ИСАЙ ДАВЫДОВ
ДЕВУШКА МОЕГО ДРУГА
Рассказы и очерки
МОЙ БЫВШИЙ ДРУГ
— Старик! Это колоссально!
Кто-то дернул меня за рукав, и я чуть не уронил поднос с кофе и двумя бутербродами, которые нес к свободному столику.
Поставив поднос, я обернулся. Возле меня стоял Юрка Аркалов, мой старый, школьный друг, стоял такой же стройный и густоволосый, каким был, когда мы кончали школу. Я невольно подумал, что сейчас я по крайней мере в полтора раза толще Юрки и что друзья и родные давно уже перестали смеяться над моей лысиной.
— Здравствуй, Юрка! Как это здорово, что мы встретились!
— Конечно! Я сейчас перетащу к тебе свой кефир, и мы позавтракаем вместе.
Через минуту Юрка сидел за моим столиком. Вытряхнув из бутылки остатки кефира, он спросил:
— Какой ветер занес тебя в эту скучную гостиницу?
— Командировочный. А тебя?
— Тоже. Ты где сейчас работаешь?
— В Нижне-Туринске. А ты?
— В Москве. Шефствую над здешней легкой промышленностью. Уже пятый день торчу в этой серой коробке, и впереди еще две недели с гаком. Тихий ужас! Ты в каком номере?
— В четырнадцатом.
— О! Так это же рядом! Я в одиннадцатом. Вечером поболтаем, ладно?
— Конечно, Юрка!
Время было уже рабочее, и каждый отправился по своим делам.
Весь день я вспоминал Юрку Аркалова таким, каким он был в нашей школе рабочей молодежи, пятнадцать лет назад, когда мы вместе зубрили теоремы, конспектировали учебники по истории и мечтали о большой, интересной жизни, в которой всегда есть место подвигам, и не просто подвигам вообще, а нашим — моим и Юркиным.
У Юрки были наполеоновские мечты — он собирался объездить все пять континентов, все посмотреть, все сравнить и всюду показать, какой есть он, Юрка Аркалов, простой московский парень, который вырос без отца, с тринадцати лет работал на заводе и в молодости черпал свою буйную энергию и неиссякаемый оптимизм из пятисот ежесуточных граммов черного хлеба, которые получал в годы войны по карточкам.
У меня тогда мечты были скромнее. Я собирался поступить на факультет журналистики, потом работать в газете и объездить за свою жизнь хотя бы одну только нашу страну. Мне казалось, что ездить по нашей стране журналистом интереснее, чем перемахивать с одного континента ка другой. За границей можно быть только наблюдателем. А на нашей земле журналист может вмешиваться в любое дело, помогать хорошим людям, мешать плохим и вообще чувствовать себя хозяином.
Мы с Юркой вместе сдали госэкзамены на золотую медаль. И еще трое ребят сдали всё на одни пятерки. Но у нашего директора были испорчены отношения с заведующим районо и, видимо, поэтому на школу дали только одну золотую и одну серебряную медаль. Когда я потом рассказывал об этом, мне никто не верил, но тем не менее все было именно так.
И вот единственную золотую медаль отдали Лене Колонкину, наверно, потому, что он был стахановцем, много говорил об этом и каждую четверть приносил в школу характеристики с завода, хотя их у нас никто не просил. Серебряную медаль вручили мне, снизив в моем аттестате отметку по алгебре, а остальным трем ребятам, сдавшим всё на пятерки, снизили отметки по русскому языку и выписали обычные аттестаты.
Узнали мы об этой несправедливости в самом начале выпускного вечера. Я помню, как побледнел Юрка и как тихо ушел он в какой-то пустой класс, даже не взглянув на Олю Тимохину, которую любил и которая так же, как и он, лишилась в этот вечер медали. Оля отправилась было за ним, но быстро вышла из класса с заплаканными глазами. Видно, Юрка, как и всякий сильный человек, хотел пережить свое горе один. Однако я еще тогда подумал, что горе ведь не только у него, но и у Оли. Может, ему нужно было бы позаботиться прежде всего о ней?
А потом Юрка читал нам Маяковского, читал громко, бодро, с таким чувством, с такими горящими глазами, каких я у него никогда не видал.
Получив аттестат, он горько улыбнулся и сказал, что если ему не удалось получить медаль в школе, то он обещает, именно обещает, что в институте получит диплом с отличием.
Я глядел на него и думал, что это настоящий, сильный человек, который не опустит в трудную минуту руки и не склонит голову. Я был горд, что этот человек — мой друг, и видел, как восхищенно глядела на него Оля Тимохина. Мне казалось, она переживает не столько за себя, сколько за него. Все мы переживали за Юрку, потому что знали, как много и яростно он занимался, как хорошо учился все те два года, которые существовал наш класс. У Юрки должна была быть медаль совсем не случайная, как у Лени Колонкина, а заслуженная, выстраданная.
А потом мы с Юркой встречались все реже и реже. Он учился в институте внешней торговли, я на факультете журналистики, и у каждого была куча своих забот. В последний раз он зашел ко мне перед практикой, когда учился на четвертом курсе.
— Уезжаю в Китай! — радостно произнес Юрка. — Привезти тебе какого-нибудь шелкового дракона?
— Зачем он мне? — Я пожал плечами. — Привези лучше несколько китайских газет.
Однако газет мне Юрка не привез. И вообще я его больше не видел вот до сегодняшнего дня. О том, что он вернулся с практики из Китая, я узнал от его сестры, которую как-то встретил на улице. Собирался все зайти к нему, расспросить, да так и не собрался. И теперь я даже не знал, получил он диплом с отличием или нет, и забыл спросить у него об этом за завтраком. Впрочем, какое значение это имело сейчас, если мы кончили институты почти девять лет назад?
Девять лет… Почему-то теперь я подумал, как в сущности давно я окончил институт. Раньше об этом не думалось. Все казалось, что совсем недавно был выпускной вечер, и подвыпивший Мишка Чудаков, высокий, кудрявый, с черными усиками, любимец наших институтских девчат, отбивал на столах чечетку. А теперь Мишка — заместитель редактора областной газеты и, даже подвыпив, не полезет плясать на стол…
У меня за эти девять лет вышло восемь книжек, и через несколько недель должна была выйти девятая… А что у Юрки?
Вечером Юрка сидел в моем номере и рассказывал. Он начал с того, что, действительно, получил диплом с отличием, и я порадовался за него — сильный парень! А потом он уехал на работу в Китай, уехал с женой. В Китае родился сынишка. Арсений… По деду…
— Прости, Юрка, — перебил я его. — А где сейчас Оля Тимохина?
— Не знаю. — Юрка махнул рукой. — Я не интересуюсь, что происходит с моими старыми привязанностями.
— Жаль… А я интересуюсь… Все-таки это не чужие люди…
— Видно, у тебя просто было мало привязанностей, — философски заметил Юрка. — И потом, старик, ты еще в школе был немного сентиментален…
— Возможно…
Я подумал, что дело тут все-таки не в сентиментальности. Дело в чем-то другом. Но мне почему-то не хотелось спорить.
Юрка продолжал рассказывать и у него выходило, что в Китае ему было очень хорошо прежде всего потому, что там много платили и можно было купить много шелковых покрывал, копров, халатов и костюмов.
— Скажи, старина, — перебил Юрка сам себя, — сколько у тебя костюмов?
— Три.
— Ха! У меня восемь. Я с тех пор, как приехал, ни одного нового костюма не покупал.
— Но зачем тебе столько? Ведь для нормальной жизни трех костюмов вполне достаточно.
— Чудак! Они ведь рвутся.
Я расхохотался.
— Юрка! Я перестаю тебя понимать. Ведь если порвется костюм, можно купить новый… Зачем гноить дома ненужные вещи? Ты же не носишь сразу все восемь…
Юрка не ответил. Он стал расспрашивать меня о том, что я успел за эти годы, и, услышав о книжках, насторожился.
— И сколько ты за них получил?
Мне никогда не приходилось подсчитывать, сколько я получил за все книжки вместе, но тут я уступил и очень примерно подсчитал.
— О! — воскликнул Юрка. — Тогда ты, конечно, можешь позволить себе обходиться только тремя костюмами. Видно, писать книги гораздо лучше, чем ездить за границу…
Это уже начинало раздражать меня. Мне не хотелось думать о Юрке плохо — ведь он мой старый школьный друг. Но сдержаться я не мог.
— Неужели ты ездил в Китай только за костюмами, Юрка? — спросил я. — Неужели ты всерьез думаешь, что я писал книжки тоже только ради костюмов?
— Брось кипятиться, старик! — Юрка снисходительно улыбнулся. — Зачем нам говорить друг Другу высокие слова? Ведь мы свои люди! Поверь, я мог бы наговорить тебе кучу всяких высоких слов, но, мне кажется, это было бы смешно.
— Да, конечно, — согласился я. — Дело не в высоких словах. — У меня снова пропало желание спорить. — Ну, как у тебя сейчас?
— Сейчас неважно. — Грустная улыбка заиграла на тонких красивых Юркиных губах. — Сижу в конторе. Получаю полтораста рублей. Женский оклад… Представь, жена зарабатывает столько же. Ну, и, конечно, не ладим. Теща говорит, что мужчина должен приносить больше. Таково уж, видно, железное правило мещанства.
— Вы живете с тещей?
— Да, к сожалению. Мещанка страшная. Деньги, деньги, деньги. Больше ее ничто не интересует. А мне до больших заработков еще далеко. Правда, начальник отдела относится ко мне хорошо, хвалит за выступления на совещаниях и даже называет просто Юрой. Но от него немного зависит. Ну, максимум, может сделать меня своим замом, если освободится место. Оклад всего на триста рублей больше. Тоже не Рио-де-Жанейро… Тут вот, в командировке, вместе со мной, одна наша сотрудница. Так у нее сто восемьдесят… А меня-то считают лучшим работником… Вообще, трудно мне сейчас достаются деньги. Книжки, наверно, писать легче. Сиди себе за столом и пиши…
Я подумал, что каждая моя книжка рождалась в муках, что каждая добавляла мне седых волос, приносила больше горя и неприятностей, чем радости, что после каждой книжки я зарекался писать следующую и все-таки писал. Просто я не мог их не писать — и в этом все дело. Но ничего этого я не стал говорить Юрке.
Я обещал Юрке показать хоть одну из своих книг, раскопал в местной библиотеке сразу две и на другой вечер постучал к нему в номер.
— Да, да, войдите, — услышал я и открыл дверь.
В комнате был полумрак. Горела лишь настольная лампа. Юрка в шикарной китайской пижаме сидел на кровати, поджав ноги, и курил. Возле стола, на тахте, сидела маленькая белокурая женщина и старательно раздавливала в пепельнице папиросу. Там уже лежало несколько окурков с красными полосками от губной помады.
Я смутился и хотел уйти, но Юрка удержал меня.
— Знакомься, Валя, — представил он меня. — Это мой школьный друг. А это, — он сделал жест в сторону женщины, — наша сотрудница.
Женщина встала, прошлепала по полу большими, видимо, Юркиными тапочками и крепко сжала маленькой рукой мою ладонь.
Я произнес несколько фраз, отдал книги и ушел. Закрывая дверь, я услыхал голос женщины:
— Юра, достань, пожалуйста, мои ботинки. У меня замерзли ноги…
Я подумал, что Юрка, наверно, ссорится с женой не только потому, что зарабатывает не больше ее…
Через час он зашел ко мне и снова стал жаловаться, что у него маленький оклад и что, хотя как работника его ценят, ему никак не удается занять хорошее, достойное его способностей положение. Видно он уже просто не понимал, что положение человека у нас определяется не тем, что ему удалось ухватить, взять от жизни, а тем, что он сумел дать другим людям. Брать легче, чем давать. Но зато то, что труднее, всегда больше ценится…
ИСАЙ ДАВЫДОВ
ДЕВУШКА МОЕГО ДРУГА
Рассказы и очерки
МОЙ БЫВШИЙ ДРУГ
— Старик! Это колоссально!
Кто-то дернул меня за рукав, и я чуть не уронил поднос с кофе и двумя бутербродами, которые нес к свободному столику.
Поставив поднос, я обернулся. Возле меня стоял Юрка Аркалов, мой старый, школьный друг, стоял такой же стройный и густоволосый, каким был, когда мы кончали школу. Я невольно подумал, что сейчас я по крайней мере в полтора раза толще Юрки и что друзья и родные давно уже перестали смеяться над моей лысиной.
— Здравствуй, Юрка! Как это здорово, что мы встретились!
— Конечно! Я сейчас перетащу к тебе свой кефир, и мы позавтракаем вместе.
Через минуту Юрка сидел за моим столиком. Вытряхнув из бутылки остатки кефира, он спросил:
— Какой ветер занес тебя в эту скучную гостиницу?
— Командировочный. А тебя?
— Тоже. Ты где сейчас работаешь?
— В Нижне-Туринске. А ты?
— В Москве. Шефствую над здешней легкой промышленностью. Уже пятый день торчу в этой серой коробке, и впереди еще две недели с гаком. Тихий ужас! Ты в каком номере?
— В четырнадцатом.
— О! Так это же рядом! Я в одиннадцатом. Вечером поболтаем, ладно?
— Конечно, Юрка!
Время было уже рабочее, и каждый отправился по своим делам.
Весь день я вспоминал Юрку Аркалова таким, каким он был в нашей школе рабочей молодежи, пятнадцать лет назад, когда мы вместе зубрили теоремы, конспектировали учебники по истории и мечтали о большой, интересной жизни, в которой всегда есть место подвигам, и не просто подвигам вообще, а нашим — моим и Юркиным.
У Юрки были наполеоновские мечты — он собирался объездить все пять континентов, все посмотреть, все сравнить и всюду показать, какой есть он, Юрка Аркалов, простой московский парень, который вырос без отца, с тринадцати лет работал на заводе и в молодости черпал свою буйную энергию и неиссякаемый оптимизм из пятисот ежесуточных граммов черного хлеба, которые получал в годы войны по карточкам.
У меня тогда мечты были скромнее. Я собирался поступить на факультет журналистики, потом работать в газете и объездить за свою жизнь хотя бы одну только нашу страну. Мне казалось, что ездить по нашей стране журналистом интереснее, чем перемахивать с одного континента ка другой. За границей можно быть только наблюдателем. А на нашей земле журналист может вмешиваться в любое дело, помогать хорошим людям, мешать плохим и вообще чувствовать себя хозяином.
Мы с Юркой вместе сдали госэкзамены на золотую медаль. И еще трое ребят сдали всё на одни пятерки. Но у нашего директора были испорчены отношения с заведующим районо и, видимо, поэтому на школу дали только одну золотую и одну серебряную медаль. Когда я потом рассказывал об этом, мне никто не верил, но тем не менее все было именно так.
И вот единственную золотую медаль отдали Лене Колонкину, наверно, потому, что он был стахановцем, много говорил об этом и каждую четверть приносил в школу характеристики с завода, хотя их у нас никто не просил. Серебряную медаль вручили мне, снизив в моем аттестате отметку по алгебре, а остальным трем ребятам, сдавшим всё на пятерки, снизили отметки по русскому языку и выписали обычные аттестаты.
Узнали мы об этой несправедливости в самом начале выпускного вечера. Я помню, как побледнел Юрка и как тихо ушел он в какой-то пустой класс, даже не взглянув на Олю Тимохину, которую любил и которая так же, как и он, лишилась в этот вечер медали. Оля отправилась было за ним, но быстро вышла из класса с заплаканными глазами. Видно, Юрка, как и всякий сильный человек, хотел пережить свое горе один. Однако я еще тогда подумал, что горе ведь не только у него, но и у Оли. Может, ему нужно было бы позаботиться прежде всего о ней?
А потом Юрка читал нам Маяковского, читал громко, бодро, с таким чувством, с такими горящими глазами, каких я у него никогда не видал.
Получив аттестат, он горько улыбнулся и сказал, что если ему не удалось получить медаль в школе, то он обещает, именно обещает, что в институте получит диплом с отличием.
Я глядел на него и думал, что это настоящий, сильный человек, который не опустит в трудную минуту руки и не склонит голову. Я был горд, что этот человек — мой друг, и видел, как восхищенно глядела на него Оля Тимохина. Мне казалось, она переживает не столько за себя, сколько за него. Все мы переживали за Юрку, потому что знали, как много и яростно он занимался, как хорошо учился все те два года, которые существовал наш класс. У Юрки должна была быть медаль совсем не случайная, как у Лени Колонкина, а заслуженная, выстраданная.
А потом мы с Юркой встречались все реже и реже. Он учился в институте внешней торговли, я на факультете журналистики, и у каждого была куча своих забот. В последний раз он зашел ко мне перед практикой, когда учился на четвертом курсе.
— Уезжаю в Китай! — радостно произнес Юрка. — Привезти тебе какого-нибудь шелкового дракона?
— Зачем он мне? — Я пожал плечами. — Привези лучше несколько китайских газет.
Однако газет мне Юрка не привез. И вообще я его больше не видел вот до сегодняшнего дня. О том, что он вернулся с практики из Китая, я узнал от его сестры, которую как-то встретил на улице. Собирался все зайти к нему, расспросить, да так и не собрался. И теперь я даже не знал, получил он диплом с отличием или нет, и забыл спросить у него об этом за завтраком. Впрочем, какое значение это имело сейчас, если мы кончили институты почти девять лет назад?
Девять лет… Почему-то теперь я подумал, как в сущности давно я окончил институт. Раньше об этом не думалось. Все казалось, что совсем недавно был выпускной вечер, и подвыпивший Мишка Чудаков, высокий, кудрявый, с черными усиками, любимец наших институтских девчат, отбивал на столах чечетку. А теперь Мишка — заместитель редактора областной газеты и, даже подвыпив, не полезет плясать на стол…
У меня за эти девять лет вышло восемь книжек, и через несколько недель должна была выйти девятая… А что у Юрки?
Вечером Юрка сидел в моем номере и рассказывал. Он начал с того, что, действительно, получил диплом с отличием, и я порадовался за него — сильный парень! А потом он уехал на работу в Китай, уехал с женой. В Китае родился сынишка. Арсений… По деду…
— Прости, Юрка, — перебил я его. — А где сейчас Оля Тимохина?
— Не знаю. — Юрка махнул рукой. — Я не интересуюсь, что происходит с моими старыми привязанностями.
— Жаль… А я интересуюсь… Все-таки это не чужие люди…
— Видно, у тебя просто было мало привязанностей, — философски заметил Юрка. — И потом, старик, ты еще в школе был немного сентиментален…
— Возможно…
Я подумал, что дело тут все-таки не в сентиментальности. Дело в чем-то другом. Но мне почему-то не хотелось спорить.
Юрка продолжал рассказывать и у него выходило, что в Китае ему было очень хорошо прежде всего потому, что там много платили и можно было купить много шелковых покрывал, копров, халатов и костюмов.
— Скажи, старина, — перебил Юрка сам себя, — сколько у тебя костюмов?
— Три.
— Ха! У меня восемь. Я с тех пор, как приехал, ни одного нового костюма не покупал.
— Но зачем тебе столько? Ведь для нормальной жизни трех костюмов вполне достаточно.
— Чудак! Они ведь рвутся.
Я расхохотался.
— Юрка! Я перестаю тебя понимать. Ведь если порвется костюм, можно купить новый… Зачем гноить дома ненужные вещи? Ты же не носишь сразу все восемь…
Юрка не ответил. Он стал расспрашивать меня о том, что я успел за эти годы, и, услышав о книжках, насторожился.
— И сколько ты за них получил?
Мне никогда не приходилось подсчитывать, сколько я получил за все книжки вместе, но тут я уступил и очень примерно подсчитал.
— О! — воскликнул Юрка. — Тогда ты, конечно, можешь позволить себе обходиться только тремя костюмами. Видно, писать книги гораздо лучше, чем ездить за границу…
Это уже начинало раздражать меня. Мне не хотелось думать о Юрке плохо — ведь он мой старый школьный друг. Но сдержаться я не мог.
— Неужели ты ездил в Китай только за костюмами, Юрка? — спросил я. — Неужели ты всерьез думаешь, что я писал книжки тоже только ради костюмов?
— Брось кипятиться, старик! — Юрка снисходительно улыбнулся. — Зачем нам говорить друг Другу высокие слова? Ведь мы свои люди! Поверь, я мог бы наговорить тебе кучу всяких высоких слов, но, мне кажется, это было бы смешно.
— Да, конечно, — согласился я. — Дело не в высоких словах. — У меня снова пропало желание спорить. — Ну, как у тебя сейчас?
— Сейчас неважно. — Грустная улыбка заиграла на тонких красивых Юркиных губах. — Сижу в конторе. Получаю полтораста рублей. Женский оклад… Представь, жена зарабатывает столько же. Ну, и, конечно, не ладим. Теща говорит, что мужчина должен приносить больше. Таково уж, видно, железное правило мещанства.
— Вы живете с тещей?
— Да, к сожалению. Мещанка страшная. Деньги, деньги, деньги. Больше ее ничто не интересует. А мне до больших заработков еще далеко. Правда, начальник отдела относится ко мне хорошо, хвалит за выступления на совещаниях и даже называет просто Юрой. Но от него немного зависит. Ну, максимум, может сделать меня своим замом, если освободится место. Оклад всего на триста рублей больше. Тоже не Рио-де-Жанейро… Тут вот, в командировке, вместе со мной, одна наша сотрудница. Так у нее сто восемьдесят… А меня-то считают лучшим работником… Вообще, трудно мне сейчас достаются деньги. Книжки, наверно, писать легче. Сиди себе за столом и пиши…
Я подумал, что каждая моя книжка рождалась в муках, что каждая добавляла мне седых волос, приносила больше горя и неприятностей, чем радости, что после каждой книжки я зарекался писать следующую и все-таки писал. Просто я не мог их не писать — и в этом все дело. Но ничего этого я не стал говорить Юрке.
Я обещал Юрке показать хоть одну из своих книг, раскопал в местной библиотеке сразу две и на другой вечер постучал к нему в номер.
— Да, да, войдите, — услышал я и открыл дверь.
В комнате был полумрак. Горела лишь настольная лампа. Юрка в шикарной китайской пижаме сидел на кровати, поджав ноги, и курил. Возле стола, на тахте, сидела маленькая белокурая женщина и старательно раздавливала в пепельнице папиросу. Там уже лежало несколько окурков с красными полосками от губной помады.
Я смутился и хотел уйти, но Юрка удержал меня.
— Знакомься, Валя, — представил он меня. — Это мой школьный друг. А это, — он сделал жест в сторону женщины, — наша сотрудница.
Женщина встала, прошлепала по полу большими, видимо, Юркиными тапочками и крепко сжала маленькой рукой мою ладонь.
Я произнес несколько фраз, отдал книги и ушел. Закрывая дверь, я услыхал голос женщины:
— Юра, достань, пожалуйста, мои ботинки. У меня замерзли ноги…
Я подумал, что Юрка, наверно, ссорится с женой не только потому, что зарабатывает не больше ее…
Через час он зашел ко мне и снова стал жаловаться, что у него маленький оклад и что, хотя как работника его ценят, ему никак не удается занять хорошее, достойное его способностей положение. Видно он уже просто не понимал, что положение человека у нас определяется не тем, что ему удалось ухватить, взять от жизни, а тем, что он сумел дать другим людям. Брать легче, чем давать. Но зато то, что труднее, всегда больше ценится…