Страницы разных широт
Н. В. Денисов
УЛИЦА МОЕГО ДРУГА
Третий день не всходит солнце. По темно-зеленым вершинам кедров, по кустам и болотному бурелому висит тяжелый мокрый туман. В казарме сыро, и солдаты, вернувшись с постов, с особым старанием протирают промасленной ветошью автоматы. На двухъярусных кроватях спят те, кому заступать в караул на ночь.
Все это мне знакомо, сам не так давно "дембельнулся" из батальона, что нес охрану Главного штаба ВМФ в Москве. Элитная, правительственная часть. Почетная служба. Красивая морская форма. А тут, не приведи Господь, охрана лагеря заключенных. Самого строгого режима: убийцы, ворюги, насильники. Помню, я больше всего не желал перед призывом, чтоб направили в эти охранные внутренние войска...
Прошу дежурного по роте сержанта Удмуда Байрамова, смуглолицего азербайджанца, по тише греметь сапогами.
С самим Борисом Полевым. Неожиданный кадр. Тюмень Начало 70-х.
– Ничего, у нас привычный народ...
Здесь, под этим невысоким потолком, возле железных солдатских коек строил мой друг свой взвод, отдавал команды, отсюда ушел навстречу своей гибели. Геройской! Об этом и хочу написать для земляков, приехав из Тюмени в этот уральский городок Ивдель, чуть ли не сплошь обвитый колючей проволокой лагерей. На окраинах городка, куда ни глянь, высокие заборы, эта "колючка" над ними и дозорные вышки с торчащими на них автоматчиками.
Ах, Лешка Павлов! Ах, лейтенант! Мне кажется нелепым, странным, что я больше не увижу друга моего деревенского детства. Он был моложе меня года на полтора. Я никогда не видел его в военной форме. И немножко странно, что солдаты, рассказывая о нем, называют его "лейтенантом Павловым". Это Ленька-то, вратарь нашей мальчишеской футбольной команды. Ленька – выдумщик, озорник, проказник!
– Он был нам, как старший брат! – стараясь подобрать поточней слова, говорит о нем замкомвзвода сержант Борис Лукьяненко.
Умуд открывает пирамиду с оружием и подает мне автомат с пулевой пробоиной возле "рожка":
– Хранится, как память о нем... Он стрелял из него по бандитам...
Я знаю, что случилось минувшей весной: бежали заключенные, которых перевозили в спецмашине – "из одной точки в другую". На задремавших в дороге солдат-конвоиров внезапно навалились, разоружили, также "спокойненько" разоружили водителя и сержанта на этой таежной дороге...
Ярким солнцем полыхала весна. По отложинам гор, в окрестных лесах и в самом городке, в палисадниках, кипела белым цветом черемуха. Поднимаясь с зарей, Леня брался за гантели, обливался холодной водой, позавтракав, спешил в подразделение. Взвод – хозяйство небольшое, но хлопот хватало. На недавней инспекторской проверке его солдаты заняли первое место в роте. Хорошо! На занятиях он был строг. А в перерывах, словно забыв свое командирское положение, по-мальчишечьи веселился, демонстрировал всякие силовые "штучки". То стул возьмется одним пальцем руки выжимать, то новый прием самбо покажет.
В те дни ушел в отпуск командир роты и на лейтенанта Павлова временно возложили обязанности ротного. Хлопот прибавилось, и юная жена Галя подолгу ждала его к ужину.
В тот поздний вечер он расставил, как обычно, шахматные фигуры на доске, пригласил приятеля-соседа, такого же заядлого шахматиста, и они "сражались" до полуночи...
А в три утра прибежал посыльный:
– Товарищ лейтенант, тревога!
Леня не понял, не "врубился" со сна, сладко потянулся:
– Что, вызывают? Сейчас приду.
– Тревога, товарищ лейтенант! Вооруженные бандиты...
Он не дал договорить посыльному солдату, пружиной сорвался, на ходу застегивая обмундирование...
Взвод уже стоял в строю, солдаты помогали друг другу подогнать снаряжение, постукивали приклады автоматов. Проверив готовность взвода, командир доложил комбату:
– Товарищ майор, взвод в поиск готов!
Майор прошелся перед строем, всматриваясь в юные лица солдат: никто из них практически не участвовал в подобных операциях. Бежавшие зэки, отчаянные головушки, убили уже двух милиционеров, вступивших с ними в перестрелку. И терять им было нечего. Наконец майор решился с выбором, назвав имя более опытного, как он считал, комвзвода. И Павлов решительно возразил: "Идти должен я. У него взрослые дети!" Довод, наверное, показался убедительным майору, и он сказал солдатам Павлова:
– Добровольцы, шаг вперед!
Шагнул весь взвод. Одновременно.
Слушаю рассказы солдат его взвода и узнаю в них того Лешку Павлова – смелого до дерзости мальчишку. Вправду говорят, что характер закладывается в детстве. А Лешка и тогда стремился быть во всем первым. Лешка – староста класса, Лешка – командир ребячей ватаги при набегах на сады и огуречники, Лешка – книголюб, Лешка – светлая голова, как называли его учителя...
Этим летом наш общий приятель Сережа Киселев, окончивший только-только военное училище в Томске, непривыкший еще к золоту офицерских погон, рассказывал, как тогда их, десятиклассников, агитировал офицер военкомата в Саратовское училище МВД. Агитировал-то агитировал, но отбор был строгий. В училище провожали одного Лешу Павлова...
Из штаба группа Павлова уезжала первой. Лейтенант с улыбкой подошел к своему другу по училищу Николаю Шаморе: "Ну, Коля, или вернусь героем, или...". Он шутил, отправляясь на опасное задание.
Вертолет опустился в районе поиска. По кустам еще белел снег и это вселяло надежду, что группе легче напасть на след. До полудня солдаты прочесывали местность, осматривая каждый глухой уголок, каждую прогалину. И вдруг сержант Уткин, проводник служебной собаки, почувствовал, как овчарка с усилием подалась вперед.
– Есть след!
– Рядовой Гуров! – сказал Павлов одному из солдат, – Отправляйтесь с донесением, что группа вышла на след бандитов!
Заморившиеся полдневными поисками, солдаты приободрились. Теперь уж – к "делу". И медлить было нельзя. Бежавшие где-то недалеко!
– Борис, – сказал лейтенант своему заместителю Лукьяненко, – оставайся со взводом в засаде... Дай-ка мне твой автомат...
На преследование с командиром пошли пятеро: сержант Уткин, рядовые Дадышев, Кулар, Митлин, Веселов. Вот где пригодились ребятам их кроссовые тренировки, могучее здоровье лейтенанта. Он все время бежал впереди, увлекая и подбадривая группу.
Рядовой Дадышев рассказывал мне: "Несколько раз попадались нам на "тропе" окурки-бычки. "Плиску" они курили – болгарские сигареты. Понятно, у кого-то "прихватили"... Наткнулись вдруг на пепел потухшего костерка. Павлов потрогал пепел ладонью: теплый! Ребята, – говорит, – они где-то совсем близко... Решили мы немного отдохнуть, обсудить, как действовать дальше. Командир приказал подкрепиться сухпайком, сам пожевал корочку. Потом взял автомат на изготовку и пошел вперед. Пока мы поправляли снаряжение, он оторвался от группы метров на семьдесят. Кусты его закрывали. И вдруг – одиночный выстрел. А за ним – автоматная очередь. Рванулись туда. Мы увидели, как лейтенант, припав на колено, выхватил окровавленной рукой ракетницу, дважды выстрели/г в направление убегавших бандитов...".
А я представил, как зелеными огненными кругами качнулась в глазах лейтенанта Павлова тайга, как он, падая, успел послать вдогонку убегавшим автоматную очередь. Одиночным выстрелили в него из куста. Пуля с близкого расстояния угодила в оружие, разрубив два пальца правой руки и рикошетом глубоко распорола живот...
Затравленно, по-волчьи, пытаясь оторваться от преследователей, убегали бандиты. Они выиграли еще несколько часов свободы. Но кольцо вокруг них сжималось. На вертолетах, которым посигналили из ракетницы, прибыли новые оперативные группы. И они шли по следам бандитов. Те огрызались редкими выстрелами, экономя патроны.
Утром в штаб пришло донесение, что двое бандитов убиты в перестрелке, двое захвачены живыми.
Тяжело переживали в части опасное ранение лейтенанта Павлова. Весть о нем облетела все окрестные поселки. А в школах, где он организовывал с ребятишками военную игру "Зарница", печалились больше всего: как там их боевой командир!?
Рассказывал мне рядовой Веселов: "Я подбежал к Павлову первым. Рубашка у него вся набухла кровью. Я перевязал, как мог, перебитые пальцы... Прилетел и опустился вертолет. Мы с Куларом сопровождали лейтенанта до больницы. В вертолете он несколько раз терял сознание, а когда приходил в себя, подбадривал нас, шутил по поводу своей "царапины"...
Мужеству Павлова поражались врачи Полуноченской больницы, куда он был доставлен на операцию. Рана в живот оказалась слишком тяжелой. Жена Галя дежурила у его кровати. Приходя в сознание, он слабо улыбался: "Ничего, Галочка, мы еще сто лет проживем с тобой!" Его навешали друзья, посторонние люди сдавали кровь. С Тюменшины, из нашего родного села Окунево, торопилась к раненому сыну мама Александра Давыдовна...
И вот: "Умер Павлов. Мучительно переживали это событие все работники больницы. Каждый мысленно проверял, все ли сделано, чтобы спасти этого молодого жизнерадостного человека, пожертвовавшего собой ради спасения других", – читаю июньскую заметку в газете "Северная звезда"...
Прошли месяцы. Много дождей и рос выпало на вечнозеленые рощи кедров, куда мой друг детства Леонид Павлов любил ходить на охоту. Белыми буранами пришла в этот северный край зима и, словно яркие капельки крови, застыла в багульниковых зарослях брусника. Тяжелый туман висит над казармами и возмужавшие за годы службы сержанты и рядовые досматривают перед "дембелем" свои последние солдатские сны...
С секретарем бюро комсомола подразделения рядовым Толей Анисцевым идем на новую квартиру Гали Павловой. В коридоре на вешалке – офицерская фуражка, словно только что снятая хозяином, вернувшимся со службы домой. На этажерке с книгами – офицерская полевая сумка... Галя недавно стала матерью. Дочке Лене, родившейся после гибели отца, два месяца. Она беспокойно машет крохотными ручонками, что-то гулькает. В ее маленькую жизнь еще не вошло горе...
– Думала, что сын родится, – как бы извиняясь за что-то, говорит Галя, мечтала его Леней назвать. – И опять о нем, о муже: – Хороший он был...
Она еще не свыклась с потерей близкого человека, вдруг да заговорит о нем, как о живом:
– Знаете, он уколов боится...
Потом, при прощании, просит передать приветы родным – в Окунево:
– А подрастет Лена, приедем в гости...
На следующий день на заснеженном кладбище Ивделя я нашел могилу Лени, постоял в одиночестве у печального обелиска.
Ну вот и все...
Нет, нет... Встретился еще с подполковником Милашенко, хорошие слова услышал от старшего командира о службе друга. И увез с собой добрые новости, касающиеся памяти Леонида Павлова. Командование части ходатайствует перед Министерством обороны СССР о зачислении лейтенанта Павлова в списки части – навечно. А горисполкомом Ивделя готовит решение о присвоении одной из улиц городка имени отважного офицера. Узнав об этом, подумал, что вся двадцатитрехлетняя жизнь моего друга детства – короткая, но солнечная улица. И пусть по ней метут наши северные метели-поземки, а по весне бушует пламя черемух, поджигая сердца неравнодушных юностью, чистотой, отвагой.
1969
Н. В. Денисов
УЛИЦА МОЕГО ДРУГА
Третий день не всходит солнце. По темно-зеленым вершинам кедров, по кустам и болотному бурелому висит тяжелый мокрый туман. В казарме сыро, и солдаты, вернувшись с постов, с особым старанием протирают промасленной ветошью автоматы. На двухъярусных кроватях спят те, кому заступать в караул на ночь.
Все это мне знакомо, сам не так давно "дембельнулся" из батальона, что нес охрану Главного штаба ВМФ в Москве. Элитная, правительственная часть. Почетная служба. Красивая морская форма. А тут, не приведи Господь, охрана лагеря заключенных. Самого строгого режима: убийцы, ворюги, насильники. Помню, я больше всего не желал перед призывом, чтоб направили в эти охранные внутренние войска...
Прошу дежурного по роте сержанта Удмуда Байрамова, смуглолицего азербайджанца, по тише греметь сапогами.
С самим Борисом Полевым. Неожиданный кадр. Тюмень Начало 70-х.
– Ничего, у нас привычный народ...
Здесь, под этим невысоким потолком, возле железных солдатских коек строил мой друг свой взвод, отдавал команды, отсюда ушел навстречу своей гибели. Геройской! Об этом и хочу написать для земляков, приехав из Тюмени в этот уральский городок Ивдель, чуть ли не сплошь обвитый колючей проволокой лагерей. На окраинах городка, куда ни глянь, высокие заборы, эта "колючка" над ними и дозорные вышки с торчащими на них автоматчиками.
Ах, Лешка Павлов! Ах, лейтенант! Мне кажется нелепым, странным, что я больше не увижу друга моего деревенского детства. Он был моложе меня года на полтора. Я никогда не видел его в военной форме. И немножко странно, что солдаты, рассказывая о нем, называют его "лейтенантом Павловым". Это Ленька-то, вратарь нашей мальчишеской футбольной команды. Ленька – выдумщик, озорник, проказник!
– Он был нам, как старший брат! – стараясь подобрать поточней слова, говорит о нем замкомвзвода сержант Борис Лукьяненко.
Умуд открывает пирамиду с оружием и подает мне автомат с пулевой пробоиной возле "рожка":
– Хранится, как память о нем... Он стрелял из него по бандитам...
Я знаю, что случилось минувшей весной: бежали заключенные, которых перевозили в спецмашине – "из одной точки в другую". На задремавших в дороге солдат-конвоиров внезапно навалились, разоружили, также "спокойненько" разоружили водителя и сержанта на этой таежной дороге...
Ярким солнцем полыхала весна. По отложинам гор, в окрестных лесах и в самом городке, в палисадниках, кипела белым цветом черемуха. Поднимаясь с зарей, Леня брался за гантели, обливался холодной водой, позавтракав, спешил в подразделение. Взвод – хозяйство небольшое, но хлопот хватало. На недавней инспекторской проверке его солдаты заняли первое место в роте. Хорошо! На занятиях он был строг. А в перерывах, словно забыв свое командирское положение, по-мальчишечьи веселился, демонстрировал всякие силовые "штучки". То стул возьмется одним пальцем руки выжимать, то новый прием самбо покажет.
В те дни ушел в отпуск командир роты и на лейтенанта Павлова временно возложили обязанности ротного. Хлопот прибавилось, и юная жена Галя подолгу ждала его к ужину.
В тот поздний вечер он расставил, как обычно, шахматные фигуры на доске, пригласил приятеля-соседа, такого же заядлого шахматиста, и они "сражались" до полуночи...
А в три утра прибежал посыльный:
– Товарищ лейтенант, тревога!
Леня не понял, не "врубился" со сна, сладко потянулся:
– Что, вызывают? Сейчас приду.
– Тревога, товарищ лейтенант! Вооруженные бандиты...
Он не дал договорить посыльному солдату, пружиной сорвался, на ходу застегивая обмундирование...
Взвод уже стоял в строю, солдаты помогали друг другу подогнать снаряжение, постукивали приклады автоматов. Проверив готовность взвода, командир доложил комбату:
– Товарищ майор, взвод в поиск готов!
Майор прошелся перед строем, всматриваясь в юные лица солдат: никто из них практически не участвовал в подобных операциях. Бежавшие зэки, отчаянные головушки, убили уже двух милиционеров, вступивших с ними в перестрелку. И терять им было нечего. Наконец майор решился с выбором, назвав имя более опытного, как он считал, комвзвода. И Павлов решительно возразил: "Идти должен я. У него взрослые дети!" Довод, наверное, показался убедительным майору, и он сказал солдатам Павлова:
– Добровольцы, шаг вперед!
Шагнул весь взвод. Одновременно.
Слушаю рассказы солдат его взвода и узнаю в них того Лешку Павлова – смелого до дерзости мальчишку. Вправду говорят, что характер закладывается в детстве. А Лешка и тогда стремился быть во всем первым. Лешка – староста класса, Лешка – командир ребячей ватаги при набегах на сады и огуречники, Лешка – книголюб, Лешка – светлая голова, как называли его учителя...
Этим летом наш общий приятель Сережа Киселев, окончивший только-только военное училище в Томске, непривыкший еще к золоту офицерских погон, рассказывал, как тогда их, десятиклассников, агитировал офицер военкомата в Саратовское училище МВД. Агитировал-то агитировал, но отбор был строгий. В училище провожали одного Лешу Павлова...
Из штаба группа Павлова уезжала первой. Лейтенант с улыбкой подошел к своему другу по училищу Николаю Шаморе: "Ну, Коля, или вернусь героем, или...". Он шутил, отправляясь на опасное задание.
Вертолет опустился в районе поиска. По кустам еще белел снег и это вселяло надежду, что группе легче напасть на след. До полудня солдаты прочесывали местность, осматривая каждый глухой уголок, каждую прогалину. И вдруг сержант Уткин, проводник служебной собаки, почувствовал, как овчарка с усилием подалась вперед.
– Есть след!
– Рядовой Гуров! – сказал Павлов одному из солдат, – Отправляйтесь с донесением, что группа вышла на след бандитов!
Заморившиеся полдневными поисками, солдаты приободрились. Теперь уж – к "делу". И медлить было нельзя. Бежавшие где-то недалеко!
– Борис, – сказал лейтенант своему заместителю Лукьяненко, – оставайся со взводом в засаде... Дай-ка мне твой автомат...
На преследование с командиром пошли пятеро: сержант Уткин, рядовые Дадышев, Кулар, Митлин, Веселов. Вот где пригодились ребятам их кроссовые тренировки, могучее здоровье лейтенанта. Он все время бежал впереди, увлекая и подбадривая группу.
Рядовой Дадышев рассказывал мне: "Несколько раз попадались нам на "тропе" окурки-бычки. "Плиску" они курили – болгарские сигареты. Понятно, у кого-то "прихватили"... Наткнулись вдруг на пепел потухшего костерка. Павлов потрогал пепел ладонью: теплый! Ребята, – говорит, – они где-то совсем близко... Решили мы немного отдохнуть, обсудить, как действовать дальше. Командир приказал подкрепиться сухпайком, сам пожевал корочку. Потом взял автомат на изготовку и пошел вперед. Пока мы поправляли снаряжение, он оторвался от группы метров на семьдесят. Кусты его закрывали. И вдруг – одиночный выстрел. А за ним – автоматная очередь. Рванулись туда. Мы увидели, как лейтенант, припав на колено, выхватил окровавленной рукой ракетницу, дважды выстрели/г в направление убегавших бандитов...".
А я представил, как зелеными огненными кругами качнулась в глазах лейтенанта Павлова тайга, как он, падая, успел послать вдогонку убегавшим автоматную очередь. Одиночным выстрелили в него из куста. Пуля с близкого расстояния угодила в оружие, разрубив два пальца правой руки и рикошетом глубоко распорола живот...
Затравленно, по-волчьи, пытаясь оторваться от преследователей, убегали бандиты. Они выиграли еще несколько часов свободы. Но кольцо вокруг них сжималось. На вертолетах, которым посигналили из ракетницы, прибыли новые оперативные группы. И они шли по следам бандитов. Те огрызались редкими выстрелами, экономя патроны.
Утром в штаб пришло донесение, что двое бандитов убиты в перестрелке, двое захвачены живыми.
Тяжело переживали в части опасное ранение лейтенанта Павлова. Весть о нем облетела все окрестные поселки. А в школах, где он организовывал с ребятишками военную игру "Зарница", печалились больше всего: как там их боевой командир!?
Рассказывал мне рядовой Веселов: "Я подбежал к Павлову первым. Рубашка у него вся набухла кровью. Я перевязал, как мог, перебитые пальцы... Прилетел и опустился вертолет. Мы с Куларом сопровождали лейтенанта до больницы. В вертолете он несколько раз терял сознание, а когда приходил в себя, подбадривал нас, шутил по поводу своей "царапины"...
Мужеству Павлова поражались врачи Полуноченской больницы, куда он был доставлен на операцию. Рана в живот оказалась слишком тяжелой. Жена Галя дежурила у его кровати. Приходя в сознание, он слабо улыбался: "Ничего, Галочка, мы еще сто лет проживем с тобой!" Его навешали друзья, посторонние люди сдавали кровь. С Тюменшины, из нашего родного села Окунево, торопилась к раненому сыну мама Александра Давыдовна...
И вот: "Умер Павлов. Мучительно переживали это событие все работники больницы. Каждый мысленно проверял, все ли сделано, чтобы спасти этого молодого жизнерадостного человека, пожертвовавшего собой ради спасения других", – читаю июньскую заметку в газете "Северная звезда"...
Прошли месяцы. Много дождей и рос выпало на вечнозеленые рощи кедров, куда мой друг детства Леонид Павлов любил ходить на охоту. Белыми буранами пришла в этот северный край зима и, словно яркие капельки крови, застыла в багульниковых зарослях брусника. Тяжелый туман висит над казармами и возмужавшие за годы службы сержанты и рядовые досматривают перед "дембелем" свои последние солдатские сны...
С секретарем бюро комсомола подразделения рядовым Толей Анисцевым идем на новую квартиру Гали Павловой. В коридоре на вешалке – офицерская фуражка, словно только что снятая хозяином, вернувшимся со службы домой. На этажерке с книгами – офицерская полевая сумка... Галя недавно стала матерью. Дочке Лене, родившейся после гибели отца, два месяца. Она беспокойно машет крохотными ручонками, что-то гулькает. В ее маленькую жизнь еще не вошло горе...
– Думала, что сын родится, – как бы извиняясь за что-то, говорит Галя, мечтала его Леней назвать. – И опять о нем, о муже: – Хороший он был...
Она еще не свыклась с потерей близкого человека, вдруг да заговорит о нем, как о живом:
– Знаете, он уколов боится...
Потом, при прощании, просит передать приветы родным – в Окунево:
– А подрастет Лена, приедем в гости...
На следующий день на заснеженном кладбище Ивделя я нашел могилу Лени, постоял в одиночестве у печального обелиска.
Ну вот и все...
Нет, нет... Встретился еще с подполковником Милашенко, хорошие слова услышал от старшего командира о службе друга. И увез с собой добрые новости, касающиеся памяти Леонида Павлова. Командование части ходатайствует перед Министерством обороны СССР о зачислении лейтенанта Павлова в списки части – навечно. А горисполкомом Ивделя готовит решение о присвоении одной из улиц городка имени отважного офицера. Узнав об этом, подумал, что вся двадцатитрехлетняя жизнь моего друга детства – короткая, но солнечная улица. И пусть по ней метут наши северные метели-поземки, а по весне бушует пламя черемух, поджигая сердца неравнодушных юностью, чистотой, отвагой.
1969