ЕЛЕНА РУСАНОВА
Светит Русь святым созвездьем
РАССКАЗЫ
СТИХОТВОРЕНИЯ
ПОЭМЫ
Калина
Когда-то сюда собиралась вся округа на Пасху и Рождество, целовались-христосовались, зазывали друг друга в гости. Вместительности церквушка была небольшой, а теперь, разрушенная, без купола, без колокольни, казалась и вовсе крохотной. Что-то притягивало к ней нас, молодых, и даже зимой гуляли мы здесь по вечерам. Пригнувшись, заступали сквозь темный проём под царские своды в морозную глубину и, немного постояв, отправлялись домой с чувством внутреннего удовлетворения.
Прошло более десятка лет, как стала я частой гостьей в местной Покровке. За эти годы из скорбных развалин с одиноко трепещущей берёзкой на краю крыши чудесным образом возник светящийся, как жемчужина, храм Святителя Николая.
Однажды в самом начете зимы пришлось мне отправиться по деревне с протянутой рукой — калину просить. Посоветовалась сначала с соседями, подсказали: там-то и там-то видели хороший урожай калины, можно попытать. Идти нужно было на соседнюю улицу к Ильиничне, которую я, приезжая, возможно, никогда на своем пути не встречала.
Зачем мне понадобилась калина, — сейчас расскажу. Знакомая в городе тяжело страдала от гипертонии, которую по слабости здоровья лекарствами укрощать было нельзя, только калиной и спасалась.
Ильинична сразу отворила мне ворота и предложила пройти в «избу». Я успела заметить, как уютно устроен у неё двор, настил деревянный и порядочек во всём, — добрая, видно, хозяйка была Ильинична.
— Не раздевайся, холодно у нас, проходи сразу в горницу, садись, — указала старушка на завешанный половиком стул и устроилась напротив меня на краешке дивана. — Калины, говоришь, надо?
— Да, очень нужно, заплачу, сколько попросите, — подалась я вперёд, заволновавшись, вдруг да не даст она мне просимого.
— На что она тебе, калина?
Я начета объяснять, а про себя подумала: явно не балуют её дети и внуки вниманием, или любознательная очень. И тут, немного освоившись в полумраке вечерней комнаты, вдруг увидела Её. Икону Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. Она, почти квадратная, необыкновенных размеров, возвышалась на комоде и занимала собой всё видимое и невидимое пространство. Смотрела прямо на нас Матерь Божия, писанная маслом в красных тонах, и такая Она была серьёзная и красивая одновременно, что больше ни о чём уже мыслить не представлялось возможным.
— Какая удивительная у вас икона, — с замиранием сердца произнесла я, позабыв о калине.
— А, это старинная история, — просияла старушка и не без гордости пояснила: — Отец мой, когда церковь здесь разрушали, принёс домой. Красивая, красивая, по всей деревне сколько таких было — не сосчитать. Приглянулась тебе?
— Да, очень… — я, не отрываясь смотревшая на Матерь Иисуса, тут опустила глаза. — Её надо храму вернуть. Он у вас, слава Богу, отстроен теперь, как новый.
— Ну не знаю… Что было, то было… Как её сейчас отдать? Отец принёс — его рук дело, я отвечать не буду. А вдруг спросят, что да как, да почему? Не знаю, не знаю…
Она поднялась, и я вслед за ней встала.
— Жди здесь, пойду за калиной, если что осталось, принесу и себе на кисель отложу. А ягодки с октября в ведёрке около ямы стоят, дочка у меня иногда тут командует…
Я хотела было приблизиться к иконе, да не решилась — при взгляде на неё дух замирал и пола под ногами не чувствовалось. Какие же ещё «такие» святыни были разнесены по местным избушкам? Скорее всего, образа Спаса Нерукотворного и святителя Николая, Архангела Михаила или Симеона Верхотурского…
Старушка жила более чем скромно, и я с удовольствием отметила, что в доме сохранился обычай держать за стеклом в шкафу старые фотографии. В сенях скрипнула дверь.
— Вот, куда насыпать будешь? — Ильинична радостно протянула мне пластмассовое ведерко, внутри которого темнели ягоды. Я осторожно переложила калину в пакет. Не так много её оказалось, но и на том спасибо.
— Денег мне от тебя не надо, ягоды эти сами у нас растут, пить-есть не просят.
Я поблагодарила Ильничну. Уходить сразу не хотелось, да и хозяйка не торопилась меня провожать.
— Внучата вас навещают? — осторожно поинтересовалась я, глядя на детские фото в глубине шкафа.
— Внучат у меня нет. Горе у нас, такое горе, — старушка как-то вдруг сгорбилась и виновато посмотрела мне в глаза. — Была у меня внучка Ульянушка, почти год как похоронили её.
— Что за беда случилась? Маленькая она была совсем? — растерялась я.
— Девять лет. Купаться в ванну пошла, а вода набралась крутой кипяток. Сразу сожглась так, что нельзя уж было спасти. Такое горе у нас. Крещёная была…
— Сами-то в церковь часто ходите? Записки за Ульяну подавать надо, поминать. Непременно поминать нужно, — забеспокоилась я.
— Уж какая нам церковь, дел столько — не переделать. К весне, может быть, посвободней станет, потеплей, схожу, свечку поставлю. Нет, весною я всё с рассадой. Ну, посмотрим, посмотрим…
— Тут ведь идти пять минут, забегите в воскресный день, Вам и полегче станет, душа утешится, — не унималась я.
— Я тебе вот что скажу, — тон у Ильиничны стал тут особенно задушевным: — Богу молиться одни лентяи да нищие ходят. А у меня хозяйство, я круглый год в работе.
— Может быть, помолитесь, Он вам ещё внуков пошлёт, — уговаривала я самодостаточную старушку.
— Много было у дочери детей, все умирают, кто во чреве, кто на первых годах. А теперь и вовсе — муж от неё ушел. Одним пьяницей меньше станет.
— Что же, супруг ваш тоже этим страдал? — я тянула разговор, не хотелось оставлять выручившую меня несчастную женщину.
— Степан мой ещё как пил, в канаве у колодца и умер после получки. И отец под старость выпивать начал — кончил плохо, даже вспоминать не стану. Теперь двое нас осталось — я да дочка. Болеет она у меня…
— Стало быть, дочь ваша в городе в храме бывает, ей сподручнее? — с надеждой спросила я.
— Да нам и без церкви есть куда ходить, — Ильинична начала проявлять недовольство.
— Спасибо вам огромное за калину, — поблагодарила я ещё раз, направляясь к выходу. — А вот икону всё же лучше в церковь возвратить. Может, и дела у вас тогда наладятся. Матерь Божия спасибо скажет, что вы Её на законное место вернули.
— Надо будет ещё калины, приходи, найдём где-нибудь, — словно не слыша моих речей, предложила Ильинична, провожая меня к воротам.
— Спасибо. Как внучку вашу по крещению звали?
— А так и звали — Ульяной. Будет тебе дорога, ты всё же в церкви помяни её, как положено…
— Иулиания, значит. Хорошо, будьте здоровы, — раскланялась я, но отойдя несколько шагов, остановилась.
На улице совсем стемнело, у Ильиничны горел свет и окно было задёрнуто шторой наполовину. Из противоположной стороны горницы с комода на меня смотрела Она. Я закрыла глаза. Вот ведь какой век, не только души людские, но и иконы в заточении томятся.
ЕЛЕНА РУСАНОВА
Светит Русь святым созвездьем
РАССКАЗЫ
СТИХОТВОРЕНИЯ
ПОЭМЫ
Калина
Когда-то сюда собиралась вся округа на Пасху и Рождество, целовались-христосовались, зазывали друг друга в гости. Вместительности церквушка была небольшой, а теперь, разрушенная, без купола, без колокольни, казалась и вовсе крохотной. Что-то притягивало к ней нас, молодых, и даже зимой гуляли мы здесь по вечерам. Пригнувшись, заступали сквозь темный проём под царские своды в морозную глубину и, немного постояв, отправлялись домой с чувством внутреннего удовлетворения.
Прошло более десятка лет, как стала я частой гостьей в местной Покровке. За эти годы из скорбных развалин с одиноко трепещущей берёзкой на краю крыши чудесным образом возник светящийся, как жемчужина, храм Святителя Николая.
Однажды в самом начете зимы пришлось мне отправиться по деревне с протянутой рукой — калину просить. Посоветовалась сначала с соседями, подсказали: там-то и там-то видели хороший урожай калины, можно попытать. Идти нужно было на соседнюю улицу к Ильиничне, которую я, приезжая, возможно, никогда на своем пути не встречала.
Зачем мне понадобилась калина, — сейчас расскажу. Знакомая в городе тяжело страдала от гипертонии, которую по слабости здоровья лекарствами укрощать было нельзя, только калиной и спасалась.
Ильинична сразу отворила мне ворота и предложила пройти в «избу». Я успела заметить, как уютно устроен у неё двор, настил деревянный и порядочек во всём, — добрая, видно, хозяйка была Ильинична.
— Не раздевайся, холодно у нас, проходи сразу в горницу, садись, — указала старушка на завешанный половиком стул и устроилась напротив меня на краешке дивана. — Калины, говоришь, надо?
— Да, очень нужно, заплачу, сколько попросите, — подалась я вперёд, заволновавшись, вдруг да не даст она мне просимого.
— На что она тебе, калина?
Я начета объяснять, а про себя подумала: явно не балуют её дети и внуки вниманием, или любознательная очень. И тут, немного освоившись в полумраке вечерней комнаты, вдруг увидела Её. Икону Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. Она, почти квадратная, необыкновенных размеров, возвышалась на комоде и занимала собой всё видимое и невидимое пространство. Смотрела прямо на нас Матерь Божия, писанная маслом в красных тонах, и такая Она была серьёзная и красивая одновременно, что больше ни о чём уже мыслить не представлялось возможным.
— Какая удивительная у вас икона, — с замиранием сердца произнесла я, позабыв о калине.
— А, это старинная история, — просияла старушка и не без гордости пояснила: — Отец мой, когда церковь здесь разрушали, принёс домой. Красивая, красивая, по всей деревне сколько таких было — не сосчитать. Приглянулась тебе?
— Да, очень… — я, не отрываясь смотревшая на Матерь Иисуса, тут опустила глаза. — Её надо храму вернуть. Он у вас, слава Богу, отстроен теперь, как новый.
— Ну не знаю… Что было, то было… Как её сейчас отдать? Отец принёс — его рук дело, я отвечать не буду. А вдруг спросят, что да как, да почему? Не знаю, не знаю…
Она поднялась, и я вслед за ней встала.
— Жди здесь, пойду за калиной, если что осталось, принесу и себе на кисель отложу. А ягодки с октября в ведёрке около ямы стоят, дочка у меня иногда тут командует…
Я хотела было приблизиться к иконе, да не решилась — при взгляде на неё дух замирал и пола под ногами не чувствовалось. Какие же ещё «такие» святыни были разнесены по местным избушкам? Скорее всего, образа Спаса Нерукотворного и святителя Николая, Архангела Михаила или Симеона Верхотурского…
Старушка жила более чем скромно, и я с удовольствием отметила, что в доме сохранился обычай держать за стеклом в шкафу старые фотографии. В сенях скрипнула дверь.
— Вот, куда насыпать будешь? — Ильинична радостно протянула мне пластмассовое ведерко, внутри которого темнели ягоды. Я осторожно переложила калину в пакет. Не так много её оказалось, но и на том спасибо.
— Денег мне от тебя не надо, ягоды эти сами у нас растут, пить-есть не просят.
Я поблагодарила Ильничну. Уходить сразу не хотелось, да и хозяйка не торопилась меня провожать.
— Внучата вас навещают? — осторожно поинтересовалась я, глядя на детские фото в глубине шкафа.
— Внучат у меня нет. Горе у нас, такое горе, — старушка как-то вдруг сгорбилась и виновато посмотрела мне в глаза. — Была у меня внучка Ульянушка, почти год как похоронили её.
— Что за беда случилась? Маленькая она была совсем? — растерялась я.
— Девять лет. Купаться в ванну пошла, а вода набралась крутой кипяток. Сразу сожглась так, что нельзя уж было спасти. Такое горе у нас. Крещёная была…
— Сами-то в церковь часто ходите? Записки за Ульяну подавать надо, поминать. Непременно поминать нужно, — забеспокоилась я.
— Уж какая нам церковь, дел столько — не переделать. К весне, может быть, посвободней станет, потеплей, схожу, свечку поставлю. Нет, весною я всё с рассадой. Ну, посмотрим, посмотрим…
— Тут ведь идти пять минут, забегите в воскресный день, Вам и полегче станет, душа утешится, — не унималась я.
— Я тебе вот что скажу, — тон у Ильиничны стал тут особенно задушевным: — Богу молиться одни лентяи да нищие ходят. А у меня хозяйство, я круглый год в работе.
— Может быть, помолитесь, Он вам ещё внуков пошлёт, — уговаривала я самодостаточную старушку.
— Много было у дочери детей, все умирают, кто во чреве, кто на первых годах. А теперь и вовсе — муж от неё ушел. Одним пьяницей меньше станет.
— Что же, супруг ваш тоже этим страдал? — я тянула разговор, не хотелось оставлять выручившую меня несчастную женщину.
— Степан мой ещё как пил, в канаве у колодца и умер после получки. И отец под старость выпивать начал — кончил плохо, даже вспоминать не стану. Теперь двое нас осталось — я да дочка. Болеет она у меня…
— Стало быть, дочь ваша в городе в храме бывает, ей сподручнее? — с надеждой спросила я.
— Да нам и без церкви есть куда ходить, — Ильинична начала проявлять недовольство.
— Спасибо вам огромное за калину, — поблагодарила я ещё раз, направляясь к выходу. — А вот икону всё же лучше в церковь возвратить. Может, и дела у вас тогда наладятся. Матерь Божия спасибо скажет, что вы Её на законное место вернули.
— Надо будет ещё калины, приходи, найдём где-нибудь, — словно не слыша моих речей, предложила Ильинична, провожая меня к воротам.
— Спасибо. Как внучку вашу по крещению звали?
— А так и звали — Ульяной. Будет тебе дорога, ты всё же в церкви помяни её, как положено…
— Иулиания, значит. Хорошо, будьте здоровы, — раскланялась я, но отойдя несколько шагов, остановилась.
На улице совсем стемнело, у Ильиничны горел свет и окно было задёрнуто шторой наполовину. Из противоположной стороны горницы с комода на меня смотрела Она. Я закрыла глаза. Вот ведь какой век, не только души людские, но и иконы в заточении томятся.