, молодец, умница Эбонит!», опять угостил коня кусочком сахара.
На следующий день Семен вновь надел на Эбонита уздечку и седло, но верхом не сел, а повел лошадь под уздцы прямиком в совхозную кузницу. Из кузницы вышли два мужика, поздоровались с хозяином, походили вокруг Эбонита, о чем–то совещаясь. Эбонит прядал ушами, предчувствуя что–то тревожное. Потом его взяли за уздечку и завели между двумя параллельно и горизонтально установленными бревнами, служащими привязями для коней. Уздечку привязали к одному из бревен, Эбонит вынужден был стоять. Там Эбониту к копытам прибили какие–то гнутые железки. Эбонит не сопротивлялся, это было совсем не больно, а когда Семен повел его обратно, копыта Эбонита вдруг зацокали о торную дорогу, – цок, цок, цок, так стучат каблучками модницы. Эбонит вспомнил, что так цокают все взрослые лошади из его табуна и окончательно успокоился.
Теперь Семен каждый день ездил на Эбоните верхом, всякий раз щедро награждая то корочкой хлеба, то кусочком сахара. А по вечерам Семен, подойдя к табуну, зычно кричал:
– Эбонит, Эбонит! Эбони, Эбони, идем на речку купаться.
Эбонит с радостью бежал навстречу, любил он, когда крепкие руки хозяина расчесывали ему специальными щетками бока и круп, начинающую отрастать гриву.
Позже, когда Эбонит уже спокойно и уверенно возил своего хозяина на спине, Семен стал приучать Эбонита к большой упряжи. Коню надели на шею довольно тяжелый обруч, называемый хомутом. Седло на спину при этом уже не надевали. К хомуту крепилась остальная амуниция – сбруя. С помощью этой сбруи прикрепляли по бокам гладкие жерди, называемые оглоблями, которые в свою очередь прикреплялись к телеге. Вот в эту–то гремящую, широкую как плоское корыто, телегу, Семен впряг Эбонита. Теперь в руках у Семена для управления конем была не уздечка, а широкие ременные лямки, называемые вожжами. Сначала Семен вел Эбонита в поводу, приучая к телеге. Эбонит косил лиловым глазом на грохочущее сзади корыто, но шел исправно. Тогда хозяин сам уселся на телегу, свесив ноги на сторону, чтобы в случае чего легко спрыгнуть. Чтобы ехать быстрее, Семен легонько хлестал Эбонита вожжами по бокам, а если нужно было остановиться, так же как уздечку, натягивал теперь вожжи.
Так, мало–помалу, Эбонит стал работать как все взрослые лошади. Но он не противился, ведь Семен хорошо кормил его, по–прежнему купал на речке и ухаживал, а в работе берег, не перегружая возы.
По вечерам Эбонита отпускали в ночное. Он всякий раз с волнением ждал этого момента, знал, что встретится там, на росистом лугу со своей подружкой Сусанной. Сначала Семен надевал на передние ноги Эбонита путы, чтобы он не ускакал ночью с пастбища, но потом понял, что Эбонит никуда не уйдет от своей подружки, путы снял.
Спустя еще два года у Сусанны появился маленький тонконогий жеребенок один в один мастью в Эбонита. Эбонит теперь держался несколько в стороне, ведь к боку Сусанны теперь прижимался жеребенок, то и дело, подсунув голову ей под брюхо, сосал сладкое жирное молоко, помахивая коротким пушистым хвостиком.
Так повторялось из года в год – у Сусанны появлялся новый жеребенок, если уж не мастью, то стройностью быстрых ног и гордой посадкой головы в Эбонита.
Шли годы, и хозяин Эбонита уже ушел на заслуженный отдых, год от года старея и становясь немощней.
Скотины на хозяйстве у Семена заметно поубавилось, и хотя Эбонит в эту пору был еще довольно молодым крепким конем, однажды на хозяйственный двор Семена пришли чужие люди. Эбониту сразу не понравились чужаки, от них пахло каким–то резким, неприятным запахом больших дорог, по которым Эбониту приходилось ездить крайне редко. Эти люди о чем–то миролюбиво беседовали с Семеном, заглядывали коню в зубы. Ощупывали его бабки и крепкий круп. Потом один из них сел верхом на Эбонита и поехал. Эбонит тревожно прядал ушами, но повиновался, он ведь был взрослым конем, привыкшим к сельхозработам и к тому, что изредка Семен давал его в работу чужим людям. Потом чужие люди по очереди пожали Семену руки и, наконец, ушли со двора. Эбонит несколько успокоился. Но наутро хозяин не спешил выводить его на работу, а к полудню вернулись те чужие люди, и Семен сам повел Эбонита со двора под уздцы. На крыльцо дома вышла хозяйка в белом переднике, глядя Эбониту вслед, тайком утерла передником слезы. Семен был хмурый, отворачивал от Эбонита лицо, стараясь не смотреть ему в глаза.
Потом случилось ужасное… Эбонита заставили взойти по наклонному настилу в кузов грузовой машины, в которой уже стояла другая лошадь.
Эбонит, почуяв недоброе, упирался, не шел на доски. Тогда Семен стал ругать его и даже поддавать кулаками по бокам. Чужие люди тоже подталкивали его со всех сторон. Эбонит заржал тоскливо, но с места не сдвинулся, перебирая ногами перед настилом от напора людей. Тогда Семен передал повод чужому человеку, а сам ушел ненадолго, вернувшись с кнутом в руках. Никогда раньше Семен не бил Эбонита кнутом. Ведь он слушался всего лишь легкого похлестываяния вожжей или уздечки. А тут на него подняли руку, да кто? Сам хозяин! Эбонит заартачился еще больше, его, доброго коня, оскорбили, унизили! Семен, распаляемый досадой и на себя, и на коня, бранился черными словами и сек в отчаянье еще больше бока и круп Эбонита, вскрикивая:
– Н–но, пошел ты черт! Что ты мне душу рвешь, и так тошно!
Эбонит, вывернув голову, взглянул на хозяина, у того по щекам текли крупные слезы. И тогда конь, вдруг высоко вскинув голову, заржал тонко и обреченно и вдруг легко заскочил в кузов машины. Тотчас вслед за ним забрались чужие люди, крепко - накрепко привязали уздечкой к борту, спрыгнули на землю. Эбонит больше не смотрел в сторону хозяина, он не видел, как тот, не прощаясь с чужими людьми, низко склонив голову, тяжело шаркая налившимися свинцом ногами, ушел в свой двор.
А Эбонита повезли сначала по грунтовой сельской дороге. Перед затуманенным слезами взором Эбонита проплывали родные дома и улицы, затем луга и пастбища. И, наконец, машина, выбравшись на большую трассу, прибавив скорость, понеслась по асфальту. Мимо и навстречу им проезжали, грохоча, огромные машины. Эбонит больше не смотрел на дорогу и не проявлял участия к другому пассажиру, что стоял бок о бок с ним. Иногда на поворотах они сталкивались крупами, перебирали задними ногами, чтоб сохранить равновесие, но Эбониту было теперь все равно, понурив голову, он то смотрел в пол под ноги, то, полузакрыв глаза, будто дремал.
Ехали долго, уже смеркалось. На дорогу пал туман, окутывая иногда тело Эбонита в свои холодные, влажные волны. Уже ночью машина остановилась, к кузову вновь поставили наклонно доски и он на этот раз совершенно спокойно сошел с чужим человеком под уздцы на землю. Машина с его попутчиком уехала дальше, а Эбонита все тот же человек увел в темный незнакомый двор, привязал к столбу. Потом принес коню охапку свежей травы. Но Эбонит не притронулся к корму.
Потом он стал работать на этого человека, так же как и дома возил на телеге разные грузы, либо скакал куда–то, понукаемый чужим человеком, что вместо Семена теперь восседал в седле.
На новом месте его исправно кормили. Но ему не милы были чужие запахи с примесью бензина и гари, что по утрам стлались серой дымкой, окутывая низменное, сырое место его нового поселения.
А по ночам Эбониту снились родные заливные луга с чистой и сочной травой, речка с прозрачной, студеной водой. Он помнил свое стойло и корову Апрельку, даже глупые овцы в том хлеву ему теперь представлялись родными. Но больше всего он скучал по Сусанне, по ее пахнущей ветром и солнцем гриве, по теплому родному боку. Не думал Эбонит только о Семене…
Однажды под осень, когда новый хозяин оставил Эбонита спутанным на лугу, конь загрустил еще больше. Это был не тот солнечный луг, на котором он скакал еще жеребенком. Здесь не было других коней, только две козочки, привязанные к колышкам, паслись невдалеке.
Вдруг воздух прорезал тоскливый звук улетающих косяком журавлей. Равняя ряд, журавли летели клином в сторону его родины. Этот тревожный, прощальный звук родил в душе Эбонита чувство тоски и протеста. Эбонит резко рванул спутанными ногами вверх, и, сопротивляясь путам, стал изо всей силы скакать по лугу, пытаясь усилием крепких мышц разорвать путы. И о, чудо, путы лопнули! Эбонит взвился на дыбы, а потом поскакал легко и свободно. Вперед, только вперед! Быстро доскакав до трассы, по которой его сюда привезли, конь рванул по ней в обратном направлении. Мимо него, как и тогда, когда его везли сюда, громыхали машины, но он их не боялся – он скакал к своей Сусанне, туда, где прошло его детство. Один раз его чуть не зацепила большущая машина, тогда Эбонит, слегка умерив свой прежний пыл, свернул в глубокий кювет, выбрался из него на обочину, перевел дыхание и вновь поскакал вдоль трассы. Тут было даже лучше – под копытами мягко пружинил дерн. Вскоре впереди путь ему заградила вода. Воды было много, под копытами уже зачавкало. Эбонит остановился. Машины грохотали теперь вверху, проезжая по узкому мосту. Эбонит, расценив обстановку, прошел вперед, напился воды и круто повернул назад. Он решил искать пологий сухой берег, чтоб спустившись в воду переплыть на другую сторону. Ему пришлось уйти далеко от трассы, пока он нашел такое место. Спустившись по сухому берегу меж ивняков, он зашел в воду по грудь, затем еще глубже, а потом поплыл, легко управляя мускулистым телом. Вот и противоположный берег, под ногами уже проваливалось илистое дно. Копыта уходили в холодную кашу по верхние бабки, но вот стало легче – еще несколько рывков и он очутился у кромки отвесного, но не очень высокого берега. Только толчок вперед и он окажется на сухом месте. Оттолкнувшись задними ногами, Эбонит попытался выскочить на берег. Но что это? Его переднюю правую ногу, будто кто–то невидимый держал под водой. Тогда он рванул ее изо всех сил, нога поддалась, но вместе с ней, на обрывке пут вытянулась черная коряга. Эбонит вновь рванул свое тело вверх и на этот раз выбрался на берег. Коряга, больно ударяя о бабки, тащилась на веревке. Эбонит пытался скакать, но коряга то угадывала под копыто, то опять больно била по ногам. Эбонит заржал протестующе, и, превозмогая боль, вновь ринулся вперед. Коряга, в очередной раз угодив под копыто, больно вывернула нижний сустав – Эбонит от неожиданности упал на колени. Тотчас поднявшись, он вновь пошел, только теперь заметно прихрамывая – сустав болел, а на корягу уже накрутилась, волочась, осока. Конь решил во что бы то ни стало выбраться опять на асфальтовую трассу, может быть, там удастся освободиться от прицепившейся коряги.
Между тем уже заметно стемнело. Холодной сыростью потянуло от воды. Вперед, только вперед! Эбонит выбрался, наконец, на высокую насыпь, ведущую на трассу. Передохнув несколько перед подъемом, он стал забираться на насыпь по шуршащей под копытами мелкой гальке. Что–то хрустнуло под копытом, и в следующий миг коряга отпала вместе с треснувшей напополам подковой. Эбонит выбрался на трассу и попытался скакать вперед, но резкая боль в суставе заставила идти шагом. Он смирился и пошел, прихрамывая, но все равно вперед! Он ждал, когда трасса сравняется с пологой местностью, чтоб опять сойти вниз и бежать по мягкому дерну. Сумерки взяли землю в свой плен. Но трасса не затихла – навстречу ему по–прежнему грохотали машины, ослепляя его фарами дальнего света. Одна длиннющая «Фура» притормозила, увидев одиноко бредущую лошадь. Из кабины послышались громкие фразы:
– Какой лось!? Я же тебе говорю лошадь.
– Точно лошадь.
«Фура», вновь набирая скорость, прокатилась мимо.
Наконец место стало пологим, и Эбонит сошел с трассы в поле. Пройдя под сень редкого леса, он стал щипать траву, пугая полусонных кузнечиков, которые выставили свои наковаленки вокруг. Эбониту совсем не хотелось есть, его опять мучила жажда, но он должен подкрепиться, иначе не хватит сил. Сочная трава несколько утолила жажду, и Эбонит задремал, опираясь на здоровую ногу.
Утром, едва забрезжил рассвет, конь пошел вперед. Нужно найти водоем – он придаст ему новые силы. Идти стало легче – отдохнувшая за ночь нога не причиняла теперь столь резкой боли.
К исходу вторых суток Эбонит прискакал на родной луг. Сусанна, узнав его по запаху, призывно заржала еще издали, и, выбрасывая спутанные передние ноги, пошла ему навстречу. Эбонит ответил ей радостным, распирающим грудь, ржанием. Они встретились. Задирая вверх тонкие шеи, сошлись грудью, переплелись шеями…
Поутру на луг пришла бывшая хозяйка Эбонита, она искала не вернувшегося вчера домой теленка. Увидев Эбонита, который стоял, опершись головой о шею Сусанны, хозяйка вскрикнула:
– Эбонит! – Удостоверившись, что это он, стала звать его: – Эбонит, Эбонит.
Конь заржал отрывисто. Но когда та попыталась подойти ближе, отпрянул прочь, уводя с собой рыжую кобылицу.
Оставив поиски теленка, старая женщина прибежала домой, с порога заполошно сообщила:
– Семен, что делается! Эбонит вернулся!
– Где он? – недоверчиво поднял голову хозяин.
– Там же на лугу, пасется со своей Сусаннушкой.
– Ты что, старуха, белены объелась? Побластилось тебе!
– Ну, так иди и сам посмотри! И вообще, так ведь негоже, люди искать будут, надо бы его домой привести.
Семен заторопился, трясущимися руками схватил буханку черного хлеба, разломив пополам, густо посыпал солью. Подумав, вторую половину сунул за пазуху и спешно убежал со двора.
«Почудилось бабке, как есть почудилось» – думал Семен, но непонятное волнение теснило грудь, гнало вперед. Вот и луг, мирно пасущиеся кони. Быстро охватив взглядом группу коней, он успокоился: «Как знал, почудилось бабке, нет тут никакого Эбонита!» Но на всякий случай Семен решил заглянуть за ближайшие кустарники. И еще сквозь зелень листвы увидел ярко рыжую шерсть Сусанны. Заторопился, забежал за кустарники. Ну, так и есть: вот они голуби – Сусанна и его Эбонит. Из груди Семена вырвался радостный оклик:
– Эбонит, Эбонитушко, мой родной! – в этот миг он решил для себя: «Выкуплю, на коленях стану просить, выкуплю обратно!»
Эбонит вскинул голову, посмотрел на Семена, который уже протягивал ему ржаной кусок хлеба, приближаясь все ближе:
– Эбонитушко, я вот тебе лакомство принес, пойдем домой!
Эбонит отпрянул, и, развернувшись, ускакал в поле без оглядки.
Семен едва приплелся домой. Бабка встретила тревожно:
– Ну, что Семен, видел ты его?
– Видел.
– Ну, а домой–то привел?
– Предал я его, Мария, ведь предал! Не пойдет он со мной.
notes
Примечания
2
Денник – имеется в виду просторная загородка перед стайками.(прим.автора)
Андреева
Ирина АНДРЕЕВА
РЯБИНОВЫЕ БУСЫ
Повести и рассказы
Часть II
_Эбонит_
Однажды на совхозной ферме у рыжей кобылицы Яшмы родился необычно шустрый красивый жеребенок темной масти с белой звездочкой во лбу и белыми чулочками на длинных стройных ножках. Кто–то воскликнул: «Гляди–ка, ножки–то, как из эбонита выточенные – добрый конь будет». Так с легкой руки того человека крепкого, резвого стригунка назвали Эбонитом. Жеребенок рос не по дням – по часам, приводя в восторг ухаживающего за кобылой конюха. Давно Семен мечтал приобрести в совхозе лошадь в личное подсобное хозяйство. Его выбор пал на родившегося жеребенка. К осени следующего года мечта его осуществилась: окрепший и подросший за два лета Эбонит, выкупленный Семеном, был переведен на его личное подворье.
Привыкший к заботливым рукам Семена, жеребенок недолго тосковал по матери–кобылице, а вскоре освоился и с новым окружением – домашним скотом. Но, подрастая, выказывал все же свой гордый нрав, ведь не уподобляться же в хлеву бестолковым пугливым овцам или визгливому поросенку Борьке!
Жизнь в хлеву у Семена была сытная, беззаботная. Наступившая морозная зима тоже не пугала – в стойле всегда было тепло от дыхания скота. Только вот теснота отведенного для Эбонита жилища угнетала не на шутку. Поэтому когда в дни оттепели хозяин выпускал скотину в просторный денник[2 - Денник – имеется в виду просторная загородка перед стайками.(прим.автора)], Эбонит носился по нему, взбрыкивая ногами и подкидывая гордую голову. Тогда в деннике начинался полный хаос: сначала взбудораженный его скачкой, задрав дугой хвост, начинал носиться подросший за лето бык Яхонт. Овцы горохом носились друг за другом с метавшимся ужасом в кошачьих зрачках–щелочках глаз.
Эбонит, умело маневрируя между обитателями этого хозяйственного двора, еще больше раззадоривался, вступая в своеобразную игру: дождавшись, когда бык, добежав до стайки, разворачивался и бежал обратно, Эбонит пускался навстречу Яхонту. Почти сшибаясь грудью, животные с брыком разбегались в разные стороны. Овцы, прижавшись к кормушкам, выжидали этот момент и после снова гуртом кидались в другой угол. Семен хоть и с удовольствием смотрел, как разминается скот, тщательно следил за стельной коровой. И если уж Апрелька начинала волноваться и нервно мотать головой, вытягивая очередной клок сена из кормушки, Семен, прикрикнув на Эбонита и Яхонта, сначала загонял корову, затем с трудом собирал взбудораженных овец, оставляя в деннике быка и жеребенка. Выждав, когда те двое до одури набегаются по деннику уже вперегонки друг с другом, водворял и их на место, с любовью приговаривая:
– Ну, ну, нарезвились и будя. Хватит! На место, говорю!
Яхонт, последний раз взбрыкнув задними ногами, нагнув голову, забегал в открытую дверь стайки, а Эбонит, сделав еще один задорный круг, тоже стремглав забегал в свой теплый уголок, выдувая горячим дыханием из ноздрей настывший иней.
В середине марта в одну из темных ночей Эбонита тревожила необычная возня в хлеву. Свет в эту ночь не погасили.
Несколько раз приходил то хозяин, то хозяйка, то сразу оба, тихо и тревожно о чем–то переговариваясь, крутились возле коровы Апрельки. Далеко за полночь Апрелька начала тяжело и шумно дышать, грузно поднялась на ноги. В это время в стайку заглянула хозяйка, быстро расценив обстановку ,прикрыв дверь, убежала куда– то, вскоре вернувшись с самим хозяином. Хозяйка, ласково оглаживая корову по вздувшемуся брюху, уговаривала:
– Ну, давай, Апрелюшка, матушка, давай! Ну, еще немножко! Хорошо! Передохни, матушка, передохни. А теперь постарайся!
Эбонит растревоженно прядал ушами, чутко принюхиваясь к новым рождающимся звукам и запахам. Часто перебирал копытами, вытягивая шею, пытался понять: что все–таки происходит, почему люди не спят, отчего так тяжело вздыхает Апреля?
Потом хозяева заговорили оживленней:
– Ну, вот, слава Богу, Господи благослови!
– Опять бычок.
– Угу. Ишь, какой лобастый!
Апрелька замычала как–то жалобно, в ответ ей тоже кто–то мыкнул слабеньким голоском. Люди разговаривали с коровой:
– Давай, приводи свое чадо в порядок. Во так–то.
Еще хлопотали рядом, переносили по хлеву что–то тяжелое, потом погасили свет, хлопнула входная дверь, все стихло. Эбонит, наконец, успокоившись, незаметно задремал.
Утром, очень рано пришла хозяйка, подняла заспавшуюся Апрельку и стала доить в маленькое ведерочко.
Эбонит проснулся от привычных звуков падающего струйками молока, перебирал копытцами, принюхивался к запаху парного молозива. Вскоре заглянул хозяин:
– Ну, что тут?
– Слава Богу, все хорошо.
– Ну, ладно, как назовем–то?
– Пускай Буян будет.
– Ну, Буян так Буян.
Когда хозяйка принялась кормить из ведерочка Буяна, Эбонит, наконец, понял причину ночной суеты – в их хлеву появился новый обитатель – это был телок, рыжий с белесыми пятнами по бокам.
С этого дня Эбонита, Яхонта и овец практически на весь день выпускали гулять по деннику. В воздухе, промытом от зимней серости, все ощутимей чувствовался приход весны. Ее пробуждающие запахи волновали, щекотали ноздри, теснили грудь от радостного предчувствия чего–то неизбежного, нового. В деннике снег протаял грязными ноздрями вдоль забора и полностью сошел посреди денника, обнажив сенную труху, выбитую ногами скота. По краям от забора стали образовываться грязные плешины. С неделю на плешинах еще стояла влага, на которой Эбонит и Яхонт, несколько раз поскользнувшись, раскатывались копытами, догоняя друг друга. Подмерзая морозными утрами, плешины высохли, а снег совсем сошел с территории денника.
Скоро, совсем скоро хозяин выпустит свой домашний скот на широкую поляну за деревней. Не совсем еще на выпаса, а так – выгуляться, пощипать первоцветов, проклюнувшихся из–под старой промерзшей дернины. Здесь выгуливалась скотина и из других подворий. Эбонит резвился вволю, но от своих: овец, Яхонта, Апрельки, не отставал.
Этой весной Эбониту исполнится два года. Семен планировал начать приучать коня к упряжи. А пока впереди было лето, сочный луг, речка, куда пригоняли скот на водопой.
Когда хозяин первый раз надел на Эбонита уздечку, конь не противился, не понравились ему только холодные железки, называемые удилами, которые ему засунули в рот, заложив за задние зубы. Эбонит крутил головой, полагая, что железки выпадут сами, но хозяин успокаивал его, оглаживая по крутой шее, при этом крепко держа под уздцы. Эбонит смирился. Тогда хозяин повел его за уздечку вслед за собой. Эбонит покорно пошел, потому что при малейшем сопротивлении железки начинали давить на зубы. Потом хозяин приучил его с помощью этих же железок останавливаться по его команде. Он натягивал уздечку на себя, при этом странно делая губами дребезжащий звук: «Т–пру!» Железка на этот раз натягивала Эбониту губы, а вернее углы рта тем сильнее, чем сильнее он сопротивлялся. Когда Эбонит усвоил и эту науку, хозяин прицепил к уздечке длинный повод и заставил Эбонита бегать на этом поводу по окружности. Со временем Эбониту даже понравилось это занятие: он свободно гарцевал по кругу, игриво загнув шею, надо только внимательно прислушиваться к командам хозяина, а после он наградит Эбонита сладким хрустящим кусочком сахара.
Семен был доволен результатами обучения своего молодого коня и в награду за это Эбонит стал ходить теперь не в общий гурт с коровами, быками и мелким рогатым скотом, а с совхозными лошадьми, которыми заведовал хозяин. Там Эбонит снова встретил свою мать, хотя теперь он уже не нуждался в ее помощи, становясь взрослым конем. Здесь, в табуне своих сородичей, Эбониту нравилось гораздо больше. На день всех тягловых лошадей забирали на работу, а молодняк (ровесники Эбонита) свободно пасся целый день. Можно было не только щипать сочную травку, а еще и бегать вволю, имея достойных соперников. Вскоре Эбонит обратил внимание на молодую необъезженную кобылицу Сусанну. Сусанна была моложе его и имела ярко–рыжий окрас. Гордая маленькая голова Сусанны часто вскидывалась, когда Эбонит приближался к ней. Однажды он попытался подойти к ней совсем близко. Сусанна не отпрянула от него, а напротив призывно и кротко заржала, вытянув навстречу ему шею, обнюхала его гриву и голову. Эбонит тоже обнюхал ее гриву, пахнущую ветром и солнцем, и навсегда запомнил, как пахнет Сусанна. С тех пор Эбонит стал держаться возле нее, иногда доверчиво положив свою голову на ее шею. Вскоре Семен стал днем уводить Эбонита часа на два. Теперь он приучал коня к седлу. Эбониту хоть и чудно было, что его спину теперь опоясывает нечто легкое, но он не сопротивлялся, ведь Семен обходился с ним ласково. Но вот когда Семен первый раз сам сел в это седло, взгромоздясь Эбониту на спину, конь от неожиданности просел спиной, недовольно вскинул голову и понесся с места вскачь. Ему хотелось сбросить хозяина со своей спины, но тут в углы рта крепко впились удила: еще никогда не натягивал их так сильно Семен. Эбонит занервничал и припустил еще сильнее, выворачивая и подкидывая при этом голову. Семен довольно грубо и жестко натягивал удила, и повелительно приказывал: «Т–пру! Расходился он! Т–пру!» Эбониту стало невыносимо больно, он поневоле остановился, отчаянно и недовольно фыркая так, будто устал от непосильной ноши. Семен ослабил удила, но не совсем так, чтобы можно было вольничать. Тихонько поддав под бока Эбонита пятками ног, Семен скомандовал: «Н–но! Пошел потихоньку! Спокойно, Эбонит, спокойно! Вот так–то, молодец, умница, коняга!» Проехав круг, Семен спрыгнул с лошади, оглаживал крутую шею, приговаривал: «Ну, то–то же, молодец, умница Эбонит!», опять угостил коня кусочком сахара.
На следующий день Семен вновь надел на Эбонита уздечку и седло, но верхом не сел, а повел лошадь под уздцы прямиком в совхозную кузницу. Из кузницы вышли два мужика, поздоровались с хозяином, походили вокруг Эбонита, о чем–то совещаясь. Эбонит прядал ушами, предчувствуя что–то тревожное. Потом его взяли за уздечку и завели между двумя параллельно и горизонтально установленными бревнами, служащими привязями для коней. Уздечку привязали к одному из бревен, Эбонит вынужден был стоять. Там Эбониту к копытам прибили какие–то гнутые железки. Эбонит не сопротивлялся, это было совсем не больно, а когда Семен повел его обратно, копыта Эбонита вдруг зацокали о торную дорогу, – цок, цок, цок, так стучат каблучками модницы. Эбонит вспомнил, что так цокают все взрослые лошади из его табуна и окончательно успокоился.
Теперь Семен каждый день ездил на Эбоните верхом, всякий раз щедро награждая то корочкой хлеба, то кусочком сахара. А по вечерам Семен, подойдя к табуну, зычно кричал:
– Эбонит, Эбонит! Эбони, Эбони, идем на речку купаться.
Эбонит с радостью бежал навстречу, любил он, когда крепкие руки хозяина расчесывали ему специальными щетками бока и круп, начинающую отрастать гриву.
Позже, когда Эбонит уже спокойно и уверенно возил своего хозяина на спине, Семен стал приучать Эбонита к большой упряжи. Коню надели на шею довольно тяжелый обруч, называемый хомутом. Седло на спину при этом уже не надевали. К хомуту крепилась остальная амуниция – сбруя. С помощью этой сбруи прикрепляли по бокам гладкие жерди, называемые оглоблями, которые в свою очередь прикреплялись к телеге. Вот в эту–то гремящую, широкую как плоское корыто, телегу, Семен впряг Эбонита. Теперь в руках у Семена для управления конем была не уздечка, а широкие ременные лямки, называемые вожжами. Сначала Семен вел Эбонита в поводу, приучая к телеге. Эбонит косил лиловым глазом на грохочущее сзади корыто, но шел исправно. Тогда хозяин сам уселся на телегу, свесив ноги на сторону, чтобы в случае чего легко спрыгнуть. Чтобы ехать быстрее, Семен легонько хлестал Эбонита вожжами по бокам, а если нужно было остановиться, так же как уздечку, натягивал теперь вожжи.
Так, мало–помалу, Эбонит стал работать как все взрослые лошади. Но он не противился, ведь Семен хорошо кормил его, по–прежнему купал на речке и ухаживал, а в работе берег, не перегружая возы.
По вечерам Эбонита отпускали в ночное. Он всякий раз с волнением ждал этого момента, знал, что встретится там, на росистом лугу со своей подружкой Сусанной. Сначала Семен надевал на передние ноги Эбонита путы, чтобы он не ускакал ночью с пастбища, но потом понял, что Эбонит никуда не уйдет от своей подружки, путы снял.
Спустя еще два года у Сусанны появился маленький тонконогий жеребенок один в один мастью в Эбонита. Эбонит теперь держался несколько в стороне, ведь к боку Сусанны теперь прижимался жеребенок, то и дело, подсунув голову ей под брюхо, сосал сладкое жирное молоко, помахивая коротким пушистым хвостиком.
Так повторялось из года в год – у Сусанны появлялся новый жеребенок, если уж не мастью, то стройностью быстрых ног и гордой посадкой головы в Эбонита.
Шли годы, и хозяин Эбонита уже ушел на заслуженный отдых, год от года старея и становясь немощней.
Скотины на хозяйстве у Семена заметно поубавилось, и хотя Эбонит в эту пору был еще довольно молодым крепким конем, однажды на хозяйственный двор Семена пришли чужие люди. Эбониту сразу не понравились чужаки, от них пахло каким–то резким, неприятным запахом больших дорог, по которым Эбониту приходилось ездить крайне редко. Эти люди о чем–то миролюбиво беседовали с Семеном, заглядывали коню в зубы. Ощупывали его бабки и крепкий круп. Потом один из них сел верхом на Эбонита и поехал. Эбонит тревожно прядал ушами, но повиновался, он ведь был взрослым конем, привыкшим к сельхозработам и к тому, что изредка Семен давал его в работу чужим людям. Потом чужие люди по очереди пожали Семену руки и, наконец, ушли со двора. Эбонит несколько успокоился. Но наутро хозяин не спешил выводить его на работу, а к полудню вернулись те чужие люди, и Семен сам повел Эбонита со двора под уздцы. На крыльцо дома вышла хозяйка в белом переднике, глядя Эбониту вслед, тайком утерла передником слезы. Семен был хмурый, отворачивал от Эбонита лицо, стараясь не смотреть ему в глаза.
Потом случилось ужасное… Эбонита заставили взойти по наклонному настилу в кузов грузовой машины, в которой уже стояла другая лошадь.
Эбонит, почуяв недоброе, упирался, не шел на доски. Тогда Семен стал ругать его и даже поддавать кулаками по бокам. Чужие люди тоже подталкивали его со всех сторон. Эбонит заржал тоскливо, но с места не сдвинулся, перебирая ногами перед настилом от напора людей. Тогда Семен передал повод чужому человеку, а сам ушел ненадолго, вернувшись с кнутом в руках. Никогда раньше Семен не бил Эбонита кнутом. Ведь он слушался всего лишь легкого похлестываяния вожжей или уздечки. А тут на него подняли руку, да кто? Сам хозяин! Эбонит заартачился еще больше, его, доброго коня, оскорбили, унизили! Семен, распаляемый досадой и на себя, и на коня, бранился черными словами и сек в отчаянье еще больше бока и круп Эбонита, вскрикивая:
– Н–но, пошел ты черт! Что ты мне душу рвешь, и так тошно!
Эбонит, вывернув голову, взглянул на хозяина, у того по щекам текли крупные слезы. И тогда конь, вдруг высоко вскинув голову, заржал тонко и обреченно и вдруг легко заскочил в кузов машины. Тотчас вслед за ним забрались чужие люди, крепко - накрепко привязали уздечкой к борту, спрыгнули на землю. Эбонит больше не смотрел в сторону хозяина, он не видел, как тот, не прощаясь с чужими людьми, низко склонив голову, тяжело шаркая налившимися свинцом ногами, ушел в свой двор.
А Эбонита повезли сначала по грунтовой сельской дороге. Перед затуманенным слезами взором Эбонита проплывали родные дома и улицы, затем луга и пастбища. И, наконец, машина, выбравшись на большую трассу, прибавив скорость, понеслась по асфальту. Мимо и навстречу им проезжали, грохоча, огромные машины. Эбонит больше не смотрел на дорогу и не проявлял участия к другому пассажиру, что стоял бок о бок с ним. Иногда на поворотах они сталкивались крупами, перебирали задними ногами, чтоб сохранить равновесие, но Эбониту было теперь все равно, понурив голову, он то смотрел в пол под ноги, то, полузакрыв глаза, будто дремал.
Ехали долго, уже смеркалось. На дорогу пал туман, окутывая иногда тело Эбонита в свои холодные, влажные волны. Уже ночью машина остановилась, к кузову вновь поставили наклонно доски и он на этот раз совершенно спокойно сошел с чужим человеком под уздцы на землю. Машина с его попутчиком уехала дальше, а Эбонита все тот же человек увел в темный незнакомый двор, привязал к столбу. Потом принес коню охапку свежей травы. Но Эбонит не притронулся к корму.
Потом он стал работать на этого человека, так же как и дома возил на телеге разные грузы, либо скакал куда–то, понукаемый чужим человеком, что вместо Семена теперь восседал в седле.
На новом месте его исправно кормили. Но ему не милы были чужие запахи с примесью бензина и гари, что по утрам стлались серой дымкой, окутывая низменное, сырое место его нового поселения.
А по ночам Эбониту снились родные заливные луга с чистой и сочной травой, речка с прозрачной, студеной водой. Он помнил свое стойло и корову Апрельку, даже глупые овцы в том хлеву ему теперь представлялись родными. Но больше всего он скучал по Сусанне, по ее пахнущей ветром и солнцем гриве, по теплому родному боку. Не думал Эбонит только о Семене…
Однажды под осень, когда новый хозяин оставил Эбонита спутанным на лугу, конь загрустил еще больше. Это был не тот солнечный луг, на котором он скакал еще жеребенком. Здесь не было других коней, только две козочки, привязанные к колышкам, паслись невдалеке.
Вдруг воздух прорезал тоскливый звук улетающих косяком журавлей. Равняя ряд, журавли летели клином в сторону его родины. Этот тревожный, прощальный звук родил в душе Эбонита чувство тоски и протеста. Эбонит резко рванул спутанными ногами вверх, и, сопротивляясь путам, стал изо всей силы скакать по лугу, пытаясь усилием крепких мышц разорвать путы. И о, чудо, путы лопнули! Эбонит взвился на дыбы, а потом поскакал легко и свободно. Вперед, только вперед! Быстро доскакав до трассы, по которой его сюда привезли, конь рванул по ней в обратном направлении. Мимо него, как и тогда, когда его везли сюда, громыхали машины, но он их не боялся – он скакал к своей Сусанне, туда, где прошло его детство. Один раз его чуть не зацепила большущая машина, тогда Эбонит, слегка умерив свой прежний пыл, свернул в глубокий кювет, выбрался из него на обочину, перевел дыхание и вновь поскакал вдоль трассы. Тут было даже лучше – под копытами мягко пружинил дерн. Вскоре впереди путь ему заградила вода. Воды было много, под копытами уже зачавкало. Эбонит остановился. Машины грохотали теперь вверху, проезжая по узкому мосту. Эбонит, расценив обстановку, прошел вперед, напился воды и круто повернул назад. Он решил искать пологий сухой берег, чтоб спустившись в воду переплыть на другую сторону. Ему пришлось уйти далеко от трассы, пока он нашел такое место. Спустившись по сухому берегу меж ивняков, он зашел в воду по грудь, затем еще глубже, а потом поплыл, легко управляя мускулистым телом. Вот и противоположный берег, под ногами уже проваливалось илистое дно. Копыта уходили в холодную кашу по верхние бабки, но вот стало легче – еще несколько рывков и он очутился у кромки отвесного, но не очень высокого берега. Только толчок вперед и он окажется на сухом месте. Оттолкнувшись задними ногами, Эбонит попытался выскочить на берег. Но что это? Его переднюю правую ногу, будто кто–то невидимый держал под водой. Тогда он рванул ее изо всех сил, нога поддалась, но вместе с ней, на обрывке пут вытянулась черная коряга. Эбонит вновь рванул свое тело вверх и на этот раз выбрался на берег. Коряга, больно ударяя о бабки, тащилась на веревке. Эбонит пытался скакать, но коряга то угадывала под копыто, то опять больно била по ногам. Эбонит заржал протестующе, и, превозмогая боль, вновь ринулся вперед. Коряга, в очередной раз угодив под копыто, больно вывернула нижний сустав – Эбонит от неожиданности упал на колени. Тотчас поднявшись, он вновь пошел, только теперь заметно прихрамывая – сустав болел, а на корягу уже накрутилась, волочась, осока. Конь решил во что бы то ни стало выбраться опять на асфальтовую трассу, может быть, там удастся освободиться от прицепившейся коряги.
Между тем уже заметно стемнело. Холодной сыростью потянуло от воды. Вперед, только вперед! Эбонит выбрался, наконец, на высокую насыпь, ведущую на трассу. Передохнув несколько перед подъемом, он стал забираться на насыпь по шуршащей под копытами мелкой гальке. Что–то хрустнуло под копытом, и в следующий миг коряга отпала вместе с треснувшей напополам подковой. Эбонит выбрался на трассу и попытался скакать вперед, но резкая боль в суставе заставила идти шагом. Он смирился и пошел, прихрамывая, но все равно вперед! Он ждал, когда трасса сравняется с пологой местностью, чтоб опять сойти вниз и бежать по мягкому дерну. Сумерки взяли землю в свой плен. Но трасса не затихла – навстречу ему по–прежнему грохотали машины, ослепляя его фарами дальнего света. Одна длиннющая «Фура» притормозила, увидев одиноко бредущую лошадь. Из кабины послышались громкие фразы:
– Какой лось!? Я же тебе говорю лошадь.
– Точно лошадь.
«Фура», вновь набирая скорость, прокатилась мимо.
Наконец место стало пологим, и Эбонит сошел с трассы в поле. Пройдя под сень редкого леса, он стал щипать траву, пугая полусонных кузнечиков, которые выставили свои наковаленки вокруг. Эбониту совсем не хотелось есть, его опять мучила жажда, но он должен подкрепиться, иначе не хватит сил. Сочная трава несколько утолила жажду, и Эбонит задремал, опираясь на здоровую ногу.
Утром, едва забрезжил рассвет, конь пошел вперед. Нужно найти водоем – он придаст ему новые силы. Идти стало легче – отдохнувшая за ночь нога не причиняла теперь столь резкой боли.
К исходу вторых суток Эбонит прискакал на родной луг. Сусанна, узнав его по запаху, призывно заржала еще издали, и, выбрасывая спутанные передние ноги, пошла ему навстречу. Эбонит ответил ей радостным, распирающим грудь, ржанием. Они встретились. Задирая вверх тонкие шеи, сошлись грудью, переплелись шеями…
Поутру на луг пришла бывшая хозяйка Эбонита, она искала не вернувшегося вчера домой теленка. Увидев Эбонита, который стоял, опершись головой о шею Сусанны, хозяйка вскрикнула:
– Эбонит! – Удостоверившись, что это он, стала звать его: – Эбонит, Эбонит.
Конь заржал отрывисто. Но когда та попыталась подойти ближе, отпрянул прочь, уводя с собой рыжую кобылицу.
Оставив поиски теленка, старая женщина прибежала домой, с порога заполошно сообщила:
– Семен, что делается! Эбонит вернулся!
– Где он? – недоверчиво поднял голову хозяин.
– Там же на лугу, пасется со своей Сусаннушкой.
– Ты что, старуха, белены объелась? Побластилось тебе!
– Ну, так иди и сам посмотри! И вообще, так ведь негоже, люди искать будут, надо бы его домой привести.
Семен заторопился, трясущимися руками схватил буханку черного хлеба, разломив пополам, густо посыпал солью. Подумав, вторую половину сунул за пазуху и спешно убежал со двора.
«Почудилось бабке, как есть почудилось» – думал Семен, но непонятное волнение теснило грудь, гнало вперед. Вот и луг, мирно пасущиеся кони. Быстро охватив взглядом группу коней, он успокоился: «Как знал, почудилось бабке, нет тут никакого Эбонита!» Но на всякий случай Семен решил заглянуть за ближайшие кустарники. И еще сквозь зелень листвы увидел ярко рыжую шерсть Сусанны. Заторопился, забежал за кустарники. Ну, так и есть: вот они голуби – Сусанна и его Эбонит. Из груди Семена вырвался радостный оклик:
– Эбонит, Эбонитушко, мой родной! – в этот миг он решил для себя: «Выкуплю, на коленях стану просить, выкуплю обратно!»
Эбонит вскинул голову, посмотрел на Семена, который уже протягивал ему ржаной кусок хлеба, приближаясь все ближе:
– Эбонитушко, я вот тебе лакомство принес, пойдем домой!
Эбонит отпрянул, и, развернувшись, ускакал в поле без оглядки.
Семен едва приплелся домой. Бабка встретила тревожно:
– Ну, что Семен, видел ты его?
– Видел.
– Ну, а домой–то привел?
– Предал я его, Мария, ведь предал! Не пойдет он со мной.
notes
Примечания
2
Денник – имеется в виду просторная загородка перед стайками.(прим.автора)