Ранний мир
Анатолий Иванович Васильев
Снежная повесть
1
Вот так-то вот —
неважные дела.
Весь белый свет метель перемела.
И что за бес вчера меня попутал —
К тебе ли отправляться
на попутных?Г
Ни колеса.
Ни полоза.
И мгла.
Сошли от ветра кустики в изложины.
А мне — на ветер.
Вне — наоборот.
Тебе о том и мысли не придет,
Где я сейчас плутаю,
обмороженный.
Меняя самолеты на бегу,
За три часа две тысячи-то верных
Неблизких километров я отмерил.
А сорока —
за сутки не могу,
Былинка на негнущемся снегу.
2
Метель в сугробах спит в изнеможенье.
Я не сумел увидеть в ней знаменья,
Хотя она знамением была.
Твои признанья —
крошки со стола.
Глаза
студеней,
сумрачней колодца.
Мне ничего на жизнь не остается.
Уходят даль и высь из-под крыла.
Я опоздал.
И все, пожалуй, правильно.
Натянутая ниточка
слаба.
Чужие,
незнакомые слова.
Чужим дыханьем
комната
отравлена...
На тысячах гектаров —
снежный день:
Далеких звезд дневное отраженье.
На ум в потустороннем отрешенье
Различная приходит
дребедень.
Я говорю:
— Ну как твои больные?
Шумны говоруны,
Тихи молчальники?
Круты ли нравом сельские начальники?
Прошу, чтоб снег и ветер отменили.
А сам не знаю, чем же жить отныне...
Тяну в чащобы узкий след лыжни.
А надо мной восходят в небо
древне
Спокойными вершинами
деревья.
Они сейчас мне только и нужны,
Высокие
покои
тишины.
3
Ненужный разговор.
И время позднее.
И не спросить, куда и кем ты позвана.
В твоих ушах —
твои тетерева.
Мои второстепенные слова —
Февральский снег
на вымерзшие озими.
И нечего мне делать в этом доме,
Где я перед бедой —
как на ладони.
Готов краснеть от собственного лепета.
Из сказок
улетают
гуси-лебеди
И косяком
идут
на водоемы...
Я думал:
при тебе не надо помнить,
Что душ людских
глубок и темен
омут.
Мети, метель.
Звени во все бубенчики.
В конечном счете счастье неизменчиво:
Оно то не догонит,
то обгонит.
Мети, метель.
Знамений и примет
Не принимало сердце —
и не примет.
Но Дед Мороз—
он в скоморошьем гриме,
Но в снежной кутерьме
просвета
нет.
Так у меня сегодня руки ломит
По нашим нерожденным и ненянченным,
По нашим детям —
девочке и мальчике...
Мне возвращаться долго —
этих комнат
Уже ни смех
Ни плач их
не наполнят.
4
Я — дальний путник у твоих ворот.
И год пройдет,
И десять лет пройдет,
А мне тебя,
оглядываясь,
слышать
Под каждым небом
И под каждой крышей
Оставшиеся годы напролет.
Прости-прощай.
Ни имени, ни отчества.
Морозных окон лунная парча.
И моего касается плеча
Холодною ладонью
одиночество.
Уходит ночь по Млечному Пути.
Восток
светло
приподнят над лесами.
Встающий день
коня впрягает в сани.
Прости-прощай.
Но более —
прости,
Что ничего
не удалось
спасти.
5
Всему на белом свете свой черед.
Как бы хлеб-соль пришельцу предлагая,
Нет-нет на пень со снежным караваем
С пихты
солонкой
шишка упадет.
И старый кедр с нашивками сверхсрочника
У просеки
возьмет
под козырек.
Здесь долгий путь любви моей
пролег.
И вахта у него
еще не кончена.
Он помнит лица,
Помнит имена.
Подробностей — не помнит.
И не надо!
Друг друга понимаем с полувзгляда.
Лежит в снегах лесная сторона.
В душе
ни сожаленья,
ни упрека.
Нет у любви
ни бога,
ни пророка.
И, значит, юность все-таки права.
Сама собой права как такова.
Она — страна,
где пристани —
без росстаней,
Где лунным светом залито окно.
Вот только вечной быть ей не дано,
Но и за это ей дожно быть воздано.
Ты говоришь мне прежние слова,
Которые просты как дважды два.
Но я навек у этих слов во власти.
И никакие годы и напасти
Так и не могут снять их колдовства...
Сейчас дойду до этого пригорка —
И из зимы далеких лет услышится,
Как незавидной доли
горнолыжница
В моих руках хохочет от восторга.
А было страшно,
что ни говори.
Дрожат в ресницах капельки испуга.
На бурых конопляниках в округе
Цветут с веселым криком
снегири.
6
За мною юность —
лунными обозами.
Позванивают розвальни полозьями.
Ты от меня за тысячи застав
Ушла,
воспоминаньями не став,
А став морозной роздымью
под звездами.
Нас кружит круг,
один из многих вечных.
И ни на что ни строчкой не посетовать
Но по тебе,
не знающая этого,
Я сравниваю
встреченных
и встречных.
И за гаданье рук не золочу.
Живая жизнь
не присказка,
не сказка.
Я так хожу,
как будто бы коляску
Перед собой по улице качу.
Нелепо жить забытыми обидами.
Ты в памяти — невестою на выданье.
В каком краю
живут мои послы,
Мои несостоявшиеся сваты?!
Собрать на кофе —
и к тебе послать их!
Накрытые
нетронуты
столы...
РЕКА
ПРОЛОГ
Как много их,
великих без заслуг!
Отшатываясь в страхе суеверном,
Который год выходишь к ним
на стук,
Выходишь к ним,
а никого
за дверью.
Всё те же тени мутят белый свет:
— Пошто не возят нас в автомобиле?!
Ну да, нас нет.
Но если даже нет —
Мы быть могли,
А может быть, и были...
Все объяснимо.
И не вразуми!
И ни одной претензии не снято.
И на одном
ты можешь доказать им —
Они тебе докажут
на семи.
РАЗГОВОР НАД РЕКОЙ
Вам сколько лет?
Пора бы быть умней.
Не вскидывайте голову —
нелепо.
Судьба судьбой,
Но человек —
по мне,—
Он сам себя в конечном счете лепит.
Ему —
по мне —
зазорно жить зудя.
Не с крыши начинают строить зданье.
Уж эти надоевшие страданья
Замешкавшихся в поисках себя!
У счастья слишком много едоков.
Не очень разживешься на готовом.
Давно
жар-птиц
закончился отлов.
Давным-давно
пособраны
подковы.
С чего сыр-бор?!
А впрочем —
ерунда.
У вас глаза —
как восемьдесят восемь.
Но все-таки,
когда приходит осень,
Должны же быть слышнее
поезда!
По-из-за окоема
окаянно
Должны же дуть ночные холода!
Как пристани оставив города,
Река уносит воды
к океану.
И отвлекало,
да не отвлекло.
Не потерялся след ее в урманах.
И для меня сейчас
ее туманов
Целебнее парного
молоко.
Я умереть заставил бы слова,
Чтоб хоть однажды
неким из бывалых
Загоризонтных далей
синева
В глаза светло и молодо
упала.
Простите,
но у вас не взгляд, а вздох,
И во весь-то рост поднимается возраст.
Мы стоим перед ним —
словно дети в трико.
Человек над рекой,
объявляется розыск
Расхитителей дней,
человек над рекой.
Вы простите мне тот разговор бестолковый.
Я хотел вам сказать,
что не падайте ниц.
Нам-то что,
если пособирали
подковы,
Нам-то что,
если переловили
жар-птиц?!
_Эпилог_
Река течет на Север,
далеко.
И попусту ее не окликайте.
Поверженными кедрами
на карте
Через Сибирь
Так много их легло.
Им дела нет до наших бурь в стакане.
И кедрам, значит, стоило упасть.
Но только и над нами
эта власть
Ветров и льдов,
Ветров и океанов.
Гремят-грохочут,
пробуя и зля,
Что вопрошать —
откуда ты и кто ты?!
В нас испокон
гудмя гудят
работы
На полных оборотах
дизеля.
Чтоб выгореть до капли —
и каюк.
Мы все уходим к вечному ночлегу.
Судьба судьбой.
Товарищ
капитан.
Мужик что надо.
Лоций
И в руки не берет.
И сам
перевернется,
И нас
перевернет.
Его характер шалый
Немногим
по нутру.
Дойдут дела,
пожалуй,
До бунта
на борту.
Дойдут —
и очень просто:
Волнуется
народ.
Какого
пароходства
Веселый
теплоход?!
За чемоданы —
эти,
За валерьянку —
те.
На необычной
третьи
Какой-то
высоте.
Мы вышли в понедельник.
И вот
до четверга
Нам море
по колено
И жизнь
не дорога.
За кои это веки
Увидеть суждено,
Когда
у человека
Лицо
обнажено?!
Но только
человеку
Не знать судьбы,
отбившейся от рук...
Река течет на Север,
далеко.
Дымком и дымкой даль обволокло.
В прохладном свете,
В поднятости синей
Еще огромней мир,
Еще вместимей
От высоко стоящих облаков.
Анатолий Иванович Васильев
Снежная повесть
1
Вот так-то вот —
неважные дела.
Весь белый свет метель перемела.
И что за бес вчера меня попутал —
К тебе ли отправляться
на попутных?Г
Ни колеса.
Ни полоза.
И мгла.
Сошли от ветра кустики в изложины.
А мне — на ветер.
Вне — наоборот.
Тебе о том и мысли не придет,
Где я сейчас плутаю,
обмороженный.
Меняя самолеты на бегу,
За три часа две тысячи-то верных
Неблизких километров я отмерил.
А сорока —
за сутки не могу,
Былинка на негнущемся снегу.
2
Метель в сугробах спит в изнеможенье.
Я не сумел увидеть в ней знаменья,
Хотя она знамением была.
Твои признанья —
крошки со стола.
Глаза
студеней,
сумрачней колодца.
Мне ничего на жизнь не остается.
Уходят даль и высь из-под крыла.
Я опоздал.
И все, пожалуй, правильно.
Натянутая ниточка
слаба.
Чужие,
незнакомые слова.
Чужим дыханьем
комната
отравлена...
На тысячах гектаров —
снежный день:
Далеких звезд дневное отраженье.
На ум в потустороннем отрешенье
Различная приходит
дребедень.
Я говорю:
— Ну как твои больные?
Шумны говоруны,
Тихи молчальники?
Круты ли нравом сельские начальники?
Прошу, чтоб снег и ветер отменили.
А сам не знаю, чем же жить отныне...
Тяну в чащобы узкий след лыжни.
А надо мной восходят в небо
древне
Спокойными вершинами
деревья.
Они сейчас мне только и нужны,
Высокие
покои
тишины.
3
Ненужный разговор.
И время позднее.
И не спросить, куда и кем ты позвана.
В твоих ушах —
твои тетерева.
Мои второстепенные слова —
Февральский снег
на вымерзшие озими.
И нечего мне делать в этом доме,
Где я перед бедой —
как на ладони.
Готов краснеть от собственного лепета.
Из сказок
улетают
гуси-лебеди
И косяком
идут
на водоемы...
Я думал:
при тебе не надо помнить,
Что душ людских
глубок и темен
омут.
Мети, метель.
Звени во все бубенчики.
В конечном счете счастье неизменчиво:
Оно то не догонит,
то обгонит.
Мети, метель.
Знамений и примет
Не принимало сердце —
и не примет.
Но Дед Мороз—
он в скоморошьем гриме,
Но в снежной кутерьме
просвета
нет.
Так у меня сегодня руки ломит
По нашим нерожденным и ненянченным,
По нашим детям —
девочке и мальчике...
Мне возвращаться долго —
этих комнат
Уже ни смех
Ни плач их
не наполнят.
4
Я — дальний путник у твоих ворот.
И год пройдет,
И десять лет пройдет,
А мне тебя,
оглядываясь,
слышать
Под каждым небом
И под каждой крышей
Оставшиеся годы напролет.
Прости-прощай.
Ни имени, ни отчества.
Морозных окон лунная парча.
И моего касается плеча
Холодною ладонью
одиночество.
Уходит ночь по Млечному Пути.
Восток
светло
приподнят над лесами.
Встающий день
коня впрягает в сани.
Прости-прощай.
Но более —
прости,
Что ничего
не удалось
спасти.
5
Всему на белом свете свой черед.
Как бы хлеб-соль пришельцу предлагая,
Нет-нет на пень со снежным караваем
С пихты
солонкой
шишка упадет.
И старый кедр с нашивками сверхсрочника
У просеки
возьмет
под козырек.
Здесь долгий путь любви моей
пролег.
И вахта у него
еще не кончена.
Он помнит лица,
Помнит имена.
Подробностей — не помнит.
И не надо!
Друг друга понимаем с полувзгляда.
Лежит в снегах лесная сторона.
В душе
ни сожаленья,
ни упрека.
Нет у любви
ни бога,
ни пророка.
И, значит, юность все-таки права.
Сама собой права как такова.
Она — страна,
где пристани —
без росстаней,
Где лунным светом залито окно.
Вот только вечной быть ей не дано,
Но и за это ей дожно быть воздано.
Ты говоришь мне прежние слова,
Которые просты как дважды два.
Но я навек у этих слов во власти.
И никакие годы и напасти
Так и не могут снять их колдовства...
Сейчас дойду до этого пригорка —
И из зимы далеких лет услышится,
Как незавидной доли
горнолыжница
В моих руках хохочет от восторга.
А было страшно,
что ни говори.
Дрожат в ресницах капельки испуга.
На бурых конопляниках в округе
Цветут с веселым криком
снегири.
6
За мною юность —
лунными обозами.
Позванивают розвальни полозьями.
Ты от меня за тысячи застав
Ушла,
воспоминаньями не став,
А став морозной роздымью
под звездами.
Нас кружит круг,
один из многих вечных.
И ни на что ни строчкой не посетовать
Но по тебе,
не знающая этого,
Я сравниваю
встреченных
и встречных.
И за гаданье рук не золочу.
Живая жизнь
не присказка,
не сказка.
Я так хожу,
как будто бы коляску
Перед собой по улице качу.
Нелепо жить забытыми обидами.
Ты в памяти — невестою на выданье.
В каком краю
живут мои послы,
Мои несостоявшиеся сваты?!
Собрать на кофе —
и к тебе послать их!
Накрытые
нетронуты
столы...
РЕКА
ПРОЛОГ
Как много их,
великих без заслуг!
Отшатываясь в страхе суеверном,
Который год выходишь к ним
на стук,
Выходишь к ним,
а никого
за дверью.
Всё те же тени мутят белый свет:
— Пошто не возят нас в автомобиле?!
Ну да, нас нет.
Но если даже нет —
Мы быть могли,
А может быть, и были...
Все объяснимо.
И не вразуми!
И ни одной претензии не снято.
И на одном
ты можешь доказать им —
Они тебе докажут
на семи.
РАЗГОВОР НАД РЕКОЙ
Вам сколько лет?
Пора бы быть умней.
Не вскидывайте голову —
нелепо.
Судьба судьбой,
Но человек —
по мне,—
Он сам себя в конечном счете лепит.
Ему —
по мне —
зазорно жить зудя.
Не с крыши начинают строить зданье.
Уж эти надоевшие страданья
Замешкавшихся в поисках себя!
У счастья слишком много едоков.
Не очень разживешься на готовом.
Давно
жар-птиц
закончился отлов.
Давным-давно
пособраны
подковы.
С чего сыр-бор?!
А впрочем —
ерунда.
У вас глаза —
как восемьдесят восемь.
Но все-таки,
когда приходит осень,
Должны же быть слышнее
поезда!
По-из-за окоема
окаянно
Должны же дуть ночные холода!
Как пристани оставив города,
Река уносит воды
к океану.
И отвлекало,
да не отвлекло.
Не потерялся след ее в урманах.
И для меня сейчас
ее туманов
Целебнее парного
молоко.
Я умереть заставил бы слова,
Чтоб хоть однажды
неким из бывалых
Загоризонтных далей
синева
В глаза светло и молодо
упала.
Простите,
но у вас не взгляд, а вздох,
И во весь-то рост поднимается возраст.
Мы стоим перед ним —
словно дети в трико.
Человек над рекой,
объявляется розыск
Расхитителей дней,
человек над рекой.
Вы простите мне тот разговор бестолковый.
Я хотел вам сказать,
что не падайте ниц.
Нам-то что,
если пособирали
подковы,
Нам-то что,
если переловили
жар-птиц?!
_Эпилог_
Река течет на Север,
далеко.
И попусту ее не окликайте.
Поверженными кедрами
на карте
Через Сибирь
Так много их легло.
Им дела нет до наших бурь в стакане.
И кедрам, значит, стоило упасть.
Но только и над нами
эта власть
Ветров и льдов,
Ветров и океанов.
Гремят-грохочут,
пробуя и зля,
Что вопрошать —
откуда ты и кто ты?!
В нас испокон
гудмя гудят
работы
На полных оборотах
дизеля.
Чтоб выгореть до капли —
и каюк.
Мы все уходим к вечному ночлегу.
Судьба судьбой.
Товарищ
капитан.
Мужик что надо.
Лоций
И в руки не берет.
И сам
перевернется,
И нас
перевернет.
Его характер шалый
Немногим
по нутру.
Дойдут дела,
пожалуй,
До бунта
на борту.
Дойдут —
и очень просто:
Волнуется
народ.
Какого
пароходства
Веселый
теплоход?!
За чемоданы —
эти,
За валерьянку —
те.
На необычной
третьи
Какой-то
высоте.
Мы вышли в понедельник.
И вот
до четверга
Нам море
по колено
И жизнь
не дорога.
За кои это веки
Увидеть суждено,
Когда
у человека
Лицо
обнажено?!
Но только
человеку
Не знать судьбы,
отбившейся от рук...
Река течет на Север,
далеко.
Дымком и дымкой даль обволокло.
В прохладном свете,
В поднятости синей
Еще огромней мир,
Еще вместимей
От высоко стоящих облаков.