ЕЛЕНА РУСАНОВА
Светит Русь святым созвездьем
РАССКАЗЫ
СТИХОТВОРЕНИЯ
ПОЭМЫ
Божественный свет
Редкий день не пересекаюсь я с верующими людьми, и у каждого из них неповторимая история встречи с Богом. Вот что рассказала дорогая мне женщина о своей жизни. Родилась она в тяжёлый для нашего Отечества 1939 год. И посчастливилось ей расти в такой семье, где почитали ещё царя-батюшку и не понаслышке знали, на чём свет стоит.
Рассказ моей матери
Мои родители были учителями и воспитателями большой железнодорожной районной школы-интерната. Просыпаясь рано утром, я с грустью убеждалась, что дома их, как всегда, уже нет. Поэтому с самого раннего детства бабушка и дедушка стали моими мамой и папой. Оба молчаливые, они были постоянно заняты по хозяйству, как и все трудолюбивые их соотечественники послевоенного времени.
Дедушка — добрейшей души человек — был на все руки мастер. Он часто брал меня с собой на рыбалку и охоту. Места вокруг нашей станции удивительны по красоте — с прозрачными речушками, озёрами и заливными лугами. Усадит меня дедушка на озёрный островок под куст смородины — сиди, наслаждайся. А сам отправляется по своим охотничьим делам, на разведку. Незадолго до начала охоты дичь проверял, вся ли перелиняла, вся ли на крыло подняться сможет. В то время охотничий сезон намного раньше открывался.
На станции Прокофия Ивановича уважали как редкостного печника и бондаря. А бабушка Анастасия была не только белошвейкой, но выполняла и скорняжные работы, обшивая многочисленных жителей окрестных деревень. Ребята местные побаивались при них грубое слово сказать. Верующими людьми были они с бабушкой, но вслух об этом никогда не говорили. Однако слово Божие, в сердце человеческом лелеемое, незримо другой душе передаётся, благодатное состояние не может не отразиться на ближних. Как тепло мне было с бабушкой и дедушкой, как радостно и привольно!
Теперь я сама бабушкой стала. Нередко закрою глаза — и нахлынут воспоминания — словно вчера это было.
Необычно жаркие дни стояли в нашей местности в июле, да такие, что будто бы плавилось всё вокруг восковой свечой. И сам воздух — не воздух, а марево раскалённое, и солнечный свет как огонь, и небо от этого яркое-яркое, цвета цикория. В такие дни посылал меня дедушка за особенной водой на дальний колодец.
Находился колодец рядом с колхозной конюшней, за высокой оградой и такими воротами, рядом с которыми я себе казалась не иначе как мышонком или муравьём. Колодец был необыкновенный, как и всё за теми воротами: двухскатная высокая крыша, высокий деревянный сруб, цепь с ведром тяжеленная. Для какого силача всё это предназначалось? Мне, конечно же, всегда конюхи помогали водицы достать.
Однажды расхрабрилась я да и говорю им:
— А нельзя ли мне посмотреть, что там внутри, где кони стоят?
— Погляди, отчего не поглядеть, — добродушно улыбнулся молодой конюх, — только лошадки-то все в поле.
Я осторожно ступила под своды «конюшни». На выбеленные стены из окон пробивались солнечные лучи, и ничего особенного в первый момент я не почувствовала. Но вдруг едва уловимое свечение заскользило со всех сторон и так охватило мою душу, так ослепило, что мне сделалось страшно. Я быстро выбежала наружу.
— Бабуся, как я испугалась! Что же это там такое? — возвратившись, спросила я бабушку, которая в своём белоснежном платочке несуетливо хлопотала по хозяйству.
— Церковь там раньше была, службы шли. Иконы на стенах конюхи известью забелили, а они — светятся. Божественный — этот свет, — тихо ответила она. Запали мне в сердце её слова, живут в нём и поныне.
Давно отошёл ко Господу дедушка мой Прокофий Иванович, отгремели прощальным салютом выстрелы старых друзей-охотников над его скромной могилой. Покоится он недалеко от родной станции на взгорье у леса. Вслед за ним ушла в мир иной и моя бабушка Анастасия Ивановна. Гражданскую она пережила, красных и белочехов, Отечественную, раннюю смерть многих своих детей, голод и гонения. Без жалоб и уныния прошла скорбный свой путь.
«Бог терпел и нам велел» — красовалось вышитое ею льняное полотенце на самой светлой стене нашей уютной горницы.
Многие годы не было у нас возможности навестить дорогие могилки. Но когда мы стоим на воскресной службе, прочтено Евангелие, возносит священник молитву за каждую поминаемую душу, тогда все мы — живые и усопшие — соединяемся в один народ Божий.
В окружении прекрасных озёр и лесов, речек и оврагов с родниками на склонах, холмов и лугов и поныне стоит небольшая российская станция Кротовка. И совсем недавно на месте конюшни, что помещалась когда-то в разорённой церкви, недалеко от вокзала, возник светлоглавый храм Успения Божией Матери. Всем на радость. Построил его молодой предприниматель, выпускник той школы, в которой работали всю свою жизнь родители моей матери.
Поезда дальнего следования редко останавливаются на станции Кротовка. Но, проезжая мимо, мы можем видеть, как пасхальным огнём светятся в предзакатном небе новые купола. Новые люди готовят свои души к Царствию Небесному.
ЕЛЕНА РУСАНОВА
Светит Русь святым созвездьем
РАССКАЗЫ
СТИХОТВОРЕНИЯ
ПОЭМЫ
Божественный свет
Редкий день не пересекаюсь я с верующими людьми, и у каждого из них неповторимая история встречи с Богом. Вот что рассказала дорогая мне женщина о своей жизни. Родилась она в тяжёлый для нашего Отечества 1939 год. И посчастливилось ей расти в такой семье, где почитали ещё царя-батюшку и не понаслышке знали, на чём свет стоит.
Рассказ моей матери
Мои родители были учителями и воспитателями большой железнодорожной районной школы-интерната. Просыпаясь рано утром, я с грустью убеждалась, что дома их, как всегда, уже нет. Поэтому с самого раннего детства бабушка и дедушка стали моими мамой и папой. Оба молчаливые, они были постоянно заняты по хозяйству, как и все трудолюбивые их соотечественники послевоенного времени.
Дедушка — добрейшей души человек — был на все руки мастер. Он часто брал меня с собой на рыбалку и охоту. Места вокруг нашей станции удивительны по красоте — с прозрачными речушками, озёрами и заливными лугами. Усадит меня дедушка на озёрный островок под куст смородины — сиди, наслаждайся. А сам отправляется по своим охотничьим делам, на разведку. Незадолго до начала охоты дичь проверял, вся ли перелиняла, вся ли на крыло подняться сможет. В то время охотничий сезон намного раньше открывался.
На станции Прокофия Ивановича уважали как редкостного печника и бондаря. А бабушка Анастасия была не только белошвейкой, но выполняла и скорняжные работы, обшивая многочисленных жителей окрестных деревень. Ребята местные побаивались при них грубое слово сказать. Верующими людьми были они с бабушкой, но вслух об этом никогда не говорили. Однако слово Божие, в сердце человеческом лелеемое, незримо другой душе передаётся, благодатное состояние не может не отразиться на ближних. Как тепло мне было с бабушкой и дедушкой, как радостно и привольно!
Теперь я сама бабушкой стала. Нередко закрою глаза — и нахлынут воспоминания — словно вчера это было.
Необычно жаркие дни стояли в нашей местности в июле, да такие, что будто бы плавилось всё вокруг восковой свечой. И сам воздух — не воздух, а марево раскалённое, и солнечный свет как огонь, и небо от этого яркое-яркое, цвета цикория. В такие дни посылал меня дедушка за особенной водой на дальний колодец.
Находился колодец рядом с колхозной конюшней, за высокой оградой и такими воротами, рядом с которыми я себе казалась не иначе как мышонком или муравьём. Колодец был необыкновенный, как и всё за теми воротами: двухскатная высокая крыша, высокий деревянный сруб, цепь с ведром тяжеленная. Для какого силача всё это предназначалось? Мне, конечно же, всегда конюхи помогали водицы достать.
Однажды расхрабрилась я да и говорю им:
— А нельзя ли мне посмотреть, что там внутри, где кони стоят?
— Погляди, отчего не поглядеть, — добродушно улыбнулся молодой конюх, — только лошадки-то все в поле.
Я осторожно ступила под своды «конюшни». На выбеленные стены из окон пробивались солнечные лучи, и ничего особенного в первый момент я не почувствовала. Но вдруг едва уловимое свечение заскользило со всех сторон и так охватило мою душу, так ослепило, что мне сделалось страшно. Я быстро выбежала наружу.
— Бабуся, как я испугалась! Что же это там такое? — возвратившись, спросила я бабушку, которая в своём белоснежном платочке несуетливо хлопотала по хозяйству.
— Церковь там раньше была, службы шли. Иконы на стенах конюхи известью забелили, а они — светятся. Божественный — этот свет, — тихо ответила она. Запали мне в сердце её слова, живут в нём и поныне.
Давно отошёл ко Господу дедушка мой Прокофий Иванович, отгремели прощальным салютом выстрелы старых друзей-охотников над его скромной могилой. Покоится он недалеко от родной станции на взгорье у леса. Вслед за ним ушла в мир иной и моя бабушка Анастасия Ивановна. Гражданскую она пережила, красных и белочехов, Отечественную, раннюю смерть многих своих детей, голод и гонения. Без жалоб и уныния прошла скорбный свой путь.
«Бог терпел и нам велел» — красовалось вышитое ею льняное полотенце на самой светлой стене нашей уютной горницы.
Многие годы не было у нас возможности навестить дорогие могилки. Но когда мы стоим на воскресной службе, прочтено Евангелие, возносит священник молитву за каждую поминаемую душу, тогда все мы — живые и усопшие — соединяемся в один народ Божий.
В окружении прекрасных озёр и лесов, речек и оврагов с родниками на склонах, холмов и лугов и поныне стоит небольшая российская станция Кротовка. И совсем недавно на месте конюшни, что помещалась когда-то в разорённой церкви, недалеко от вокзала, возник светлоглавый храм Успения Божией Матери. Всем на радость. Построил его молодой предприниматель, выпускник той школы, в которой работали всю свою жизнь родители моей матери.
Поезда дальнего следования редко останавливаются на станции Кротовка. Но, проезжая мимо, мы можем видеть, как пасхальным огнём светятся в предзакатном небе новые купола. Новые люди готовят свои души к Царствию Небесному.