Избранное. Том 1
С. К. Ломакин
РОМКА
Собака была ничья. Никто не помнит, как она появилась во дворе, кто ее хозяин, но все знали, что ее зовут Ромка. С утра до вечера она носилась по двору с ребятишками. Двор был похож на квадрат, зажатый с четырех сторон пятиэтажными домами, большую часть двора занимал детский сад. Он был обнесен железной сеткой, однако ребятишки, несмотря на строгости сторожа, проникали на его территорию. Там шумели подрезанные разросшиеся, раскидистые тополя и стояли миниатюрные игрушечные домики, в которых можно было спрятаться, играя в войну. Непременным участником всех игр была Ромка. Она сновала между враждующими группировками и часто являлась невольным виновником раскрытия детских тайн. Дети очень любили Ромку, она резко контрастировала с теми квартирными маленькими собачками, которых выводили на поводке выгуливать. Эта была красивая, стройная сибирская лайка, высокого роста, белая как снег, пушистая, но не лохматая, без очесов на ногах. Вокруг Ромки всегда крутилась ребятня, ее гладили, ласкали, старались чем-нибудь угостить.
Безоблачная жизнь Ромки продолжалась несколько лет. Летом она днем и ночью находилась во дворе, зимой тоже, но в лютые морозы ютилась в подъездах одного дома. Этот дом был похож на все другие дома, но Ромка выбрала его, и ребятишки гордились тем, что она, как они говорили, «ихняя». Определились и симпатии Ромки – Родионовы. В этой семье росли два мальчика, которые учились в младших классах. Игорь и Сергей тоже привязались к Ромке, но все уговоры сделать Ромку членом семьи не действовали на маму Людмилу Федоровну – детского врача. Старший Родионов был согласен, но его мнение не было главным. Все прочитанные рассказы о доблестях наших «братьев меньших» не проняли Людмилу Федоровну, она была неумолима. Конечно, привести сибирскую лайку в квартиру на пятый этаж – не только хлопотно, но и оскорбительно для таежной собаки. Ни одну другую собаку сидение взаперти или на привязи не портит так, как сибирскую лайку.
В отсутствие матери Игорь и Сергей приглашали Ромку в гости. Они кормили ее, сажали на диван, заставляли служить за лакомства. Затем начинались игры, мальчики прятались, а Ромка искала их, иногда в эти игры встревал старший Родионов, Степан Васильевич. Он надевал полушубок, вывернутый овчиной наружу, вымазывал себе лицо краской или надевал маску медведя. Надо было видеть глазенки детей, их нетерпение и ожидание какого-то чуда, когда отец готовился напугать Ромку. И вот такой момент наступал. Из другой комнаты выкатывался клубок из шерсти, он рычал, прыгал, мяукал... Что тут начиналось: крик визг, лай, и, похоже, Ромка принимала правила игры и даже провоцировала на ее продолжение. Ее лай проникал через двери, резонируя на весь подъезд, и вскоре соседи начинали стучать по батарее и в дверь. Так заканчивался прием гостьи. Ромку выпроваживали, сопровождая до двери. Начиналась уборка квартиры. Вечером ждали Людмилу Федоровну, ждали нагоняя, так как Ромка имела обыкновение оставлять царапины, целые полосы от своих когтей на крашеном полу, которые, кстати сказать, не удавалось скрыть. Они не замывались, не замазывались и являли собой следы очередного посещения Ромки. Ромка же не испытывала никаких угрызений совести, как всегда провожала на работу в институт Степана Васильевича и поджидала ребят из школы. Дождавшись, когда Игорь и Сергей выйдут из школы, Ромка сломя голову неслась к ним, подпрыгивала, норовя лизнуть их в лицо, и, подметая землю хвостом, «бодая» их, терлась об ноги. Словом, встречала своих, исполняла свой собачий долг. И так каждый день.
Но скоро для Ромки наступили черные дни. Все началось с того, что она загуляла. Во дворе появились женихи. Отношение к Ромке со стороны людей резко изменились. От нее шарахались в сторону, как только она старалась приблизиться, и понятно почему, ибо стоило Ромке остановиться, среди соперников возникали ожесточенные драки. Ее старались прогнать от себя, и тогда вся свадьба откатывала, а в след Ромке неслись неласковые слова, и чаще всего женщины называли ее бесстыжей тварью. Но как часто бывает в жизни, невнимание одних компенсируется усиленным вниманием других. Больше всего негодовала одна женщина из третьего подъезда, которую напугали женихи Ромки, устроив драку в ее присутствии. Ей удалось заманить собаку в подъезд и дать собаке отраву. Несколько дней Ромку никто не видел, возможно, она убежала в лес лечиться, жевать траву, которую инстинктивно находят собаки в пограничной для себя ситуации. Через четыре дня она вновь появилась. На нее было страшно смотреть: шерсть клочьями свисала с боков, ребра четко обозначились, ее худоба свидетельствовала о перенесенной болезни. Ребятишки начали ее откармливать, и, когда, казалось, дело пошло на поправку, Ромку постигло новое несчастье: эта же женщина, из третьего подъезда, обварила ее кипятком. Игорь с Сергеем перенесли Ромку на пятый этаж, вынесли ей старую фуфайку, а сами побежали за матерью-врачом, которая сделала все необходимое. Обработала рану, засыпала ее стрептоцидом, отпаивала жидкостью. В судьбе Ромки принял участие весь первый подъезд. Вновь миновал кризис, и Ромку, как и прежде, можно было увидеть во дворе среди ребятишек. Она стала тяжелеть, и вскоре появились все в том же первом подъезде шесть щенков. Трогательно было смотреть, как заботливая мать кормит своих малышей, как она их прихорашивает языком.
Историю Ромки знали многие, попроведывать ее приходили не только дети, но и взрослые, и каждый старался принести что-нибудь вкусное. Сначала Ромка рычала при виде посетителей, затем обвыклась и разрешила трогать бело-черных щенят. Они становились все более забавными, привыкали к рукам людей. Игры малышей забавляли ребятишек, щенята ссорились, нападали двое на одного, кусались, а если малыши чересчур увлекались и начинали кусаться больно, Ромка призывала их к порядку. Щенята вскоре разошлись по квартирам, и Ромка вновь стала проводить целые дни во дворе. К ней вернулось хорошее настроение, теперь ее жизни никто не угрожал: женщина из третьего подъезда переехала в другой, район.
И вдруг снова беда. Однажды вечером, когда Игорь возвращался из школы, он обнаружил Ромку под лестничной площадкой всю в крови. Волоча задние ноги, она с трудом подползла к мальчику и лизнула руку, затем легла на бок. Живот ее был разорван выстрелом из ружья. Игорь видел как дрожит ее черное легкое. По его телу пробежала горячая волна жалости, он заплакал навзрыд. Так и нашел их вместе Степан Васильевич и сразу вызвал врача. Ромке была сделана операция. Раны зашили, и вот уже в который раз собака поднялась...
После работы Степан Васильевич с Ромкой отправлялись в лес. Они выезжали автобусом, затем шли пешком, наслаждаясь тишиной уходящего дня, солнцем, лучи которого лениво скользили по макушкам деревьев. Степан Васильевич мог часами смотреть на дивную синеву неба между верхушками деревьев, как бы купающихся в этой синеве. Воздух был наполнен запахами разнотравья. Ромка носилась среди кустов, отыскивая мышиные норы. Стрекот кузнечиков, пение птиц, жужжание пчел настраивали на размышления о сущности жизни, о гармонии и вечности природы. У Степана Васильевича было любимое место у озера, куда он часто выезжал, чтобы подумать вдали от суетной жизни города. Ему нравилось подходить к озеру со стороны, где, беспомощно склонив кривой ствол, стояла одинокая березка и седыми бородами цеплялись за полуобнаженные ветви серые длинные мхи. Ветер раскачивал березу, и казалось, что она, подобно бессильному старцу, не может расправить свои члены. После каждого сильного порыва ветра она будто еще более сгибалась, беспомощней опускались ее ветви. Степан Васильевич по привычке садился на искривленную часть дерева. Думал. Иногда с юмором мысленно сравнивал себя с этой березой, которая оказалась одна-одинешенька среди хвойных деревьев. Чаще всего мечтал о том, как вернется в деревню. Он прожил хотя и недолгую еще, но трудную, как ему казалось, незадавшуюся жизнь. Очень любил деревню, но судьбе было угодно, чтобы он жил в городе. Окончил университет, был директором сельской средней школы, потом вновь вернулся в город, чтобы осесть надолго. И теперь, работая в высшей школе, все чаще подумывал о деревне, о том, что люди порой приносят большие жертвы, чтобы жить в соответствии с обязанностями, вытекающими из их положения, о том, что нужно все-таки подаваться на малую родину, где он обретет душевное спокойствие и реализует себя как личность. Так размышлял Степан Васильевич, иногда он подзывал к себе Ромку и, обняв ее за шею, долго сидел молча, смотрел на противоположный берег озера. Однажды он смотрел до тех пор, пока не заслезились глаза. Слезы медленно скатывались по лицу. Ромка вдруг резко вскинулась и давай покрывать своим шершавым языком лицо Степана Васильевича. Он же, отбиваясь от Ромки, говорил: «Да не плачу, не плачу я, Ромка, отстань, успокойся. – А потом сказал, – Ничего, ничего, Ромка, не держи зла на людей. Люди, Ромка, разные – хороших больше. Подожди немного милая, вот подрастут мои сыновья и уедем мы все в деревню. Мы с тобой, Ромка, деревенские и, наверное, не стоило нам испытывать судьбу в городе. Купим в деревне дом, сделаю тебе будку, не волнуйся, я понимаю, что ты вольный казак и не сможешь сидеть па цепи. Работать я буду пчеловодом на пасеке, и мне без тебя, Ромка, не обойтись. Ты поняла, Ромка?». Начинало темнеть, ветви и листва деревьев теряли четкие очертания. Последние лучи уходящего солнца скрывались за деревьями. Степан Васильевич медленно поднимался с дерева, говорил: «Пойдем, Ромка, домой», – его голос странно раздваивался среди глубокой тишины, и, казалось, еще некоторое время голос летел вдоль озера. Они брели в сторону трассы, чтобы на попутке доехать до города.
Осуществить свою мечту Степан Васильевич не смог. Исчезла Ромка. Ее не было день, два, десять... Соседи говорили разное. Одни утверждали, что Ромку увезли собачники, другие – что ее застрелили на шапку, третьи... Словом, нет ее, а жизнь идет своим чередом, ребятишки подросли, учатся уже в старших классах, но до сих пор помнят Ромку.
С. К. Ломакин
РОМКА
Собака была ничья. Никто не помнит, как она появилась во дворе, кто ее хозяин, но все знали, что ее зовут Ромка. С утра до вечера она носилась по двору с ребятишками. Двор был похож на квадрат, зажатый с четырех сторон пятиэтажными домами, большую часть двора занимал детский сад. Он был обнесен железной сеткой, однако ребятишки, несмотря на строгости сторожа, проникали на его территорию. Там шумели подрезанные разросшиеся, раскидистые тополя и стояли миниатюрные игрушечные домики, в которых можно было спрятаться, играя в войну. Непременным участником всех игр была Ромка. Она сновала между враждующими группировками и часто являлась невольным виновником раскрытия детских тайн. Дети очень любили Ромку, она резко контрастировала с теми квартирными маленькими собачками, которых выводили на поводке выгуливать. Эта была красивая, стройная сибирская лайка, высокого роста, белая как снег, пушистая, но не лохматая, без очесов на ногах. Вокруг Ромки всегда крутилась ребятня, ее гладили, ласкали, старались чем-нибудь угостить.
Безоблачная жизнь Ромки продолжалась несколько лет. Летом она днем и ночью находилась во дворе, зимой тоже, но в лютые морозы ютилась в подъездах одного дома. Этот дом был похож на все другие дома, но Ромка выбрала его, и ребятишки гордились тем, что она, как они говорили, «ихняя». Определились и симпатии Ромки – Родионовы. В этой семье росли два мальчика, которые учились в младших классах. Игорь и Сергей тоже привязались к Ромке, но все уговоры сделать Ромку членом семьи не действовали на маму Людмилу Федоровну – детского врача. Старший Родионов был согласен, но его мнение не было главным. Все прочитанные рассказы о доблестях наших «братьев меньших» не проняли Людмилу Федоровну, она была неумолима. Конечно, привести сибирскую лайку в квартиру на пятый этаж – не только хлопотно, но и оскорбительно для таежной собаки. Ни одну другую собаку сидение взаперти или на привязи не портит так, как сибирскую лайку.
В отсутствие матери Игорь и Сергей приглашали Ромку в гости. Они кормили ее, сажали на диван, заставляли служить за лакомства. Затем начинались игры, мальчики прятались, а Ромка искала их, иногда в эти игры встревал старший Родионов, Степан Васильевич. Он надевал полушубок, вывернутый овчиной наружу, вымазывал себе лицо краской или надевал маску медведя. Надо было видеть глазенки детей, их нетерпение и ожидание какого-то чуда, когда отец готовился напугать Ромку. И вот такой момент наступал. Из другой комнаты выкатывался клубок из шерсти, он рычал, прыгал, мяукал... Что тут начиналось: крик визг, лай, и, похоже, Ромка принимала правила игры и даже провоцировала на ее продолжение. Ее лай проникал через двери, резонируя на весь подъезд, и вскоре соседи начинали стучать по батарее и в дверь. Так заканчивался прием гостьи. Ромку выпроваживали, сопровождая до двери. Начиналась уборка квартиры. Вечером ждали Людмилу Федоровну, ждали нагоняя, так как Ромка имела обыкновение оставлять царапины, целые полосы от своих когтей на крашеном полу, которые, кстати сказать, не удавалось скрыть. Они не замывались, не замазывались и являли собой следы очередного посещения Ромки. Ромка же не испытывала никаких угрызений совести, как всегда провожала на работу в институт Степана Васильевича и поджидала ребят из школы. Дождавшись, когда Игорь и Сергей выйдут из школы, Ромка сломя голову неслась к ним, подпрыгивала, норовя лизнуть их в лицо, и, подметая землю хвостом, «бодая» их, терлась об ноги. Словом, встречала своих, исполняла свой собачий долг. И так каждый день.
Но скоро для Ромки наступили черные дни. Все началось с того, что она загуляла. Во дворе появились женихи. Отношение к Ромке со стороны людей резко изменились. От нее шарахались в сторону, как только она старалась приблизиться, и понятно почему, ибо стоило Ромке остановиться, среди соперников возникали ожесточенные драки. Ее старались прогнать от себя, и тогда вся свадьба откатывала, а в след Ромке неслись неласковые слова, и чаще всего женщины называли ее бесстыжей тварью. Но как часто бывает в жизни, невнимание одних компенсируется усиленным вниманием других. Больше всего негодовала одна женщина из третьего подъезда, которую напугали женихи Ромки, устроив драку в ее присутствии. Ей удалось заманить собаку в подъезд и дать собаке отраву. Несколько дней Ромку никто не видел, возможно, она убежала в лес лечиться, жевать траву, которую инстинктивно находят собаки в пограничной для себя ситуации. Через четыре дня она вновь появилась. На нее было страшно смотреть: шерсть клочьями свисала с боков, ребра четко обозначились, ее худоба свидетельствовала о перенесенной болезни. Ребятишки начали ее откармливать, и, когда, казалось, дело пошло на поправку, Ромку постигло новое несчастье: эта же женщина, из третьего подъезда, обварила ее кипятком. Игорь с Сергеем перенесли Ромку на пятый этаж, вынесли ей старую фуфайку, а сами побежали за матерью-врачом, которая сделала все необходимое. Обработала рану, засыпала ее стрептоцидом, отпаивала жидкостью. В судьбе Ромки принял участие весь первый подъезд. Вновь миновал кризис, и Ромку, как и прежде, можно было увидеть во дворе среди ребятишек. Она стала тяжелеть, и вскоре появились все в том же первом подъезде шесть щенков. Трогательно было смотреть, как заботливая мать кормит своих малышей, как она их прихорашивает языком.
Историю Ромки знали многие, попроведывать ее приходили не только дети, но и взрослые, и каждый старался принести что-нибудь вкусное. Сначала Ромка рычала при виде посетителей, затем обвыклась и разрешила трогать бело-черных щенят. Они становились все более забавными, привыкали к рукам людей. Игры малышей забавляли ребятишек, щенята ссорились, нападали двое на одного, кусались, а если малыши чересчур увлекались и начинали кусаться больно, Ромка призывала их к порядку. Щенята вскоре разошлись по квартирам, и Ромка вновь стала проводить целые дни во дворе. К ней вернулось хорошее настроение, теперь ее жизни никто не угрожал: женщина из третьего подъезда переехала в другой, район.
И вдруг снова беда. Однажды вечером, когда Игорь возвращался из школы, он обнаружил Ромку под лестничной площадкой всю в крови. Волоча задние ноги, она с трудом подползла к мальчику и лизнула руку, затем легла на бок. Живот ее был разорван выстрелом из ружья. Игорь видел как дрожит ее черное легкое. По его телу пробежала горячая волна жалости, он заплакал навзрыд. Так и нашел их вместе Степан Васильевич и сразу вызвал врача. Ромке была сделана операция. Раны зашили, и вот уже в который раз собака поднялась...
После работы Степан Васильевич с Ромкой отправлялись в лес. Они выезжали автобусом, затем шли пешком, наслаждаясь тишиной уходящего дня, солнцем, лучи которого лениво скользили по макушкам деревьев. Степан Васильевич мог часами смотреть на дивную синеву неба между верхушками деревьев, как бы купающихся в этой синеве. Воздух был наполнен запахами разнотравья. Ромка носилась среди кустов, отыскивая мышиные норы. Стрекот кузнечиков, пение птиц, жужжание пчел настраивали на размышления о сущности жизни, о гармонии и вечности природы. У Степана Васильевича было любимое место у озера, куда он часто выезжал, чтобы подумать вдали от суетной жизни города. Ему нравилось подходить к озеру со стороны, где, беспомощно склонив кривой ствол, стояла одинокая березка и седыми бородами цеплялись за полуобнаженные ветви серые длинные мхи. Ветер раскачивал березу, и казалось, что она, подобно бессильному старцу, не может расправить свои члены. После каждого сильного порыва ветра она будто еще более сгибалась, беспомощней опускались ее ветви. Степан Васильевич по привычке садился на искривленную часть дерева. Думал. Иногда с юмором мысленно сравнивал себя с этой березой, которая оказалась одна-одинешенька среди хвойных деревьев. Чаще всего мечтал о том, как вернется в деревню. Он прожил хотя и недолгую еще, но трудную, как ему казалось, незадавшуюся жизнь. Очень любил деревню, но судьбе было угодно, чтобы он жил в городе. Окончил университет, был директором сельской средней школы, потом вновь вернулся в город, чтобы осесть надолго. И теперь, работая в высшей школе, все чаще подумывал о деревне, о том, что люди порой приносят большие жертвы, чтобы жить в соответствии с обязанностями, вытекающими из их положения, о том, что нужно все-таки подаваться на малую родину, где он обретет душевное спокойствие и реализует себя как личность. Так размышлял Степан Васильевич, иногда он подзывал к себе Ромку и, обняв ее за шею, долго сидел молча, смотрел на противоположный берег озера. Однажды он смотрел до тех пор, пока не заслезились глаза. Слезы медленно скатывались по лицу. Ромка вдруг резко вскинулась и давай покрывать своим шершавым языком лицо Степана Васильевича. Он же, отбиваясь от Ромки, говорил: «Да не плачу, не плачу я, Ромка, отстань, успокойся. – А потом сказал, – Ничего, ничего, Ромка, не держи зла на людей. Люди, Ромка, разные – хороших больше. Подожди немного милая, вот подрастут мои сыновья и уедем мы все в деревню. Мы с тобой, Ромка, деревенские и, наверное, не стоило нам испытывать судьбу в городе. Купим в деревне дом, сделаю тебе будку, не волнуйся, я понимаю, что ты вольный казак и не сможешь сидеть па цепи. Работать я буду пчеловодом на пасеке, и мне без тебя, Ромка, не обойтись. Ты поняла, Ромка?». Начинало темнеть, ветви и листва деревьев теряли четкие очертания. Последние лучи уходящего солнца скрывались за деревьями. Степан Васильевич медленно поднимался с дерева, говорил: «Пойдем, Ромка, домой», – его голос странно раздваивался среди глубокой тишины, и, казалось, еще некоторое время голос летел вдоль озера. Они брели в сторону трассы, чтобы на попутке доехать до города.
Осуществить свою мечту Степан Васильевич не смог. Исчезла Ромка. Ее не было день, два, десять... Соседи говорили разное. Одни утверждали, что Ромку увезли собачники, другие – что ее застрелили на шапку, третьи... Словом, нет ее, а жизнь идет своим чередом, ребятишки подросли, учатся уже в старших классах, но до сих пор помнят Ромку.