Волшебный круг
САЛЮТ «ВАРЯГУ»
Малолюдный, тихий, безупречно ухоженный уголок восточного Каракаса: место уединений, негромких развлечений и приватных разговоров избранной публики. Может быть, и среднего класса, как в России говорят о имеющих в кармане «лишнюю» деньгу. В обиходе – просто закрытый клуб. Мирандо-клуб, коим «угостила» меня, сибирского провинциала, в не жарком городском предвечерье, крестная Лидия Руднева.
Ждал сего момента – вновь «повращаться» в варяжской ауре, славе, которую её наследники, по моим приметам, несли как-то просто, негромко, по-житейски обыденно. Да и как нести, думалось мне, этот исторический, наследственный крест варяжской известности и славы? Ну если уж не героическими, то, наверное, добрыми делами?! Никак иначе.
Четырнадцать лет назад, когда покрестили меня здесь в православном храме Святого Николая на Дос Каминос, мы – крестник и крестная – условились держать связь, обмениваться письмами, но как-то не получилось, по- родственному не состоялось, кроме «воздушных приветов», пожеланий здоровья, благополучия – через послания наших общих друзей-знакомых. Видно, в самом деле, столь немыслимы расстояния между жарким Каракасом и холодной сибирской Тюменью! Так далеки и для многого непреодолимы, что эти послания, если и были, то, заблудившись в обезьяньих джунглях, в горной непроходимой сельве, не достигали ни крыла самолета, ни борта океанского танкера или сухогруза, следующего в Европу…
Теперь, словно искупая обоюдный пробел несостоявшегося, заблудившегося в дебрях будничных хлопот, оказались мы в этом живописном месте имени национального героя страны генерала Франциско де Мирандо, которому, как и Боливару, в Венесуэле не счесть памятников и знаков народного внимания.
Недавно, заново «изучая» апартамент квартиры Рудневых, полной занятных сувениров, сохраненных варяжских реликвий, что хорошо помнились мне с тех, четырнадцатилетней давности, дней, апартамент дополняло теперь обилие детских игрушек и всего сопутствующего детского, говоря о том, что народонаселение просторного жилища Рудневых значительно прибавилось, о чем с подчеркнутым восторгом повествовала на ходу Лидия Артуровна.
Экскурсия по квартире оказалась краткой, торопливой, хозяйка спешила доставить меня сюда, в этот райский уголок до солнцезаката, но мне хватило моментов, чтоб задержаться у живых реликвий командира «Варяга» – его погон, его Георгия, полученного из рук последнего русского Государя, его масляного, не столь давно привезенного из России, портрета в кабинете его внука Георгия Георгиевича (Ги – как назвала его мать-француженка), скончавшегося от сердечного приступа полгода назад – «Вот в этом кресле, у меня на руках», – молвила печально хозяйка варяжского дома…
И вот, припарковав авто возле ворот с охраной, пешим порядком профланировали мы на светлую площадку клуба. Окрест дикий бамбук и прочая растительная «глушь», увитая лианами, населенная страшными пауками и змеями. Всего-то в двух десятках метров от ухоженного места с рестораном, барами, бассейном с изумрудной водой, где с визгом плескались детишки, чередой столиков под открытым небом. За одним мы устроились. И тотчас и немедленно прибыл человек, чтоб выслушать свежих гостей, принять заказ.
Руднева просвещает меня со знанием дела, что в тропиках «полезней для здоровья» умеренно потреблять виски с содовой, а не ром, как это принято здесь в силу старинных традиций.
Пусть так и будет! С фруктами. С закуской. Так сказала Руднева, президент Дамского благотворительного комитета «всея венесуэльской русской колонии».
Причастились, как говорят. И я опять «хлопочу» о своем интересе – о варяжском. А Лидия Артуровна – немедленно почувствовал, – ревниво-настойчиво клонит к своему «Катульскому роду», поскольку и они, Катульские, тоже не лыком шиты. Дальний их предок был дворянином аж с конца пятнадцатого века. Одна из бабушек со стороны отца – фрейлиной при последней русской царице, а бабушка со стороны матери происходила из донских казачек Матвеевых, в роду её все были знатные атаманы!
Венесуэльская биография крёстной началась 28 ноября 1949 года, тогда она была совсем маленькой. Конечно, это начало связано с памятными всем русским океанскими транспортами, что привезли их из Европы. Жили в карантинном лагере Тромпильо, в деревянных и жестяных бараках, «среди змей и обезьян», смутно представляя свою будущность. Но латино-американское правительство, позаботясь о прибывших русских, расселяло их по стране, «попали – кто куда». Семья Катульских оказалось в промышленном городе Валенсия. Отец Артур, бывший полковник еще царского производства, как инженер-электрик сразу устроился на фабрику шин. Мама Нина, кончившая в Европе медицинский факультет, стала на многие годы домохозяйкой. Врачом – ни раньше, ни позднее – так и не отважилась работать. «Почему-то боялась!» – заметила Лида. Наверное, черненьких пациентов боялась? – предположил я мысленно. Но уточнять поскромничал.
Лида окончила школу. Потом финансовую академию. «О-о, самую высокую!» Вышла замуж в 1965 году. Рано. Тоже её реплика. «Знаешь, как мы познакомились? В Каракасе. В церкви святого Николая, где тебя крестили… Потом мы пригласили Ги Руднева в Валенсию. И вскоре произошла наша свадьба…»
Да, сорок лет прожили они вместе, в радости и в горестях. Но они были еще и друзьями, не только супругами. У них трое детей. Андрей, Вадим и Ксения. Сыновья – финансист, архитектор, дочь – зубной врач. Двое внуков. Андрюшке пять лет, я его видел, даже фотографировал. Сергею – три с половиной. Это Лидина радость теперешняя, как она говорит…
– Конечно, сожалею очень, что старший сын развелся с женой. Она венесуэлка. Потому внуки не говорят по-русски. Не ладно. Но постепенно приучаю: то одно слово им говорю, то второе, чтоб они привыкали к русской речи. Трудно? Да. Сложно начинать, осваивать, когда вокруг испанская речь звучит. Даже мы, взрослые, больше говорим по-испански, чем по-русски…
Опять клоню к варяжскому. Мол, Рудневы – героическая семья, известна во всем мире. В России её всегда по- читали. При Советской власти тоже. Собеседница кивает, мол, и за рубежом – во Франции, в Англии, в Венесуэле – потомки семьи командира «Варяга» знали об этом, понимали, чувствовали… Но заграничная жизнь потомков была полна уже иных забот и хлопот.
И я сознаю, что сегодняшняя Лидия Артуровна интересна российскому читателю не только родовитым прошлым, а деятельностью на благо русских людей в латиноамериканской стране, делами по сохранению православных традиций, языка, культуры, русского быта, особенно среди молодежи, включая сюда проведение церковных, светских праздников с русским борщом, пирогами, с русскими на- рядами, музыкой, танцами…
И мы говорим об этом. О бытовом. И о высоком! Выбрали её президентом Дамского благотворительного комитета в 84-м году. С тех пор и утверждают на этом «посту» постоянно. А коль получается, тяни воз с поклажей: праздники Новогодней ёлки, выставки русских кукол, наряды которых шьют сами женщины, руководствуясь книгой-каталогом русского костюма, делают различные вышивки, бусы, рисунки, всякие «штучки» из керамики. Организаторы праздников одеваются в русские сарафаны, рассказывают историю того или иного костюма, в каком веке, в какой местности России он возник, родился. И вот он – любуйтесь! Это умиляет старожилов колонии, молодежь, даже венесуэльскую публику, которая очень эмоциональна и любознательна.
Говорю Лидии Артуровне, что в одной московской га- зете как-то читал заметку об искусстве её подруг-мастериц из Каракаса, порадовался. Ведь у нас все иначе: в нынешней России всякий патриотический разговор о русскости в недоброжелательных и враждебных к России кругах считается опасным, мол, это проявление ярого национализма, который «пересекается» с фашизмом. Так вот. Словно русские не на своей исконной земле живут! А один одиозный деятель демократской культуры как-то утверждал по телеку о том, что «русский фашизм – страшнее немецкого». Спросить бы его: где углядел? Спросить – некому…
Крестная дивится, но, скорей всего, принимает сказанное как страшилку – даже от крестника! И в ответ – о том, что здесь русские праздники «смуглыми властями» приветствуются, а они, русские женщины-активистки, и угощения готовят только национальные, какие удается, по-скольку в тропиках-то не все НАШЕ есть. Удаются блинчики с икрой, огурчики с укропом, пироги, чай с медом… Еще звучит русская музыка, песни. И все кончается танцами – в самом приличном и просторном отеле Каракаса, где участвуют и венесуэльцы, особенно те, кто учился когда-то в вузах СССР и России. Так что моя неловкая «жалоба» как бы и не находит сочувствия, понимания.
Что ж, все это мило. Так и должно быть среди людей!
– Праздники, – говорю, – но ведь есть и предварительный «черный» труд, который им предшествует.
– В нем участвуют десятка три наших женщин. Наиболее активные и мастеровитые – Ксения Трегубова, Надя Пантыч, Нина Кушнерова, сестры Плескачевы, мои сестры Оля и Таня, сестры Ги – Эмилия и Катя. Поддерживают уже взрослые мои дети. Они сказали мне после смерти отца: «Нет папы, но мы существуем и мы хотим, чтоб начатое вами, не умирало». Вовлекают своих друзей и подруг. Даже венесуэльских. Кроят, шьют, вышивают, рисуют, красят, клеят…
Главную скрипку в этом деле, понимаю, играл до недавнего времени все же Ги – муж, отец и друг. Он не только морально поддерживал супругу, подталкивал, но и нередко хорошие денежки давал. Все ведь это стоит колоссальных средств…
Темнеет. Как всегда в тропиках, стремительно, едва солнце сядет в океан или опустится в джунгли. Тропическое солнышко уже скрылось из вида, но задержалось, видимо, за горой Авила, на вершине которой еще живы вечерние проблески света. Над клубом Франциско де Мирандо вспыхнули разноцветные фонари. Вода в бассейне враз приобрела фантастические краски.. Но купающихся уже нет.
Со стороны ресторана «подплыл» человек, принес свежие порции пиццы, наполнил опустошенные фужеры…
– Что еще делаем? Помогаем детям, старикам, – вздохнула Лида. – Не только русским, но и венесуэльцам. На- пример, просят приобрести инвалидные коляски или специальные лекарства выписать из США. Дорогие. Бывает улаживаем семейные проблемы, или очень деликатные дела – разводы, тюрьмы… Да, наши русские, случается, что попадают в венесуэльские тюрьмы. Особенно молодежь. Нанимаем за свои средства адвокатов…
– С молодежью везде и всюду – традиционно! – проблемы!
– День, когда Ги Руднев собирал в Каракасе русскую молодежь из стран Южной Америки, будем отмечать теперь как Георгиевский праздник. Сейчас готовим большой сбор из стран континента – Аргентины, Бразилии, Уругвая, Парагвая, Панамы, Венесуэлы, естественно. Из США, где много русских, конечно, приедут наши. Праздники эти будем проводить в контакте с Русской зарубежной церковью. Возможно, что потом кто-нибудь пожелает пойти учиться в духовную семинарию. Пойми, ведь церковь наша здесь умирает. Не хватает священников. Все меньше и меньше прихожан… Дай Бог, чтоб Русская зарубежная церковь по- скорей объединилась с Московской Патриархией. Для всего Православия это необходимо!
Понимает Лида. А все ли так думают?
– На днях наш друг Борис Евгеньевич Плотников, – говорю я, – дал мне письмо из Аргентины. Довольно агрессивное письмо, мол, прихожане православных церквей Южной Америки против воссоединения с «сатанинской московской церковью»… Он, Плотников, еще не решил – кого поддерживать, но мне предложил опубликовать это письмо в России. Делать этого не буду.
– Я знаю, Коля, эту проблему. Мало что было в прошлом! Не можем и не должны мы вечно враждовать, противостоять!
– Ваши кадеты первыми стали налаживать контакты с Россией, с однокашниками своими – суворовцами, нахимовцами…
– Кадеты нынче очень маленькая и, как прежде, закрытая для остальных организация. И они уходят. Других же из старой эмиграции почти нет никого… А раньше! Знаешь, в Венесуэле было даже большое объединение русских моряков-эмигрантов. Тебе, моряку, подчеркиваю. Ги долгое время в морском объединении состоял, как бы представляя своего деда – командира «Варяга»…
– Многое в прошлом, – роняю я печально. – Знаю, по архивам, по рассказам моих друзей-кадет, что русская жизнь в Венесуэле была активной, бурной, хотя и не очень дружной. Теперь она уже в истории, которую на исторической родине, в России, мало знают… Но ведь остались вы, поколение действующее!
– И мы не собираемся исчезать! И все-таки грустно.
На момент сего тропического разговора я уронил уже много грустных слов в своей книге о зарубежных русских. В повествованиях «Огненный крест». Мы беседовали с крестной, а книга лежала еще в рукописи в одном из издательств Екатеринбурга, ждала выхода. Говоря кратко, о чем поведал и крестной, написал я не просто о судьбах кадет, а о трагедии России, народа русского, поделенного злыми силами на «красных» и «белых». Написал преимущественно я о «белых», рассеянных по миру, но не потерявших любви к Отечеству.
Пережив каждый по своему Вторую мировую войну, прибывшие из Европы в тропики «белые» русские, выбиваясь из нужды, первым делом, «собрав по копейке» (который уж раз подчеркиваю в своих записках о загранице!), строили православные церкви под пальмами, школы для детишек. Несли на стройки по кирпичику. Многолюдно приходили на субботники, воскресники, не кичась родовитостью предков, дворянскими, офицерскими и другими достойными званиями.
В конце сороковых, пятидесятых годов, русские еще снимали частное помещение для обучения детишек по русской программе. Преподавали свои, «дефицита» в образованных людях не было. Одна славная семья профессора Николая Николаевича Никитенко многих прочих стоила. Русский советский профессор, я уже говорил о том, сумел объединить эмиграцию в Каракасе в Русский Клуб, создал газету «Общее дело» и журнал «Русский уголок»….
– Сейчас новая волна эмигрантов нахлынула. Познакомился кой с кем. Заба-а-авный встречается народ! – говорю.
– Мы называем их новоприезжими, – кивает крестная.
– А я – сбежавшими из новой демократической России. Как вы с ними контактируете?
– Не со всеми. Но есть интересные люди. Например, Таня Боброва. Она у меня в Дамском комитете состоит, в церковном сестричестве помогает. Муж у Тани музыкант, на скрипке играет, участвует во всех русских делах. И знаешь, они своим примером пробуждают многих наших «коренных» русских, что и язык-то свой родной забывать стали. У многих ведь смешанные браки. Так вдруг их жены-венесуэлки стали проявлять интерес к русскому языку. А мужья вспомнили, что у них есть Отечество, Россия… У меня, знаешь, тут завелся еще один крестник. Тоже Коля-Николай. Боголюбский. Как-то и говорит: «Слушай, крестная, дай мне рецепт изготовления пирожков!» – «Что с тобой?» – удивилась. – «Мы ж, русские, не должны забывать свое!» – «Приятно было слышать…»
Добавили мощи фонари-светильники, залив всё окрестное окультуренное пространство мягким и теплым светом. На открытой веранде ресторана по-прежнему, как в начале вечера, негромкая музыка. Публики почти не прибавилось, так – редкие парочки. Внизу, у бассейна, по-прежнему резвилась стайка детишек. Не заметил, созерцая окрестности, как к столику мягко подошла женщина. Руднева заговорила с ней на испанском. Отвлекся на свои думы, вращавшиеся на приближающемся отлете в мои далекие веси. Потом Лида негромко вернула меня к реальности, рассказав, что женщина, которая подходила к нам, русская! Но по-русски не знает ни слова. Забыла. Здесь такое бывает. Приехала, как и остальные на американском корабле, потом вышла замуж за венесуэльского еврея… Внуки у неё есть. Да вон те, что бегают, шумят. И они, конечно, уже никогда не будут русскими… А о ней, о женщине, Лида и её подруги случайно узнали. Стали звать в Дамское общество, люди ж любой профессии в нем нужны. Отказалась. Вновь и не раз приглашали… Не пришла.
Господи, подумал, стоит ли тратить слова на забывшую родство соотечественницу, коль вдруг наш разговор обретает такой исторический окрас, который едва не шокирует «гостя из России», как, знаю, называют меня здесь русские каракасцы. Оказывается! Да. Франциско де Мирандо, в клубе имени которого мы так уютно беседуем под «умеренное» виски, находится в родстве с Рудневыми. Да. Со стороны матери Ги, которая, как сказал выше, была француженкой. Так вот одна из теток мамы Ги была женой Франциско. А сама мама была родственницей жены Наполеона Бонапарта – Жозефины.
Какие имена! Какие звуки!
Может быть, может быть, Лидия Артуровна и «повела» меня в этот клуб имени знаменитого генерала, чтоб в конце разговоров сообщить «выходцу из сибирской деревни» вот эти «мелкие» детали-подробности! Может быть. Не знаю. Дамские тонкости…
Запорывался тут я рассказать крестной и рассказал о том, что и на моей тюменской родине живут исторические личности, в том числе потомки варяжских матросов (и одного матроса с канонерской лодки «Кореец»), потомки героев, что участвовали в морском сражении под Чемульпо, прославив себя навеки!
И как встречался я с одним из этих потомков в глухом северном лесном поселке, где вот также говорили мы о «варяжской славе», угощаясь, правда, не тропическими «разносолами», как сейчас, а нашей сибирской клюквой да морошкой, собранной на ближнем таежном болоте, где водятся глухари, а по весне токуют краснобровые тетерева.
И все это, конечно же, как и вот эти соседние от клуба джунгли, тоже неким образом «переплелось» со всемирной славой крейсера «Варяг», с памятью о его геройской команде, о командире Всеволоде Федоровиче Рудневе, с наследниками которого так неожиданно свела меня судьба в один из далеких теперь дней 1991 года…
САЛЮТ «ВАРЯГУ»
Малолюдный, тихий, безупречно ухоженный уголок восточного Каракаса: место уединений, негромких развлечений и приватных разговоров избранной публики. Может быть, и среднего класса, как в России говорят о имеющих в кармане «лишнюю» деньгу. В обиходе – просто закрытый клуб. Мирандо-клуб, коим «угостила» меня, сибирского провинциала, в не жарком городском предвечерье, крестная Лидия Руднева.
Ждал сего момента – вновь «повращаться» в варяжской ауре, славе, которую её наследники, по моим приметам, несли как-то просто, негромко, по-житейски обыденно. Да и как нести, думалось мне, этот исторический, наследственный крест варяжской известности и славы? Ну если уж не героическими, то, наверное, добрыми делами?! Никак иначе.
Четырнадцать лет назад, когда покрестили меня здесь в православном храме Святого Николая на Дос Каминос, мы – крестник и крестная – условились держать связь, обмениваться письмами, но как-то не получилось, по- родственному не состоялось, кроме «воздушных приветов», пожеланий здоровья, благополучия – через послания наших общих друзей-знакомых. Видно, в самом деле, столь немыслимы расстояния между жарким Каракасом и холодной сибирской Тюменью! Так далеки и для многого непреодолимы, что эти послания, если и были, то, заблудившись в обезьяньих джунглях, в горной непроходимой сельве, не достигали ни крыла самолета, ни борта океанского танкера или сухогруза, следующего в Европу…
Теперь, словно искупая обоюдный пробел несостоявшегося, заблудившегося в дебрях будничных хлопот, оказались мы в этом живописном месте имени национального героя страны генерала Франциско де Мирандо, которому, как и Боливару, в Венесуэле не счесть памятников и знаков народного внимания.
Недавно, заново «изучая» апартамент квартиры Рудневых, полной занятных сувениров, сохраненных варяжских реликвий, что хорошо помнились мне с тех, четырнадцатилетней давности, дней, апартамент дополняло теперь обилие детских игрушек и всего сопутствующего детского, говоря о том, что народонаселение просторного жилища Рудневых значительно прибавилось, о чем с подчеркнутым восторгом повествовала на ходу Лидия Артуровна.
Экскурсия по квартире оказалась краткой, торопливой, хозяйка спешила доставить меня сюда, в этот райский уголок до солнцезаката, но мне хватило моментов, чтоб задержаться у живых реликвий командира «Варяга» – его погон, его Георгия, полученного из рук последнего русского Государя, его масляного, не столь давно привезенного из России, портрета в кабинете его внука Георгия Георгиевича (Ги – как назвала его мать-француженка), скончавшегося от сердечного приступа полгода назад – «Вот в этом кресле, у меня на руках», – молвила печально хозяйка варяжского дома…
И вот, припарковав авто возле ворот с охраной, пешим порядком профланировали мы на светлую площадку клуба. Окрест дикий бамбук и прочая растительная «глушь», увитая лианами, населенная страшными пауками и змеями. Всего-то в двух десятках метров от ухоженного места с рестораном, барами, бассейном с изумрудной водой, где с визгом плескались детишки, чередой столиков под открытым небом. За одним мы устроились. И тотчас и немедленно прибыл человек, чтоб выслушать свежих гостей, принять заказ.
Руднева просвещает меня со знанием дела, что в тропиках «полезней для здоровья» умеренно потреблять виски с содовой, а не ром, как это принято здесь в силу старинных традиций.
Пусть так и будет! С фруктами. С закуской. Так сказала Руднева, президент Дамского благотворительного комитета «всея венесуэльской русской колонии».
Причастились, как говорят. И я опять «хлопочу» о своем интересе – о варяжском. А Лидия Артуровна – немедленно почувствовал, – ревниво-настойчиво клонит к своему «Катульскому роду», поскольку и они, Катульские, тоже не лыком шиты. Дальний их предок был дворянином аж с конца пятнадцатого века. Одна из бабушек со стороны отца – фрейлиной при последней русской царице, а бабушка со стороны матери происходила из донских казачек Матвеевых, в роду её все были знатные атаманы!
Венесуэльская биография крёстной началась 28 ноября 1949 года, тогда она была совсем маленькой. Конечно, это начало связано с памятными всем русским океанскими транспортами, что привезли их из Европы. Жили в карантинном лагере Тромпильо, в деревянных и жестяных бараках, «среди змей и обезьян», смутно представляя свою будущность. Но латино-американское правительство, позаботясь о прибывших русских, расселяло их по стране, «попали – кто куда». Семья Катульских оказалось в промышленном городе Валенсия. Отец Артур, бывший полковник еще царского производства, как инженер-электрик сразу устроился на фабрику шин. Мама Нина, кончившая в Европе медицинский факультет, стала на многие годы домохозяйкой. Врачом – ни раньше, ни позднее – так и не отважилась работать. «Почему-то боялась!» – заметила Лида. Наверное, черненьких пациентов боялась? – предположил я мысленно. Но уточнять поскромничал.
Лида окончила школу. Потом финансовую академию. «О-о, самую высокую!» Вышла замуж в 1965 году. Рано. Тоже её реплика. «Знаешь, как мы познакомились? В Каракасе. В церкви святого Николая, где тебя крестили… Потом мы пригласили Ги Руднева в Валенсию. И вскоре произошла наша свадьба…»
Да, сорок лет прожили они вместе, в радости и в горестях. Но они были еще и друзьями, не только супругами. У них трое детей. Андрей, Вадим и Ксения. Сыновья – финансист, архитектор, дочь – зубной врач. Двое внуков. Андрюшке пять лет, я его видел, даже фотографировал. Сергею – три с половиной. Это Лидина радость теперешняя, как она говорит…
– Конечно, сожалею очень, что старший сын развелся с женой. Она венесуэлка. Потому внуки не говорят по-русски. Не ладно. Но постепенно приучаю: то одно слово им говорю, то второе, чтоб они привыкали к русской речи. Трудно? Да. Сложно начинать, осваивать, когда вокруг испанская речь звучит. Даже мы, взрослые, больше говорим по-испански, чем по-русски…
Опять клоню к варяжскому. Мол, Рудневы – героическая семья, известна во всем мире. В России её всегда по- читали. При Советской власти тоже. Собеседница кивает, мол, и за рубежом – во Франции, в Англии, в Венесуэле – потомки семьи командира «Варяга» знали об этом, понимали, чувствовали… Но заграничная жизнь потомков была полна уже иных забот и хлопот.
И я сознаю, что сегодняшняя Лидия Артуровна интересна российскому читателю не только родовитым прошлым, а деятельностью на благо русских людей в латиноамериканской стране, делами по сохранению православных традиций, языка, культуры, русского быта, особенно среди молодежи, включая сюда проведение церковных, светских праздников с русским борщом, пирогами, с русскими на- рядами, музыкой, танцами…
И мы говорим об этом. О бытовом. И о высоком! Выбрали её президентом Дамского благотворительного комитета в 84-м году. С тех пор и утверждают на этом «посту» постоянно. А коль получается, тяни воз с поклажей: праздники Новогодней ёлки, выставки русских кукол, наряды которых шьют сами женщины, руководствуясь книгой-каталогом русского костюма, делают различные вышивки, бусы, рисунки, всякие «штучки» из керамики. Организаторы праздников одеваются в русские сарафаны, рассказывают историю того или иного костюма, в каком веке, в какой местности России он возник, родился. И вот он – любуйтесь! Это умиляет старожилов колонии, молодежь, даже венесуэльскую публику, которая очень эмоциональна и любознательна.
Говорю Лидии Артуровне, что в одной московской га- зете как-то читал заметку об искусстве её подруг-мастериц из Каракаса, порадовался. Ведь у нас все иначе: в нынешней России всякий патриотический разговор о русскости в недоброжелательных и враждебных к России кругах считается опасным, мол, это проявление ярого национализма, который «пересекается» с фашизмом. Так вот. Словно русские не на своей исконной земле живут! А один одиозный деятель демократской культуры как-то утверждал по телеку о том, что «русский фашизм – страшнее немецкого». Спросить бы его: где углядел? Спросить – некому…
Крестная дивится, но, скорей всего, принимает сказанное как страшилку – даже от крестника! И в ответ – о том, что здесь русские праздники «смуглыми властями» приветствуются, а они, русские женщины-активистки, и угощения готовят только национальные, какие удается, по-скольку в тропиках-то не все НАШЕ есть. Удаются блинчики с икрой, огурчики с укропом, пироги, чай с медом… Еще звучит русская музыка, песни. И все кончается танцами – в самом приличном и просторном отеле Каракаса, где участвуют и венесуэльцы, особенно те, кто учился когда-то в вузах СССР и России. Так что моя неловкая «жалоба» как бы и не находит сочувствия, понимания.
Что ж, все это мило. Так и должно быть среди людей!
– Праздники, – говорю, – но ведь есть и предварительный «черный» труд, который им предшествует.
– В нем участвуют десятка три наших женщин. Наиболее активные и мастеровитые – Ксения Трегубова, Надя Пантыч, Нина Кушнерова, сестры Плескачевы, мои сестры Оля и Таня, сестры Ги – Эмилия и Катя. Поддерживают уже взрослые мои дети. Они сказали мне после смерти отца: «Нет папы, но мы существуем и мы хотим, чтоб начатое вами, не умирало». Вовлекают своих друзей и подруг. Даже венесуэльских. Кроят, шьют, вышивают, рисуют, красят, клеят…
Главную скрипку в этом деле, понимаю, играл до недавнего времени все же Ги – муж, отец и друг. Он не только морально поддерживал супругу, подталкивал, но и нередко хорошие денежки давал. Все ведь это стоит колоссальных средств…
Темнеет. Как всегда в тропиках, стремительно, едва солнце сядет в океан или опустится в джунгли. Тропическое солнышко уже скрылось из вида, но задержалось, видимо, за горой Авила, на вершине которой еще живы вечерние проблески света. Над клубом Франциско де Мирандо вспыхнули разноцветные фонари. Вода в бассейне враз приобрела фантастические краски.. Но купающихся уже нет.
Со стороны ресторана «подплыл» человек, принес свежие порции пиццы, наполнил опустошенные фужеры…
– Что еще делаем? Помогаем детям, старикам, – вздохнула Лида. – Не только русским, но и венесуэльцам. На- пример, просят приобрести инвалидные коляски или специальные лекарства выписать из США. Дорогие. Бывает улаживаем семейные проблемы, или очень деликатные дела – разводы, тюрьмы… Да, наши русские, случается, что попадают в венесуэльские тюрьмы. Особенно молодежь. Нанимаем за свои средства адвокатов…
– С молодежью везде и всюду – традиционно! – проблемы!
– День, когда Ги Руднев собирал в Каракасе русскую молодежь из стран Южной Америки, будем отмечать теперь как Георгиевский праздник. Сейчас готовим большой сбор из стран континента – Аргентины, Бразилии, Уругвая, Парагвая, Панамы, Венесуэлы, естественно. Из США, где много русских, конечно, приедут наши. Праздники эти будем проводить в контакте с Русской зарубежной церковью. Возможно, что потом кто-нибудь пожелает пойти учиться в духовную семинарию. Пойми, ведь церковь наша здесь умирает. Не хватает священников. Все меньше и меньше прихожан… Дай Бог, чтоб Русская зарубежная церковь по- скорей объединилась с Московской Патриархией. Для всего Православия это необходимо!
Понимает Лида. А все ли так думают?
– На днях наш друг Борис Евгеньевич Плотников, – говорю я, – дал мне письмо из Аргентины. Довольно агрессивное письмо, мол, прихожане православных церквей Южной Америки против воссоединения с «сатанинской московской церковью»… Он, Плотников, еще не решил – кого поддерживать, но мне предложил опубликовать это письмо в России. Делать этого не буду.
– Я знаю, Коля, эту проблему. Мало что было в прошлом! Не можем и не должны мы вечно враждовать, противостоять!
– Ваши кадеты первыми стали налаживать контакты с Россией, с однокашниками своими – суворовцами, нахимовцами…
– Кадеты нынче очень маленькая и, как прежде, закрытая для остальных организация. И они уходят. Других же из старой эмиграции почти нет никого… А раньше! Знаешь, в Венесуэле было даже большое объединение русских моряков-эмигрантов. Тебе, моряку, подчеркиваю. Ги долгое время в морском объединении состоял, как бы представляя своего деда – командира «Варяга»…
– Многое в прошлом, – роняю я печально. – Знаю, по архивам, по рассказам моих друзей-кадет, что русская жизнь в Венесуэле была активной, бурной, хотя и не очень дружной. Теперь она уже в истории, которую на исторической родине, в России, мало знают… Но ведь остались вы, поколение действующее!
– И мы не собираемся исчезать! И все-таки грустно.
На момент сего тропического разговора я уронил уже много грустных слов в своей книге о зарубежных русских. В повествованиях «Огненный крест». Мы беседовали с крестной, а книга лежала еще в рукописи в одном из издательств Екатеринбурга, ждала выхода. Говоря кратко, о чем поведал и крестной, написал я не просто о судьбах кадет, а о трагедии России, народа русского, поделенного злыми силами на «красных» и «белых». Написал преимущественно я о «белых», рассеянных по миру, но не потерявших любви к Отечеству.
Пережив каждый по своему Вторую мировую войну, прибывшие из Европы в тропики «белые» русские, выбиваясь из нужды, первым делом, «собрав по копейке» (который уж раз подчеркиваю в своих записках о загранице!), строили православные церкви под пальмами, школы для детишек. Несли на стройки по кирпичику. Многолюдно приходили на субботники, воскресники, не кичась родовитостью предков, дворянскими, офицерскими и другими достойными званиями.
В конце сороковых, пятидесятых годов, русские еще снимали частное помещение для обучения детишек по русской программе. Преподавали свои, «дефицита» в образованных людях не было. Одна славная семья профессора Николая Николаевича Никитенко многих прочих стоила. Русский советский профессор, я уже говорил о том, сумел объединить эмиграцию в Каракасе в Русский Клуб, создал газету «Общее дело» и журнал «Русский уголок»….
– Сейчас новая волна эмигрантов нахлынула. Познакомился кой с кем. Заба-а-авный встречается народ! – говорю.
– Мы называем их новоприезжими, – кивает крестная.
– А я – сбежавшими из новой демократической России. Как вы с ними контактируете?
– Не со всеми. Но есть интересные люди. Например, Таня Боброва. Она у меня в Дамском комитете состоит, в церковном сестричестве помогает. Муж у Тани музыкант, на скрипке играет, участвует во всех русских делах. И знаешь, они своим примером пробуждают многих наших «коренных» русских, что и язык-то свой родной забывать стали. У многих ведь смешанные браки. Так вдруг их жены-венесуэлки стали проявлять интерес к русскому языку. А мужья вспомнили, что у них есть Отечество, Россия… У меня, знаешь, тут завелся еще один крестник. Тоже Коля-Николай. Боголюбский. Как-то и говорит: «Слушай, крестная, дай мне рецепт изготовления пирожков!» – «Что с тобой?» – удивилась. – «Мы ж, русские, не должны забывать свое!» – «Приятно было слышать…»
Добавили мощи фонари-светильники, залив всё окрестное окультуренное пространство мягким и теплым светом. На открытой веранде ресторана по-прежнему, как в начале вечера, негромкая музыка. Публики почти не прибавилось, так – редкие парочки. Внизу, у бассейна, по-прежнему резвилась стайка детишек. Не заметил, созерцая окрестности, как к столику мягко подошла женщина. Руднева заговорила с ней на испанском. Отвлекся на свои думы, вращавшиеся на приближающемся отлете в мои далекие веси. Потом Лида негромко вернула меня к реальности, рассказав, что женщина, которая подходила к нам, русская! Но по-русски не знает ни слова. Забыла. Здесь такое бывает. Приехала, как и остальные на американском корабле, потом вышла замуж за венесуэльского еврея… Внуки у неё есть. Да вон те, что бегают, шумят. И они, конечно, уже никогда не будут русскими… А о ней, о женщине, Лида и её подруги случайно узнали. Стали звать в Дамское общество, люди ж любой профессии в нем нужны. Отказалась. Вновь и не раз приглашали… Не пришла.
Господи, подумал, стоит ли тратить слова на забывшую родство соотечественницу, коль вдруг наш разговор обретает такой исторический окрас, который едва не шокирует «гостя из России», как, знаю, называют меня здесь русские каракасцы. Оказывается! Да. Франциско де Мирандо, в клубе имени которого мы так уютно беседуем под «умеренное» виски, находится в родстве с Рудневыми. Да. Со стороны матери Ги, которая, как сказал выше, была француженкой. Так вот одна из теток мамы Ги была женой Франциско. А сама мама была родственницей жены Наполеона Бонапарта – Жозефины.
Какие имена! Какие звуки!
Может быть, может быть, Лидия Артуровна и «повела» меня в этот клуб имени знаменитого генерала, чтоб в конце разговоров сообщить «выходцу из сибирской деревни» вот эти «мелкие» детали-подробности! Может быть. Не знаю. Дамские тонкости…
Запорывался тут я рассказать крестной и рассказал о том, что и на моей тюменской родине живут исторические личности, в том числе потомки варяжских матросов (и одного матроса с канонерской лодки «Кореец»), потомки героев, что участвовали в морском сражении под Чемульпо, прославив себя навеки!
И как встречался я с одним из этих потомков в глухом северном лесном поселке, где вот также говорили мы о «варяжской славе», угощаясь, правда, не тропическими «разносолами», как сейчас, а нашей сибирской клюквой да морошкой, собранной на ближнем таежном болоте, где водятся глухари, а по весне токуют краснобровые тетерева.
И все это, конечно же, как и вот эти соседние от клуба джунгли, тоже неким образом «переплелось» со всемирной славой крейсера «Варяг», с памятью о его геройской команде, о командире Всеволоде Федоровиче Рудневе, с наследниками которого так неожиданно свела меня судьба в один из далеких теперь дней 1991 года…