ГЕННАДИЙ КОЛОТОВКИН
Магатская заимка
Рассказы
ЛОШАДИНЫЕ СПЕЦЫ
Собрались мы с дочкой на кордон: лесник движок нам для полива обещал.
Утро было свежее, росное, словно после дождя. Из конотопа синими дымками струилась на солнце испарина.
Рыбаки, проверив сети, лениво позевывали у костра. Варили карасевую уху. Судачили о звездных войнах, о мафии, о кораблях и кладах, о маршальской зарплате, о ценах на бензин. Знали все, как показалось мне, кроме своей работы. О ней они вообще не говорили. Про хрюшек и овец и про другую живность никто даже не заикался. Хотя в кругу сидели конюх и пастух, подпасок и джигит. Небылицами, бессмысленными спорами они были вконец утомлены. Поэтому, увидев нас с Маринкой, заметно оживились: со свежими людьми приятнее от скуки поболтать.
— За конем? — поднявшись на локтях, сипло спросил конюх: он голос у костра проговорил.
Его подсек беззубый усмехавшийся пастух:
— Не за коровой же, с уздой!
— Буян-то где? — засуетился коренастый, взбалмошный подпасок.
Джигит лежал на мятом сереньком плаще, уставив в небо смуглое, кавказское лицо. Загадочно спросил:
— Как вы поймаете горячего коня?
Для нас это и впрямь была нелегкая задача. Буян, будто комолый дикий лось, днями шатался по болотам и лугам. Косматой гривой и хвостом отмахивался от надоедливых, пискливых комаров. Упрямый, своенравный, на зов не отзывался. Догадывался: если к дому кличут, то запрягут иль оседлают. А в упряжи ходить он не любил.
Ловя его, к каким только приемам мы с дочкою не прибегали! Караулили у водопоя. Подбирались из кустов. Конь покорялся лишь тогда, когда случайно иль обманом ему на шею я накидывал веревочный аркан.
Передав гривастого отшельника Маринке, сзади его сопровождал. Дочка уверенно вела коня домой. Он не буянил, не лягался. Нагулявшийся, спокойный, за маленькой хозяйкой мирно шел, помахивал хвостом.
Буян к лесной добросердечной девочке относился всегда дружелюбно: не вырывался, не перечил. Низко голову склонив, позволял себя поглаживать по гриве, голове.
Притихшего коня я запрягал в телегу. Мы с дочкой ехали куда нам было надо. История с поимкою Буяна каждодневно повторялась. И звать сейчас отшельника к костру казалось бесполезным. Голос надорвешь, не дозовешься.
Но малыш-крепыш, ретивый подпасок, решив свое умение показать, вскочил с прожженной телогрейки и зычно закричал:
— Буян! Буян! Буян! — точь-в-точь как к стану подзывают отбившихся бычков. Скоро осип. Хлебнув сырой воды, еще попробовал орать. Но голос безнадежно сел. Сконфузившись, подпасок опустился на телогрейку.
— Тоже мне «умелец»! А метишь в пастухи! — конюх парня пристыдил. Кряхтя, поднялся на колени. — Во, как конюхи умеют!
Засунув пальцы в рот, он по-разбойничьи три раза лихо свистнул. Конь из чащи вышел. Зыркнул с опаской на людей. Над свистуном презрительно заржал: «Свисти, пока не надорвешься».
Конюх измусолил пальцы. Порозовел, задохся. Издавал уже не резкий звук, а жалкое шипение. Вскоре сдался:
— Больше не могу. Не конь, а дьявол.
Прытко встал шутник пастух.
— Не можешь — не берись! — пряча за спиной узду, горбушкой хлеба подманивал коня: — На, покушай. На покушай.
Буян поддался на приманку. Горбушку принялся жевать. Но сам был начеку. Стоило лишь пастуху из-за спины достать уздечку, конь взвился на дыбки, отпрянул в куст рябины. Обманщика хвостом отчаянно стегнул. И так же, как над конюхом, заржал: «Дур-рак!»
Честная публика над пастухом беззлобно потешалась:
— Не за свое дело не берись.
Уха вовсю бурлила. Пенясь, выплескивалась в затухающий огонь. Но лошадиные знатоки забыли о еде. Нам с Маринкою пришлось ведро снять с палки, поставить под навес.
Азарт «спецов» дочурке передался. Она меня нетерпеливо попросила:
— Дай я Буяна подзову.
— Стоит ли связываться с дядьками?
Дочурка замолчала. Но желания своего не поборола.
Тем временем Буяна укротить, объездить вызвался джигит. Подтянутый, чернявый, он уверенно поднялся с помятого плаща. Самонадеянно сказал, что на невзнузданном коне от лодок до леса, не упав, махом проскачет.
Кавказец ловко, незаметно подкрался к мерину. За гриву ухватясь, махом запрыгнул на него. Пришпорив пятками, пригнулся низко к шее, слился с ней. Конь бешено на месте закружил. Намереваясь скинуть цепкого джигита, вознесся на дыбки. Брыкнув задними ногами, галопом вершника понес. Тот, от гривы ни на миг не отрываясь, рукой размахивал, как саблей. Шумно ликовал:
— Моя взяла!
Буян, до рыбаков галопом доскакав, брыкнул вдруг так резко, что круп поднялся выше головы. Конь на передних двух ногах буквально проскользил по влажной утренней траве. Джигит, не удержавшись, кубарем на землю полетел.
Его друзья торжествовали. Свист, хохот, улюлюканье.
«Возьмите хвастуна!» — Буян заржал победно. И неторопливо к озеру пошел.
А нам с Маринкой надо было ехать: лесник с движком нас на кордоне поджидал.
— Эх, лошадиные спецы! — сказала Маринка. — Коня не могут подманить!
Быстро направилась к кладовке, где овес в ларе хранился. Брякнув щеколдой, широко дверь распахнула. Это коня заинтересовало. Он остановился. Внимательно следил, что будет дальше.
Зачерпнув тазик овса, дочка железкой о железку постучала. Зазывно непослушника звала:
— Овес, Буян! Овес!
Конь, малость поразмыслив, от озера назад к кладовке повернул. Независимый, спокойный, отмахиваясь от комариков хвостом, он двинулся к хозяйке за приманкой.
Девочка его немножко пожурила:
— Нехороший, надо ехать, а ты прячешься от нас.
Буян сердито головой мотнул: «Хватит нотаций. Потчуй, коли позвала».
Маринка тазик пододвинула ему. Конь губами ткнулся в ядреный яровой овес. Захрумкал аппетитно.
Дочка сходила за ременной сбруей. Без труда коня взнуздала.
Лошадиные спецы были посрамлены. Но не признавались в этом. Хлебая у потухшего костра остывшую уху, судачили серьезно — мол, трудный, непутевый конь. Не поддается приручению.
А мы его легко в телегу запрягли, поехали рысцою за движком.
И с той поры, коль надо нам отшельника поймать, мы пользуемся дочкиным приемом: стучим железкой о железку. Буян, степенно выйдя из леска, уверенно подходит к кладовой. Ждет, когда же угостят его овсом. В этот момент коня мы и уздаем.
Магатская заимка
Рассказы
ЛОШАДИНЫЕ СПЕЦЫ
Собрались мы с дочкой на кордон: лесник движок нам для полива обещал.
Утро было свежее, росное, словно после дождя. Из конотопа синими дымками струилась на солнце испарина.
Рыбаки, проверив сети, лениво позевывали у костра. Варили карасевую уху. Судачили о звездных войнах, о мафии, о кораблях и кладах, о маршальской зарплате, о ценах на бензин. Знали все, как показалось мне, кроме своей работы. О ней они вообще не говорили. Про хрюшек и овец и про другую живность никто даже не заикался. Хотя в кругу сидели конюх и пастух, подпасок и джигит. Небылицами, бессмысленными спорами они были вконец утомлены. Поэтому, увидев нас с Маринкой, заметно оживились: со свежими людьми приятнее от скуки поболтать.
— За конем? — поднявшись на локтях, сипло спросил конюх: он голос у костра проговорил.
Его подсек беззубый усмехавшийся пастух:
— Не за коровой же, с уздой!
— Буян-то где? — засуетился коренастый, взбалмошный подпасок.
Джигит лежал на мятом сереньком плаще, уставив в небо смуглое, кавказское лицо. Загадочно спросил:
— Как вы поймаете горячего коня?
Для нас это и впрямь была нелегкая задача. Буян, будто комолый дикий лось, днями шатался по болотам и лугам. Косматой гривой и хвостом отмахивался от надоедливых, пискливых комаров. Упрямый, своенравный, на зов не отзывался. Догадывался: если к дому кличут, то запрягут иль оседлают. А в упряжи ходить он не любил.
Ловя его, к каким только приемам мы с дочкою не прибегали! Караулили у водопоя. Подбирались из кустов. Конь покорялся лишь тогда, когда случайно иль обманом ему на шею я накидывал веревочный аркан.
Передав гривастого отшельника Маринке, сзади его сопровождал. Дочка уверенно вела коня домой. Он не буянил, не лягался. Нагулявшийся, спокойный, за маленькой хозяйкой мирно шел, помахивал хвостом.
Буян к лесной добросердечной девочке относился всегда дружелюбно: не вырывался, не перечил. Низко голову склонив, позволял себя поглаживать по гриве, голове.
Притихшего коня я запрягал в телегу. Мы с дочкой ехали куда нам было надо. История с поимкою Буяна каждодневно повторялась. И звать сейчас отшельника к костру казалось бесполезным. Голос надорвешь, не дозовешься.
Но малыш-крепыш, ретивый подпасок, решив свое умение показать, вскочил с прожженной телогрейки и зычно закричал:
— Буян! Буян! Буян! — точь-в-точь как к стану подзывают отбившихся бычков. Скоро осип. Хлебнув сырой воды, еще попробовал орать. Но голос безнадежно сел. Сконфузившись, подпасок опустился на телогрейку.
— Тоже мне «умелец»! А метишь в пастухи! — конюх парня пристыдил. Кряхтя, поднялся на колени. — Во, как конюхи умеют!
Засунув пальцы в рот, он по-разбойничьи три раза лихо свистнул. Конь из чащи вышел. Зыркнул с опаской на людей. Над свистуном презрительно заржал: «Свисти, пока не надорвешься».
Конюх измусолил пальцы. Порозовел, задохся. Издавал уже не резкий звук, а жалкое шипение. Вскоре сдался:
— Больше не могу. Не конь, а дьявол.
Прытко встал шутник пастух.
— Не можешь — не берись! — пряча за спиной узду, горбушкой хлеба подманивал коня: — На, покушай. На покушай.
Буян поддался на приманку. Горбушку принялся жевать. Но сам был начеку. Стоило лишь пастуху из-за спины достать уздечку, конь взвился на дыбки, отпрянул в куст рябины. Обманщика хвостом отчаянно стегнул. И так же, как над конюхом, заржал: «Дур-рак!»
Честная публика над пастухом беззлобно потешалась:
— Не за свое дело не берись.
Уха вовсю бурлила. Пенясь, выплескивалась в затухающий огонь. Но лошадиные знатоки забыли о еде. Нам с Маринкою пришлось ведро снять с палки, поставить под навес.
Азарт «спецов» дочурке передался. Она меня нетерпеливо попросила:
— Дай я Буяна подзову.
— Стоит ли связываться с дядьками?
Дочурка замолчала. Но желания своего не поборола.
Тем временем Буяна укротить, объездить вызвался джигит. Подтянутый, чернявый, он уверенно поднялся с помятого плаща. Самонадеянно сказал, что на невзнузданном коне от лодок до леса, не упав, махом проскачет.
Кавказец ловко, незаметно подкрался к мерину. За гриву ухватясь, махом запрыгнул на него. Пришпорив пятками, пригнулся низко к шее, слился с ней. Конь бешено на месте закружил. Намереваясь скинуть цепкого джигита, вознесся на дыбки. Брыкнув задними ногами, галопом вершника понес. Тот, от гривы ни на миг не отрываясь, рукой размахивал, как саблей. Шумно ликовал:
— Моя взяла!
Буян, до рыбаков галопом доскакав, брыкнул вдруг так резко, что круп поднялся выше головы. Конь на передних двух ногах буквально проскользил по влажной утренней траве. Джигит, не удержавшись, кубарем на землю полетел.
Его друзья торжествовали. Свист, хохот, улюлюканье.
«Возьмите хвастуна!» — Буян заржал победно. И неторопливо к озеру пошел.
А нам с Маринкой надо было ехать: лесник с движком нас на кордоне поджидал.
— Эх, лошадиные спецы! — сказала Маринка. — Коня не могут подманить!
Быстро направилась к кладовке, где овес в ларе хранился. Брякнув щеколдой, широко дверь распахнула. Это коня заинтересовало. Он остановился. Внимательно следил, что будет дальше.
Зачерпнув тазик овса, дочка железкой о железку постучала. Зазывно непослушника звала:
— Овес, Буян! Овес!
Конь, малость поразмыслив, от озера назад к кладовке повернул. Независимый, спокойный, отмахиваясь от комариков хвостом, он двинулся к хозяйке за приманкой.
Девочка его немножко пожурила:
— Нехороший, надо ехать, а ты прячешься от нас.
Буян сердито головой мотнул: «Хватит нотаций. Потчуй, коли позвала».
Маринка тазик пододвинула ему. Конь губами ткнулся в ядреный яровой овес. Захрумкал аппетитно.
Дочка сходила за ременной сбруей. Без труда коня взнуздала.
Лошадиные спецы были посрамлены. Но не признавались в этом. Хлебая у потухшего костра остывшую уху, судачили серьезно — мол, трудный, непутевый конь. Не поддается приручению.
А мы его легко в телегу запрягли, поехали рысцою за движком.
И с той поры, коль надо нам отшельника поймать, мы пользуемся дочкиным приемом: стучим железкой о железку. Буян, степенно выйдя из леска, уверенно подходит к кладовой. Ждет, когда же угостят его овсом. В этот момент коня мы и уздаем.