Страницы разных широт
Н. В. Денисов
СТАРАЯ ТЕТРАДКА
Пожелтевшие листки в косую линейку из школьной тетрадки. Когда-то он сшил их нитками с крестьянской аккуратностью. Но тетрадка потерлась, нитки лохматятся. Видно, что хозяин брался за тетрадку часто. Буквы не укладываются в строчки, выбиваются из ряда, как нестандартные талины из плетня. Наверно, не просто было обычные слова, какими говорил он о хлебе, о сенокосе, о погоде, передать непривычной к письму рукой – бумаге.
Он всю жизнь наблюдал, как прекрасна на восходе солнца наша окуневская заря, как блестит на прохладных придорожных лопухах серебряная роса, знал, как ошеломляюще кружат голову запахи цветущей нивы. Знал цену жирному пласту чернозема. Но как об этом сказать красиво!?
Много лет подряд и с перерывами доставал он из темного угла шкафа эту тетрадку и записывал "свою жись". Зачем? Может, эти поля и звезды, и небо, о красоте которых порой не думает и редко говорит крестьянин, вызывали в душе незримые импульсы, толкали человека к чистому листу? Запечатлеть для потомков. Не знаю. Может быть.
Она в руках у меня эта тетрадка. А он сидит напротив за столом – седой, но еще крепкий, положив тяжелые руки на колени. И за каждой корявой строчкой тетрадки – жизнь, живая, без прикрас, просто факты.
"Я поступил в совхоз в 1931 году. Сначала работал по хозчасти, потом на тракторе – до 38-го года. В том же году меня послали в Омск на курсы трактористов...".
В четырех прыгающих строчках мой односельчанин Степан Игнатьевич Каргаполов сказал о целом пласте своей жизни. Да о каком!
В тридцать первом создали первый совхоз в районе. Его рабочими стали те крестьяне-единоличники, что не вошли в колхоз "Красное знамя", который организовали в селе Окунево еще раньше.
А в совхоз как шли, Степан Игнатьевич? – стандартно по- газетному спрашиваю старого хлебороба.
– Года-то были тяжелые. Коровы даже не было... Но ожили вскоре...
Тогда он возил на лошадях с железнодорожной станции семена, известку, соль. Сначала в экспедицию совхоза, а из города Ишима в село грузы шли на машинах, а больше на тех же лошадях. Шутка сказать – за 80 километров! Знаю и я эту путь-дорожку разной... в распутицу – не приведи Господь.
Совхоз обустраивался, пускал корни в землю. А землица у нас такая, что воткни по весне сырой кол в чернозем, через год дерево зашумит листвой. Знаю.
Ну вот, брат Степана Игнатьевича – Алексей пахал эту землю на грохочущем чудовище-колеснике с огромными шипами на железных колесах. Он и соблазнил Степана к себе в обучение. Нет, не подозревал тогда Степан, что определится к тракторам аж не целых тридцать лет...
Я-то представляю то время разве что по книжкам. Но и я вырос на этой же земле, бегал в детстве по этим же полянкам, по полям, где Степан Игнатьевич просто пахал, как Микула Селянинович. И уже ученик его, нынешний классный механизатор Андрей Тимофеевич Киселев разрешил мне впервые поуправлять рычагами трактора, "пройтись по свежескошенной пшеничной стерне. Помню радость и удивление, что сделано это тобою. Эта радость первого НАСТОЯЩЕГО труда настолько сильна бывает в человеке, что вот и он, Степан Игнатьевич, говорит о ней молодо:
– Очень любил я трактор. И первое время, если вырывал такую возможность, работал без сна и сутки, и двое подряд...
Разное случалось.
Пахал как-то Степан полоску возле глухого леса. Ночь. Тьма. Только перед радиатором, на заводной ручке, керосиновый фонарь освещал борозду. Его он берег пуще глаза. Разбейся стекло фонаря и – отпахал... Но что там впереди? Что за огоньки? Бегающие. Зеленоваты. Волки! Стая. Прицепщик с плуга норовит соскочить, ломик приготавливает.
– Не бегай, Ванька, разорвут!
"В бригаде нас было девять человек и два трактора. Пахали хорошо. Потом я старшим трактористом стал. За мной закрепили колесник под номером один – первый совхозный трактор. Скольких ребят на нем обучил! За хорошую работу, после курсов в Омске, дали дизель – "ЧТЗ". Собрали в мастерской для него три плуга, дали мне двух прицепщиков. Сказали: паши! За десять часов смены вспахивал по 21 гектару, при норме – 12".
Но... И это уже из разговора, не из тетрадки.
– Сдай трактор напарнику, поедем в деревню! – сказал однажды приехавший на поле заместитель директора совхоза Плотников. В деревне он подвез Каргаполова к единственному совхозному комбайну:
– Принимай и – на уборку!
– Не сумею! – сопротивлялся Степан. Убедили: надо!
Это была первая осенняя страда на хлебном поле за штурвалом прицепного комбайна. После их будет четырнадцать. А в тетрадке своей Каргаполов запишет главное: "Сжал я в ту осень 500 гектаров хлебов... Зимой послали на курсы комбайнеров в совхоз "Коммунар". Через восемь месяцев учебы мне дали новый комбайн. Сжал на нем 600 гектаров. В 1940 году – 700 гектаров. Помогал работать за штурвалом сын Иван..."
Начало войны застало Каргаполова в поле. Призвали его в летную часть, отправили на Дальний Восток. В части дали такой же трактор, определили в команду обслуживания аэродрома дальней бомбардировочной авиации.
Об этом в тетрадке – ни строки.
Четыре долгих года махала крылами наша окуневская ветряная мельница, где ветеран Порт-Артура 1904 года, старый царский солдат Галактион Копытов молол для солдаток скудный военный хлеб...
Домой Каргаполов вернулся в 1946 году и застал свой дизель дошедшим "до ручки". Где-то в Тундровском ручье завалился на бок и, сверкавший раньше краской, его комбайн.
"Еще и петухи не пели", когда поехал "выручать" свой комбайн Степан Игнатьевич. Навозил на быках лесу, подвел бревна под брюхо машины, так один и поставил ее на все четыре колеса.
До 1957 года не оставлял человек своего привычного дела. Но пришла на село новая техника, трудно стало с ней управляться: не та "грамотешка" да и – годы! Сыновья подросли, свой путь выбирали в жизни. Словом, через недолгий срок "списал" себя Степан Игнатьевич от машин. Но трудиться продолжал по "железной части": в кузнице молотом махал, а потом "определили мотористом на электростанцию". Стал давать свет в окуневские дома.
...Дверь без стука отворилась, и в куть, где мы сидим-беседуем, вошел Иван Тимофеевич Саломатов, сверстник и друг Каргаполова. Я же с детства помнил его, дядю Ваню, за рулем старенького "ЗИСа"...
– Вместе со мной на тракторе начинал робить, – сказал о нем Степан Игнатьевич, когда тот, перемолвившись несколькими словами о предстоящей рыбалке, вышел из дому. – Вот еще Тимофея Долматовича Долгушина не забудь, запиши в свой блокнот, нашей тоже железной закваски... Старики вроде мы стали, а душа не терпит дома на пенсии сидеть, пойду, знать, в дирекцию просить какую-нибудь работенку...
Душа не терпит! Жизнь хлеборобская, ее благополучие и достаток стоят на том. Достаток страны, что уж скромничать!
Степан Игнатьевич смотрел в окно и лицо его в крупных морщинах, обветренное, не выдавало волнения. А по небу ползли густые осенние тучи и мелкий дождь бесшумно оседал на оконном стекле. Вот там, над озером, проплывали в вышине вереницы северной пролетной птицы – предвестники холодов.
– Зима скоро! – сказал старый человек.
Я кивнул:
– Да, засеверило...
1972
Н. В. Денисов
СТАРАЯ ТЕТРАДКА
Пожелтевшие листки в косую линейку из школьной тетрадки. Когда-то он сшил их нитками с крестьянской аккуратностью. Но тетрадка потерлась, нитки лохматятся. Видно, что хозяин брался за тетрадку часто. Буквы не укладываются в строчки, выбиваются из ряда, как нестандартные талины из плетня. Наверно, не просто было обычные слова, какими говорил он о хлебе, о сенокосе, о погоде, передать непривычной к письму рукой – бумаге.
Он всю жизнь наблюдал, как прекрасна на восходе солнца наша окуневская заря, как блестит на прохладных придорожных лопухах серебряная роса, знал, как ошеломляюще кружат голову запахи цветущей нивы. Знал цену жирному пласту чернозема. Но как об этом сказать красиво!?
Много лет подряд и с перерывами доставал он из темного угла шкафа эту тетрадку и записывал "свою жись". Зачем? Может, эти поля и звезды, и небо, о красоте которых порой не думает и редко говорит крестьянин, вызывали в душе незримые импульсы, толкали человека к чистому листу? Запечатлеть для потомков. Не знаю. Может быть.
Она в руках у меня эта тетрадка. А он сидит напротив за столом – седой, но еще крепкий, положив тяжелые руки на колени. И за каждой корявой строчкой тетрадки – жизнь, живая, без прикрас, просто факты.
"Я поступил в совхоз в 1931 году. Сначала работал по хозчасти, потом на тракторе – до 38-го года. В том же году меня послали в Омск на курсы трактористов...".
В четырех прыгающих строчках мой односельчанин Степан Игнатьевич Каргаполов сказал о целом пласте своей жизни. Да о каком!
В тридцать первом создали первый совхоз в районе. Его рабочими стали те крестьяне-единоличники, что не вошли в колхоз "Красное знамя", который организовали в селе Окунево еще раньше.
А в совхоз как шли, Степан Игнатьевич? – стандартно по- газетному спрашиваю старого хлебороба.
– Года-то были тяжелые. Коровы даже не было... Но ожили вскоре...
Тогда он возил на лошадях с железнодорожной станции семена, известку, соль. Сначала в экспедицию совхоза, а из города Ишима в село грузы шли на машинах, а больше на тех же лошадях. Шутка сказать – за 80 километров! Знаю и я эту путь-дорожку разной... в распутицу – не приведи Господь.
Совхоз обустраивался, пускал корни в землю. А землица у нас такая, что воткни по весне сырой кол в чернозем, через год дерево зашумит листвой. Знаю.
Ну вот, брат Степана Игнатьевича – Алексей пахал эту землю на грохочущем чудовище-колеснике с огромными шипами на железных колесах. Он и соблазнил Степана к себе в обучение. Нет, не подозревал тогда Степан, что определится к тракторам аж не целых тридцать лет...
Я-то представляю то время разве что по книжкам. Но и я вырос на этой же земле, бегал в детстве по этим же полянкам, по полям, где Степан Игнатьевич просто пахал, как Микула Селянинович. И уже ученик его, нынешний классный механизатор Андрей Тимофеевич Киселев разрешил мне впервые поуправлять рычагами трактора, "пройтись по свежескошенной пшеничной стерне. Помню радость и удивление, что сделано это тобою. Эта радость первого НАСТОЯЩЕГО труда настолько сильна бывает в человеке, что вот и он, Степан Игнатьевич, говорит о ней молодо:
– Очень любил я трактор. И первое время, если вырывал такую возможность, работал без сна и сутки, и двое подряд...
Разное случалось.
Пахал как-то Степан полоску возле глухого леса. Ночь. Тьма. Только перед радиатором, на заводной ручке, керосиновый фонарь освещал борозду. Его он берег пуще глаза. Разбейся стекло фонаря и – отпахал... Но что там впереди? Что за огоньки? Бегающие. Зеленоваты. Волки! Стая. Прицепщик с плуга норовит соскочить, ломик приготавливает.
– Не бегай, Ванька, разорвут!
"В бригаде нас было девять человек и два трактора. Пахали хорошо. Потом я старшим трактористом стал. За мной закрепили колесник под номером один – первый совхозный трактор. Скольких ребят на нем обучил! За хорошую работу, после курсов в Омске, дали дизель – "ЧТЗ". Собрали в мастерской для него три плуга, дали мне двух прицепщиков. Сказали: паши! За десять часов смены вспахивал по 21 гектару, при норме – 12".
Но... И это уже из разговора, не из тетрадки.
– Сдай трактор напарнику, поедем в деревню! – сказал однажды приехавший на поле заместитель директора совхоза Плотников. В деревне он подвез Каргаполова к единственному совхозному комбайну:
– Принимай и – на уборку!
– Не сумею! – сопротивлялся Степан. Убедили: надо!
Это была первая осенняя страда на хлебном поле за штурвалом прицепного комбайна. После их будет четырнадцать. А в тетрадке своей Каргаполов запишет главное: "Сжал я в ту осень 500 гектаров хлебов... Зимой послали на курсы комбайнеров в совхоз "Коммунар". Через восемь месяцев учебы мне дали новый комбайн. Сжал на нем 600 гектаров. В 1940 году – 700 гектаров. Помогал работать за штурвалом сын Иван..."
Начало войны застало Каргаполова в поле. Призвали его в летную часть, отправили на Дальний Восток. В части дали такой же трактор, определили в команду обслуживания аэродрома дальней бомбардировочной авиации.
Об этом в тетрадке – ни строки.
Четыре долгих года махала крылами наша окуневская ветряная мельница, где ветеран Порт-Артура 1904 года, старый царский солдат Галактион Копытов молол для солдаток скудный военный хлеб...
Домой Каргаполов вернулся в 1946 году и застал свой дизель дошедшим "до ручки". Где-то в Тундровском ручье завалился на бок и, сверкавший раньше краской, его комбайн.
"Еще и петухи не пели", когда поехал "выручать" свой комбайн Степан Игнатьевич. Навозил на быках лесу, подвел бревна под брюхо машины, так один и поставил ее на все четыре колеса.
До 1957 года не оставлял человек своего привычного дела. Но пришла на село новая техника, трудно стало с ней управляться: не та "грамотешка" да и – годы! Сыновья подросли, свой путь выбирали в жизни. Словом, через недолгий срок "списал" себя Степан Игнатьевич от машин. Но трудиться продолжал по "железной части": в кузнице молотом махал, а потом "определили мотористом на электростанцию". Стал давать свет в окуневские дома.
...Дверь без стука отворилась, и в куть, где мы сидим-беседуем, вошел Иван Тимофеевич Саломатов, сверстник и друг Каргаполова. Я же с детства помнил его, дядю Ваню, за рулем старенького "ЗИСа"...
– Вместе со мной на тракторе начинал робить, – сказал о нем Степан Игнатьевич, когда тот, перемолвившись несколькими словами о предстоящей рыбалке, вышел из дому. – Вот еще Тимофея Долматовича Долгушина не забудь, запиши в свой блокнот, нашей тоже железной закваски... Старики вроде мы стали, а душа не терпит дома на пенсии сидеть, пойду, знать, в дирекцию просить какую-нибудь работенку...
Душа не терпит! Жизнь хлеборобская, ее благополучие и достаток стоят на том. Достаток страны, что уж скромничать!
Степан Игнатьевич смотрел в окно и лицо его в крупных морщинах, обветренное, не выдавало волнения. А по небу ползли густые осенние тучи и мелкий дождь бесшумно оседал на оконном стекле. Вот там, над озером, проплывали в вышине вереницы северной пролетной птицы – предвестники холодов.
– Зима скоро! – сказал старый человек.
Я кивнул:
– Да, засеверило...
1972