Избранное. Том 1
С. К. Ломакин
ГОЛГОФА ЗОТА ТОБОЛКИНА
Самоосуществление, предназначение литератора обнаруживается по– разному: у одних тяга к сочинительству проявляется с раннего детства, у других – в зрелые годы.
У Зота Корниловича Тоболкина первые прозаические произведения, на которые обратили внимание критика и читатели появились, когда автору было за сорок. За 30 лет великий труженик опубликовал более двадцати книг, представ перед читателями в различных литературных жанрах: как романист, драматург, повествователь, эссеист, поэт. Популярный поэт в восьмидесятые годы прошлого века как-то написал:..
До сорока, до сорока
Схватить удачу за рога
На ярмарку мы скачем,
а в сорок с ярмарки пешком
с пустым мешком бредет тишком
обворовали – плачем...
Своим творчеством Зот Корнилович опроверг данный тезис собрата по перу. Меня заинтересовала последняя, по времени, повесть Тоболкина «Голгофа», о которой и пойдет речь. Надо сразу сказать повесть автобиографична и ее персонажи, близкие по духу писателю, друзья легко узнаваемые люди, имеющие отношение к искусству, литературе. Автор не решился на документальную повесть, поэтому имена и фамилии героев повести вымышлены. Голгофа переводится с греческого – «череп» – в новозаветном повествовании – лобное место распятие Христа, обозначение холма, круглого как череп.
Христианское богословие связало Голгофу с черепом Адама, провиденциально оказавшимся прямо под крестом, чтобы кровь Христа, стекая на него, телесно омывала Адама и в его лице все человечество от скверны греха. Голгофа рассматривается как сакральный «центр мира». Голгофа Зота Тоболкина носит индивидуалистический характер повествования. Начинается повесть с описания картин детства, которое наиболее ярко ассоциируется у каждого человека, и остаются в памяти даже в преклонном возрасте. Представление о прекрасном и безобразном возникали у ребенка в зависимости от обстоятельств и условий жизни. Описание своего детства у Зота Корниловича носят отрывочные, фрагментарные, эпизодические моменты. Ребенок, появившийся на свет, не имел никаких врожденных идей и целесообразности чего бы то ни было.
Эти понятия возникают только с опытом и от общения с людьми. Сам писатель о своем детстве говорит: «Я часто окунаюсь мыслями в детство. И когда спрашивали меня в те несытые годы: «Кем ты будешь?» «Пекарем или поваром», – бойко отвечал я. Потому что оба этих умельца во все времена сыты». Дети военного и послевоенного поколения хватили лиха, об этом лихолетье написаны сотни книг. Однако, описывая трагические периоды детства, писатель не без юмора их живописует. Истинное бедствие возбуждает сожаление и не может быть смешным, но беда пустяшная или воображаемая не вызывает сострадания, бывает смешна.
Например: случай с петухом, который за свое, злодеяние назван: «Вражиной, Берией». Все необычное, увиденное впервые вызывает у ребенка восторг, который предшествует работе мысли. Ребенок останавливается пораженный неведомым явлением и начинает мыслить.
Так начинается творческое постижение мира, осмысленное разумом, отождествление себя с природой, а это и есть акт познания, совершаемый интуицией и размышлением. Общаясь с простыми деревенскими людьми, впечатлительный ребенок выуживал живой язык, а в зрелые годы оттачивал свое словесное мастерство. Его языковые и стилистические изыски почерпнуты из глубинки.
Жизнь среди простых людей обострила его духовное зрение, углубила его художническое восприятие. Зот Корнилович, в своих произведениях, избегает стандарты, банальные общие места, современные словечки, почерпнутые из западной литературы. Он часто обращается к великому словарю русского языка Вл. Даля, который писал о народном языке: «Не должно писать таким языком, какой мы себе сочинили, распахнув ворота настежь на Запад надев фрак и заговорив на все лады, кроме своего... Если же мы в чаду обаяния сами отсечем себе этот источник, то нас постигнет засуха». В повести «Голгофа» автор не изменил себе, язык его оригинален и изобилует словами, которыми пользуются миллионы простых людей. Оригинальность есть только там, где есть независимость. Когда человек перестает быть целью и становится средством, он теряет индивидуальность– единственное, что вызывает интерес у читателя. Для Тоболкина литература: труд, жизнь, долг, вдохновение. Он постоянно учится у людей, у природы. Вот его писательская исповедь, гимн природе, которая подпитывает его талант. «Пусть за меня журчит ручей. Пусть соловушка поет, звенят звезды, шелестят листья. Я буду лишь внимать им и записывать их великие мысли и звуки. Их гимн волшебен. Гимн, который создан лучшим на свете композитором». Понятно, что «лучший композитор» – это природа. Читаешь повесть и проникаешься осознанием постоянной тревоги автора; как оценят его очередное произведение. Он словно говорит: не отступайте от меня ни на шаг, пройдите вместе со мной все повороты моей жизни, изгибы, закоулки до конца. Довертесь изображаемому мной пути. Наконец, подарите мне то, что я даровал предмету моих размышлений, моему замыслу, стилю, всему моему произведению: терпеливую надежду и неослабное внимание. Не могу не остановится на персонифицированном диалоге персонажей повести.
Диалоги составляют органический сплав прозы, поэзии и публицистики. Видимо, в такое время мы живем, что без публицистики, направленной на размышления о судьбе России нельзя выразить свое беспокойство. Друзья писателя имеют прямое отношение к искусству. Все они обращены к свету, связаны духовно, освещенные одним и тем же многократно преломленным лучом. Свет соединяет творцов: литератора, скульптора, артиста, которые как три соответствующих хора созвучны друг другу и звучат почти совершенно одинаково. Их дружба соразмерна их строю души, составляющая органическую гармонию единого целого. Сравниваешь писателя Тоболкина с другими авторами и думаешь: ремесленники крышу дома держат на опорах, ограничиваясь столбом, Зот Корнилович воздвигает колонну, притом еще пристраивает фронтон. Стихи, перемежающие прозу и публицистику незамысловаты, но они исходят из души, а ум словно и непричастен. Например:
... Суббота. Солнышко, Сияние небес.
Залюбовался ими дивный лес.
Везет же мне! Со мной моя природа.
И здесь покой, и радость, и свобода.
... Ушла, ушла зима!
Отвластвовала вьюга.
Тепло.
Березы вновь в бесценных изумрудах
Какое чудо – Жизнь!
Какое чудо!
Так поэзия неподвластна мысли, это небесный дар.
Ум открывает душе различные предметы, готовит почву для поэзии. Эмоциональное восприятие в данном случае природы – причина поэзии, знания – повод к ней.
Припоминается одна, из великого множества, античных Венер, в которой соразмерны все части тела. Венера обнажена и собирается укрыться плащом. Этот порыв прекрасен, т. к. высвечивает стыдливость и благодаря этой второстепенной детали нагота навевает мысли о целомудрии. Вот такая соразмерность чувствуется в соотношении прозы, публицистики и поэзии в повести «Голгофа» Зота Тоболкина. В повести даже трагическое возникает тогда, когда земное и конечное уничтожается в божественном, светлом: трагедия растворяется в радости бытия. Финал повести страшен: один из главных персонажей Клим Нилин скульптор застрелен в своей мастерской. Такое либералы-демократы построили бандитское, криминогенное государство, когда властные структуры не способны оградить своих граждан от бандитов, но иногда потворствуют им. Умирающий скульптор успевает произнести своим дорогим друзьям Мирошину и Ольге «Горько!». Писатель чувство скорби соединяет с чувством радости, блаженства, как продолжение жизни. Чувство блаженства смешанное с печалью – это состояние, превосходящее предел человеческих ощущений. В данном эпизоде радость и трагедия идут рядом. Прочитав очередное произведение прекрасного известного писателя России, я подумал о том, что Зот Тоболкин несмотря на свой почтенный возраст находится на взлете своего большого таланта. И мне хочется надеяться, как одному из читателей, что лучшее произведение Зота Тоболкина еще впереди. Как заметил в свое время, кажется поэт К. Д. Бальмонт: «День только к вечеру хорош, жизнь тем ясней, чем ближе к смерти».
С. К. Ломакин
ГОЛГОФА ЗОТА ТОБОЛКИНА
Самоосуществление, предназначение литератора обнаруживается по– разному: у одних тяга к сочинительству проявляется с раннего детства, у других – в зрелые годы.
У Зота Корниловича Тоболкина первые прозаические произведения, на которые обратили внимание критика и читатели появились, когда автору было за сорок. За 30 лет великий труженик опубликовал более двадцати книг, представ перед читателями в различных литературных жанрах: как романист, драматург, повествователь, эссеист, поэт. Популярный поэт в восьмидесятые годы прошлого века как-то написал:..
До сорока, до сорока
Схватить удачу за рога
На ярмарку мы скачем,
а в сорок с ярмарки пешком
с пустым мешком бредет тишком
обворовали – плачем...
Своим творчеством Зот Корнилович опроверг данный тезис собрата по перу. Меня заинтересовала последняя, по времени, повесть Тоболкина «Голгофа», о которой и пойдет речь. Надо сразу сказать повесть автобиографична и ее персонажи, близкие по духу писателю, друзья легко узнаваемые люди, имеющие отношение к искусству, литературе. Автор не решился на документальную повесть, поэтому имена и фамилии героев повести вымышлены. Голгофа переводится с греческого – «череп» – в новозаветном повествовании – лобное место распятие Христа, обозначение холма, круглого как череп.
Христианское богословие связало Голгофу с черепом Адама, провиденциально оказавшимся прямо под крестом, чтобы кровь Христа, стекая на него, телесно омывала Адама и в его лице все человечество от скверны греха. Голгофа рассматривается как сакральный «центр мира». Голгофа Зота Тоболкина носит индивидуалистический характер повествования. Начинается повесть с описания картин детства, которое наиболее ярко ассоциируется у каждого человека, и остаются в памяти даже в преклонном возрасте. Представление о прекрасном и безобразном возникали у ребенка в зависимости от обстоятельств и условий жизни. Описание своего детства у Зота Корниловича носят отрывочные, фрагментарные, эпизодические моменты. Ребенок, появившийся на свет, не имел никаких врожденных идей и целесообразности чего бы то ни было.
Эти понятия возникают только с опытом и от общения с людьми. Сам писатель о своем детстве говорит: «Я часто окунаюсь мыслями в детство. И когда спрашивали меня в те несытые годы: «Кем ты будешь?» «Пекарем или поваром», – бойко отвечал я. Потому что оба этих умельца во все времена сыты». Дети военного и послевоенного поколения хватили лиха, об этом лихолетье написаны сотни книг. Однако, описывая трагические периоды детства, писатель не без юмора их живописует. Истинное бедствие возбуждает сожаление и не может быть смешным, но беда пустяшная или воображаемая не вызывает сострадания, бывает смешна.
Например: случай с петухом, который за свое, злодеяние назван: «Вражиной, Берией». Все необычное, увиденное впервые вызывает у ребенка восторг, который предшествует работе мысли. Ребенок останавливается пораженный неведомым явлением и начинает мыслить.
Так начинается творческое постижение мира, осмысленное разумом, отождествление себя с природой, а это и есть акт познания, совершаемый интуицией и размышлением. Общаясь с простыми деревенскими людьми, впечатлительный ребенок выуживал живой язык, а в зрелые годы оттачивал свое словесное мастерство. Его языковые и стилистические изыски почерпнуты из глубинки.
Жизнь среди простых людей обострила его духовное зрение, углубила его художническое восприятие. Зот Корнилович, в своих произведениях, избегает стандарты, банальные общие места, современные словечки, почерпнутые из западной литературы. Он часто обращается к великому словарю русского языка Вл. Даля, который писал о народном языке: «Не должно писать таким языком, какой мы себе сочинили, распахнув ворота настежь на Запад надев фрак и заговорив на все лады, кроме своего... Если же мы в чаду обаяния сами отсечем себе этот источник, то нас постигнет засуха». В повести «Голгофа» автор не изменил себе, язык его оригинален и изобилует словами, которыми пользуются миллионы простых людей. Оригинальность есть только там, где есть независимость. Когда человек перестает быть целью и становится средством, он теряет индивидуальность– единственное, что вызывает интерес у читателя. Для Тоболкина литература: труд, жизнь, долг, вдохновение. Он постоянно учится у людей, у природы. Вот его писательская исповедь, гимн природе, которая подпитывает его талант. «Пусть за меня журчит ручей. Пусть соловушка поет, звенят звезды, шелестят листья. Я буду лишь внимать им и записывать их великие мысли и звуки. Их гимн волшебен. Гимн, который создан лучшим на свете композитором». Понятно, что «лучший композитор» – это природа. Читаешь повесть и проникаешься осознанием постоянной тревоги автора; как оценят его очередное произведение. Он словно говорит: не отступайте от меня ни на шаг, пройдите вместе со мной все повороты моей жизни, изгибы, закоулки до конца. Довертесь изображаемому мной пути. Наконец, подарите мне то, что я даровал предмету моих размышлений, моему замыслу, стилю, всему моему произведению: терпеливую надежду и неослабное внимание. Не могу не остановится на персонифицированном диалоге персонажей повести.
Диалоги составляют органический сплав прозы, поэзии и публицистики. Видимо, в такое время мы живем, что без публицистики, направленной на размышления о судьбе России нельзя выразить свое беспокойство. Друзья писателя имеют прямое отношение к искусству. Все они обращены к свету, связаны духовно, освещенные одним и тем же многократно преломленным лучом. Свет соединяет творцов: литератора, скульптора, артиста, которые как три соответствующих хора созвучны друг другу и звучат почти совершенно одинаково. Их дружба соразмерна их строю души, составляющая органическую гармонию единого целого. Сравниваешь писателя Тоболкина с другими авторами и думаешь: ремесленники крышу дома держат на опорах, ограничиваясь столбом, Зот Корнилович воздвигает колонну, притом еще пристраивает фронтон. Стихи, перемежающие прозу и публицистику незамысловаты, но они исходят из души, а ум словно и непричастен. Например:
... Суббота. Солнышко, Сияние небес.
Залюбовался ими дивный лес.
Везет же мне! Со мной моя природа.
И здесь покой, и радость, и свобода.
... Ушла, ушла зима!
Отвластвовала вьюга.
Тепло.
Березы вновь в бесценных изумрудах
Какое чудо – Жизнь!
Какое чудо!
Так поэзия неподвластна мысли, это небесный дар.
Ум открывает душе различные предметы, готовит почву для поэзии. Эмоциональное восприятие в данном случае природы – причина поэзии, знания – повод к ней.
Припоминается одна, из великого множества, античных Венер, в которой соразмерны все части тела. Венера обнажена и собирается укрыться плащом. Этот порыв прекрасен, т. к. высвечивает стыдливость и благодаря этой второстепенной детали нагота навевает мысли о целомудрии. Вот такая соразмерность чувствуется в соотношении прозы, публицистики и поэзии в повести «Голгофа» Зота Тоболкина. В повести даже трагическое возникает тогда, когда земное и конечное уничтожается в божественном, светлом: трагедия растворяется в радости бытия. Финал повести страшен: один из главных персонажей Клим Нилин скульптор застрелен в своей мастерской. Такое либералы-демократы построили бандитское, криминогенное государство, когда властные структуры не способны оградить своих граждан от бандитов, но иногда потворствуют им. Умирающий скульптор успевает произнести своим дорогим друзьям Мирошину и Ольге «Горько!». Писатель чувство скорби соединяет с чувством радости, блаженства, как продолжение жизни. Чувство блаженства смешанное с печалью – это состояние, превосходящее предел человеческих ощущений. В данном эпизоде радость и трагедия идут рядом. Прочитав очередное произведение прекрасного известного писателя России, я подумал о том, что Зот Тоболкин несмотря на свой почтенный возраст находится на взлете своего большого таланта. И мне хочется надеяться, как одному из читателей, что лучшее произведение Зота Тоболкина еще впереди. Как заметил в свое время, кажется поэт К. Д. Бальмонт: «День только к вечеру хорош, жизнь тем ясней, чем ближе к смерти».