РЯБИНОВЫЕ-БУСЫ-Повести-и-рассказы-Часть-II
Андреева
Ирина АНДРЕЕВА
РЯБИНОВЫЕ БУСЫ
Повести и рассказы
Часть II
_Ананий_
В 1973 году в нашу Партизанскую среднюю школу, Тюменской области, Абатского района, приехал новый учитель по немецкому языку Щипанов Ананий Сергеевич. Родом он был из Волгоградской области. Фронтовик, разведчик (знание немецкого языка пригодилось), дошедший до Берлина. На каком направлении он воевал, детская память, к сожалению, не сохранила. Ананий Сергеевич был ранен (у него не сгибалась в колене правая нога) и контужен. Высокий, аскетически сухощавый, он носил очки в роговой оправе с очень сильными линзами по близорукости.
Наше поколение, не испытавшее военного лихолетья, голода, холода, по своему незнанию и непониманию, относилось жестоко по отношению к нему.
Например, по школе Ананий Сергеевич никогда не ходил один: целая свита ребятишек шла и бежала за ним, передразнивая его походку. Из–за негнущегося колена нога его во время шага проделывала дугу по воздуху, подобно циркулю. Его пытались дразнить Циркулем. Прозвище не прижилось, кто–то назвал Шлеп–нога, тоже показалось неподходящим, и тогда сообразуясь с мягким, добрым характером учителя, стали называть его за глаза просто Ананием.
Никакие угрозы и замечания других учителей и самого директора школы не могли сломить ход тех событий.
Что чувствовал при этом сам Ананий, человек, прошедший ту войну? Наверное, снисходительно прощал все нам, ребятишкам и был рад, что не зря воевал – вот уже подрастает поколение беспечных, счастливых сорванцов, и дай Бог не увидеть им того, что испытал он сам… Когда мой класс учился в 6–ом классе, Анания Сергеевича поставили к нам классным руководителем.
Уроки немецкого начинались с рапорта дежурного, который, как требовал учитель, должен был отскакивать у нас от зубов. Он и «отскакивал». Что только не придумывали самые отчаянные ученики: переписывая рапорт крупными буквами, прикрепляли к доске, к спинке стула учителя, к спинам друг друга, и даже на его спину, бойко отчеканивая слова рапорта: «Ихь хайсе хойте классен дир Макаров Саша, Ребенок Наташа».
Дисциплина на уроках Анания была «аховая». От перенесенной контузии у учителя тряслись руки. Волнуясь и близоруко щурясь, он с трудом выводил на доске артикли, союзы и склонения, мел в его руке крошился, осыпая одежду и обувь, а класс (или большинство из класса,) что называется, ходил на ушах и стоял на головах. Ананий пытался напустить на себя строгость, без конца поправлял очки и затравленно произносил одно лишь слово: «Так! Так!» Бегал по классу, усмиряя самых шаловливых и непослушных. И если ему это удавалось, вел урок дальше. Вызывал к доске, спрашивал домашнее задание. Мы опять беззастенчиво пользовались шпаргалками или подсказками друг друга.
Малейшие проблески успеха Ананий Сергеевич поощрял щедро, расставляя в школьном журнале пятерки и четверки. На переменке мы неслись к нему с дневниками, интересен был сам акт росписи: Ананий Сергеевич долго примерялся, затем, как бы намертво придавив руку с авторучкой к бумаге, отрывистым жирным почерком выводил «дрожащую» оценку и одну высокую букву «Щ» с низкой петлей–росчерком внизу.
Учитель был талантлив: играл на аккордеоне, писал стихи, устраивал внеклассные мероприятия. К сожалению, из его поэзии помню только одну строчку: «Галина, к Берлину, Галина, к Берлину».
Он отдавал нам, детям, все свое свободное время. Вместе с учителем мы выходили на субботники, собирали макулатуру, копали совхозную картошку.
Ко дню Победы по инициативе учителя ставили концерты. Приглашали в класс ветеранов войны, читали стихи и пели песни под аккомпанемент аккордеона Анания Сергеевича. И тут не обходилось без казуса. Только мы заводили своими звонкими детскими голосами: «На позицию девушка провожала бойца», крышка аккордеона почему–то падала на пол, ветераны снисходительно улыбались, мы прыскали от смеха, а Ананий, неловко скрючившись на своей негнущейся ноге, каждый раз поднимал ее с пола, смущено улыбаясь, приговаривал свое бессменное: «Так, так».
Был у Анания один весьма существенный грешок – любил он выпить «красненькую» после уроков или в выходные. Случалось, что мы, вездесущие ребятишки, заставали его в магазине за покупкой спиртного, тогда он накупал нам целые кульки конфет и щедро раздавал их на крыльце магазина или приносил в школу. Заискивал перед нами и прощал всяческие обиды. А еще по–настоящему любил детей. И мы его любили, дети ведь как зеркало, их не обманешь – чувствуют они истинное к себе отношение.
Кто знает, отчего он пил? Мне кажется теперь, в силу возраста и определенного опыта жизни за плечами, что был он очень одиноким, неприкаянным, бесприютным человеком. Семьи у него не было, хотя он годился всем нам по возрасту в отцы. Наверное, поэтому Ананий уехал обратно на свою родину.
Много–много лет спустя, когда мы, его ученики, стали взрослыми и обзавелись своими семьями, Ананий Сергеевич прислал из Волгограда письмо одной одинокой женщине, в которое вложил старые пожелтевшие фотоснимки, снятые во время сбора макулатуры, где мы, смешные и беспечные, улыбались своему учителю. Он писал, что помнит нас, и просил, если живет еще в деревне Наташа Ребенок, передать фотографии ей.
Съезжаясь на юбилейные встречи выпускников в родную школу, мы всякий раз вспоминаем Щипанова Анания Сергеевича только добрым словом, и запоздало просим прощения у своего учителя.
Андреева
Ирина АНДРЕЕВА
РЯБИНОВЫЕ БУСЫ
Повести и рассказы
Часть II
_Ананий_
В 1973 году в нашу Партизанскую среднюю школу, Тюменской области, Абатского района, приехал новый учитель по немецкому языку Щипанов Ананий Сергеевич. Родом он был из Волгоградской области. Фронтовик, разведчик (знание немецкого языка пригодилось), дошедший до Берлина. На каком направлении он воевал, детская память, к сожалению, не сохранила. Ананий Сергеевич был ранен (у него не сгибалась в колене правая нога) и контужен. Высокий, аскетически сухощавый, он носил очки в роговой оправе с очень сильными линзами по близорукости.
Наше поколение, не испытавшее военного лихолетья, голода, холода, по своему незнанию и непониманию, относилось жестоко по отношению к нему.
Например, по школе Ананий Сергеевич никогда не ходил один: целая свита ребятишек шла и бежала за ним, передразнивая его походку. Из–за негнущегося колена нога его во время шага проделывала дугу по воздуху, подобно циркулю. Его пытались дразнить Циркулем. Прозвище не прижилось, кто–то назвал Шлеп–нога, тоже показалось неподходящим, и тогда сообразуясь с мягким, добрым характером учителя, стали называть его за глаза просто Ананием.
Никакие угрозы и замечания других учителей и самого директора школы не могли сломить ход тех событий.
Что чувствовал при этом сам Ананий, человек, прошедший ту войну? Наверное, снисходительно прощал все нам, ребятишкам и был рад, что не зря воевал – вот уже подрастает поколение беспечных, счастливых сорванцов, и дай Бог не увидеть им того, что испытал он сам… Когда мой класс учился в 6–ом классе, Анания Сергеевича поставили к нам классным руководителем.
Уроки немецкого начинались с рапорта дежурного, который, как требовал учитель, должен был отскакивать у нас от зубов. Он и «отскакивал». Что только не придумывали самые отчаянные ученики: переписывая рапорт крупными буквами, прикрепляли к доске, к спинке стула учителя, к спинам друг друга, и даже на его спину, бойко отчеканивая слова рапорта: «Ихь хайсе хойте классен дир Макаров Саша, Ребенок Наташа».
Дисциплина на уроках Анания была «аховая». От перенесенной контузии у учителя тряслись руки. Волнуясь и близоруко щурясь, он с трудом выводил на доске артикли, союзы и склонения, мел в его руке крошился, осыпая одежду и обувь, а класс (или большинство из класса,) что называется, ходил на ушах и стоял на головах. Ананий пытался напустить на себя строгость, без конца поправлял очки и затравленно произносил одно лишь слово: «Так! Так!» Бегал по классу, усмиряя самых шаловливых и непослушных. И если ему это удавалось, вел урок дальше. Вызывал к доске, спрашивал домашнее задание. Мы опять беззастенчиво пользовались шпаргалками или подсказками друг друга.
Малейшие проблески успеха Ананий Сергеевич поощрял щедро, расставляя в школьном журнале пятерки и четверки. На переменке мы неслись к нему с дневниками, интересен был сам акт росписи: Ананий Сергеевич долго примерялся, затем, как бы намертво придавив руку с авторучкой к бумаге, отрывистым жирным почерком выводил «дрожащую» оценку и одну высокую букву «Щ» с низкой петлей–росчерком внизу.
Учитель был талантлив: играл на аккордеоне, писал стихи, устраивал внеклассные мероприятия. К сожалению, из его поэзии помню только одну строчку: «Галина, к Берлину, Галина, к Берлину».
Он отдавал нам, детям, все свое свободное время. Вместе с учителем мы выходили на субботники, собирали макулатуру, копали совхозную картошку.
Ко дню Победы по инициативе учителя ставили концерты. Приглашали в класс ветеранов войны, читали стихи и пели песни под аккомпанемент аккордеона Анания Сергеевича. И тут не обходилось без казуса. Только мы заводили своими звонкими детскими голосами: «На позицию девушка провожала бойца», крышка аккордеона почему–то падала на пол, ветераны снисходительно улыбались, мы прыскали от смеха, а Ананий, неловко скрючившись на своей негнущейся ноге, каждый раз поднимал ее с пола, смущено улыбаясь, приговаривал свое бессменное: «Так, так».
Был у Анания один весьма существенный грешок – любил он выпить «красненькую» после уроков или в выходные. Случалось, что мы, вездесущие ребятишки, заставали его в магазине за покупкой спиртного, тогда он накупал нам целые кульки конфет и щедро раздавал их на крыльце магазина или приносил в школу. Заискивал перед нами и прощал всяческие обиды. А еще по–настоящему любил детей. И мы его любили, дети ведь как зеркало, их не обманешь – чувствуют они истинное к себе отношение.
Кто знает, отчего он пил? Мне кажется теперь, в силу возраста и определенного опыта жизни за плечами, что был он очень одиноким, неприкаянным, бесприютным человеком. Семьи у него не было, хотя он годился всем нам по возрасту в отцы. Наверное, поэтому Ананий уехал обратно на свою родину.
Много–много лет спустя, когда мы, его ученики, стали взрослыми и обзавелись своими семьями, Ананий Сергеевич прислал из Волгограда письмо одной одинокой женщине, в которое вложил старые пожелтевшие фотоснимки, снятые во время сбора макулатуры, где мы, смешные и беспечные, улыбались своему учителю. Он писал, что помнит нас, и просил, если живет еще в деревне Наташа Ребенок, передать фотографии ей.
Съезжаясь на юбилейные встречи выпускников в родную школу, мы всякий раз вспоминаем Щипанова Анания Сергеевича только добрым словом, и запоздало просим прощения у своего учителя.