Для младшего школьного возраста
Сырова Майя Алексеевна
ИЗВИНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА!
ИЗВИНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА!
В старшей группе было рисование.
Толя сидел рядом с Лидой и рисовал лошадь. Лошадь была почти готова. Оставалось только закруглить последнее копыто, как вдруг Лида повернулась на стуле и задела Толин локоть.
Карандаш съехал с места, и у лошади вместо копыта получилась петушиная лапа.
— Ты чего мне копыто испортила? — рассердился Толя и тоже толкнул Лиду, да так, что она упала со стула и заплакала.
— Толя, ты должен извиниться перед Лидой, — сказала воспитательница Валентина Сергеевна. — Стань против Лиды, посмотри ей в глаза и скажи: «Лида, извини, пожалуйста».
Толя нехотя поднялся, стал против Лиды, но глаза у него почему-то никак не поднимались, а поднимались только брови.
С языком тоже случилось что-то неладное. Толя уже три раза набирал в себя воздух, чтобы сказать «извини, пожалуйста», но слова никак не хотели выговариваться. Получалось одно пыхтенье.
Долго ждала Валентина Сергеевна. У Лиды от ожидания даже слёзы высохли, а Толя всё молчал и молчал.
Тогда Валентина Сергеевна сказала:
— Значит, Толя у нас умеет только толкаться, а извиняться ещё не научился. Придётся ему научиться.
«Ага! — подумал Толя. — Дома я буду почаще говорить это слово и научусь извиняться».
В тот день он удивил всех домашних.
Сначала подошёл к бабушке.
— Бабушка, извини, пожалуйста.
— Вот те на! — удивилась бабушка. — А что ты мне сделал плохого?
— Ничего. Я просто так.
Бабушка засмеялась:
— Кто же извиняется «просто так»? Если бы напроказил чего-нибудь: чашку разбил, например, или квашню опрокинул — другое дело.
— А-а-а… Ну, извини, что я, может, когда-нибудь чашку разобью или напроказничаю чего-нибудь. Ведь я когда-нибудь, наверно, разобью чашку, как ты думаешь, бабушка?
— Наверное, разобьёшь, — вздохнула бабушка.
— Ну вот! — обрадовался Толя и побежал во двор посмотреть, перед кем бы ещё извиниться.
Но во дворе никого не было, один Шарик.
Толя подошёл к собачьей будке и сказал:
— Шарик, извини, пожалуйста, что я без стука к тебе заглянул…
— Гав, гав, — ответил Шарик и завилял хвостом.
— Ты меня извини, Шарик, но я хочу спросить, почему вы, собаки, мотаете хвостом, когда радуетесь, а кошки мотают, когда сердятся?
Вместо ответа Шарик вышел из будки и лёг на спину, чтобы Толя пощекотал ему живот.
— Некогда мне играть с тобой. Я новое слово изучаю, — сказал Толя и вдруг увидел своего старшего брата Валерика.
— Валера! — закричал Толик. — Извини, пожалуйста, ты идёшь домой, да?
— Да.
— Ты будешь уроки делать, извини, пожалуйста?
— Что за разговор у тебя попугайский? — спросил Валерик, поднимаясь по лестнице.
Он вошёл в комнату, сел за письменный стол, раскрыл тетрадку и начал что-то писать.
— Ничего не попугайский, — сказал Толик. — Я новое слово изучаю. Валера, а почему собака виляет хвостом, когда…
— Отстанешь ты от меня? — рассердился Валерик. — У меня задачка не решается, а он привязался с собачьими хвостами…
Тогда Толик решил, что необязательно новое слово учить перед кем-нибудь, а можно просто повторять его, как стихотворение или песенку.
Он вышел из квартиры и стал бегать по коридору вприпрыжку, распевая на все лады: «извините, пожалуйста, я больше не буду», «пожалуйста, извините, не буду больше», «не буду больше, извините, пожалуйста»…
Потом из коридора он выпрыгнул на площадку лестницы, продолжая напевать:
— Извините, пожалуйста, извините, пожа…
И вдруг — бряк! Растянулся во весь рост, споткнувшись обо что-то. Ему стало больно, и он рассердился: опять эти соседские девчонки Светка и Зинка устроили под дверью гараж.
— Вы что, в комнате не можете играть? — закричал на них Толя, растирая разбитую коленку.
— В комнате гаражов не делают, — ответила Зинка.
— Гаражов! — передразнил её Толик. — Убирайте отсюда свои деревяшки, а то я их так зафутболю, что не найдёте потом!
— Футболист какой нашёлся! — отозвалась Света. — Футболисты, когда бегают, не кричат «извините, пожалуйста», а смотрят, куда бегут. А ты прыгаешь, как козёл.
— А-а-а… так? — рассвирепел Толик. — Ну, если я козёл, вот вам!
И он вправду «зафутболил» все кубики так, что они застукали вниз по ступенькам. Вслед за кубиками полетела и заведующая гаражом — Светкина кукла.
Девчонки заревели.
В это время в пролёте лестницы показался человек.
— Папа! — испугался Толик и хотел убежать. Но было уже поздно. Папа стоял на нижней площадке.
— Твоя работа? — спросил он, показывая на куклу, которая лежала книзу носом с раскинутыми руками.
— Его, его! — в один голос закричали девчонки.
— Ну-ка, подбери игрушки! — приказал папа.
Толик нехотя спустился на нижнюю площадку, подобрал кубики и куклу и принёс на прежнее место.
— А теперь, — сказал папа, — объясняй, за что ты девочек обидел.
— Я их сперва не трогал… — протянул Толик, чуть не плача. — Я бегал и учился извиняться, а они…
— Учился извиняться? — переспросил папа удивлённо. — Ну и как? Выучился?
— Ага! — оживился Толик. — Хочешь, скажу?
— Что ж, это очень кстати. Скажи, только не мне, а им, Свете и Зине.
— Не буду я им… — Толик обиженно опустил голову и замолчал.
— Ну, значит, ты ещё и врунишка, — сказал папа. — Говорил, что умеешь просить прощение, а сам ни гу-гу.
И он, насмешливо глянув на Толю, пошёл к дверям. Толик — за ним.
— Пап, я не обманываю. Я правда научился извиняться.
Он ходил за отцом по пятам. Отец к умывальнику — и он туда же, отец за стол — и он туда же, отец на диван — и он за ним.
— Не врунишка я вовсе, — убеждал Толик папу. — Спроси хоть у бабушки, у Валеры спроси…
— Правда, правда, — сказала бабушка. — Он нас целый день этими словами донимал: «извините, пожалуйста» да «извините, пожалуйста».
— Но я ведь сам видел, что извиняться он не умеет, — сказал папа.
Толик вздохнул, посмотрел на дверь, за которой играли девочки, и спросил:
— А если я сейчас извинюсь перед Зинкой и Светкой, ты поверишь, что я научился?
— Поверю, да только наполовину.
— Почему наполовину? Не понимаю… — всхлипнул Толик.
Папа заглянул Толику в глаза, вытер ему слёзы и сказал:
— Потому что надо научиться не только извиняться, но и жить так, чтобы не надо было извиняться.
ЧЁЛОЧКА
В воскресенье мама сказала:
— Сегодня идём в цирк.
Мальчики завизжали от радости, запрыгали вокруг мамы, но она провела ладонью по их головам, недовольно поморщилась:
— Лохматых с собой не возьму. Марш в парикмахерскую!
Мальчики бросились было к двери, но мама остановила их:
— Не все сразу. Я тоже ухожу, а на плите суп варится. Идите в парикмахерскую по одному, чтобы было кому дома оставаться.
И, уже стоя на пороге с сумочкой в руке, спросила:
— А как кому стричься, не забыли?
— Не забыли! Помним! — закричали старшие мальчики — Женя и Вася, а младший, Вова, только промямлил что-то себе под нос, хотя отлично знал, что стричься ему положено под машинку.
Но это было обидно. Из всей семьи он один должен ходить с голой головой. А почему? Потому что младше всех.
А ещё он любит возиться в песке, и мама говорит, что если ему оставить на голове такую же чёлочку, как у Жени и Васи, то за день в неё набьётся много песку. Но Вове всё равно обидно. Не такой уж он маленький — всего на год младше Васи, и ростом они одинаковые. Но разве маму уговоришь?
— Ну, ладно, — сказала она, — дядя Федя сам знает, как стричь, а я побегу, а то достанутся плохие билеты.
Дядя Федя был парикмахер. Он всегда стриг её сыновей. Он хорошо знал мальчиков: кто из них когда пошёл в школу, кто кем собирается быть и у кого какая голова должна быть после стрижки.
По дороге в цирк мама зашла в парикмахерскую, заплатила за три стрижки и заглянула в мужской зал, чтобы отдать дяде Феде чеки, но дяди Феди там почему-то сегодня не оказалось.
На его месте какой-то незнакомый молодой человек в белом халате водил бритвой вверх и вниз по ремню, что висел на гвозде, и напевал потихоньку песенку без слов.
Мама подошла к молодому человеку.
— Скажите, пожалуйста, Фёдор Степанович скоро будет?
— Через месяц, — ответил молодой человек, продолжая возиться со своими бритвами.
Мама удивилась, тогда молодой человек объяснил:
— Фёдор Степанович ушёл в отпуск, а если у вас к нему что-нибудь служебное, обратитесь ко мне, я его замещаю.
Мама рассказала молодому человеку, что у неё три сына, вот-вот они придут сюда, но, если увидят, что дяди Феди нет, уйдут домой нестриженые. А ждать их у неё нет времени. Не посоветует ли ей товарищ парикмахер, как быть?
— Гм… — сказал парикмахер, — а как звать ваших сыновей?
— Фамилия их Ивановы. Младшего звать Вовой — его нужно остричь под машинку, а старшим, Жене и Васе, оставить чёлочки на лбу. — И мама протянула парикмахеру чеки.
— Ладно, будет сделано. — Молодой человек записал что-то у себя в блокноте, потом улыбнулся и прочёл вслух как стихотворение:
Женю — с чёлкой,
Васю — с чёлкой,
Вову — под машинку.
— А складно получается!
Мама тоже засмеялась, а молодой человек даже после её ухода всё ещё продолжал бормотать про себя это стихотворение. Потом стал потихоньку напевать его, словно обрадовался, что у песенки без слов появились наконец слова.
Даже когда в кресло сел бриться какой-то дяденька, парикмахер продолжал мурлыкать, взбивая помазком мыльную пену:
Женю — с чёлкой,
Васю — с чёлкой,
Вову — под машинку.
Но вот в парикмахерскую вошёл Женя. Он поискал глазами дядю Федю и хотел было повернуть назад, но незнакомый парикмахер сделал ему знак рукой: мол, подойди поближе.
Женя подошёл.
и
— Ваша фамилия Иванов? — прошептал парикмахер в Женино ухо, как будто это была ужасная тайна.
— Да, — удивился Женя.
— Я так и знал! А зовут вас Женей.
— Да, — тоже почему-то шёпотом ответил Женя.
— Видишь, какой я волшебник! — засмеялся молодой человек и заглянул в блокнот, что лежал на столе.
Женя тоже засмеялся. Теперь он понял, в чём дело. Ясно, что тут побывала мама и всё рассказала парикмахеру.
— Волшебник, а в блокнот заглядываете!
Парикмахер развёл руками:
— Ну, брат, бывает и у волшебника плохая память.
— Нет, не бывает, — ответил Женя, усаживаясь в кресло. Он прочитал много сказок, но ни в одной не было про волшебника, который свои чудеса записывал бы в блокнот из-за плохой памяти.
Вскоре стрижка кончилась. Жене жаль было расставаться с весёлым молодым человеком, но к креслу подошёл какой-то небритый, хмурый гражданин. Пришлось тихонько попрощаться и уйти.
В дверях парикмахерской он столкнулся с Вовой. Он рассказал Вове про нового парикмахера и велел перед тем, как стричься, назвать свою фамилию.
Вова вошёл в мужской зал и подождал, пока освободится кресло. А когда оно освободилось, Вова сел и сказал:
— Здравствуйте, я Иванов.
— А, ещё один Иванов, — обрадовался парикмахер и, подмигнув Вове, пропел свою песенку:
Женю — с чёлкой,
Васю — с чёлкой,
Вову — под машинку.
— Вы, наверное, будете Вася? — спросил он вежливо.
Тут с Вовой случилось что-то странное. Видно, его голове так сильно хотелось носить чёлочку, что Вова, вместо того, чтобы покачать ею слева направо, покачал сверху вниз, а вместо того, чтобы сказать «нет», сказал «ага».
Парикмахер взял в руки гребёнку, ножницы и защёлкал над Вовиной головой.
Через минуту в зеркале отразилась ровная блестящая чёрная чёлочка. И хотя она была совсем маленькая, заметная, может, одному Вове да парикмахеру, всё же это была чёлочка, с ней он очень походил на школьника и, может быть, даже на футболиста.
Вове, может, ещё больше, чем Жене, понравился новый парикмахер, но он не старался подольше посидеть с ним, а наоборот, как только дело было сделано, поскорей удрал из парикмахерской.
Он шёл по улице, смотрел на себя в витрины магазинов, и ему казалось, что витрины удивительно похорошели после того, как в них отразилась его чёлочка.
Но вдруг Вова чего-то испугался и поспешно прикрыл лоб руками: в одной из витрин он увидел, как по другой стороне улицы шагает Вася.
— Ты чего за голову схватился? — крикнул Вася через улицу.
— Солнце при… припекает, — ответил Вова и ускорил шаги, потому что никакого солнца не было видно.
Вася посмотрел на небо, потом пожал плечами и пошёл дальше. «Вечно этот Вовка что-нибудь выдумает!» — подумал он.
Через минуту Вася уже сидел в парикмахерской и, как учил его Женя, называл молодому человеку свою фамилию.
— Рад познакомиться, — сказал парикмахер и взял в руки машинку. — Вы, конечно, будете Вова?
— Я не Вова! — воскликнул Вася и отшатнулся от машинки.
— А кто же? — удивился молодой человек.
— Вася.
— Не может быть.
— Как не может? — обиделся Вася. — Почему не может?
— Потому что не бывает, чтобы двух родных братьев звали одинаково. Вдруг один Вася напроказничает, а достанется другому Васе. Или один Вася получит письмо, а прочитает его другой Вася.
— У нас один Вася, и никто нас не путает! — перебил парикмахера Вася.
— Не понимаю, — пробормотал расстроенный молодой человек. — Только что у меня стригся Вася, и опять Вася.
— Это Вовка у вас стригся! — закричал Вася. — Это он Вовка, а я Вася, а не он Вася, а я Вовка!
— Постой, постой, — сказал устало молодой человек. — Давай так. Ты беги домой и приведи сюда Ва… нет, Во… — ну, словом, того, который только что стригся. На месте и разберёмся, а то я совсем запутался.
Вася, нестриженый и сердитый, вскочил с кресла и помчался домой. Как только он вбежал в квартиру, он увидел Вовку. Тот с хитрой улыбкой причёсывался перед зеркалом.
Вовка тоже увидел Васю, бросил расчёску и шмыгнул в угол, который назывался запретным или ничейным.
Ничейным углом было пространство между большим зеркалом и любимым маминым цветком — пальмой. И цветок и зеркало были очень дорогие для мамы веши, и она строго-настрого запрещала мальчикам шалить возле этих вещей. Сначала мальчикам не нравилось, что в комнате есть место, где нельзя свободно побороться или поскакать, затем они привыкли, а потом даже стали извлекать пользу из этого маминого запрета.
Чем плохо! Например, во время игры в догонялки, как почувствуешь, что тебя вот-вот поймают, — шмыгни в этот угол, и тебя уже никто оттуда не вытащит, потому что здесь нужно сидеть смирно и помещается только один человек.
Вот в этот запретный угол и забрался Вова, когда увидел Васино сердитое лицо.
Вася подошёл поближе и приказал:
— А ну, вылезай!
— Зачем? — прошептал Вова.
— Нужно, значит!
— Если тебе нужно, ты и вылезай, — ответил Вова и на всякий случай обнял рукой пальму.
— Что там у вас случилось? — донёсся из кухни Женин голос, а вскоре и сам Женя появился в комнате.
— Вот, полюбуйся. — Вася ткнул пальцем в сторону Вовы. — Присвоил себе чужое имя да чужую чёлку и стоит прифуфыривается! Обманщик!
— Я не обманывал, а только сказал «ага».
— Я тебе покажу «ага»! Я тебе покажу, как солнышко припекает. Идём сейчас же к парикмахеру! — Вася попытался схватить Вову за руку, но Вова ещё крепче обнял пальму, а другой рукой на всякий случай ухватился за зеркало.
— Оставь его, — сказал Женя с презрением. — Ему и так влетит от мамы. Ты, Вася, хоть нестриженый, а пойдёшь в цирк, а он со своим чубчиком дома останется.
— Правильно, правильно! — обрадовался Вася и запрыгал по комнате. — Мы будем дрессированных тигров смотреть, а он дома на кота любоваться.
После этих слов Женя с Васей совсем перестали заниматься Вовой и даже ушли в другую комнату. Вова остался один.
Сначала он был рад, что братья оставили его в покое, но потом ему стало не по себе. А что, если в самом деле его не возьмут в цирк? И всё из-за какой-то глупой чёлки, которая и на чёлку-то не похожа. Так, зубная щётка какая-то! Давно ли она на голове, а сколько неприятностей из-за неё!
Вдруг из всего, что лежало перед зеркалом, Вовино внимание привлекли маленькие мамины ножницы. Вова быстро вылез из своего угла, схватил ножницы и встал перед зеркалом.
Потом он защипнул двумя пальцами маленький клочок волос и… раз! На том месте, где был клок, остались две разноцветные полоски, светлая и тёмная. Потом он отхватил ножницами второй клок, потом третий… Минут через пять от чёлки остались одни полосы — продольные и поперечные, такие кривые и некрасивые, что захотелось убежать подальше от зеркала.
Но Вова далеко не убежал. Он уселся на прежнее место и стал ждать маму.
Мама пришла весёлая, румяная, с четырьмя билетами в сумочке.
Ещё в передней она увидела неподстриженного Васю и почувствовала что-то неладное.
— Как! — воскликнула она. — Вы ещё не готовы?
Тогда Вася взял маму за руку и повёл её в комнату, где сидел Вова.
Увидев полосатого Вову, мама широко раскрыла глаза, и румянец сразу сошёл с её щёк. Она со стоном опустилась на стул.
Тогда Женя стал рассказывать маме по порядку всё как было, а мама только печально кивала головой и молча переводила взгляд с Вовиной полосатой головы на Васину лохматую.
— Горе вы моё! — сказала она наконец. — Но откуда же у тебя такое на голове?
— Я перестригался, — заплакал Вова.
— Мы его решили в цирк не брать, — сказал Вася, и Вова заревел ещё пуще.
Потом он встал, подошёл к маме, уткнулся ей носом в колени и что-то стал говорить. Наверное, он говорил, что больше не будет обманывать, но сквозь мамин подол слышно было только:
— Не бу-бу-бу-бу-бу…
Женя с Васей слушали, слушали, смеялись, смеялись, потом почему-то перестали.
— Мама, может, он и вправду не будет? — сказал Женя. А Вася добавил:
— Мама, давай возьмём его в цирк. Только как мы такого полосатого возьмём в цирк? Все тигры разбегутся.
Мама вздохнула. Потом рассердилась:
— Как я могу разрешить, если он парикмахера обманул. Пусть парикмахер решает, идти ему в цирк или нет.
— А мы зайдём в парикмахерскую! — закричали мальчики. — Мы ещё успеем.
В маминых коленях опять что-то забубукало:
— Не бу-бу-бу-у-у…
— Что это за бубу? — ещё больше рассердилась мама. — Сейчас же одевайся и идём! Из-за тебя Вася до сих пор нестриженый ходит.
Вову одели в матросскую куртку, такую же, как у Васи и Жени, повязали на голову мамин платок, чтоб не стыдно было по улице идти, и всей семьёй отправились перестригаться.
Когда вошли в мужской зал и увидели знакомого молодого человека, Вова чуть было не удрал из парикмахерской, но сзади его подтолкнули мамины руки, и он пошёл туда, к парикмахеру.
Возле кресла он остановился и, глядя парикмахеру в верхнюю пуговицу белого халата, сказал, указывая пальцем на Васю:
— Это он Вася, а не я. Это я обманывал, а не он.
— Он больше не будет обманывать, — объяснил Вася. — Вы ему разрешите на дрессированных тигров пойти?
Вова перебил Васю:
— Перестригите меня, пожалуйста. Я хотел сам, да у меня криво получилось.
Молодой человек засмеялся, потом снял с Вовы платок, ахнул и взялся за машинку.
— Ну, то-то, друг, — сказал он. — Кто обманывает, у того всегда всё криво получается.
И он весело защёлкал машинкой.
ГДЕ У ДОСКИ ТРЕТИЙ КРАЙ?
Шутка
Было у отца с матерью три сына — Иван, Степан да Федоска. Иван — работящий, Степан — работящий, а Фе- доска так себе — лодырь настоящий.
Однажды отец говорит:
— Жаль мне нашу Бурёнушку, Крыша над ней протекает. Пойдут осенью дожди, отсыреют в сарае брёвнышки, захворает наша Бурёнушка. А в доме полно мужчин: вас трое да я один. Я один да вас трое. Давайте-ка возьмёмся да крышу и перекроем. Эй, Иван, Степан да Федоска, я на крышу полезу, а вы подносите мне новые сосновые доски.
Побежали Иван, Степан да Федоска к тому месту, где лежали новые сосновые доски. Облюбовали самую хорошую. За один край взялся Иван, за другой Степан — и пошла работа. Иван да Степан доски таскают, а Федоска стоит себе, ногами травку приминает.
Отец ему с крыши:
— Эй, Федоска, ты что один стоишь, как во поле берёзка? Почему не работаешь?
— А потому, — Федоска отвечает, — что у каждой доски только два края. За один берётся Иван, за другой Степан, а мне ухватиться не за что.
— А ты поищи, — усмехается отец. — Может, и для тебя у доски найдётся конец?
— Нет, — Федоска отвечает, — нету у доски третьего края.
— Нет, так нет, — говорит отец и продолжает работу.
Наступил полдень.
Слез отец с крыши и говорит:
— Эй, Иван, Степан да Федоска, не пора ли нам пообедать — стряпни, что мать наготовила, отведать?
— Пора, пора! — закричали ребята и побежали со двора в дом.
А мать уже на стол накрывает, достаёт из печи два свежих румяных каравая. Отец берёт нож, разрезает пополам первый каравай, удивляется:
— Смотрите-ка, история какая! Оказывается, у каравая — тоже два края. Один край мне, другой — моей жене.
Потом разрезает второй каравай.
— Вот история какая! И у этого каравая два края. Один — моему сыну Ивану, другой — моему сыну Степану.
— А где же у каравая третий край? — заревел Федоска-лентяй. — Я тоже есть хочу.
— А наверно, твой край там, где у доски третий край.
Сидит Федоска, глазами моргает, щи у него остывают,а есть их не с чем. Сидел, сидел, ревел, ревел, да не помогли Федоске горючие слёзки. Встал и вышел из дома.
Съел отец свои щи, выглянул на крыльцо. Видит, подбежал его сын Федоска к тому месту, где лежали новые сосновые доски, взвалил одну на плечо и тащит к сараю. Потом другую, потом третью…
— Ну, что, Федоска! — кричит ему отец, — нашёлся у доски третий конец?
— Нашёлся! — отвечает Федоска.
— Ну, то-то! Кто любит работу, тот всегда найдёт, за какой край ухватиться.
Для младшего школьного возраста
Сырова Майя Алексеевна
ИЗВИНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА!
ИЗВИНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА!
В старшей группе было рисование.
Толя сидел рядом с Лидой и рисовал лошадь. Лошадь была почти готова. Оставалось только закруглить последнее копыто, как вдруг Лида повернулась на стуле и задела Толин локоть.
Карандаш съехал с места, и у лошади вместо копыта получилась петушиная лапа.
— Ты чего мне копыто испортила? — рассердился Толя и тоже толкнул Лиду, да так, что она упала со стула и заплакала.
— Толя, ты должен извиниться перед Лидой, — сказала воспитательница Валентина Сергеевна. — Стань против Лиды, посмотри ей в глаза и скажи: «Лида, извини, пожалуйста».
Толя нехотя поднялся, стал против Лиды, но глаза у него почему-то никак не поднимались, а поднимались только брови.
С языком тоже случилось что-то неладное. Толя уже три раза набирал в себя воздух, чтобы сказать «извини, пожалуйста», но слова никак не хотели выговариваться. Получалось одно пыхтенье.
Долго ждала Валентина Сергеевна. У Лиды от ожидания даже слёзы высохли, а Толя всё молчал и молчал.
Тогда Валентина Сергеевна сказала:
— Значит, Толя у нас умеет только толкаться, а извиняться ещё не научился. Придётся ему научиться.
«Ага! — подумал Толя. — Дома я буду почаще говорить это слово и научусь извиняться».
В тот день он удивил всех домашних.
Сначала подошёл к бабушке.
— Бабушка, извини, пожалуйста.
— Вот те на! — удивилась бабушка. — А что ты мне сделал плохого?
— Ничего. Я просто так.
Бабушка засмеялась:
— Кто же извиняется «просто так»? Если бы напроказил чего-нибудь: чашку разбил, например, или квашню опрокинул — другое дело.
— А-а-а… Ну, извини, что я, может, когда-нибудь чашку разобью или напроказничаю чего-нибудь. Ведь я когда-нибудь, наверно, разобью чашку, как ты думаешь, бабушка?
— Наверное, разобьёшь, — вздохнула бабушка.
— Ну вот! — обрадовался Толя и побежал во двор посмотреть, перед кем бы ещё извиниться.
Но во дворе никого не было, один Шарик.
Толя подошёл к собачьей будке и сказал:
— Шарик, извини, пожалуйста, что я без стука к тебе заглянул…
— Гав, гав, — ответил Шарик и завилял хвостом.
— Ты меня извини, Шарик, но я хочу спросить, почему вы, собаки, мотаете хвостом, когда радуетесь, а кошки мотают, когда сердятся?
Вместо ответа Шарик вышел из будки и лёг на спину, чтобы Толя пощекотал ему живот.
— Некогда мне играть с тобой. Я новое слово изучаю, — сказал Толя и вдруг увидел своего старшего брата Валерика.
— Валера! — закричал Толик. — Извини, пожалуйста, ты идёшь домой, да?
— Да.
— Ты будешь уроки делать, извини, пожалуйста?
— Что за разговор у тебя попугайский? — спросил Валерик, поднимаясь по лестнице.
Он вошёл в комнату, сел за письменный стол, раскрыл тетрадку и начал что-то писать.
— Ничего не попугайский, — сказал Толик. — Я новое слово изучаю. Валера, а почему собака виляет хвостом, когда…
— Отстанешь ты от меня? — рассердился Валерик. — У меня задачка не решается, а он привязался с собачьими хвостами…
Тогда Толик решил, что необязательно новое слово учить перед кем-нибудь, а можно просто повторять его, как стихотворение или песенку.
Он вышел из квартиры и стал бегать по коридору вприпрыжку, распевая на все лады: «извините, пожалуйста, я больше не буду», «пожалуйста, извините, не буду больше», «не буду больше, извините, пожалуйста»…
Потом из коридора он выпрыгнул на площадку лестницы, продолжая напевать:
— Извините, пожалуйста, извините, пожа…
И вдруг — бряк! Растянулся во весь рост, споткнувшись обо что-то. Ему стало больно, и он рассердился: опять эти соседские девчонки Светка и Зинка устроили под дверью гараж.
— Вы что, в комнате не можете играть? — закричал на них Толя, растирая разбитую коленку.
— В комнате гаражов не делают, — ответила Зинка.
— Гаражов! — передразнил её Толик. — Убирайте отсюда свои деревяшки, а то я их так зафутболю, что не найдёте потом!
— Футболист какой нашёлся! — отозвалась Света. — Футболисты, когда бегают, не кричат «извините, пожалуйста», а смотрят, куда бегут. А ты прыгаешь, как козёл.
— А-а-а… так? — рассвирепел Толик. — Ну, если я козёл, вот вам!
И он вправду «зафутболил» все кубики так, что они застукали вниз по ступенькам. Вслед за кубиками полетела и заведующая гаражом — Светкина кукла.
Девчонки заревели.
В это время в пролёте лестницы показался человек.
— Папа! — испугался Толик и хотел убежать. Но было уже поздно. Папа стоял на нижней площадке.
— Твоя работа? — спросил он, показывая на куклу, которая лежала книзу носом с раскинутыми руками.
— Его, его! — в один голос закричали девчонки.
— Ну-ка, подбери игрушки! — приказал папа.
Толик нехотя спустился на нижнюю площадку, подобрал кубики и куклу и принёс на прежнее место.
— А теперь, — сказал папа, — объясняй, за что ты девочек обидел.
— Я их сперва не трогал… — протянул Толик, чуть не плача. — Я бегал и учился извиняться, а они…
— Учился извиняться? — переспросил папа удивлённо. — Ну и как? Выучился?
— Ага! — оживился Толик. — Хочешь, скажу?
— Что ж, это очень кстати. Скажи, только не мне, а им, Свете и Зине.
— Не буду я им… — Толик обиженно опустил голову и замолчал.
— Ну, значит, ты ещё и врунишка, — сказал папа. — Говорил, что умеешь просить прощение, а сам ни гу-гу.
И он, насмешливо глянув на Толю, пошёл к дверям. Толик — за ним.
— Пап, я не обманываю. Я правда научился извиняться.
Он ходил за отцом по пятам. Отец к умывальнику — и он туда же, отец за стол — и он туда же, отец на диван — и он за ним.
— Не врунишка я вовсе, — убеждал Толик папу. — Спроси хоть у бабушки, у Валеры спроси…
— Правда, правда, — сказала бабушка. — Он нас целый день этими словами донимал: «извините, пожалуйста» да «извините, пожалуйста».
— Но я ведь сам видел, что извиняться он не умеет, — сказал папа.
Толик вздохнул, посмотрел на дверь, за которой играли девочки, и спросил:
— А если я сейчас извинюсь перед Зинкой и Светкой, ты поверишь, что я научился?
— Поверю, да только наполовину.
— Почему наполовину? Не понимаю… — всхлипнул Толик.
Папа заглянул Толику в глаза, вытер ему слёзы и сказал:
— Потому что надо научиться не только извиняться, но и жить так, чтобы не надо было извиняться.
ЧЁЛОЧКА
В воскресенье мама сказала:
— Сегодня идём в цирк.
Мальчики завизжали от радости, запрыгали вокруг мамы, но она провела ладонью по их головам, недовольно поморщилась:
— Лохматых с собой не возьму. Марш в парикмахерскую!
Мальчики бросились было к двери, но мама остановила их:
— Не все сразу. Я тоже ухожу, а на плите суп варится. Идите в парикмахерскую по одному, чтобы было кому дома оставаться.
И, уже стоя на пороге с сумочкой в руке, спросила:
— А как кому стричься, не забыли?
— Не забыли! Помним! — закричали старшие мальчики — Женя и Вася, а младший, Вова, только промямлил что-то себе под нос, хотя отлично знал, что стричься ему положено под машинку.
Но это было обидно. Из всей семьи он один должен ходить с голой головой. А почему? Потому что младше всех.
А ещё он любит возиться в песке, и мама говорит, что если ему оставить на голове такую же чёлочку, как у Жени и Васи, то за день в неё набьётся много песку. Но Вове всё равно обидно. Не такой уж он маленький — всего на год младше Васи, и ростом они одинаковые. Но разве маму уговоришь?
— Ну, ладно, — сказала она, — дядя Федя сам знает, как стричь, а я побегу, а то достанутся плохие билеты.
Дядя Федя был парикмахер. Он всегда стриг её сыновей. Он хорошо знал мальчиков: кто из них когда пошёл в школу, кто кем собирается быть и у кого какая голова должна быть после стрижки.
По дороге в цирк мама зашла в парикмахерскую, заплатила за три стрижки и заглянула в мужской зал, чтобы отдать дяде Феде чеки, но дяди Феди там почему-то сегодня не оказалось.
На его месте какой-то незнакомый молодой человек в белом халате водил бритвой вверх и вниз по ремню, что висел на гвозде, и напевал потихоньку песенку без слов.
Мама подошла к молодому человеку.
— Скажите, пожалуйста, Фёдор Степанович скоро будет?
— Через месяц, — ответил молодой человек, продолжая возиться со своими бритвами.
Мама удивилась, тогда молодой человек объяснил:
— Фёдор Степанович ушёл в отпуск, а если у вас к нему что-нибудь служебное, обратитесь ко мне, я его замещаю.
Мама рассказала молодому человеку, что у неё три сына, вот-вот они придут сюда, но, если увидят, что дяди Феди нет, уйдут домой нестриженые. А ждать их у неё нет времени. Не посоветует ли ей товарищ парикмахер, как быть?
— Гм… — сказал парикмахер, — а как звать ваших сыновей?
— Фамилия их Ивановы. Младшего звать Вовой — его нужно остричь под машинку, а старшим, Жене и Васе, оставить чёлочки на лбу. — И мама протянула парикмахеру чеки.
— Ладно, будет сделано. — Молодой человек записал что-то у себя в блокноте, потом улыбнулся и прочёл вслух как стихотворение:
Женю — с чёлкой,
Васю — с чёлкой,
Вову — под машинку.
— А складно получается!
Мама тоже засмеялась, а молодой человек даже после её ухода всё ещё продолжал бормотать про себя это стихотворение. Потом стал потихоньку напевать его, словно обрадовался, что у песенки без слов появились наконец слова.
Даже когда в кресло сел бриться какой-то дяденька, парикмахер продолжал мурлыкать, взбивая помазком мыльную пену:
Женю — с чёлкой,
Васю — с чёлкой,
Вову — под машинку.
Но вот в парикмахерскую вошёл Женя. Он поискал глазами дядю Федю и хотел было повернуть назад, но незнакомый парикмахер сделал ему знак рукой: мол, подойди поближе.
Женя подошёл.
и
— Ваша фамилия Иванов? — прошептал парикмахер в Женино ухо, как будто это была ужасная тайна.
— Да, — удивился Женя.
— Я так и знал! А зовут вас Женей.
— Да, — тоже почему-то шёпотом ответил Женя.
— Видишь, какой я волшебник! — засмеялся молодой человек и заглянул в блокнот, что лежал на столе.
Женя тоже засмеялся. Теперь он понял, в чём дело. Ясно, что тут побывала мама и всё рассказала парикмахеру.
— Волшебник, а в блокнот заглядываете!
Парикмахер развёл руками:
— Ну, брат, бывает и у волшебника плохая память.
— Нет, не бывает, — ответил Женя, усаживаясь в кресло. Он прочитал много сказок, но ни в одной не было про волшебника, который свои чудеса записывал бы в блокнот из-за плохой памяти.
Вскоре стрижка кончилась. Жене жаль было расставаться с весёлым молодым человеком, но к креслу подошёл какой-то небритый, хмурый гражданин. Пришлось тихонько попрощаться и уйти.
В дверях парикмахерской он столкнулся с Вовой. Он рассказал Вове про нового парикмахера и велел перед тем, как стричься, назвать свою фамилию.
Вова вошёл в мужской зал и подождал, пока освободится кресло. А когда оно освободилось, Вова сел и сказал:
— Здравствуйте, я Иванов.
— А, ещё один Иванов, — обрадовался парикмахер и, подмигнув Вове, пропел свою песенку:
Женю — с чёлкой,
Васю — с чёлкой,
Вову — под машинку.
— Вы, наверное, будете Вася? — спросил он вежливо.
Тут с Вовой случилось что-то странное. Видно, его голове так сильно хотелось носить чёлочку, что Вова, вместо того, чтобы покачать ею слева направо, покачал сверху вниз, а вместо того, чтобы сказать «нет», сказал «ага».
Парикмахер взял в руки гребёнку, ножницы и защёлкал над Вовиной головой.
Через минуту в зеркале отразилась ровная блестящая чёрная чёлочка. И хотя она была совсем маленькая, заметная, может, одному Вове да парикмахеру, всё же это была чёлочка, с ней он очень походил на школьника и, может быть, даже на футболиста.
Вове, может, ещё больше, чем Жене, понравился новый парикмахер, но он не старался подольше посидеть с ним, а наоборот, как только дело было сделано, поскорей удрал из парикмахерской.
Он шёл по улице, смотрел на себя в витрины магазинов, и ему казалось, что витрины удивительно похорошели после того, как в них отразилась его чёлочка.
Но вдруг Вова чего-то испугался и поспешно прикрыл лоб руками: в одной из витрин он увидел, как по другой стороне улицы шагает Вася.
— Ты чего за голову схватился? — крикнул Вася через улицу.
— Солнце при… припекает, — ответил Вова и ускорил шаги, потому что никакого солнца не было видно.
Вася посмотрел на небо, потом пожал плечами и пошёл дальше. «Вечно этот Вовка что-нибудь выдумает!» — подумал он.
Через минуту Вася уже сидел в парикмахерской и, как учил его Женя, называл молодому человеку свою фамилию.
— Рад познакомиться, — сказал парикмахер и взял в руки машинку. — Вы, конечно, будете Вова?
— Я не Вова! — воскликнул Вася и отшатнулся от машинки.
— А кто же? — удивился молодой человек.
— Вася.
— Не может быть.
— Как не может? — обиделся Вася. — Почему не может?
— Потому что не бывает, чтобы двух родных братьев звали одинаково. Вдруг один Вася напроказничает, а достанется другому Васе. Или один Вася получит письмо, а прочитает его другой Вася.
— У нас один Вася, и никто нас не путает! — перебил парикмахера Вася.
— Не понимаю, — пробормотал расстроенный молодой человек. — Только что у меня стригся Вася, и опять Вася.
— Это Вовка у вас стригся! — закричал Вася. — Это он Вовка, а я Вася, а не он Вася, а я Вовка!
— Постой, постой, — сказал устало молодой человек. — Давай так. Ты беги домой и приведи сюда Ва… нет, Во… — ну, словом, того, который только что стригся. На месте и разберёмся, а то я совсем запутался.
Вася, нестриженый и сердитый, вскочил с кресла и помчался домой. Как только он вбежал в квартиру, он увидел Вовку. Тот с хитрой улыбкой причёсывался перед зеркалом.
Вовка тоже увидел Васю, бросил расчёску и шмыгнул в угол, который назывался запретным или ничейным.
Ничейным углом было пространство между большим зеркалом и любимым маминым цветком — пальмой. И цветок и зеркало были очень дорогие для мамы веши, и она строго-настрого запрещала мальчикам шалить возле этих вещей. Сначала мальчикам не нравилось, что в комнате есть место, где нельзя свободно побороться или поскакать, затем они привыкли, а потом даже стали извлекать пользу из этого маминого запрета.
Чем плохо! Например, во время игры в догонялки, как почувствуешь, что тебя вот-вот поймают, — шмыгни в этот угол, и тебя уже никто оттуда не вытащит, потому что здесь нужно сидеть смирно и помещается только один человек.
Вот в этот запретный угол и забрался Вова, когда увидел Васино сердитое лицо.
Вася подошёл поближе и приказал:
— А ну, вылезай!
— Зачем? — прошептал Вова.
— Нужно, значит!
— Если тебе нужно, ты и вылезай, — ответил Вова и на всякий случай обнял рукой пальму.
— Что там у вас случилось? — донёсся из кухни Женин голос, а вскоре и сам Женя появился в комнате.
— Вот, полюбуйся. — Вася ткнул пальцем в сторону Вовы. — Присвоил себе чужое имя да чужую чёлку и стоит прифуфыривается! Обманщик!
— Я не обманывал, а только сказал «ага».
— Я тебе покажу «ага»! Я тебе покажу, как солнышко припекает. Идём сейчас же к парикмахеру! — Вася попытался схватить Вову за руку, но Вова ещё крепче обнял пальму, а другой рукой на всякий случай ухватился за зеркало.
— Оставь его, — сказал Женя с презрением. — Ему и так влетит от мамы. Ты, Вася, хоть нестриженый, а пойдёшь в цирк, а он со своим чубчиком дома останется.
— Правильно, правильно! — обрадовался Вася и запрыгал по комнате. — Мы будем дрессированных тигров смотреть, а он дома на кота любоваться.
После этих слов Женя с Васей совсем перестали заниматься Вовой и даже ушли в другую комнату. Вова остался один.
Сначала он был рад, что братья оставили его в покое, но потом ему стало не по себе. А что, если в самом деле его не возьмут в цирк? И всё из-за какой-то глупой чёлки, которая и на чёлку-то не похожа. Так, зубная щётка какая-то! Давно ли она на голове, а сколько неприятностей из-за неё!
Вдруг из всего, что лежало перед зеркалом, Вовино внимание привлекли маленькие мамины ножницы. Вова быстро вылез из своего угла, схватил ножницы и встал перед зеркалом.
Потом он защипнул двумя пальцами маленький клочок волос и… раз! На том месте, где был клок, остались две разноцветные полоски, светлая и тёмная. Потом он отхватил ножницами второй клок, потом третий… Минут через пять от чёлки остались одни полосы — продольные и поперечные, такие кривые и некрасивые, что захотелось убежать подальше от зеркала.
Но Вова далеко не убежал. Он уселся на прежнее место и стал ждать маму.
Мама пришла весёлая, румяная, с четырьмя билетами в сумочке.
Ещё в передней она увидела неподстриженного Васю и почувствовала что-то неладное.
— Как! — воскликнула она. — Вы ещё не готовы?
Тогда Вася взял маму за руку и повёл её в комнату, где сидел Вова.
Увидев полосатого Вову, мама широко раскрыла глаза, и румянец сразу сошёл с её щёк. Она со стоном опустилась на стул.
Тогда Женя стал рассказывать маме по порядку всё как было, а мама только печально кивала головой и молча переводила взгляд с Вовиной полосатой головы на Васину лохматую.
— Горе вы моё! — сказала она наконец. — Но откуда же у тебя такое на голове?
— Я перестригался, — заплакал Вова.
— Мы его решили в цирк не брать, — сказал Вася, и Вова заревел ещё пуще.
Потом он встал, подошёл к маме, уткнулся ей носом в колени и что-то стал говорить. Наверное, он говорил, что больше не будет обманывать, но сквозь мамин подол слышно было только:
— Не бу-бу-бу-бу-бу…
Женя с Васей слушали, слушали, смеялись, смеялись, потом почему-то перестали.
— Мама, может, он и вправду не будет? — сказал Женя. А Вася добавил:
— Мама, давай возьмём его в цирк. Только как мы такого полосатого возьмём в цирк? Все тигры разбегутся.
Мама вздохнула. Потом рассердилась:
— Как я могу разрешить, если он парикмахера обманул. Пусть парикмахер решает, идти ему в цирк или нет.
— А мы зайдём в парикмахерскую! — закричали мальчики. — Мы ещё успеем.
В маминых коленях опять что-то забубукало:
— Не бу-бу-бу-у-у…
— Что это за бубу? — ещё больше рассердилась мама. — Сейчас же одевайся и идём! Из-за тебя Вася до сих пор нестриженый ходит.
Вову одели в матросскую куртку, такую же, как у Васи и Жени, повязали на голову мамин платок, чтоб не стыдно было по улице идти, и всей семьёй отправились перестригаться.
Когда вошли в мужской зал и увидели знакомого молодого человека, Вова чуть было не удрал из парикмахерской, но сзади его подтолкнули мамины руки, и он пошёл туда, к парикмахеру.
Возле кресла он остановился и, глядя парикмахеру в верхнюю пуговицу белого халата, сказал, указывая пальцем на Васю:
— Это он Вася, а не я. Это я обманывал, а не он.
— Он больше не будет обманывать, — объяснил Вася. — Вы ему разрешите на дрессированных тигров пойти?
Вова перебил Васю:
— Перестригите меня, пожалуйста. Я хотел сам, да у меня криво получилось.
Молодой человек засмеялся, потом снял с Вовы платок, ахнул и взялся за машинку.
— Ну, то-то, друг, — сказал он. — Кто обманывает, у того всегда всё криво получается.
И он весело защёлкал машинкой.
ГДЕ У ДОСКИ ТРЕТИЙ КРАЙ?
Шутка
Было у отца с матерью три сына — Иван, Степан да Федоска. Иван — работящий, Степан — работящий, а Фе- доска так себе — лодырь настоящий.
Однажды отец говорит:
— Жаль мне нашу Бурёнушку, Крыша над ней протекает. Пойдут осенью дожди, отсыреют в сарае брёвнышки, захворает наша Бурёнушка. А в доме полно мужчин: вас трое да я один. Я один да вас трое. Давайте-ка возьмёмся да крышу и перекроем. Эй, Иван, Степан да Федоска, я на крышу полезу, а вы подносите мне новые сосновые доски.
Побежали Иван, Степан да Федоска к тому месту, где лежали новые сосновые доски. Облюбовали самую хорошую. За один край взялся Иван, за другой Степан — и пошла работа. Иван да Степан доски таскают, а Федоска стоит себе, ногами травку приминает.
Отец ему с крыши:
— Эй, Федоска, ты что один стоишь, как во поле берёзка? Почему не работаешь?
— А потому, — Федоска отвечает, — что у каждой доски только два края. За один берётся Иван, за другой Степан, а мне ухватиться не за что.
— А ты поищи, — усмехается отец. — Может, и для тебя у доски найдётся конец?
— Нет, — Федоска отвечает, — нету у доски третьего края.
— Нет, так нет, — говорит отец и продолжает работу.
Наступил полдень.
Слез отец с крыши и говорит:
— Эй, Иван, Степан да Федоска, не пора ли нам пообедать — стряпни, что мать наготовила, отведать?
— Пора, пора! — закричали ребята и побежали со двора в дом.
А мать уже на стол накрывает, достаёт из печи два свежих румяных каравая. Отец берёт нож, разрезает пополам первый каравай, удивляется:
— Смотрите-ка, история какая! Оказывается, у каравая — тоже два края. Один край мне, другой — моей жене.
Потом разрезает второй каравай.
— Вот история какая! И у этого каравая два края. Один — моему сыну Ивану, другой — моему сыну Степану.
— А где же у каравая третий край? — заревел Федоска-лентяй. — Я тоже есть хочу.
— А наверно, твой край там, где у доски третий край.
Сидит Федоска, глазами моргает, щи у него остывают,а есть их не с чем. Сидел, сидел, ревел, ревел, да не помогли Федоске горючие слёзки. Встал и вышел из дома.
Съел отец свои щи, выглянул на крыльцо. Видит, подбежал его сын Федоска к тому месту, где лежали новые сосновые доски, взвалил одну на плечо и тащит к сараю. Потом другую, потом третью…
— Ну, что, Федоска! — кричит ему отец, — нашёлся у доски третий конец?
— Нашёлся! — отвечает Федоска.
— Ну, то-то! Кто любит работу, тот всегда найдёт, за какой край ухватиться.