В чистом поле: очерки, рассказы, стихи
Н. В. Денисов
И ВЕТЕР ВЕКА – В НАШИ ПАРУСА
Прошлое смотрит на нас…
Леонид Леонов
Хорошее, светлое, значительное – происходит у нас чаще всего весной. В марте либо в апреле. В преддверии весны – в февральские, просиненные необычайно высоким и безоблачным небом, деньки – тоже может произойти. Февраль – после ядреных январских стуж, за просторный безоблачный горизонт, за синеву небесную, сахарно чистые снега, прозывают весной света!
И вот март. За ним апрель. Пора солнечных звонких капелей. Пора творений!
У меня, вчерашнего курсанта механизаторского училища, пишутся стихи. Еще безусо юношеские, с огрехами, как и у всякого начинающего, немножко «припахивающие» Есениным:
Под солнышком люд ликует,
Гудит, как пчелиный рой!
Распахнут раймаг, торгует
Весеннею мишурой.
В раймаге – товар хороший:
Бери, запасайся впрок!
Вот с алым нутром галоши,
Берет на весну дедок.
Весна! Хорошо сплясать бы,
Отметить златые дни!
И, глянь, уж собачьи свадьбы –
Сигают через плетни!
Зенит золотист и розов,
И, чувствуя благодать,
На сером бугре березы
Торопятся воскресать.
А год назад, в день 12-й апреля, радуясь весенней ростепели, прилету скворцов, мы азартно «бились» на училищном дворе в снежки. Набрякшие влагой, осевшие голышмановские поселковые сугробы крупитчато и ярко искрились на солнце. И вдруг, оттуда, с высоченных небес, из синевы, долетела до землян, до районного поселка, до нашей «капустной», тракторной и комбайновой училищной обители тоже, еще одна радость: «Человек в космосе! Гагарин! Наш русский, советский!»
Восторгам, гордости за НАШЕ – не было предела!
И вот опять весна! 1962-го года весна. В мое редакционное окно стучит, изготовившаяся подчиниться подступающему теплу, ветка сирени. Скоро, скоро она вберет в себя эту земную благодать, чтоб развернуть листву, затем одарить всех нас фиолетовыми букетами.
Мои подружки, поселковые девчата, которые недавно бегали на танцы к нам, в клуб механизаторского училища, теперь, стуча каблучками по дощатому тротуару, и тоже принимая весну, «давят косяка» в мои «газетные» окошки. Для них, девчат с местного льнозавода, кажется, удивительным мое перевоплощение: недавно я был обычным парнем-«капустником» – из соседнего Бердюжского района, на форменной пряжке поясного ремня которого значилось сочетание из двух букв «ТР» – трудовые резервы.
Так что случилось… нет, не с подружками, со мной? С выходцем из деревни, как про подобных говорят в народе? Слово-то какое – выходец! Почти – проходимец. Но не по мою душу это словечко. Даже хозяйка «курсантской» квартиры, у которой я по- прежнему обитаю, она недавно никак не отличала меня от других постояльцев-капустников, теперь называет меня по имени- отчеству. Неловко от сего внимания… А я успел уже в свои восемнадцать лет с хвостиком пройти разнообразную закалку трудом: сено косить умею, зароды метать – тоже, поймать ондатру и обработать снятую со зверька шкурку, умею поле трактором вспахать, стрежевой иртышский невод заводить на тоню, зимние невода, полные карасей или совсем порожние, тянуть из-под озерного льда, баржи разгружать, вздымая на спину тяжеленные ящики, нести по шаткому пристанскому трапу…
Да, кое-что испробовал за свой пока еще короткий век. И вот приглашен на работу в газету, поскольку пишу. И – в тайной, не до конца осознанной цели – хочу писать не только репортажи, заметки, а и более весомое: настоящие стихи, поэмы, рассказы, а, может быть, может быть…
Первое, написанное в рифму, помню. Во втором классе дело было. Первую прозаическую заметку – тоже не забыл. Она называлась «11ора бороться с крысами». Писал уже в шестом классе – на тему серьезную. Крысы уничтожали зерно на колхозном складе, плодясь там тучами, и душа, ищущая справедливости, не выдержала. Написал в районную газету. Напечатали. Прислали три рубля гонорара, их мы с друзьями потратили на конфеты, пряники и кино.
С колокольни 2010-го года, когда пишутся эти строки, надобно заметить, что районные газеты в ту пору много печатали критического. Самыми популярными в народе были басни и сатирические рассказы, острые заметки о нерадивых начальниках, печатавшиеся под рубриками – «Острым пером» или «Вилы – в бок!»
Опять же с высоты нынешних лет надобно отметить, что подобных газетных материалов нынче и представить невозможно. Повывелись «острые перья», оставшиеся районные «писарчуки», превратились в обслуживающий персонал плодящегося уже не в тысячах, как крысы на окунёвском зерноскладе, а в миллионах множащегося в стране чиновничества, превратившегося в «офисный планктон», точнее, в отдельный «класс», каковым классики марксизма-ленинизма именовали паразитический класс эксплуататоров.
«Пора бороться с крысами!» Что? И думать не моги!
Третья напечатанная статейка той давней поры была и вовсе по жизненному практическому поводу: привезли в наше Окунёво на замену мужицких вил – новенький стогометатель, который нерасторопный управляющий фермой бросил на гниение возле сельской кузницы. На этот раз узнал я, что за «писанину» можно получать не только на конфеты и пряники! А и хорошие оплеухи, что достались мне однажды вечером от скараулившего меня хмельного тридцатилетнего мужика-управляющего…
И все же «занятия» сего не бросил. Не выбили его из меня и суровые мужицкие кулаки!
Умения писать пока маловато. О том же мне говорит и поэзия Есенина, которого недавно читал практически впервые, ведь в школе «не проходили». И так очаровался, что буквально заболел Есениным – душевностью, красотой его образных пронзительных строк.
Песенный Исаковский подбросил пищи для раздумий: попалась в книжном магазине его тоненькая брошюрка «О поэтическом мастерстве». Пристально изучаю. И то, как держать размер строки, как подыскивать полнозвучную рифму, как расслышать в себе мелодию, присущую твоему голосу, а больше – никому. И еще поэт говорит о «практическом» кругозоре, попросту – о трудовом опыте.
И помня недавнее, морозное, еще доучилищное – рыбацкие свои разведочные походы к урманным озерам в окрестностях Тобольска, складываю я в ночной подлунной тишине:
…Вот мы идем тропой угрюмой
Без рыбы вновь – в который раз.
Скрипит, тревожа наши думы,
Под броднями некрепкий наст.
Надежны шубы меховые,
Но мы мечтаем о тепле,
Где печь в углу, дрова сухие
И соль в тряпичке на столе.
И вот он – рай! Трещит осина.
Печурка балует чайком.
Уже давно без керосина
Ослеп фонарь под потолком.
Погас огонь, закончив дело,
На нары сон свалил людей.
Идет мороз по крыше белой,
По мокрым спинам лошадей.
И к нам в охотничью сторожку,
Наверно, радуясь теплу,
Ввалился лунный диск в окошко
И покатился по столу…
Весна! Добрая помощница сочинителям!
Вдруг в поселок, в эту весеннюю синь, приезжает писатель. Из областной нашей столицы, из Тюмени. С книгами. С именем, которое и мне известно: Константин Лагунов. Наши редакционные говорят о нем просто – Костя. Мол, приехал в Голышманово «собирать материал», пишет роман о военной тыловой поре. Роман! Уже и название его «гуляет» в нашей редакции: «Так было».
Лагунов из местных, из голышмановских. В прошлом, в войну, еще семнадцатилетним мальчишкой, был здесь директором детдома, первым секретарем райкома комсомола. А поскольку редакционные тогда тоже были юными комсомольцами, то их ровесник, конечно же, и теперь просто – Костя.
И, надо ж так, в искренней заботе о молодом сотруднике и «натравили» они тридцатисемилетнего писателя на меня. Заходит в мой сельхозотдел, спрашивает о пустяшном, видимо, для приличия – надо же что-то сказать, коль зашел. А я ему, ничуть не смущаясь, подсовываю несколько листков «стишат». В том числе и эти строки:
Палисадники с астрами рдяными
Да болотных низин – камыши.
«Дорогое мое Голышманово!» –
Говорю я от чистой души.
Дорогие мои переулочки,
Говорливый и светлый вокзал,
Где в буфете хорошие булочки,
Я вкусней их нигде не едал.
Тополя в небе ветви упрятали,
Там незлобно грохочут грома.
Словно замки стоят, элеваторы,
Полновесных пудов – закрома.
И друзья у меня здесь фартовые,
Работяги – не шушера-сброд.
Вот и домик под крышей тесовою,
И девчонка моя – у ворот.
Здесь я с нею целуюсь под лунами.
Как на крыльях, сюда я лечу.
Своенравная, гордая, юная…
А другой я и сам не хочу.
Читает. Вежливо кивает. Не хвалит. А так – ровно советует: продолжай, мол, а там посмотрим! И то ладно. И запомнилось. И пронес я эту мимолетную встречу через года. И, вроде, знаковой стала встреча эта, коль сейчас вспоминаю о ней, как о существенной.
Еще существенное – на исключительно деревенской Тюменщине – разбуженный север. На картах области не успевают обозначать открытия геологоразведчиков. И физические карты являют -огромное, расцвеченное в зеленое-полевое и лесное – пространство. Но уже кипит оно, пенится незнакомой, оттого таинственной и притягательной, новой жизнью. Конечно, с младшей школьной поры помнится Березово. И при нем – черный «газовый» значок на большой школьной карте, что висела на полстены в нашем классе. Значок «оповещал», что в 1953-м из пробуренной Березовской скважины внезапно вырвался под небеса газовый фонтан. Укротили! И на географической карте отметили!
Новые фонтаны из потревоженных недр прозвучали не столь скоро. И потому недавним десятиклассником, сочинял я: «Край родной мой – просторы тюменские, где вокзалы и те деревенские, где знамена алеют над чумами, а в тайге еще ханство Кучумово!»
Таким он, мой край, виделся мне из южной Бердюжской моей глубинки! Деревенские вокзалы знал воочию, а про север – представления, фантазии. И не зря один критик-знаток сказал недавно про эти «знамена»: «Где видел?»
Не видел. Но это ж в образном смысле, ханство Кучумово тоже!
Север, север! Есть уже промышленное месторождение нефти – Шаимское! Оттуда нефть скоро станут вывозить железными баржами на Омский нефтеперерабатывающий завод. Заработает загадочная для меня река Конда, заработает славный песенный Иртыш! Газеты печатают уже восторженные новости о крупных открытиях в недрах Приобъя. Гудят разведочные буровые вокруг ямальского Уренгоя. Вот-вот грянет на всю страну, на весь удивленный всепланетный мир – гигантский нефтяной Самотлор!
Тюмень! Тюменщина! Родина моя сибирская!
Пишу о ней еще по привычке вчерашней – деревенское, пахотное, сенокосное. А собратья-сочинители, что постарше, что торят северные таежные тропы, полнятся новой темой – первопроходства!
Это здорово – правда? –
Очутиться в Тюмени
Вот в такой же весенний
Ослепительный день,
И почувствовать заново
Запах сирени, И увидеть
Сиренево-синюю тень…
Это здорово – правда? –
После серых, как скука,
И холодных, как смерть,
Заполярных снегов
Вдруг на землю упасть
И послушать: «А ну-ка,
Как ты дышишь, земля,
Ты здорова? И я,
Я чертовски здоров!
Чуешь,
Как от меня
Пахнет дымом и потом
И ноги блаженно
Гудят в сапогах?
Им досталось шагать
По тюменским болотам:
Как-никак, а всю зиму, земля,
На ногах!…»
Это здорово – правда? –
Шагать по асфальту
В остроносых ботинках,
Легко – как босой!..
Так и хочется сделать
На улице сальто
Или просто пройтись
По земле колесом!
…В сквере возле вокзала
Звонкогорлое пенье –
Здесь скворцы начинают
Раньше прежнего петь.
Это здорово – правда? –
Очутиться в Тюмени,
А потом до весны
Вновь в тайгу улететь.
И правда – здорово!? И я посылал искренний сердечный привет незнакомому мне автору – Виктору Козлову, что напечатал эти строки в тоненьком коллективном сборнике местных стихотворцев. Рядом с «нейтральными» лирическими стихами Петра Амелина, Федора Чурсина, Бориса Полочкина, баснями Георгия Первышина – звучат они на местном поэтическом чистом еще поле ново, ритмически непривычно, будоража душу, как и всякая новизна.
Утверждаются на этом же литературном пространстве и имена местных прозаиков – Петра Горбунова, Станислава Мальцева, Павла Кодочигова. Со школы знаю их книжки Тюменского издательства, рассказы, напечатанные в альманахе «Сибирские просторы».
Эти книжечки на «простой» некачественной бумаге, эти нечастые выпуски местного литературного альманаха вот-вот станут вчерашним днем. И отыскать их можно будет разве что в глубинных архивных хранилищах или на домашних полках пристальных собирателях «старины».
Вместе с таежными открытиями первопроходцев-романтиков приспевало на Тюменщине главное литературное событие начала шестидесятых. К нему я и подступаюсь. Через град Тюмень подступаюсь. Областная столица – пока еще малолюдный город, еще не обласканный вниманием столичных газет и радио, но уже взбодренный прибывающими сюда со всего СССР ватагами добровольцев, завтрашних северян. Для них Тюмень – перевалочная «база». Все маршруты отсюда- на север. На север!
Тюмень, в которой я бываю то на спортивных соревнованиях, то просто по любопытству (билеты на железной дороге стоят копейки!), сама по себе – кудрявый от зелени в июне, заснеженный в декабре, не очень ухоженный и обустроенный город. Дивит лишь огромным стадионом в центре, обилием речной и озерной рыбы в базарных рядах да емкими тазами с черной осетровой икрой в приземистом гастрономе на углу Первомайской и Республики. Икру покупают, как в нашем сельмаге привычно берут пшенку или перловку. Продавщицы в халатах, обтягивающих их безразмерные талии, кладут этот пока еще ходовой, пока еще недорогой товар на весы, черпая его из тазиков и бочонков поварешками, напоминающими полпудовки с колхозного зернового склада.
А заглянувший на тюменский огонек поэт-песенник Лев Ошанин очаровался здесь вкусными сибирскими пельменями, которые так легко рифмуются с Тюменью. И написал Ошанин звонкую песню с этими пельменями. Зазвучала по московскому радио, прославляя пока не очень прославленный наш таежный и морозный край.
И вот он, в начале метельный, а затем, к средине своей, синий- синий февраль 1963-го. Стартовый год и месяц рождения Тюменской областной писательской организации, о которой, в основном, и стану говорить на последующих страницах этой книжки.
По воле судьбы, точней – по «исполнению воинского долга», я на эту пору оказываюсь далеко от родных весей. На военной службе. Потому извиняюсь сейчас за длинную цитату по теме этого литературного события. Цитату беру из статьи «В ворота памяти стучусь», написанную по моей редакторской просьбе для 50-го номера газеты «Тюмень литературная» Константином Яковлевичем Лагуновым в ноябре 1998 года. И пусть сам стиль и пафос лагуновский отличен от моего негромкого повествования, здесь он уместен:
«…В шестьдесят третьем в Тюмени не было дворцов культуры, не было и филармонии, и Дома политического просвещения с их просторными многоместными залами. В городе имелся всего один большой, современно оборудованный зал заседаний в помещении областного комитета партии. В том зале проходили все наиболее значимые совещания, заседания, конференции, пленумы. Поэтому, вероятно, никого не удивило, что в тог студеный февральский вечер к обкому шли люди. И шли они в основном не по одному, а веселыми говорливыми стайками – так идут на всенародный праздник.
К означенному в приглашениях часу зал заседания был переполнен. Припоздавшие стояли либо сидели в проходах на невесть откуда раздобытых стульях.
Непривычным оказался и состав президиума этого собрания. Вместе с областной «верхушкой», возглавляемой первым секретарем Тюменского обкома партии Борисом Евдокимовичем Щербиной, за длинным широким столом президиума восседал секретарь Правления Союза писателей РСФСР, известный детский писатель Сергей Баруздин и шестеро именинников – членов Союза писателей СССР, из которых и состояла только что родившаяся Тюменская областная писательская организация. Её рождению и посвящено было столь представительное и многолюдное собрание общественности города Тюмени.
Собрание открыл Щербина. Человек высокообразованный, эрудит, прекрасный оратор. По своей природе, складу ума, духовному настрою Щербина был идеологом. Его всегда занимала и глубоко волновала духовная жизнь всего советского общества, и, конечно же, своего края. Именно он сыграл решающую роль в создании областной писательской организации. Щербине во многом обязана она своим стремительным взлетом, превращением в одну из авторитетнейших писательских организаций Советского Союза.
Присутствующие в зале тюменцы овацией встретили весть о рождении организации. И щедрыми аплодисментами наградили каждого писателя.
За вычетом моей персоны, их было пятеро. Великолепная пятерка!
Иван Истомин. Человек – легенда. Прозаик и поэт. Публицист и драматург. Всю жизнь не расстававшийся с костылями. Человек могучий духом, постоянно преодолевавший жесткие наскоки немилосердной судьбы…
Вторым память высветила Михаила Лесного (Зверева). Это добродушный, изысканно вежливый, гостеприимный ишимец. Он жил тихо и неприметно в своем ишимском «поместье». Сочинял книжки для детей – о родной сибирской природе, о наших четвероногих друзьях…
Далее – Майя Сырова. Смуглолицая болгарка. С ослепительной улыбкой и искристым взглядом. 11оэтесса. Вскоре уехала в Москву. Умерла там от сердечного приступа в реанимационном отделении больницы…
Четвертый – самостийно неукротимый, размашистый и голосистый Иван Ермаков. Крупный плечистый мужик. С лицом грубым, будто наспех, одним топором вытесанным. Большенос. Крупные ядреные губы. Лохматые брови. В глазах – озорное лукавство. Он пришел в Союз писателей с большой книгой самобытных, ярких, звонких сказов, которые, уверен, будут жить долго-долго…
Замыкает великолепную пятерку Василий Еловских. Худощавый, очень проворный и энергичный человек. Принимали его в Союз писателей по книгам, вышедшим в Москве. А это что-нибудь да значит…
После торжественного публичного крещения новорожденной Тюменской областной писательской организации, нас пригласили в малый зал заседаний бюро обкома партии. Зеркально отполированные столы накрыты белыми салфетками. На них закуски и напитки. Так новорожденную омыли «русской горькой».
Чтоб в зале заседаний бюро обкома партии пили водку, курили, и во всю мощь голосовых связок базарили кто во что горазд, а захмелевший Иван Ермаков хриплым баритоном распевал самодельные частушки – такое и присниться в ту пору никому не могло. Но жизнь изобретательней и фантастичней снов…
Штатных работников в писательской организации было всего двое: я (ответственный секретарь) и Зинаида Алексеевна Белова- Черкасова. Она была бухгалтером и кассиром, техсекретарем и машинисткой, делопроизводителем и завхозом. И еще литератором: её рассказы и очерки постоянно появлялись в местных газетах, передавались по областному радио.
Зинаида Алексеевна в своей очень нужной должности была одна. Но вокруг писательской организации было много деятельных, талантливых людей, беззаветно преданных литературе, одержимых творчеством.
Если попытаться выстроить эту ватагу в одну длиннющую шеренгу, то на правом фланге, наверное, окажется Лазарь Вульфович Полонский. Литературовед, критик. Язвительный и царапучий. Добрый советник и помощник, много сделавший для пропаганды творчества региональных писателей, для возвышения авторитета областной писательской организации.
Ну а левый фланг представят два юных друга – Владимир Нечволода и Николай Денисов. Внешне они мало схожи. Владимир круглолик, яркогуб и по-детски наивен. Николай – приметно крепче телом и духом, с крутой мужицкой суровинкой в лице и прицельно цепким взглядом.
Позже оба окончили Литературный институт при Союзе писателей СССР, стали профессиональными поэтами. Однако время показало, что талант Николая Денисова разносторонней и ядреней. Он проявил себя и как незаурядный прозаик, и как огненный публицист, и как отменный организатор литературного процесса, много лет редактируя газету-альманах «Тюмень литературная», сделал издание широко известным не только в России, но и за её рубежами.
Между право- и левофланговыми несколько десятков превосходных литераторов. О каждом из них можно было бы рассказывать много интересного, поучительного и забавного, смешного и грустного, но непременно оригинального…
Вот «поперёшный», задиристый и ершистый поэт Владимир Фалей, которого «мама в капусте нашла», когда его «шлепали по попке лопухи». Решительный и отважный и в жизни, и в стихах, Володя обладал редким качеством притяжения, и вокруг него всегда кучковались жаждущие подвига и славы…
А вот рафинированный интеллигент, философ, тонкий лирик Анатолий Кукарский. Однажды встретив на улице женщину, которая силой волокла на поводке упирающуюся, рвущуюся в кусты собаку, Анатолий заступил незнакомке путь. И так красочно, так взволнованно, так убедительно живописал страдания подмятого неволей вольнолюбивого веселого пса, что женщина отстегнула поводок, дав волю ошалевшей от радости собаке…
Или вот комиссар нашей писательской организации – так заглазно называли мы бессменного парторга Виталия Клепикова. Критик и публицист, блистательный знаток современной литературы, Виталий был душой писательской молодежи.
Во время подготовки к Дням советской литературы в Тюменской области Клепиков отвечал за выпуск серии небольших по объему поэтических буклетов. И среди известных имен оказался буклет …никому неизвестного северянина. Охотника, значилось в биографической справке. И в стихах – север, олени, тундра… Кто автор? Где он, покажите! – требовали мы. Дознались! Оказалось, что Клепиков придумал этого поэта и… написал «за него» стихи!
Вот такие талантливые, смышленые, а порой и озорные мужики были в нашем активе. Из него пришли в Союз писателей Зот Тоболкин и Геннадий Сазонов, Анатолий Васильев и Сергей Шумский, Станислав Мальцев и Юрий Надточий, Николай Смирнов и Андрей Тарханов, Маргарита Анисимкова и Раиса Лыкосова, и другие, ныне здравствующие и активно работающие – прозаики, поэты, публицисты…
Так писал о рождении писательской организации Константин Лагунов, избранный в 1963-м её первым руководителем. Здесь бы и поставить мне точку – в главке о нашем начале, о рождении профессиональной организации тюменских писателей, в составе которой автор данных строк прошел немалый путь.
Но напрашивается существенное дополнение о том, что коллеги мои, которые составили первый и последующий эшелоны нашего писательского содружества, были разными и по возрастным «параметрам», и по происхождению, и по судьбам человеческим. Двое из старших успели повоевать на Великой Отечественной Иван Ермаков и Евгений Ананьев-Шерман, другие детством своим иль отрочеством захватили военное лихолетье, далее – дети войны, родившиеся в пору четырех огненных военных лет, либо в первые послевоенные, но столь же пронзительные на события и мироощущения года. Все это, как говорят, «накладывало отпечаток».
Какие мы были – по духу, по характеру, по отношению к стране, к Родине, Отчизне? Это важно. И об этом надо знать идущим за нами литературным новобранцам.
Жили и сложно, и трудно. Но и вдохновенно. Были и остались патриотами Отечества. И в писаниях своих о том же подчеркивали. Незатейливо, просто сказал о времени, о поколении нашем один из нас – геолог и поэт Виктор Николаевич Козлов: «…Боже! Как же мы любили Свою страну… свою страну! Свою – от ночи до рассвета, В снегах, в слезах – СВОЮ! Не _«эту»._
В романтичных, задорных шестидесятых мы еще не знали об «этой стране», когда во главе её укоренятся выдвиженцы фарцы, тряпичничества, беззастенчиво тусовавшиеся тогда у подъездов гостиниц, клянча у иностранных туристов что-нибудь забугорное – с нашлепкой на «американском языке». Впоследствии они покажут нам «кузькину мать», которую хотел показать в нашу юную пору американским империалистам Хрущев, стуча снятым с ноги ботинком о трибуну ООН. Они поделят нас на богатых и бедных, вымаривая со свету белого, особливо русских людей, по миллиону в год…
Шестидесятые. Мы юные и молодые. Задор и радость в душе от свершений и устремлений, которые царят в обществе, особенно в нашем Тюменском крае. Эпоха первооткрывателей и первопроходцев. Как раз в эту пору выходит книгой поэма первого в стране поэта Александра Твардовского – «За далью даль». О ней говорит весь литературный мир. Она созвучна нашим мироощущениям и, как говорится, «целям и задачам». А эти строки становятся компасом в нашей жизни, в свершениях великой нашей Родины – СССР:
За годом – год, за вехой – веха.
За полосою – полоса.
Нелегок путь.
Но ветер века -
Он в наши дует паруса.
Н. В. Денисов
И ВЕТЕР ВЕКА – В НАШИ ПАРУСА
Прошлое смотрит на нас…
Леонид Леонов
Хорошее, светлое, значительное – происходит у нас чаще всего весной. В марте либо в апреле. В преддверии весны – в февральские, просиненные необычайно высоким и безоблачным небом, деньки – тоже может произойти. Февраль – после ядреных январских стуж, за просторный безоблачный горизонт, за синеву небесную, сахарно чистые снега, прозывают весной света!
И вот март. За ним апрель. Пора солнечных звонких капелей. Пора творений!
У меня, вчерашнего курсанта механизаторского училища, пишутся стихи. Еще безусо юношеские, с огрехами, как и у всякого начинающего, немножко «припахивающие» Есениным:
Под солнышком люд ликует,
Гудит, как пчелиный рой!
Распахнут раймаг, торгует
Весеннею мишурой.
В раймаге – товар хороший:
Бери, запасайся впрок!
Вот с алым нутром галоши,
Берет на весну дедок.
Весна! Хорошо сплясать бы,
Отметить златые дни!
И, глянь, уж собачьи свадьбы –
Сигают через плетни!
Зенит золотист и розов,
И, чувствуя благодать,
На сером бугре березы
Торопятся воскресать.
А год назад, в день 12-й апреля, радуясь весенней ростепели, прилету скворцов, мы азартно «бились» на училищном дворе в снежки. Набрякшие влагой, осевшие голышмановские поселковые сугробы крупитчато и ярко искрились на солнце. И вдруг, оттуда, с высоченных небес, из синевы, долетела до землян, до районного поселка, до нашей «капустной», тракторной и комбайновой училищной обители тоже, еще одна радость: «Человек в космосе! Гагарин! Наш русский, советский!»
Восторгам, гордости за НАШЕ – не было предела!
И вот опять весна! 1962-го года весна. В мое редакционное окно стучит, изготовившаяся подчиниться подступающему теплу, ветка сирени. Скоро, скоро она вберет в себя эту земную благодать, чтоб развернуть листву, затем одарить всех нас фиолетовыми букетами.
Мои подружки, поселковые девчата, которые недавно бегали на танцы к нам, в клуб механизаторского училища, теперь, стуча каблучками по дощатому тротуару, и тоже принимая весну, «давят косяка» в мои «газетные» окошки. Для них, девчат с местного льнозавода, кажется, удивительным мое перевоплощение: недавно я был обычным парнем-«капустником» – из соседнего Бердюжского района, на форменной пряжке поясного ремня которого значилось сочетание из двух букв «ТР» – трудовые резервы.
Так что случилось… нет, не с подружками, со мной? С выходцем из деревни, как про подобных говорят в народе? Слово-то какое – выходец! Почти – проходимец. Но не по мою душу это словечко. Даже хозяйка «курсантской» квартиры, у которой я по- прежнему обитаю, она недавно никак не отличала меня от других постояльцев-капустников, теперь называет меня по имени- отчеству. Неловко от сего внимания… А я успел уже в свои восемнадцать лет с хвостиком пройти разнообразную закалку трудом: сено косить умею, зароды метать – тоже, поймать ондатру и обработать снятую со зверька шкурку, умею поле трактором вспахать, стрежевой иртышский невод заводить на тоню, зимние невода, полные карасей или совсем порожние, тянуть из-под озерного льда, баржи разгружать, вздымая на спину тяжеленные ящики, нести по шаткому пристанскому трапу…
Да, кое-что испробовал за свой пока еще короткий век. И вот приглашен на работу в газету, поскольку пишу. И – в тайной, не до конца осознанной цели – хочу писать не только репортажи, заметки, а и более весомое: настоящие стихи, поэмы, рассказы, а, может быть, может быть…
Первое, написанное в рифму, помню. Во втором классе дело было. Первую прозаическую заметку – тоже не забыл. Она называлась «11ора бороться с крысами». Писал уже в шестом классе – на тему серьезную. Крысы уничтожали зерно на колхозном складе, плодясь там тучами, и душа, ищущая справедливости, не выдержала. Написал в районную газету. Напечатали. Прислали три рубля гонорара, их мы с друзьями потратили на конфеты, пряники и кино.
С колокольни 2010-го года, когда пишутся эти строки, надобно заметить, что районные газеты в ту пору много печатали критического. Самыми популярными в народе были басни и сатирические рассказы, острые заметки о нерадивых начальниках, печатавшиеся под рубриками – «Острым пером» или «Вилы – в бок!»
Опять же с высоты нынешних лет надобно отметить, что подобных газетных материалов нынче и представить невозможно. Повывелись «острые перья», оставшиеся районные «писарчуки», превратились в обслуживающий персонал плодящегося уже не в тысячах, как крысы на окунёвском зерноскладе, а в миллионах множащегося в стране чиновничества, превратившегося в «офисный планктон», точнее, в отдельный «класс», каковым классики марксизма-ленинизма именовали паразитический класс эксплуататоров.
«Пора бороться с крысами!» Что? И думать не моги!
Третья напечатанная статейка той давней поры была и вовсе по жизненному практическому поводу: привезли в наше Окунёво на замену мужицких вил – новенький стогометатель, который нерасторопный управляющий фермой бросил на гниение возле сельской кузницы. На этот раз узнал я, что за «писанину» можно получать не только на конфеты и пряники! А и хорошие оплеухи, что достались мне однажды вечером от скараулившего меня хмельного тридцатилетнего мужика-управляющего…
И все же «занятия» сего не бросил. Не выбили его из меня и суровые мужицкие кулаки!
Умения писать пока маловато. О том же мне говорит и поэзия Есенина, которого недавно читал практически впервые, ведь в школе «не проходили». И так очаровался, что буквально заболел Есениным – душевностью, красотой его образных пронзительных строк.
Песенный Исаковский подбросил пищи для раздумий: попалась в книжном магазине его тоненькая брошюрка «О поэтическом мастерстве». Пристально изучаю. И то, как держать размер строки, как подыскивать полнозвучную рифму, как расслышать в себе мелодию, присущую твоему голосу, а больше – никому. И еще поэт говорит о «практическом» кругозоре, попросту – о трудовом опыте.
И помня недавнее, морозное, еще доучилищное – рыбацкие свои разведочные походы к урманным озерам в окрестностях Тобольска, складываю я в ночной подлунной тишине:
…Вот мы идем тропой угрюмой
Без рыбы вновь – в который раз.
Скрипит, тревожа наши думы,
Под броднями некрепкий наст.
Надежны шубы меховые,
Но мы мечтаем о тепле,
Где печь в углу, дрова сухие
И соль в тряпичке на столе.
И вот он – рай! Трещит осина.
Печурка балует чайком.
Уже давно без керосина
Ослеп фонарь под потолком.
Погас огонь, закончив дело,
На нары сон свалил людей.
Идет мороз по крыше белой,
По мокрым спинам лошадей.
И к нам в охотничью сторожку,
Наверно, радуясь теплу,
Ввалился лунный диск в окошко
И покатился по столу…
Весна! Добрая помощница сочинителям!
Вдруг в поселок, в эту весеннюю синь, приезжает писатель. Из областной нашей столицы, из Тюмени. С книгами. С именем, которое и мне известно: Константин Лагунов. Наши редакционные говорят о нем просто – Костя. Мол, приехал в Голышманово «собирать материал», пишет роман о военной тыловой поре. Роман! Уже и название его «гуляет» в нашей редакции: «Так было».
Лагунов из местных, из голышмановских. В прошлом, в войну, еще семнадцатилетним мальчишкой, был здесь директором детдома, первым секретарем райкома комсомола. А поскольку редакционные тогда тоже были юными комсомольцами, то их ровесник, конечно же, и теперь просто – Костя.
И, надо ж так, в искренней заботе о молодом сотруднике и «натравили» они тридцатисемилетнего писателя на меня. Заходит в мой сельхозотдел, спрашивает о пустяшном, видимо, для приличия – надо же что-то сказать, коль зашел. А я ему, ничуть не смущаясь, подсовываю несколько листков «стишат». В том числе и эти строки:
Палисадники с астрами рдяными
Да болотных низин – камыши.
«Дорогое мое Голышманово!» –
Говорю я от чистой души.
Дорогие мои переулочки,
Говорливый и светлый вокзал,
Где в буфете хорошие булочки,
Я вкусней их нигде не едал.
Тополя в небе ветви упрятали,
Там незлобно грохочут грома.
Словно замки стоят, элеваторы,
Полновесных пудов – закрома.
И друзья у меня здесь фартовые,
Работяги – не шушера-сброд.
Вот и домик под крышей тесовою,
И девчонка моя – у ворот.
Здесь я с нею целуюсь под лунами.
Как на крыльях, сюда я лечу.
Своенравная, гордая, юная…
А другой я и сам не хочу.
Читает. Вежливо кивает. Не хвалит. А так – ровно советует: продолжай, мол, а там посмотрим! И то ладно. И запомнилось. И пронес я эту мимолетную встречу через года. И, вроде, знаковой стала встреча эта, коль сейчас вспоминаю о ней, как о существенной.
Еще существенное – на исключительно деревенской Тюменщине – разбуженный север. На картах области не успевают обозначать открытия геологоразведчиков. И физические карты являют -огромное, расцвеченное в зеленое-полевое и лесное – пространство. Но уже кипит оно, пенится незнакомой, оттого таинственной и притягательной, новой жизнью. Конечно, с младшей школьной поры помнится Березово. И при нем – черный «газовый» значок на большой школьной карте, что висела на полстены в нашем классе. Значок «оповещал», что в 1953-м из пробуренной Березовской скважины внезапно вырвался под небеса газовый фонтан. Укротили! И на географической карте отметили!
Новые фонтаны из потревоженных недр прозвучали не столь скоро. И потому недавним десятиклассником, сочинял я: «Край родной мой – просторы тюменские, где вокзалы и те деревенские, где знамена алеют над чумами, а в тайге еще ханство Кучумово!»
Таким он, мой край, виделся мне из южной Бердюжской моей глубинки! Деревенские вокзалы знал воочию, а про север – представления, фантазии. И не зря один критик-знаток сказал недавно про эти «знамена»: «Где видел?»
Не видел. Но это ж в образном смысле, ханство Кучумово тоже!
Север, север! Есть уже промышленное месторождение нефти – Шаимское! Оттуда нефть скоро станут вывозить железными баржами на Омский нефтеперерабатывающий завод. Заработает загадочная для меня река Конда, заработает славный песенный Иртыш! Газеты печатают уже восторженные новости о крупных открытиях в недрах Приобъя. Гудят разведочные буровые вокруг ямальского Уренгоя. Вот-вот грянет на всю страну, на весь удивленный всепланетный мир – гигантский нефтяной Самотлор!
Тюмень! Тюменщина! Родина моя сибирская!
Пишу о ней еще по привычке вчерашней – деревенское, пахотное, сенокосное. А собратья-сочинители, что постарше, что торят северные таежные тропы, полнятся новой темой – первопроходства!
Это здорово – правда? –
Очутиться в Тюмени
Вот в такой же весенний
Ослепительный день,
И почувствовать заново
Запах сирени, И увидеть
Сиренево-синюю тень…
Это здорово – правда? –
После серых, как скука,
И холодных, как смерть,
Заполярных снегов
Вдруг на землю упасть
И послушать: «А ну-ка,
Как ты дышишь, земля,
Ты здорова? И я,
Я чертовски здоров!
Чуешь,
Как от меня
Пахнет дымом и потом
И ноги блаженно
Гудят в сапогах?
Им досталось шагать
По тюменским болотам:
Как-никак, а всю зиму, земля,
На ногах!…»
Это здорово – правда? –
Шагать по асфальту
В остроносых ботинках,
Легко – как босой!..
Так и хочется сделать
На улице сальто
Или просто пройтись
По земле колесом!
…В сквере возле вокзала
Звонкогорлое пенье –
Здесь скворцы начинают
Раньше прежнего петь.
Это здорово – правда? –
Очутиться в Тюмени,
А потом до весны
Вновь в тайгу улететь.
И правда – здорово!? И я посылал искренний сердечный привет незнакомому мне автору – Виктору Козлову, что напечатал эти строки в тоненьком коллективном сборнике местных стихотворцев. Рядом с «нейтральными» лирическими стихами Петра Амелина, Федора Чурсина, Бориса Полочкина, баснями Георгия Первышина – звучат они на местном поэтическом чистом еще поле ново, ритмически непривычно, будоража душу, как и всякая новизна.
Утверждаются на этом же литературном пространстве и имена местных прозаиков – Петра Горбунова, Станислава Мальцева, Павла Кодочигова. Со школы знаю их книжки Тюменского издательства, рассказы, напечатанные в альманахе «Сибирские просторы».
Эти книжечки на «простой» некачественной бумаге, эти нечастые выпуски местного литературного альманаха вот-вот станут вчерашним днем. И отыскать их можно будет разве что в глубинных архивных хранилищах или на домашних полках пристальных собирателях «старины».
Вместе с таежными открытиями первопроходцев-романтиков приспевало на Тюменщине главное литературное событие начала шестидесятых. К нему я и подступаюсь. Через град Тюмень подступаюсь. Областная столица – пока еще малолюдный город, еще не обласканный вниманием столичных газет и радио, но уже взбодренный прибывающими сюда со всего СССР ватагами добровольцев, завтрашних северян. Для них Тюмень – перевалочная «база». Все маршруты отсюда- на север. На север!
Тюмень, в которой я бываю то на спортивных соревнованиях, то просто по любопытству (билеты на железной дороге стоят копейки!), сама по себе – кудрявый от зелени в июне, заснеженный в декабре, не очень ухоженный и обустроенный город. Дивит лишь огромным стадионом в центре, обилием речной и озерной рыбы в базарных рядах да емкими тазами с черной осетровой икрой в приземистом гастрономе на углу Первомайской и Республики. Икру покупают, как в нашем сельмаге привычно берут пшенку или перловку. Продавщицы в халатах, обтягивающих их безразмерные талии, кладут этот пока еще ходовой, пока еще недорогой товар на весы, черпая его из тазиков и бочонков поварешками, напоминающими полпудовки с колхозного зернового склада.
А заглянувший на тюменский огонек поэт-песенник Лев Ошанин очаровался здесь вкусными сибирскими пельменями, которые так легко рифмуются с Тюменью. И написал Ошанин звонкую песню с этими пельменями. Зазвучала по московскому радио, прославляя пока не очень прославленный наш таежный и морозный край.
И вот он, в начале метельный, а затем, к средине своей, синий- синий февраль 1963-го. Стартовый год и месяц рождения Тюменской областной писательской организации, о которой, в основном, и стану говорить на последующих страницах этой книжки.
По воле судьбы, точней – по «исполнению воинского долга», я на эту пору оказываюсь далеко от родных весей. На военной службе. Потому извиняюсь сейчас за длинную цитату по теме этого литературного события. Цитату беру из статьи «В ворота памяти стучусь», написанную по моей редакторской просьбе для 50-го номера газеты «Тюмень литературная» Константином Яковлевичем Лагуновым в ноябре 1998 года. И пусть сам стиль и пафос лагуновский отличен от моего негромкого повествования, здесь он уместен:
«…В шестьдесят третьем в Тюмени не было дворцов культуры, не было и филармонии, и Дома политического просвещения с их просторными многоместными залами. В городе имелся всего один большой, современно оборудованный зал заседаний в помещении областного комитета партии. В том зале проходили все наиболее значимые совещания, заседания, конференции, пленумы. Поэтому, вероятно, никого не удивило, что в тог студеный февральский вечер к обкому шли люди. И шли они в основном не по одному, а веселыми говорливыми стайками – так идут на всенародный праздник.
К означенному в приглашениях часу зал заседания был переполнен. Припоздавшие стояли либо сидели в проходах на невесть откуда раздобытых стульях.
Непривычным оказался и состав президиума этого собрания. Вместе с областной «верхушкой», возглавляемой первым секретарем Тюменского обкома партии Борисом Евдокимовичем Щербиной, за длинным широким столом президиума восседал секретарь Правления Союза писателей РСФСР, известный детский писатель Сергей Баруздин и шестеро именинников – членов Союза писателей СССР, из которых и состояла только что родившаяся Тюменская областная писательская организация. Её рождению и посвящено было столь представительное и многолюдное собрание общественности города Тюмени.
Собрание открыл Щербина. Человек высокообразованный, эрудит, прекрасный оратор. По своей природе, складу ума, духовному настрою Щербина был идеологом. Его всегда занимала и глубоко волновала духовная жизнь всего советского общества, и, конечно же, своего края. Именно он сыграл решающую роль в создании областной писательской организации. Щербине во многом обязана она своим стремительным взлетом, превращением в одну из авторитетнейших писательских организаций Советского Союза.
Присутствующие в зале тюменцы овацией встретили весть о рождении организации. И щедрыми аплодисментами наградили каждого писателя.
За вычетом моей персоны, их было пятеро. Великолепная пятерка!
Иван Истомин. Человек – легенда. Прозаик и поэт. Публицист и драматург. Всю жизнь не расстававшийся с костылями. Человек могучий духом, постоянно преодолевавший жесткие наскоки немилосердной судьбы…
Вторым память высветила Михаила Лесного (Зверева). Это добродушный, изысканно вежливый, гостеприимный ишимец. Он жил тихо и неприметно в своем ишимском «поместье». Сочинял книжки для детей – о родной сибирской природе, о наших четвероногих друзьях…
Далее – Майя Сырова. Смуглолицая болгарка. С ослепительной улыбкой и искристым взглядом. 11оэтесса. Вскоре уехала в Москву. Умерла там от сердечного приступа в реанимационном отделении больницы…
Четвертый – самостийно неукротимый, размашистый и голосистый Иван Ермаков. Крупный плечистый мужик. С лицом грубым, будто наспех, одним топором вытесанным. Большенос. Крупные ядреные губы. Лохматые брови. В глазах – озорное лукавство. Он пришел в Союз писателей с большой книгой самобытных, ярких, звонких сказов, которые, уверен, будут жить долго-долго…
Замыкает великолепную пятерку Василий Еловских. Худощавый, очень проворный и энергичный человек. Принимали его в Союз писателей по книгам, вышедшим в Москве. А это что-нибудь да значит…
После торжественного публичного крещения новорожденной Тюменской областной писательской организации, нас пригласили в малый зал заседаний бюро обкома партии. Зеркально отполированные столы накрыты белыми салфетками. На них закуски и напитки. Так новорожденную омыли «русской горькой».
Чтоб в зале заседаний бюро обкома партии пили водку, курили, и во всю мощь голосовых связок базарили кто во что горазд, а захмелевший Иван Ермаков хриплым баритоном распевал самодельные частушки – такое и присниться в ту пору никому не могло. Но жизнь изобретательней и фантастичней снов…
Штатных работников в писательской организации было всего двое: я (ответственный секретарь) и Зинаида Алексеевна Белова- Черкасова. Она была бухгалтером и кассиром, техсекретарем и машинисткой, делопроизводителем и завхозом. И еще литератором: её рассказы и очерки постоянно появлялись в местных газетах, передавались по областному радио.
Зинаида Алексеевна в своей очень нужной должности была одна. Но вокруг писательской организации было много деятельных, талантливых людей, беззаветно преданных литературе, одержимых творчеством.
Если попытаться выстроить эту ватагу в одну длиннющую шеренгу, то на правом фланге, наверное, окажется Лазарь Вульфович Полонский. Литературовед, критик. Язвительный и царапучий. Добрый советник и помощник, много сделавший для пропаганды творчества региональных писателей, для возвышения авторитета областной писательской организации.
Ну а левый фланг представят два юных друга – Владимир Нечволода и Николай Денисов. Внешне они мало схожи. Владимир круглолик, яркогуб и по-детски наивен. Николай – приметно крепче телом и духом, с крутой мужицкой суровинкой в лице и прицельно цепким взглядом.
Позже оба окончили Литературный институт при Союзе писателей СССР, стали профессиональными поэтами. Однако время показало, что талант Николая Денисова разносторонней и ядреней. Он проявил себя и как незаурядный прозаик, и как огненный публицист, и как отменный организатор литературного процесса, много лет редактируя газету-альманах «Тюмень литературная», сделал издание широко известным не только в России, но и за её рубежами.
Между право- и левофланговыми несколько десятков превосходных литераторов. О каждом из них можно было бы рассказывать много интересного, поучительного и забавного, смешного и грустного, но непременно оригинального…
Вот «поперёшный», задиристый и ершистый поэт Владимир Фалей, которого «мама в капусте нашла», когда его «шлепали по попке лопухи». Решительный и отважный и в жизни, и в стихах, Володя обладал редким качеством притяжения, и вокруг него всегда кучковались жаждущие подвига и славы…
А вот рафинированный интеллигент, философ, тонкий лирик Анатолий Кукарский. Однажды встретив на улице женщину, которая силой волокла на поводке упирающуюся, рвущуюся в кусты собаку, Анатолий заступил незнакомке путь. И так красочно, так взволнованно, так убедительно живописал страдания подмятого неволей вольнолюбивого веселого пса, что женщина отстегнула поводок, дав волю ошалевшей от радости собаке…
Или вот комиссар нашей писательской организации – так заглазно называли мы бессменного парторга Виталия Клепикова. Критик и публицист, блистательный знаток современной литературы, Виталий был душой писательской молодежи.
Во время подготовки к Дням советской литературы в Тюменской области Клепиков отвечал за выпуск серии небольших по объему поэтических буклетов. И среди известных имен оказался буклет …никому неизвестного северянина. Охотника, значилось в биографической справке. И в стихах – север, олени, тундра… Кто автор? Где он, покажите! – требовали мы. Дознались! Оказалось, что Клепиков придумал этого поэта и… написал «за него» стихи!
Вот такие талантливые, смышленые, а порой и озорные мужики были в нашем активе. Из него пришли в Союз писателей Зот Тоболкин и Геннадий Сазонов, Анатолий Васильев и Сергей Шумский, Станислав Мальцев и Юрий Надточий, Николай Смирнов и Андрей Тарханов, Маргарита Анисимкова и Раиса Лыкосова, и другие, ныне здравствующие и активно работающие – прозаики, поэты, публицисты…
Так писал о рождении писательской организации Константин Лагунов, избранный в 1963-м её первым руководителем. Здесь бы и поставить мне точку – в главке о нашем начале, о рождении профессиональной организации тюменских писателей, в составе которой автор данных строк прошел немалый путь.
Но напрашивается существенное дополнение о том, что коллеги мои, которые составили первый и последующий эшелоны нашего писательского содружества, были разными и по возрастным «параметрам», и по происхождению, и по судьбам человеческим. Двое из старших успели повоевать на Великой Отечественной Иван Ермаков и Евгений Ананьев-Шерман, другие детством своим иль отрочеством захватили военное лихолетье, далее – дети войны, родившиеся в пору четырех огненных военных лет, либо в первые послевоенные, но столь же пронзительные на события и мироощущения года. Все это, как говорят, «накладывало отпечаток».
Какие мы были – по духу, по характеру, по отношению к стране, к Родине, Отчизне? Это важно. И об этом надо знать идущим за нами литературным новобранцам.
Жили и сложно, и трудно. Но и вдохновенно. Были и остались патриотами Отечества. И в писаниях своих о том же подчеркивали. Незатейливо, просто сказал о времени, о поколении нашем один из нас – геолог и поэт Виктор Николаевич Козлов: «…Боже! Как же мы любили Свою страну… свою страну! Свою – от ночи до рассвета, В снегах, в слезах – СВОЮ! Не _«эту»._
В романтичных, задорных шестидесятых мы еще не знали об «этой стране», когда во главе её укоренятся выдвиженцы фарцы, тряпичничества, беззастенчиво тусовавшиеся тогда у подъездов гостиниц, клянча у иностранных туристов что-нибудь забугорное – с нашлепкой на «американском языке». Впоследствии они покажут нам «кузькину мать», которую хотел показать в нашу юную пору американским империалистам Хрущев, стуча снятым с ноги ботинком о трибуну ООН. Они поделят нас на богатых и бедных, вымаривая со свету белого, особливо русских людей, по миллиону в год…
Шестидесятые. Мы юные и молодые. Задор и радость в душе от свершений и устремлений, которые царят в обществе, особенно в нашем Тюменском крае. Эпоха первооткрывателей и первопроходцев. Как раз в эту пору выходит книгой поэма первого в стране поэта Александра Твардовского – «За далью даль». О ней говорит весь литературный мир. Она созвучна нашим мироощущениям и, как говорится, «целям и задачам». А эти строки становятся компасом в нашей жизни, в свершениях великой нашей Родины – СССР:
За годом – год, за вехой – веха.
За полосою – полоса.
Нелегок путь.
Но ветер века -
Он в наши дует паруса.