Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
ДЕВОЧКА ДЛЯ БИЧА
Женщины Витьке всегда нравились. Но судьба не баловала его в этом отношении. Образование четыре класса, статью, внешностью не вышел, руки тоже не золотые. Короче, ничего такого, что могло бы вывести его в разряд пусть не первосортных, однако перспективных женихов. Но было в нем, в его характере еще что-то такое, даже им самим до конца неосознанное, что отпугивало от него женщин, даже обделенных вниманием и лаской дурнушек, готовых выскочить замуж абы за кого.
Так и жил Витька один. Годы серыми буднями летели незаметно, но стремительно, как литерный поезд Москва – Пекин по расположенной неподалеку Транссибирской магистрали. Вот уже и на пенсию вышел, а что заимел от этой бестолковой жизни, кроме комнатушки в четырехквартирном деревянном доме рядом с кладбищем?
Правда, мужская сила, несмотря на недалекое уже семидесятилетие, в нем не иссякла и даже нередко будоражила. Особенно с похмелья. Не зря говорят, малое дерево в сук растет. И тех своих собутыльниц, что приводил на старую скрипучую кровать, изводил за ночь до полного бессилия. Но что это за подружки?! Так, безнадежно спившиеся бичевки, которых на ишимском вокзале в любое время дня и ночи можно было найти за стакан дешевой выпивки.
А ему хотелось быть с красивой женщиной, которую бы он любил и которая бы отдавалась ему не за стакан самопальной водки, а от полноты чувств, и изнывала бы в его объятиях, дарила бы ему свои ласки... О, сколько таких молодых, знойных, в самом соку женщин, богато разодетых и благоухающих ароматами дорогих духов, видел он вокруг! Да вот и хотя бы в той же бухгалтерии предприятия, куда устроился он работать сторожем.
Являясь на дежурство к концу конторского рабочего дня, он приносил большущие букеты цветов, дарил гвоздики и розы, иногда по зиме немножко прихваченные морозом, пригоршнями высыпал из карманов на стол дорогие конфеты. Женщины поражались этой щедрости, которая никак не соответствовала его пенсии и небогатой зарплате. Они вежливо благодарили, приветливо улыбались, но дальше этого их расположенность к нему не распространялась.
Секрет его щедрости и богатства раскрылся очень скоро, когда кто-то из бухгалтеров обратил внимание на домашний адрес старого ловеласа. Открытие было настоящим громом среди ясного зимнего неба. И цветы, и конфеты приносил этот живчик-жених с могил кладбища, неподалеку от которого жил!
И когда на следующее свое дежурство он опять заявился с цветами, одна из оскорбленных кладбищенскими цветами дам отхлестала поклонника по его наглой роже вежливо возложенными на ее стол розами и заявила, чтобы его ноги в бухгалтерии больше не было. Хотя, если честно, ему давно уже нравились не расфуфыренные конторские фифочки. Витьке нравились девочки совсем молоденькие, в коротеньких платьицах, с большими белыми бантами, этакие бесхитростные, чистенькие ясноглазые ангелочки.
Проходя мимо играющих неподалеку от дома девочек лет шести-семи, он угощал их кладбищенскими конфетами, оставленными на крестах и могилах усопших. Дети радостно благодарили и совсем его не боялись. А когда «безобидный дедушка Витя» стал у них уже совсем своим, он начал их зазывать к себе домой. После угощения чаем и конфетами уговаривал раздеться, гладил их нежные тельца, строго-настрого наказывая ничего не говорить мамам. Выпроваживал, давая пригоршню гостинцев. Одна из них все-таки рассказала о добром дедушке своей бабуле.
Скандал родители решили не поднимать, но отцы двух девочек, накатив для отваги по стакану, пришли к Витьке домой, стукнули ему для порядка пару раз пониже живота и предупредили, что если еще раз увидят возле детей, разберутся с ним всерьез.
И Витька присмирел. Точнее, затаился. К лету пристроился помощником в пункт приема стеклопосуды. Однажды жарким июльским днем к приемному пункту пришла его давняя подружка Людка, спившаяся сорокалетняя бичевка, Витька сидел в тени и скучал, о чем-то глубоко задумавшись.
Он набулькал ей полстакана мутного крепленого вина и, когда гостья похмелилась, завел разговор:
– Слушай, Людка, нашла бы ты мне девку.
– Так у тебя же Светка есть, чо тебе, мало?
– Да она такая же профура, как и ты. Мне ваши пьяные морды уже вот как надоели! Я тебе, Людка, сто рублей дам. Только приведи девчонку. Малолетку.
Через два дня Людка появилась у приемного пункта гастронома «Центральный», ведя за руку хорошенькую черноглазую с короткой стрижкой девочку лет шести. Витька сразу понял, что прибыл его «заказ», сказал приемщице, что уходит по делам, сбросил драный брезентовый передник и повесил его на гвоздь у входа. Втроем они пошли на автобусную остановку, сели в пятый автобус, проехали несколько остановок и вышли на окраине, где жили какие-то знакомые.
С собой у престарелого развратника было спиртное, поэтому гости с хозяевами без промедления сели за стол, девочке дали конфет и старую куклу и начали бражничать. Остатки дня пролетели быстро, ночевать все остались тут же, девочку хозяева покормили нехитрой снедью и уложили на маленький диванчик. С утра пьянка продолжилась, а вечером, поскольку выпивка кончилась, а денег ни у кого больше не было, хозяева прямо намекнули, что пора гостям и честь знать.
Витька, Людка и девочка Наташа, в поиски которой кроме родителей включилась уже вся городская милиция, не привлекая ничьего внимания, проехали на автобусе до кладбища, зашли домой. Выпроводив женщину на улицу, хозяин остался с Наташей наедине. Людка устроилась в тенечке на присыпанной к полусгнившей стене завалинке, куда доносились из дома крик девочки, успокаивающие уговоры Витьки, детский плач, опять крики. Потом Витька вышел на улицу, держа девочку за руку, кивнул Людке: «Пошли!» – и в сгустившихся сумерках направился в сторону кладбища.
Примерно через час в небольшом лесочке возле аэропорта остановился, сел на землю, привлек к себе девочку и начал ее раздевать. Наташа опять громко заплакала.
– Заткнись, а то пришибу! – неожиданно свирепо взревел еще недавно такой добрый, угощавший конфетами и не очень страшный вроде бы дедушка. Девочка испуганно замолчала, а когда он стянул с нее платьице, опять зарыдала и начала отбиваться.
– Ну ты, шалава! Чего сидишь? Помогай!
Людка суетливо подскочила, ухватила девочку за голову, прижала ее к земле...
Потом...
Потом старый маньяк решил, что оставленная в живых девочка опишет своего истязателя и ему в этом маленьком городе некуда будет скрыться. И чтобы избежать возможных проблем, стиснул крепкие еще руки на худенькой шейке. Поднялся с колен, аккуратно расправил и положил рядом с трупом девочки платьице, отряхнул с колен прилипшие травинки, достал из кармана деньги, отсчитал несколько сторублевок, подал их ошалевшей Людке.
– Расскажешь кому – убью! Так и запомни до конца дней своих...
В первом же ларьке Людка взяла бутылку водки, тут же из горлышка ополовинила ее, чтобы унять нервную дрожь и охвативший животный страх... Когда немножко полегчало, поехала к себе на вокзал.
Потом она не помнила, как пропивала с такими же бичами кошмарно заработанные деньги, как из-за чего-то подралась с собутыльниками, как попала в милицию, как там буянила, как оказалась в камере. В этой камере, желая поскорее избавиться от гнетущего страха, облегчить свою многогрешную душу, рассказала бабам о своем преступлении, а те надоумили покаяться дежурному. В эту же ночь, еще не протрезвев, Людка давала показания, не утаивая ни своей гнусной роли, ни всей жестокости совершенного преступления.
Утром, когда яркое июльское солнце уже успело подняться высоко над лесом, она не без труда отыскала место преступления. Вечером арестовали и Витьку, уже успевшего убраться из города в расположенный неподалеку совхоз.
Он отрицал абсолютно все как на следствии, так и в суде. Но оказалось, что многие заметили, как уводила Людка Наташу от ее родительского дома, где она играла в ожидании матери, которая вот-вот должна была прийти с работы. Люди видели, как отъезжали трое от центрального гастронома, дали показания хозяева дома, куда привозили девочку и где она провела с куклой в обнимку последнюю в своей жизни ночь. Соседи показали, что слышали из комнаты Виктора крики ребенка, которого вечером куда-то увели. Веские аргументы дала и экспертиза.
Когда после закрытого заседания в зал суда на оглашение приговора впустили жителей города, их набралось столько, что даже стоять было негде. И не будь прочной металлической решетки, надежно защищавшей подсудимых, собравшиеся в своем праведном гневе разорвали бы их на части прямо на глазах судей и стражей порядка.
Витька приговор выслушал спокойно. Внутренне он был готов к пожизненному заключению, но и 15 лет означали в принципе то же самое. Он прекрасно понимал, что вряд ли в свои шестьдесят восемь сможет вынести десять лет тюрьмы и еще пять лет лагерей, в которых насильников, да еще таких изуверов, никогда не жаловали.
А Людка кричала, что ей дали мало, что она заслуживает не двенадцать лет, а куда больше. Лагерь ее, впрочем, привлекал и тем, что там она всегда будет накормлена, помыта, одета. А то, что лишена свободы, так на что она ей, эта свобода, которая и так хуже неволи. А за новую жизнь, в которой о ней всегда позаботятся, заплатила она жизнью чужого ребенка, еще и получив приплату в несколько сотен рублей...
Л. К. Иванов
ДЕВОЧКА ДЛЯ БИЧА
Женщины Витьке всегда нравились. Но судьба не баловала его в этом отношении. Образование четыре класса, статью, внешностью не вышел, руки тоже не золотые. Короче, ничего такого, что могло бы вывести его в разряд пусть не первосортных, однако перспективных женихов. Но было в нем, в его характере еще что-то такое, даже им самим до конца неосознанное, что отпугивало от него женщин, даже обделенных вниманием и лаской дурнушек, готовых выскочить замуж абы за кого.
Так и жил Витька один. Годы серыми буднями летели незаметно, но стремительно, как литерный поезд Москва – Пекин по расположенной неподалеку Транссибирской магистрали. Вот уже и на пенсию вышел, а что заимел от этой бестолковой жизни, кроме комнатушки в четырехквартирном деревянном доме рядом с кладбищем?
Правда, мужская сила, несмотря на недалекое уже семидесятилетие, в нем не иссякла и даже нередко будоражила. Особенно с похмелья. Не зря говорят, малое дерево в сук растет. И тех своих собутыльниц, что приводил на старую скрипучую кровать, изводил за ночь до полного бессилия. Но что это за подружки?! Так, безнадежно спившиеся бичевки, которых на ишимском вокзале в любое время дня и ночи можно было найти за стакан дешевой выпивки.
А ему хотелось быть с красивой женщиной, которую бы он любил и которая бы отдавалась ему не за стакан самопальной водки, а от полноты чувств, и изнывала бы в его объятиях, дарила бы ему свои ласки... О, сколько таких молодых, знойных, в самом соку женщин, богато разодетых и благоухающих ароматами дорогих духов, видел он вокруг! Да вот и хотя бы в той же бухгалтерии предприятия, куда устроился он работать сторожем.
Являясь на дежурство к концу конторского рабочего дня, он приносил большущие букеты цветов, дарил гвоздики и розы, иногда по зиме немножко прихваченные морозом, пригоршнями высыпал из карманов на стол дорогие конфеты. Женщины поражались этой щедрости, которая никак не соответствовала его пенсии и небогатой зарплате. Они вежливо благодарили, приветливо улыбались, но дальше этого их расположенность к нему не распространялась.
Секрет его щедрости и богатства раскрылся очень скоро, когда кто-то из бухгалтеров обратил внимание на домашний адрес старого ловеласа. Открытие было настоящим громом среди ясного зимнего неба. И цветы, и конфеты приносил этот живчик-жених с могил кладбища, неподалеку от которого жил!
И когда на следующее свое дежурство он опять заявился с цветами, одна из оскорбленных кладбищенскими цветами дам отхлестала поклонника по его наглой роже вежливо возложенными на ее стол розами и заявила, чтобы его ноги в бухгалтерии больше не было. Хотя, если честно, ему давно уже нравились не расфуфыренные конторские фифочки. Витьке нравились девочки совсем молоденькие, в коротеньких платьицах, с большими белыми бантами, этакие бесхитростные, чистенькие ясноглазые ангелочки.
Проходя мимо играющих неподалеку от дома девочек лет шести-семи, он угощал их кладбищенскими конфетами, оставленными на крестах и могилах усопших. Дети радостно благодарили и совсем его не боялись. А когда «безобидный дедушка Витя» стал у них уже совсем своим, он начал их зазывать к себе домой. После угощения чаем и конфетами уговаривал раздеться, гладил их нежные тельца, строго-настрого наказывая ничего не говорить мамам. Выпроваживал, давая пригоршню гостинцев. Одна из них все-таки рассказала о добром дедушке своей бабуле.
Скандал родители решили не поднимать, но отцы двух девочек, накатив для отваги по стакану, пришли к Витьке домой, стукнули ему для порядка пару раз пониже живота и предупредили, что если еще раз увидят возле детей, разберутся с ним всерьез.
И Витька присмирел. Точнее, затаился. К лету пристроился помощником в пункт приема стеклопосуды. Однажды жарким июльским днем к приемному пункту пришла его давняя подружка Людка, спившаяся сорокалетняя бичевка, Витька сидел в тени и скучал, о чем-то глубоко задумавшись.
Он набулькал ей полстакана мутного крепленого вина и, когда гостья похмелилась, завел разговор:
– Слушай, Людка, нашла бы ты мне девку.
– Так у тебя же Светка есть, чо тебе, мало?
– Да она такая же профура, как и ты. Мне ваши пьяные морды уже вот как надоели! Я тебе, Людка, сто рублей дам. Только приведи девчонку. Малолетку.
Через два дня Людка появилась у приемного пункта гастронома «Центральный», ведя за руку хорошенькую черноглазую с короткой стрижкой девочку лет шести. Витька сразу понял, что прибыл его «заказ», сказал приемщице, что уходит по делам, сбросил драный брезентовый передник и повесил его на гвоздь у входа. Втроем они пошли на автобусную остановку, сели в пятый автобус, проехали несколько остановок и вышли на окраине, где жили какие-то знакомые.
С собой у престарелого развратника было спиртное, поэтому гости с хозяевами без промедления сели за стол, девочке дали конфет и старую куклу и начали бражничать. Остатки дня пролетели быстро, ночевать все остались тут же, девочку хозяева покормили нехитрой снедью и уложили на маленький диванчик. С утра пьянка продолжилась, а вечером, поскольку выпивка кончилась, а денег ни у кого больше не было, хозяева прямо намекнули, что пора гостям и честь знать.
Витька, Людка и девочка Наташа, в поиски которой кроме родителей включилась уже вся городская милиция, не привлекая ничьего внимания, проехали на автобусе до кладбища, зашли домой. Выпроводив женщину на улицу, хозяин остался с Наташей наедине. Людка устроилась в тенечке на присыпанной к полусгнившей стене завалинке, куда доносились из дома крик девочки, успокаивающие уговоры Витьки, детский плач, опять крики. Потом Витька вышел на улицу, держа девочку за руку, кивнул Людке: «Пошли!» – и в сгустившихся сумерках направился в сторону кладбища.
Примерно через час в небольшом лесочке возле аэропорта остановился, сел на землю, привлек к себе девочку и начал ее раздевать. Наташа опять громко заплакала.
– Заткнись, а то пришибу! – неожиданно свирепо взревел еще недавно такой добрый, угощавший конфетами и не очень страшный вроде бы дедушка. Девочка испуганно замолчала, а когда он стянул с нее платьице, опять зарыдала и начала отбиваться.
– Ну ты, шалава! Чего сидишь? Помогай!
Людка суетливо подскочила, ухватила девочку за голову, прижала ее к земле...
Потом...
Потом старый маньяк решил, что оставленная в живых девочка опишет своего истязателя и ему в этом маленьком городе некуда будет скрыться. И чтобы избежать возможных проблем, стиснул крепкие еще руки на худенькой шейке. Поднялся с колен, аккуратно расправил и положил рядом с трупом девочки платьице, отряхнул с колен прилипшие травинки, достал из кармана деньги, отсчитал несколько сторублевок, подал их ошалевшей Людке.
– Расскажешь кому – убью! Так и запомни до конца дней своих...
В первом же ларьке Людка взяла бутылку водки, тут же из горлышка ополовинила ее, чтобы унять нервную дрожь и охвативший животный страх... Когда немножко полегчало, поехала к себе на вокзал.
Потом она не помнила, как пропивала с такими же бичами кошмарно заработанные деньги, как из-за чего-то подралась с собутыльниками, как попала в милицию, как там буянила, как оказалась в камере. В этой камере, желая поскорее избавиться от гнетущего страха, облегчить свою многогрешную душу, рассказала бабам о своем преступлении, а те надоумили покаяться дежурному. В эту же ночь, еще не протрезвев, Людка давала показания, не утаивая ни своей гнусной роли, ни всей жестокости совершенного преступления.
Утром, когда яркое июльское солнце уже успело подняться высоко над лесом, она не без труда отыскала место преступления. Вечером арестовали и Витьку, уже успевшего убраться из города в расположенный неподалеку совхоз.
Он отрицал абсолютно все как на следствии, так и в суде. Но оказалось, что многие заметили, как уводила Людка Наташу от ее родительского дома, где она играла в ожидании матери, которая вот-вот должна была прийти с работы. Люди видели, как отъезжали трое от центрального гастронома, дали показания хозяева дома, куда привозили девочку и где она провела с куклой в обнимку последнюю в своей жизни ночь. Соседи показали, что слышали из комнаты Виктора крики ребенка, которого вечером куда-то увели. Веские аргументы дала и экспертиза.
Когда после закрытого заседания в зал суда на оглашение приговора впустили жителей города, их набралось столько, что даже стоять было негде. И не будь прочной металлической решетки, надежно защищавшей подсудимых, собравшиеся в своем праведном гневе разорвали бы их на части прямо на глазах судей и стражей порядка.
Витька приговор выслушал спокойно. Внутренне он был готов к пожизненному заключению, но и 15 лет означали в принципе то же самое. Он прекрасно понимал, что вряд ли в свои шестьдесят восемь сможет вынести десять лет тюрьмы и еще пять лет лагерей, в которых насильников, да еще таких изуверов, никогда не жаловали.
А Людка кричала, что ей дали мало, что она заслуживает не двенадцать лет, а куда больше. Лагерь ее, впрочем, привлекал и тем, что там она всегда будет накормлена, помыта, одета. А то, что лишена свободы, так на что она ей, эта свобода, которая и так хуже неволи. А за новую жизнь, в которой о ней всегда позаботятся, заплатила она жизнью чужого ребенка, еще и получив приплату в несколько сотен рублей...