«Мы не знаем пощады...»
А. А. Петрушин
Болотные солдаты
От Туры до Волхова
После проведенной в 1924–1925 годах военной реформы комплектование Вооруженных Сил СССР проводилось на территориально-милицейской основе. Республика из-за тяжелого экономического положения не могла содержать кадровую армию.
Своя территориальная дивизия имелась и в Тюменском округе Уральской области. В 1931–1932 годах тюменская дивизия была переформирована в 65-ю стрелковую. Ее части располагались в Камышлове и Ишиме, а штаб – в Тюмени, в двухэтажном доме по улице Республики (сейчас в нем кожно-венерологическая больница).
Тюменцы гордились «своей» дивизией, и для этого были основания. По мобильности, маневренности, умению совершать длительные марши она считалась передовой в Уральском военном округе.
«...Дивизия энская,
Дивизия тюменская
Покой любимой Родины
Надежно бережет...».
Слова этой песни сочинили участники красноармейской самодеятельности. Как сообщала тюменская газета «Красное знамя», в их программах есть народные и боевые песни, музыкальные произведения Бетховена, Глинки, Моцарта, Римского-Корсакова, оперные, опереточные (так в тексте – _А.П_.) и национальные танцы.
В январе 1934 года шесть лучших лыжников дивизии совершили переход из Тюмени в Москву с рапортом XVII съезду партии, а через год этот маршрут повторили жены командиров – «пятерка дерзких», как их называли тюменцы.
5 марта 1935 года во всех газетах был опубликован приказ № 37 наркома обороны Ворошилова. «Жены командиров энской дивизии тт. Ирдуган Финаида, Дьяченко Клавдия, Вагина Таисия, Угольникова Нина и Улитина Вера 22 февраля с. г. блестяще завершили лыжный переход Тюмень – Москва. 2100 км в 40-градусные морозы, в бураны и сильную оттепель пройдены отважными лыжницами в 53 дня (из них 40 ходовых) со средней скоростью 52,5 км в сутки. Переход этот не имеет себе равного в истории зимнего спорта. Не только доблестные его участницы, но вся Красная Армия может гордиться этой победой... Награждаю участниц перехода золотыми именными часами».
«Мода» на лыжные и прочие пешие и конные агитпереходы прошла в 1937 году. Командира 65-й стрелковой дивизии комбрига Григория Гаврюшенко, его заместителя полковника Леонида Белозерова-Гладышева, начальника политотдела батальонного комиссара Александра Миловидова и других командиров расстреляли как «врагов народа», а их жен отправили в лагеря на Колыму.
В июле 1939 года ослабленную репрессиями 65-ю дивизию передислоцировали в Забайкалье, где ее через год возглавил выпускник военной академии имени Фрунзе майор Петр Кошевой. Будущий маршал и дважды Герой Советского Союза.
В самые трудные дни обороны Москвы он получил приказ выдвинуть дивизию к столице и... заняться строевой подготовкой. Полки и танковый батальон 65-й стрелковой дивизии прошли 7 ноября 1941 года на двух парадах – в Москве и Куйбышеве, куда уже было эвакуировано правительство во главе с Калининым и Ворошиловым.
После парадов предполагалось использовать дивизию на московском направлении, но захват гитлеровцами Тихвина изменил эти планы. Ленинград лишился последних путей сообщения со страной через Ладогу и попадал в двойное кольцо блокады. Гитлер, выступая в Мюнхене 8 ноября – в день оставления советскими войсками Тихвина, – утверждал: «Ленинград сам поднимет руки: он неминуемо падет, раньше или позже. Никто не освободится, никто не прорвется через наши линии – Ленинграду суждено умереть голодной смертью».
Тихвин нужно было отбить у врага во что бы то ни стало, поэтому Ставка отдала из своего скудного резерва свежую 65-ю дивизию на северный участок фронта. 19 ноября ее части вступили в бой, а 9 декабря ворвались в город – Тихвинская операция стала одной из первых удачных наступательных операций.
Противник понес ощутимые потери: до 5 тысяч убитых и раненых, 15 сожженных танков, 58 уничтоженных орудий.
За освобождение Тихвина 65-ю стрелковую дивизию наградили орденом Красного Знамени. Заряжающий орудия 127-го артполка Ильдар Мананов стал Героем Советского Союза.
Преодолев с боями около 200 километров, сибиряки вышли к реке Волхов и застряли там на два долгих года. На правом берегу – «господин великий Новгород» – символ тысячелетнего российского могущества. Рядом, а не возьмешь.
Три линии долговременных укреплений на 40-метровом Званковском холме прикрывали подходы к городу. Даже в самое сильное половодье вражеские позиции оставались сухими.
Противная сторона в буквальном смысле слова тонула в болоте. Землянки и окопы в Приволховье – редкое явление, особенно весной и осенью, когда почва становилась хлюпающей и булькающей – вода и грязь кругом. Передвигались тогда только по настилам. Ночами, сгибаясь под тяжестью, колонны подносчиков тащили на себе патроны, снаряды и продовольствие, а, возвращаясь, выносили раненых. После дождя настилы скрывались под водой. Тогда люди шли в болотной жиже иногда по пояс, толкая перед собой плотики, проваливались в воронки, обходили пни, кусты и затопленные проволочные заграждения.
Вколотив в болото сваи, бойцы крепили к ним пол. Через несколько дней он скрывался в воде, над ним строили новый, внутри блиндажа под самым потолком настилали полати, на которых лежали «болотные солдаты» и стреляли через прорубленные отверстия – амбразуры. Такой блиндаж превращался в плавучий островок – огневое обозначение линии фронта. О применении танков и говорить не приходилось, а для артиллерийских позиций рубились из деревьев многослойные платформы, рассчитанные с учетом погружения в болото на определенное количество залпов.
Победить врага, имевшего большой опыт боев в лесисто-болотистой местности, могли только сибиряки – не случайно костяк Карельского, Ленинградского, Волховского и Северо-Западного фронтов составляли сибирские дивизии.
В новгородских лесах зародилось массовое снайперское движение, причем не только стрелков из винтовки, но и артиллеристов и минометчиков. Лучшие орудийные расчеты и даже целые батареи получали право вести индивидуальную стрельбу. В 65-й дивизии было немало мастеров артиллерийско-минометного огня, способных снарядом или миной поразить любую цель.
Командование Ленинградского и Волховского фронтов понимало: для прорыва вражеских позиций необходим перевес в силах. Такое положение стало возможным только зимой 1944 года.
Тогда противостоящая Красной Армии под Ленинградом и Новгородом группа армий «Север» генерал-фельдмаршала Кюхлера состояла из 740 тысяч офицеров и солдат, которым были приданы 370 самолетов, около 400 танков и свыше 10 тысяч минометов и орудий. Но наши войска имели численное превосходство: по личному составу – в полтора раза, по самолетам – в четыре раза, по танкам – в три с половиной раза, по орудиям и минометам – в два раза.
К Новому году подоспели от земляков подарки: водка и мороженые пельмени. Перед большим делом по сибирскому обычаю хорошо выпили и закусили.
А 14 января в «Новый Старый год» на фашистские укрепления обрушился «новогодний» артиллерийский фейерверк. Несмотря на необычную для января оттепель (часть танков застряла в болоте) и ожесточенный огонь гитлеровцев, 65-я дивизия прорвала оборону противника и 17 января штурмом овладела Подберезьем – основным узлом сопротивления врага. Опасаясь окружения, немецкое командование стало отводить войска из Новгорода, по городу забегали фашистские факельщики. Но варварам не удалось уйти от возмездия: старший сержант 74-го саперного батальона 65-й дивизии Корольков подорвал железнодорожное полотно и отсек вражеское отступление. 17 тысяч гитлеровцев навсегда остались в древней земле. 20 января над Новгородским кремлем-«детинцем» взвился красный стяг. Там же похоронили погибших под Новгородом сибиряков. Приказом Верховного Главнокомандующего трем дивизиям 59-й армии, в том числе 65-й под командованием полковника Григория Калиновского, было присвоено наименование «Новгородских».
Командующий Волховским фронтом генерал-лейтенант Кирилл Мерецков приехал в город сразу после освобождения его от немцев. «На улицах, – вспоминал он, – царила мертвая тишина. Всюду громоздились кучи битого кирпича. На весь Новгород целыми остались около сорока зданий. Величайшие памятники древности, гордость и украшение старинной русской архитектуры были взорваны. От церквей Спаса на Ильине, Петра и Павла в Кожевниках сохранились лишь голые остовы стен. Рухнули на землю Никольский собор, Евфимиевская башня и звонница. Воздвигнутый в 1052 году Софийский собор был разграблен, его сверкавший позолотой купол ободран, городской сад сожжен. В 1862 году в Новгороде был сооружен памятник «Тысячелетие России». Гитлеровское командование, собиравшееся отдать новгородскую землю восточно-прусским колонистам, намеревалось пустить «Тысячелетие» на переплавку. Специальные отряды солдат уже распилили на куски металлические статуи, но не успели их вывезти. И когда советские войска ворвались в город, они увидели лежащие в сугробах снега бронзовые изваяния Александра Невского, Петра 1 и Суворова...».
65-я стрелковая дивизия начала боевые действия по полному снятию блокады Ленинграда. А победную точку в Ленинградско-Новгородской наступательной операции поставила другая дивизия, сформированная в 1941 году в Омской области.
364-я Сибирская – Тосненская
С февраля 1942 года эта дивизия, зацепившись за небольшой плацдарм на левом берегу Ловати в районе Старой Руссы, вела тяжелые оборонительные бои.
В январе 1943 года ее перебросили на соседний Волховский фронт для участия в прорыве блокады Ленинграда.
При штурме Синявских высот, с которых хорошо просматривались Ладожское озеро и Дорога жизни, связывавшая Ленинград с «Большой землей», сибиряки впервые столкнулись с 250-й испанской «голубой дивизией». Об участии волонтеров из Испании в войне с Советским Союзом раньше упоминалось весьма скупо, поэтому стоит остановиться на этом эпизоде подробнее.
После нападения Германии на СССР испанское правительство, возглавляемое фашистским диктатором Франко, выразило «величайшее удовлетворение в связи с началом борьбы против большевистской России» и обратилось к Гитлеру с просьбой отправить добровольцев из «Фаланги» (фашистская партия) в поход на восток.
Так 250-я добровольческая «голубая дивизия» (название по цвету формы фалангистов – голубые рубашки и красные береты) оказалась под Ленинградом. Всего в этой дивизии воевало более 50 тысяч человек – целая армия, хотя одновременно в ней действовало около 20 тысяч солдат и офицеров.
В январских боях 1943 года «голубая дивизия» понесла большие потери, среди добровольцев началось дезертирство. Поэтому в ноябре ее преобразовали в «голубой легион» численностью 2500 человек.
Потерпев поражение под Новгородом, гитлеровцы, отойдя до линии железной дороги Нарва – Тосно, отступать дальше не собирались. Образовавшийся здесь крупный выступ их фронта на восток они намеревались отстаивать до последнего патрона. В середине выступа были сосредоточены пехотные дивизии, а фланги оборонялись на юге 15-й дивизией СС, а на севере – испанским «голубым легионом». Так через год сибиряки вновь встретились со «старыми знакомыми».
Незадолго до Ленинградско-Новгородской наступательной операции командовать 364-й стрелковой дивизией стал полковник Виктор Вержбицкий. О нем тоже надо сказать особо.
В отличие от кадровых командиров 65-й стрелковой дивизии Кошевого и Калиновского, 37-летний Вержбицкий не имел специального военного образования, а работал в Ачаирском райисполкоме и в Омском горсовете. В 1938 году его, как и многих других местных партийных и советских работников, арестовали. Обвиняли «в родственных отношениях с командующим 2-й «каппелевской» армией в войсках Колчака генерал-лейтенантом Григорием Вержбицким, эмигрировавшим после гражданской войны в Харбин». От расстрела бывшего омского беспризорника Вержбицкого спасла «смена караула» на Лубянке – Ежова на Берию.
Может быть, комдив 364-й не разбирался профессионально в стратегии и тактике, зато он с поразительной дотошностью вникал в проблемы фронтового болотного быта. А этих проблем оказалось немало.
«Знакомство с дивизией, – вспоминал позднее Вержбицкий, – началось сразу же. Я знал, что она только что вышла из боя и нельзя было требовать от офицеров и солдат образцового внешнего вида. Они одеты кто во что горазд: фуфайки, полушубки, меховые безрукавки, какие-то самодельные поддевки, камуфлированные накидки разведчиков. Многие даже «щеголяли» в лаптях. Кто не знает ленинградской осени, тот не отличит ее от зимы, а зиму – от весны: все время идет то дождь, то снег, а то и дождь и снег вместе. Каково солдату в окопах в такую погоду! Днем вымокнет, в сапогах и валенках хлюпает, а ночью холодно. Вот и мучаются хозяйственники с обеспечением переднего края обороны сухой обувью, одеждой и горячей пищей. Все это делалось часто под огнем противника.
...Кто был на войне, тот знает «фронтовую молнию» – коптилку, сделанную из 37-миллиметровой гильзы противотанкового снаряда с вмонтированным вместо фитиля куском шинели. Представьте офицера-штабника, который в сыром блиндаже в течение ночи работает над документами при этой штуковине. Утром на него страшно взглянуть! Он весь в копоти, в ушах и ноздрях – черные хлопья сажи. Глаза красные от бессонницы и керосиновых паров. Руки и бумага – творение его рук – все черно-грязное. Где уж тут разговаривать о штабной культуре!..».
Новый комдив крепко взялся за наведение порядка в своем «хозяйстве»: раздобыл переносные движки – в штабе, медсанбатах и тыловых службах вспыхнул электрический свет; задымились походные бани – вода и березовые веники в избытке. Связались с Омским обкомом ВКП (б) – земляки прислали муки, крупы, мяса, рыбы, водки. Повеселели бойцы, завязались «заочные» романы с сибирскими красавицами – почтальоны сумками таскали на передовую любовные письма. Омское музыкальное училище сочинило дивизионную «застольную» песню.
Такие «дела» не мог не заметить член Военного совета Волховского фронта Лев Мехлис, которого Сталин за крымскую катастрофу в мае 1942 года разжаловал из армейского комиссара 1-го ранга (высшее по тем временам звание политсостава) до генерал-лейтенанта и отправил в болота. Там Мехлис, по свидетельству командующего фронтом Мерецкова, «занимался главным образом политработой и организацией снабжения всем необходимым. От Сталина он никогда ничего не скрывал. Сталин это знал и поэтому доверял ему. В результате, если Мехлис о чем-нибудь писал Верховному Главнокомандующему, ответные меры принимались весьма быстро».
Побывав в 364-й дивизии, член Военного Совета фронта одобрил все действия Вержбицкого по повышению боеготовности подчиненных. Не растерявшись перед высоким и грозным начальством, полковник пожаловался на затрапезный внешний вид солдат и офицеров, у которых почти не было введенных недавно погон. Мехлис написал об этом Сталину. На следующий же день новую форму и отличные погоны (для офицеров даже золоченые) доставили самолетами. Немецкая разведка доложила Гитлеру: «Появилась офицерская сибирская дивизия из бывших белогвардейцев, которым разрешили возвратиться в СССР из Маньчжурии». Кстати, такая патриотическая кампания действительно проводилась в то время среди дальневосточной русской эмиграции.
Противник еще больше укрепился в своих «подозрениях» об «офицерском» происхождении 364-й дивизии, когда в 2 часа ночи 21 января 1944 года ее полки перешли в наступление. Уже к исходу второго дня передовой отряд полковника Полякова вышел в тыл неприятелю и отрезал путь к отступлению. Оставалось освободить город Тосно.
И в этот момент наше командование решило перебросить сибиряков на другой участок фронта с целью более глубокого охвата гитлеровцев южнее Луги. Для контроля за ходом вывода дивизии в резерв фронта прибыл заместитель командующего генерал-полковник Кузнецов.
Казалось бы, чего проще: есть приказ выходить из боя, значит, шапки в охапку и – марш на погрузку! Но тогда враг, который испортил столько крови и нервов, останется недобитым. Как быть? Командиры полков и батальонов в один голос: надо довершить разгром «коричневых» и «голубых» и взять Тосно. Вержбицкий к Кузнецову: изменить срок вывода дивизии из боя и назначить другое время для погрузки – тремя днями позже.
– Нет, – ответил тот, – я не могу отменить приказ командующего.
Попытка связаться по рации с Мерецковым тоже не удалась: того не было в штабе фронта. Оставалось одно – ускорить события, начать погрузку тылов, а строевым частям занять исходные позиции и... уложиться в определенный приказом срок.
– Ребята! – сказал Вержбицкий. – Возьмем Тосно до прибытия смены. Или мы не сибиряки?
И ребята не подвели своего командира. В полночь 25 января оркестр грянул дивизионную «застольную», и ощетинившиеся штыками стрелковые цепи колыхнулись в психическую «каппелевскую» атаку. Впереди – сам комдив в офицерской шинели с полами, подоткнутыми за поясной ремень, и с взлохмаченной ветром бородой: не зря все-таки его подозревали в родстве с белогвардейским генералом!
К рассвету город был освобожден, впервые с 1941 года железная дорога Москва – Ленинград стала свободной на всем своем протяжении. Это значило – блокада Ленинграда полностью ликвидирована. Как и испанский «голубой легион» (около 250 уцелевших в рукопашной схватке испанцев сдались в плен).
В тот же день не остывшие от боя сибиряки домчались до места погрузки в эшелоны. В пути полковник Вержбицкий получил телеграмму штаба фронта: «...Горячо поздравляем бойцов и командиров 364-й стрелковой дивизии с присвоением ей наименования «Сибирская-Тосненская». За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом доблесть и мужество приказом Военного Совета Волховского фронта от 21 января 1944 года № 04 Вы награждены орденом Красного Знамени... Высокими правительственными наградами отмечены 2895 бойцов и командиров дивизии».
20 мая 1944 года полковника Вержбицкого назначили командиром стрелкового корпуса – редкий случай, когда таким соединением командовал далекий от военной теоретики человек. Зато внимательный и чуткий к повседневным заботам «болотных» солдат. Не потому ли, что их наконец признали за людей, они и прорвали вражескую блокаду. Может быть, это главный урок почти двухлетней кровопролитной битвы за Ленинград!
А. А. Петрушин
Болотные солдаты
От Туры до Волхова
После проведенной в 1924–1925 годах военной реформы комплектование Вооруженных Сил СССР проводилось на территориально-милицейской основе. Республика из-за тяжелого экономического положения не могла содержать кадровую армию.
Своя территориальная дивизия имелась и в Тюменском округе Уральской области. В 1931–1932 годах тюменская дивизия была переформирована в 65-ю стрелковую. Ее части располагались в Камышлове и Ишиме, а штаб – в Тюмени, в двухэтажном доме по улице Республики (сейчас в нем кожно-венерологическая больница).
Тюменцы гордились «своей» дивизией, и для этого были основания. По мобильности, маневренности, умению совершать длительные марши она считалась передовой в Уральском военном округе.
«...Дивизия энская,
Дивизия тюменская
Покой любимой Родины
Надежно бережет...».
Слова этой песни сочинили участники красноармейской самодеятельности. Как сообщала тюменская газета «Красное знамя», в их программах есть народные и боевые песни, музыкальные произведения Бетховена, Глинки, Моцарта, Римского-Корсакова, оперные, опереточные (так в тексте – _А.П_.) и национальные танцы.
В январе 1934 года шесть лучших лыжников дивизии совершили переход из Тюмени в Москву с рапортом XVII съезду партии, а через год этот маршрут повторили жены командиров – «пятерка дерзких», как их называли тюменцы.
5 марта 1935 года во всех газетах был опубликован приказ № 37 наркома обороны Ворошилова. «Жены командиров энской дивизии тт. Ирдуган Финаида, Дьяченко Клавдия, Вагина Таисия, Угольникова Нина и Улитина Вера 22 февраля с. г. блестяще завершили лыжный переход Тюмень – Москва. 2100 км в 40-градусные морозы, в бураны и сильную оттепель пройдены отважными лыжницами в 53 дня (из них 40 ходовых) со средней скоростью 52,5 км в сутки. Переход этот не имеет себе равного в истории зимнего спорта. Не только доблестные его участницы, но вся Красная Армия может гордиться этой победой... Награждаю участниц перехода золотыми именными часами».
«Мода» на лыжные и прочие пешие и конные агитпереходы прошла в 1937 году. Командира 65-й стрелковой дивизии комбрига Григория Гаврюшенко, его заместителя полковника Леонида Белозерова-Гладышева, начальника политотдела батальонного комиссара Александра Миловидова и других командиров расстреляли как «врагов народа», а их жен отправили в лагеря на Колыму.
В июле 1939 года ослабленную репрессиями 65-ю дивизию передислоцировали в Забайкалье, где ее через год возглавил выпускник военной академии имени Фрунзе майор Петр Кошевой. Будущий маршал и дважды Герой Советского Союза.
В самые трудные дни обороны Москвы он получил приказ выдвинуть дивизию к столице и... заняться строевой подготовкой. Полки и танковый батальон 65-й стрелковой дивизии прошли 7 ноября 1941 года на двух парадах – в Москве и Куйбышеве, куда уже было эвакуировано правительство во главе с Калининым и Ворошиловым.
После парадов предполагалось использовать дивизию на московском направлении, но захват гитлеровцами Тихвина изменил эти планы. Ленинград лишился последних путей сообщения со страной через Ладогу и попадал в двойное кольцо блокады. Гитлер, выступая в Мюнхене 8 ноября – в день оставления советскими войсками Тихвина, – утверждал: «Ленинград сам поднимет руки: он неминуемо падет, раньше или позже. Никто не освободится, никто не прорвется через наши линии – Ленинграду суждено умереть голодной смертью».
Тихвин нужно было отбить у врага во что бы то ни стало, поэтому Ставка отдала из своего скудного резерва свежую 65-ю дивизию на северный участок фронта. 19 ноября ее части вступили в бой, а 9 декабря ворвались в город – Тихвинская операция стала одной из первых удачных наступательных операций.
Противник понес ощутимые потери: до 5 тысяч убитых и раненых, 15 сожженных танков, 58 уничтоженных орудий.
За освобождение Тихвина 65-ю стрелковую дивизию наградили орденом Красного Знамени. Заряжающий орудия 127-го артполка Ильдар Мананов стал Героем Советского Союза.
Преодолев с боями около 200 километров, сибиряки вышли к реке Волхов и застряли там на два долгих года. На правом берегу – «господин великий Новгород» – символ тысячелетнего российского могущества. Рядом, а не возьмешь.
Три линии долговременных укреплений на 40-метровом Званковском холме прикрывали подходы к городу. Даже в самое сильное половодье вражеские позиции оставались сухими.
Противная сторона в буквальном смысле слова тонула в болоте. Землянки и окопы в Приволховье – редкое явление, особенно весной и осенью, когда почва становилась хлюпающей и булькающей – вода и грязь кругом. Передвигались тогда только по настилам. Ночами, сгибаясь под тяжестью, колонны подносчиков тащили на себе патроны, снаряды и продовольствие, а, возвращаясь, выносили раненых. После дождя настилы скрывались под водой. Тогда люди шли в болотной жиже иногда по пояс, толкая перед собой плотики, проваливались в воронки, обходили пни, кусты и затопленные проволочные заграждения.
Вколотив в болото сваи, бойцы крепили к ним пол. Через несколько дней он скрывался в воде, над ним строили новый, внутри блиндажа под самым потолком настилали полати, на которых лежали «болотные солдаты» и стреляли через прорубленные отверстия – амбразуры. Такой блиндаж превращался в плавучий островок – огневое обозначение линии фронта. О применении танков и говорить не приходилось, а для артиллерийских позиций рубились из деревьев многослойные платформы, рассчитанные с учетом погружения в болото на определенное количество залпов.
Победить врага, имевшего большой опыт боев в лесисто-болотистой местности, могли только сибиряки – не случайно костяк Карельского, Ленинградского, Волховского и Северо-Западного фронтов составляли сибирские дивизии.
В новгородских лесах зародилось массовое снайперское движение, причем не только стрелков из винтовки, но и артиллеристов и минометчиков. Лучшие орудийные расчеты и даже целые батареи получали право вести индивидуальную стрельбу. В 65-й дивизии было немало мастеров артиллерийско-минометного огня, способных снарядом или миной поразить любую цель.
Командование Ленинградского и Волховского фронтов понимало: для прорыва вражеских позиций необходим перевес в силах. Такое положение стало возможным только зимой 1944 года.
Тогда противостоящая Красной Армии под Ленинградом и Новгородом группа армий «Север» генерал-фельдмаршала Кюхлера состояла из 740 тысяч офицеров и солдат, которым были приданы 370 самолетов, около 400 танков и свыше 10 тысяч минометов и орудий. Но наши войска имели численное превосходство: по личному составу – в полтора раза, по самолетам – в четыре раза, по танкам – в три с половиной раза, по орудиям и минометам – в два раза.
К Новому году подоспели от земляков подарки: водка и мороженые пельмени. Перед большим делом по сибирскому обычаю хорошо выпили и закусили.
А 14 января в «Новый Старый год» на фашистские укрепления обрушился «новогодний» артиллерийский фейерверк. Несмотря на необычную для января оттепель (часть танков застряла в болоте) и ожесточенный огонь гитлеровцев, 65-я дивизия прорвала оборону противника и 17 января штурмом овладела Подберезьем – основным узлом сопротивления врага. Опасаясь окружения, немецкое командование стало отводить войска из Новгорода, по городу забегали фашистские факельщики. Но варварам не удалось уйти от возмездия: старший сержант 74-го саперного батальона 65-й дивизии Корольков подорвал железнодорожное полотно и отсек вражеское отступление. 17 тысяч гитлеровцев навсегда остались в древней земле. 20 января над Новгородским кремлем-«детинцем» взвился красный стяг. Там же похоронили погибших под Новгородом сибиряков. Приказом Верховного Главнокомандующего трем дивизиям 59-й армии, в том числе 65-й под командованием полковника Григория Калиновского, было присвоено наименование «Новгородских».
Командующий Волховским фронтом генерал-лейтенант Кирилл Мерецков приехал в город сразу после освобождения его от немцев. «На улицах, – вспоминал он, – царила мертвая тишина. Всюду громоздились кучи битого кирпича. На весь Новгород целыми остались около сорока зданий. Величайшие памятники древности, гордость и украшение старинной русской архитектуры были взорваны. От церквей Спаса на Ильине, Петра и Павла в Кожевниках сохранились лишь голые остовы стен. Рухнули на землю Никольский собор, Евфимиевская башня и звонница. Воздвигнутый в 1052 году Софийский собор был разграблен, его сверкавший позолотой купол ободран, городской сад сожжен. В 1862 году в Новгороде был сооружен памятник «Тысячелетие России». Гитлеровское командование, собиравшееся отдать новгородскую землю восточно-прусским колонистам, намеревалось пустить «Тысячелетие» на переплавку. Специальные отряды солдат уже распилили на куски металлические статуи, но не успели их вывезти. И когда советские войска ворвались в город, они увидели лежащие в сугробах снега бронзовые изваяния Александра Невского, Петра 1 и Суворова...».
65-я стрелковая дивизия начала боевые действия по полному снятию блокады Ленинграда. А победную точку в Ленинградско-Новгородской наступательной операции поставила другая дивизия, сформированная в 1941 году в Омской области.
364-я Сибирская – Тосненская
С февраля 1942 года эта дивизия, зацепившись за небольшой плацдарм на левом берегу Ловати в районе Старой Руссы, вела тяжелые оборонительные бои.
В январе 1943 года ее перебросили на соседний Волховский фронт для участия в прорыве блокады Ленинграда.
При штурме Синявских высот, с которых хорошо просматривались Ладожское озеро и Дорога жизни, связывавшая Ленинград с «Большой землей», сибиряки впервые столкнулись с 250-й испанской «голубой дивизией». Об участии волонтеров из Испании в войне с Советским Союзом раньше упоминалось весьма скупо, поэтому стоит остановиться на этом эпизоде подробнее.
После нападения Германии на СССР испанское правительство, возглавляемое фашистским диктатором Франко, выразило «величайшее удовлетворение в связи с началом борьбы против большевистской России» и обратилось к Гитлеру с просьбой отправить добровольцев из «Фаланги» (фашистская партия) в поход на восток.
Так 250-я добровольческая «голубая дивизия» (название по цвету формы фалангистов – голубые рубашки и красные береты) оказалась под Ленинградом. Всего в этой дивизии воевало более 50 тысяч человек – целая армия, хотя одновременно в ней действовало около 20 тысяч солдат и офицеров.
В январских боях 1943 года «голубая дивизия» понесла большие потери, среди добровольцев началось дезертирство. Поэтому в ноябре ее преобразовали в «голубой легион» численностью 2500 человек.
Потерпев поражение под Новгородом, гитлеровцы, отойдя до линии железной дороги Нарва – Тосно, отступать дальше не собирались. Образовавшийся здесь крупный выступ их фронта на восток они намеревались отстаивать до последнего патрона. В середине выступа были сосредоточены пехотные дивизии, а фланги оборонялись на юге 15-й дивизией СС, а на севере – испанским «голубым легионом». Так через год сибиряки вновь встретились со «старыми знакомыми».
Незадолго до Ленинградско-Новгородской наступательной операции командовать 364-й стрелковой дивизией стал полковник Виктор Вержбицкий. О нем тоже надо сказать особо.
В отличие от кадровых командиров 65-й стрелковой дивизии Кошевого и Калиновского, 37-летний Вержбицкий не имел специального военного образования, а работал в Ачаирском райисполкоме и в Омском горсовете. В 1938 году его, как и многих других местных партийных и советских работников, арестовали. Обвиняли «в родственных отношениях с командующим 2-й «каппелевской» армией в войсках Колчака генерал-лейтенантом Григорием Вержбицким, эмигрировавшим после гражданской войны в Харбин». От расстрела бывшего омского беспризорника Вержбицкого спасла «смена караула» на Лубянке – Ежова на Берию.
Может быть, комдив 364-й не разбирался профессионально в стратегии и тактике, зато он с поразительной дотошностью вникал в проблемы фронтового болотного быта. А этих проблем оказалось немало.
«Знакомство с дивизией, – вспоминал позднее Вержбицкий, – началось сразу же. Я знал, что она только что вышла из боя и нельзя было требовать от офицеров и солдат образцового внешнего вида. Они одеты кто во что горазд: фуфайки, полушубки, меховые безрукавки, какие-то самодельные поддевки, камуфлированные накидки разведчиков. Многие даже «щеголяли» в лаптях. Кто не знает ленинградской осени, тот не отличит ее от зимы, а зиму – от весны: все время идет то дождь, то снег, а то и дождь и снег вместе. Каково солдату в окопах в такую погоду! Днем вымокнет, в сапогах и валенках хлюпает, а ночью холодно. Вот и мучаются хозяйственники с обеспечением переднего края обороны сухой обувью, одеждой и горячей пищей. Все это делалось часто под огнем противника.
...Кто был на войне, тот знает «фронтовую молнию» – коптилку, сделанную из 37-миллиметровой гильзы противотанкового снаряда с вмонтированным вместо фитиля куском шинели. Представьте офицера-штабника, который в сыром блиндаже в течение ночи работает над документами при этой штуковине. Утром на него страшно взглянуть! Он весь в копоти, в ушах и ноздрях – черные хлопья сажи. Глаза красные от бессонницы и керосиновых паров. Руки и бумага – творение его рук – все черно-грязное. Где уж тут разговаривать о штабной культуре!..».
Новый комдив крепко взялся за наведение порядка в своем «хозяйстве»: раздобыл переносные движки – в штабе, медсанбатах и тыловых службах вспыхнул электрический свет; задымились походные бани – вода и березовые веники в избытке. Связались с Омским обкомом ВКП (б) – земляки прислали муки, крупы, мяса, рыбы, водки. Повеселели бойцы, завязались «заочные» романы с сибирскими красавицами – почтальоны сумками таскали на передовую любовные письма. Омское музыкальное училище сочинило дивизионную «застольную» песню.
Такие «дела» не мог не заметить член Военного совета Волховского фронта Лев Мехлис, которого Сталин за крымскую катастрофу в мае 1942 года разжаловал из армейского комиссара 1-го ранга (высшее по тем временам звание политсостава) до генерал-лейтенанта и отправил в болота. Там Мехлис, по свидетельству командующего фронтом Мерецкова, «занимался главным образом политработой и организацией снабжения всем необходимым. От Сталина он никогда ничего не скрывал. Сталин это знал и поэтому доверял ему. В результате, если Мехлис о чем-нибудь писал Верховному Главнокомандующему, ответные меры принимались весьма быстро».
Побывав в 364-й дивизии, член Военного Совета фронта одобрил все действия Вержбицкого по повышению боеготовности подчиненных. Не растерявшись перед высоким и грозным начальством, полковник пожаловался на затрапезный внешний вид солдат и офицеров, у которых почти не было введенных недавно погон. Мехлис написал об этом Сталину. На следующий же день новую форму и отличные погоны (для офицеров даже золоченые) доставили самолетами. Немецкая разведка доложила Гитлеру: «Появилась офицерская сибирская дивизия из бывших белогвардейцев, которым разрешили возвратиться в СССР из Маньчжурии». Кстати, такая патриотическая кампания действительно проводилась в то время среди дальневосточной русской эмиграции.
Противник еще больше укрепился в своих «подозрениях» об «офицерском» происхождении 364-й дивизии, когда в 2 часа ночи 21 января 1944 года ее полки перешли в наступление. Уже к исходу второго дня передовой отряд полковника Полякова вышел в тыл неприятелю и отрезал путь к отступлению. Оставалось освободить город Тосно.
И в этот момент наше командование решило перебросить сибиряков на другой участок фронта с целью более глубокого охвата гитлеровцев южнее Луги. Для контроля за ходом вывода дивизии в резерв фронта прибыл заместитель командующего генерал-полковник Кузнецов.
Казалось бы, чего проще: есть приказ выходить из боя, значит, шапки в охапку и – марш на погрузку! Но тогда враг, который испортил столько крови и нервов, останется недобитым. Как быть? Командиры полков и батальонов в один голос: надо довершить разгром «коричневых» и «голубых» и взять Тосно. Вержбицкий к Кузнецову: изменить срок вывода дивизии из боя и назначить другое время для погрузки – тремя днями позже.
– Нет, – ответил тот, – я не могу отменить приказ командующего.
Попытка связаться по рации с Мерецковым тоже не удалась: того не было в штабе фронта. Оставалось одно – ускорить события, начать погрузку тылов, а строевым частям занять исходные позиции и... уложиться в определенный приказом срок.
– Ребята! – сказал Вержбицкий. – Возьмем Тосно до прибытия смены. Или мы не сибиряки?
И ребята не подвели своего командира. В полночь 25 января оркестр грянул дивизионную «застольную», и ощетинившиеся штыками стрелковые цепи колыхнулись в психическую «каппелевскую» атаку. Впереди – сам комдив в офицерской шинели с полами, подоткнутыми за поясной ремень, и с взлохмаченной ветром бородой: не зря все-таки его подозревали в родстве с белогвардейским генералом!
К рассвету город был освобожден, впервые с 1941 года железная дорога Москва – Ленинград стала свободной на всем своем протяжении. Это значило – блокада Ленинграда полностью ликвидирована. Как и испанский «голубой легион» (около 250 уцелевших в рукопашной схватке испанцев сдались в плен).
В тот же день не остывшие от боя сибиряки домчались до места погрузки в эшелоны. В пути полковник Вержбицкий получил телеграмму штаба фронта: «...Горячо поздравляем бойцов и командиров 364-й стрелковой дивизии с присвоением ей наименования «Сибирская-Тосненская». За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом доблесть и мужество приказом Военного Совета Волховского фронта от 21 января 1944 года № 04 Вы награждены орденом Красного Знамени... Высокими правительственными наградами отмечены 2895 бойцов и командиров дивизии».
20 мая 1944 года полковника Вержбицкого назначили командиром стрелкового корпуса – редкий случай, когда таким соединением командовал далекий от военной теоретики человек. Зато внимательный и чуткий к повседневным заботам «болотных» солдат. Не потому ли, что их наконец признали за людей, они и прорвали вражескую блокаду. Может быть, это главный урок почти двухлетней кровопролитной битвы за Ленинград!