Пастуший стан
С. Б. Шумский
ВДОЛЬ ДА ПО РЕЧКЕ
Баржу водит сильным течением из стороны в сторону, мотает. Катер напрягает все свои «сто пятьдесят лошадей», бурунит воду под кормой. Чувствуется, тяжело ему, но он упорно скребется, тянет. Бойкий, напряженный перестук двигателя эхом мечется по берегам.
Широк, многоводен Пур даже здесь, в среднем течении – свинцовая гладь упруго морщинится на поворотах и отмелях. Но это нынче, после затяжных осенних дождей, так его расперло. Обычно же Пур страшно мелок; бешеное течение гонит, перекатывает по дну тонны песка. И часто оказывается так, что там, где вчера плоские баржонки – «сотки», вроде нашей, проходили свободно, на следующий день мягко садились в ил.
Река песка, или песчаная река – такое название закрепилось за Пуром. И сейчас на километры – то по одному берегу, то по другому – тянутся песчаные косы. Как будто хлебные нивы волнисто, упруго застыли на ветру.
– Вот это пляжи! – восхищенно замечает кто-то из ребят, сидящих в носовой части. – Сюда бы южное солнце... позагорать, а?
– Да, пляжи, – шепчет Николай Федорович, вспомнив раннее утро на причале, когда вдруг неожиданно повалил снег большими хлопьями – в минуту выбелило берег, палубы барж и плавучие краны. – Закует вот и будешь загорать вдали от базы...
В плотной, подтянутой фигуре Николая Федоровича Алексеева есть что-то от первопроходцев Сибири: куртка-штормовка застегнута на все пуговицы и перетянута патронташем; аккуратно подвернутые болотники, тонкое лицо с прямым носом и большими глазами, которые поблескивают из-под капюшона, – основательность во всем чувствуется, внутренняя собранность и сила. Стоя у борта, он неотрывно смотрит вперед, туда, где постепенно раздвигаются плоские пуровские берега. У ног его плещется вода, с шипением заползая, иногда через низкую кромку на палубу. Но он этого не замечает. Мысли его там, на стройплощадке, о которой он пока ничего не знает. Все пока замыкается в одном непривычном слове – Ягенетская.
В этих краях Николай Федорович впервые, хотя на Севере уже четыре года. Строил Нижнетуринскую, Ивдельскую, Белоярскую компрессорные станции на газопроводе Пунга – Урал. И вот теперь начальник участка 33-го строительного управления, главнокомандующий первого десанта на Ягенетскую – головная компрессорная уникального Уренгойского газового месторождения, – через нее голубое топливо устремится в скором времени по южному стальному руслу – на Челябинск.
Здесь условия, конечно, посложнее и потруднее, чем на Урале: высадка предстоит в глухую тайгу. Начинать надо с вертолетной площадки – это понятно. Без «вертолетки» не проживешь и недели. Хотя вертолетом сваебой или трубоукладчик, к примеру, не перевезешь. Поэтому вся надежда на погоду, чтобы до ледостава позволила еще провести две-три таких же баржи. Удастся ли? Уж больно круто к зиме повернуло.
И Николай Федорович снова начинает перебирать подробности сегодняшней погрузки: столько было беготни, нервов. Больше нервов. То кран ждали, то барже место отвоевывали. А не успели отплыть, как стало ясно, что двигаться дальше невозможно, потому что баржа «зарывалась» носом. Пришлось снова причаливать и перемещать жилые «бочки» к корме. Быстро управились, молодцы ребята. Толковых подобрал бригадир Г. И. Афанасьев. Никого не надо заставлять делать то и то, каждый сам знает и доводит до конца начатое.
Вон и сейчас копаются кто где: водители автокрана Иван Дидыч и Петр Озинчук осматривают, чистят двигатель, плотник Федор Ефимченко распутывает веревку – тот вообще ни минуты не может сидеть без дела. Александр Зыбин, газоэлектросварщик, колет дрова возле печки-буржуйки, от которой аппетитно тянет тушёнкой.
– Похоже, не доберемся сегодня до места, – подходит Геннадий Иванович. – Третий час, а, смотрите, как будто сумерки.
– Хоть бы до устья Ягенетты дойти, – со вздохом говорит Николай Федорович. – Еще километров сорок...
– Если бы не перегрузка...
– Обед готов! К столу-у-у! – раздается звонкий голос «штатного» повара плотника Виктора Венкова. – Про-ошу к столу-у!
А стол – два ящика под березентовым пологом в носовой части. Все пятнадцать человек плотно усаживаются вокруг – от гречневой каши с тушёнкой клубится белый парок, дружно позвякивают ложки. От кружки сладкого чая по телу расходится живительное тепло. Заодно согреваются и окоченевшие руки. Неужели где-тона юге люди пекутся под пляжным солнцем? Не верится просто.
... Темнеет быстро. С севера надвигается тяжелая туча, затягивая своим черным пологом полнеба. Кромка леса на дальнем пойменном берегу уже еле различима. А над головой, в разрывах белесых облаков, высвечивают крупные звезды.
Укладываемся спать в большом контейнере, который почти доверху завален снаряжением-ящиками, матрасами, одеялами, спецодеждой.
Тело, как иголками, прошивает дрожь, будто в спальный мешок натолкал кто снегу.
– Подождите немножко, – уговаривает Геннадий Иванович.
– Скоро будет хорошо, даже жарко. Мы не в такой мороз на печке спали...
Жду, дрожу. Минут через десять в самом деле озноб проходит от тепла, идущего друг от друга. А может быть, от разговоров.
Разговоры о разном: мысли вслух о предстоящей высадке, воспоминания, откровения.
Видимо, в такие вот минуты отрешенности в людях срабатывает некий нравственный накопитель: каждый вдруг начинает взвешивать и определять меру и масштабы своей причастности к общему делу. В чем, где их границы этих масштабов, чтобы они всегда совпадали с душевным равновесием, семейным благополучием, понятием о счастье? Как тут определить?
Геннадий Иванович лет двадцать назад познал, ощутил душой и телом азарт труда монтажника. Именно азарт, так как всюду, где ему доводилось трудиться, охотно всего себя отдавал (а потом и других к этому приучать стал) общей цели. Объездил всю южную округу: монтировал домны, заводы, химкомбинаты, конверторные цеха, копры в Северодонецке, Жданове, Краматорске, Запорожье, Днепропетровске, Енакиеве – везде с семьей, ноне везде благоустроенно, уютно, в основном, – по общежитиям да частным квартирам. Намеревался осесть в конце концов, зажить покапитальнее – была такая возможность. Но в прошлом году – взыграла эта неуемная страсть к передвижениям – решил ехать на Север. Много слышал и читал об Уренгое, захотелось испытать себя. И, можно сказать, испытал. Хотя, честно признаться, нелегко пришлось, пока перебрались, устроились с жильем. Зато и радости за этот год были: окончил, наконец, индустриальный техникум, строил первую установку комплексной подготовки газа. Участник почетной вахты на открытии газового гиганта Уренгоя – моменты такие не забываются.
– Подумаешь другой раз: какая сила движет наши стремления? Деньги, власть над другими – все-таки это не главное и главным быть не может. Главное... Ты не думаешь, Николай Федорович, уезжать с севера? Не надоело?
– Нет, не надоело, – без раздумий отвечает Николай Федорович. – Построю компрессорную, все три очереди построю – это года на три-четыре. Потом посмотрю... А там и до пенсии рукой подать, – смеется.
– Я тоже... Что мне нравится в профессии монтажника? Я испытал не раз, когда сделанное тобой оживает, рождается, как на свет рождается человек. Как это лучше назвать?..
– Оживает холодный металл.
– Вот-вот. Но кто не пережил, не прошел через это, тому не понять. А на севере все по-особому, острее откладывается в сердце...
Баржу слегка качнуло. Видимо, приткнулись к берегу, так как катер сбавил обороты. Двигаться в такую темень трудно, особенно по коварному Пуру, у которого на каждом повороте – мель, подводные наносы того же песка, что расстелен по берегам.
Звук мотора вскоре вовсе обрывается. И сразу наваливается тишина, густая, напряженная, цепкая, – такая бывает только здесь, под холодным северным небом.
* * *
В устье Ягенетты случилось утром происшествие – буксирный трос зацепился за топляк. Катер в бессилии вертелся вокруг баржи, как муравей возле бревна. Зацепились крепко.
Шамиль и Виктор, рулевой и механик катера, носились с кормы на нос, перебрасывали трос с одного кнехта на другой. Ничего не получалось, пока не отцепились от баржи и не смотали трое. Да и тоне сразу, так как он захлестнулся за огромную суковатую пихту.
Смекалистый в любом деле Геннадий Иванович предложил «обуздать» баржу сразу двумя тросами: если левый ослабевает, тянет правый, так и сделали.
Двигаемся дальше тихим ходом – от поворота к повороту. Речка местами совсем узкая и делает такие петли, что кажется, вот- вот пересечет сама себя. Вода в ней не такая, как в Пуре, веселая, светло-голубого оттенка. На низких, обрывистых берегах темными островками среди лиственной желтизны возвышаются разлапистые пышные кедры. На некоторых видны шишки. Доносятся минорные трели свиристелей, призывные высвисты синичек. Впереди то и дело снимаются утки – много уток. Двое парней сидят с ружьями наготове, однако безуспешно – утки близко не подпускают, улетают.
А на одном из поворотов на песчаном мыске показался лось. «Лось!» – пронесся вздох по барже. Но любовались статным красавцем тайги мгновение, так как он тут же, одним рывком, скрылся в желтом тальнике.
Наверно, также, как и мы, любовались когда-то этой первозданностью новгородцы – отчаянный народ, а позже и иные русские землепроходцы на своих кочах – первые сибирские строители. Кажется, вот там за придвигающимся, как в красочной кинопанораме, изгибом откроется сейчас глазам острожек с рублеными островерхими башенками, с высоким частоколом стен, с петухом на крыше...
«... На Иртыше и Оби и на иных реках, где пригодится для бережения... крепости и сторожей с вогненным нарядом держать».
Или предстанет сию минутку восхищенному взору куполами, теремами и торговым колгатьем сама «златокипящая» Мангазея.
«Зарублен город Мангазея на Тазу реке, а рубил тот город Давыд Жеребцов».
Сколько же на крутых речных поворотах промелькнуло в веках таких же крутых людских судеб?! Поразительна эта способность времени – сжиматься, растворяться в жизненном пространстве до таких пределов, что как будто его, времени, вовсе и не было.
Однако нам с каждым новым поворотом пробираться все труднее и труднее. Мешают топляки, мели, завалы. И деревья, главное, свежие, с зеленой хвоей, выворочены с корнем. Может быть, хозяин тайги «поработал» – медведь?..
– Тут, я слышал, должны где-то базироваться гидромеханизаторы, – говорит геодезист управления Николай Карпович Охрименко, единственный из всех, кто высаживался с вертолета, на площадку будущей компрессорной.
– Тогда это их рук дело, хоть бы им икалось нехорошо, – клянут ребята.
Вскоре встречаемся с виновниками завалов – это один из участков СУ-489 Московского треста. Намывает подходные насыпи к мосту через Ягенетту строящейся железной дороги Сургут-Уренгой. Разработана уже для земснаряда бухта порядочных размеров. Когда ее расчищали, немало леса попало в русло реки...
Позже, в Новом Уренгое, Василий Данилович Чернышев, управляющий треста Уренгойгазпромстрой, лауреат Государственной премии СССР нынешнего года, с горечью говорил:
– Больше шести лет я прожил в Надыме, обустраивал Медвежье. Здесь второй год живу, ни одна организация, а их десятки и каждая получает грузы с «Большой земли» – никто не заботится о благополучии берегов наших рек. Пользоваться все пользуемся, а ухаживать, следить... Возьмем, к примеру, Надым. На километры растягиваются разгрузочные площадки, выбирают кому где вздумается. И везде разбросаны, втоптаны в песок бревна, доски, строительный хлам, лом, бой. На Пуре такая же картина. В паводок все, что всплывает, уносится в губу, загромождает берега и русла. Нет хозяина у этих рек – вот основная беда.
О горькой участи малых рек поведали и в транспортном отделе Главтюменьнефтегазстроя, ведущего обустройство нефтегазопромыслов Тюменской области. И здесь указали на их беспризорность как на одну из главных проблем.
У Иртышского речного пароходства не доходят руки до малых рек, хотя его линейные технические участки должны изучать их, давать обстановку на те, которые в ближайшей перспективе предполагается эксплуатировать. Сегодня этой обстановки нет ни на одной, нет у капитанов катеров даже карт. Ведут они свои флотилии, как и мы сейчас, наугад, наощупь.
А доля вклада малых рек в освоение нефтяных и газовых богатств Тюменщины немалая: только в Главтюменьнефтегазстрое нынче перевезено по малым рекам больше полумиллиона тонн различных грузов. А таких главков в Тюмени сегодня пять, и поток грузов с каждой навигацией возрастает.
* * *
И вот она – площадка Ягенетской. Ровное заболоченное пространство, какое тянется здесь во все стороны на сотни километров. Темные островки багульника и голубики перемежаются с яркими ягельными полянами. Мелкие березки уже стояли голые, а лиственницы все еще держали свой золотой наряд, свечками подпирая низкое, моросящее дождем небо.
Мы не торопясь обошли всю площадку. Николай Федорович и Николай Карпович сверяли по плану, где лучше разместить жилой городок, «вертолетку» и прочие временные сооружения. До берега было метров четыреста-пятьсот. Но просеку для дороги решили рубить повыше, чтобы избежать опасных торфяных участков.
– Вот опять же старая болячка, – заговорил Николай Федорович, сворачивая чертеж и засовывая его во внутренний карман. – Мы приехали сюда строить станцию, а проектной документации на нее до сих пор нет. Проектировщики тянут...
Затяжки с выдачей проектной документации – действительно «старая болячка» тюменских строителей. И когда и кто ее излечит, сказать трудно.
Когда мы возвратились на берег, там уже вовсю кипела работа. Бригада, как только приткнулись и закрепили баржу, сразу принялась за разгрузку, потому что светлого времени было в обрез.
Пришлось повторить то, что делалось сотни раз другими, то есть разрушать, обезображивать часть берега тихой речки.
Первым по шпальным брусам сошел своим ходом бульдозер С-100. Сошел благополучно и тут же, развернувшись, начал подгребать под борт баржи срубленные ребятами деревья, валежник и береговой грунт, готовя съезд для тяжелого автокрана. Будь на баржах специальные трапы для схода техники, нарушать берега малых рек никто бы не стал. Второй выход – опережающая инженерная подготовка строительных площадок, которая включила бы и сооружение причальных стенок. Система эта в подразделениях главка применяется весьма успешно, ноне в полном комплексе и не везде. Не доходят руки до таких отдаленных северных уголков.
Баржа быстро пустела. На берегу уже лежал грудой хозяйственный скарб, переправлены сварочный агрегат и дизельная электростанция. Сложнее пришлось с громоздкими «бочками», но и они вскоре переместились с помощью крана и бульдозера на мшистый бугорок.
Самый ответственный момент наступил, когда автокран остался на барже в единственном числе.
Иван Дидыч, молодой парень с тонким красивым лицом, следя глазами за командами Геннадия Ивановича, тихо начал подвигаться по листам железа. Кран наклонился и стал оседать, окутываясь белым паром от выхлопа – выхлопная труба, видимо, зарылась в сырой песок.
– Газуй! – кричал Геннадий Иванович бульдозеристу, бегая по бровке с поднятыми руками. – Газуй, черт тебя побери, чего он там!..
Юрий Кузьмин что-то мешкал – похоже, малоопытный бульдозерист: вокруг крана образовалось целое облако и не понятно было, что там происходило. Все застыли в тревожном ожидании. Наконец бульдозер взревел, длинный трос дернулся и пятнадцатитонная махина медленно выползла из белого облака на берег.
Ребята сгрудились у обрыва, курили, улыбались, смахивая с лица пот: высадка десанта закончена, можно спокойно оглядеться и свободно подышать легким таежным воздухом. В. И. Кочедамов в своей толково написанной книге «Первые русские города Сибири» подчеркивает:
«Главным врагом землепроходцев в этих широтах была суровая природа – долгая полярная ночь, жестокие зимние ветры с метелями, сильные морозы».
Сегодня, при нашем-то техническом вооружении, думается, зазорно считать природу «главным врагом», хотя многие журналисты, писатели уже слишком легко и бездумно берут ее и преподносят нам как некий романтический атрибут, который обязательно надо «покорять», «побеждать». В конце концов не человек природе, а природа человеку уступает, причем уступает всякий раз с ущербом для себя.
Так было раньше и так теперь. Все дело в жизненной целесообразности и необходимости, в разумности наших усилий.
Древние русские первопроходцы с природой, несмотря на действительно немилостивое ее отношение к ним, всегда считались, ладили. Свою жизнестойкость перед ней они доказали умением строить прочно и на века. Этому нам учиться не лишне и сегодня.
Ужинали поздним вечером у костра с «наркомовской» чаркой, которую по обычаю северян каждый наливал сам себе.
Дождь продолжал моросить – частый, мелкий, бисером рассыпался по расстеленному брезенту. Спасаясь от него, молча, дожевывая кусок хлеба, расходились по темным «бочкам» и, сбросив тяжелые сапоги, лезли в спальные мешки – давала о себе знать усталость трудного дня.
* * *
А наутро команда катера заспешила в обратный рейс – теперь вниз по течению.
Над Ягенеттой висели белые клочья тумана, по-прежнему сыпал дождик, он, похоже, не прекращался всю ночь.
В полной тишине из стен «бочки» долетал хрипловатый голос радиста Павла Петрова, который весь вечер у костра настраивал свою аппаратуру: «База! База, ответь Ягенетской! Как слышите?!»
С. Б. Шумский
ВДОЛЬ ДА ПО РЕЧКЕ
Баржу водит сильным течением из стороны в сторону, мотает. Катер напрягает все свои «сто пятьдесят лошадей», бурунит воду под кормой. Чувствуется, тяжело ему, но он упорно скребется, тянет. Бойкий, напряженный перестук двигателя эхом мечется по берегам.
Широк, многоводен Пур даже здесь, в среднем течении – свинцовая гладь упруго морщинится на поворотах и отмелях. Но это нынче, после затяжных осенних дождей, так его расперло. Обычно же Пур страшно мелок; бешеное течение гонит, перекатывает по дну тонны песка. И часто оказывается так, что там, где вчера плоские баржонки – «сотки», вроде нашей, проходили свободно, на следующий день мягко садились в ил.
Река песка, или песчаная река – такое название закрепилось за Пуром. И сейчас на километры – то по одному берегу, то по другому – тянутся песчаные косы. Как будто хлебные нивы волнисто, упруго застыли на ветру.
– Вот это пляжи! – восхищенно замечает кто-то из ребят, сидящих в носовой части. – Сюда бы южное солнце... позагорать, а?
– Да, пляжи, – шепчет Николай Федорович, вспомнив раннее утро на причале, когда вдруг неожиданно повалил снег большими хлопьями – в минуту выбелило берег, палубы барж и плавучие краны. – Закует вот и будешь загорать вдали от базы...
В плотной, подтянутой фигуре Николая Федоровича Алексеева есть что-то от первопроходцев Сибири: куртка-штормовка застегнута на все пуговицы и перетянута патронташем; аккуратно подвернутые болотники, тонкое лицо с прямым носом и большими глазами, которые поблескивают из-под капюшона, – основательность во всем чувствуется, внутренняя собранность и сила. Стоя у борта, он неотрывно смотрит вперед, туда, где постепенно раздвигаются плоские пуровские берега. У ног его плещется вода, с шипением заползая, иногда через низкую кромку на палубу. Но он этого не замечает. Мысли его там, на стройплощадке, о которой он пока ничего не знает. Все пока замыкается в одном непривычном слове – Ягенетская.
В этих краях Николай Федорович впервые, хотя на Севере уже четыре года. Строил Нижнетуринскую, Ивдельскую, Белоярскую компрессорные станции на газопроводе Пунга – Урал. И вот теперь начальник участка 33-го строительного управления, главнокомандующий первого десанта на Ягенетскую – головная компрессорная уникального Уренгойского газового месторождения, – через нее голубое топливо устремится в скором времени по южному стальному руслу – на Челябинск.
Здесь условия, конечно, посложнее и потруднее, чем на Урале: высадка предстоит в глухую тайгу. Начинать надо с вертолетной площадки – это понятно. Без «вертолетки» не проживешь и недели. Хотя вертолетом сваебой или трубоукладчик, к примеру, не перевезешь. Поэтому вся надежда на погоду, чтобы до ледостава позволила еще провести две-три таких же баржи. Удастся ли? Уж больно круто к зиме повернуло.
И Николай Федорович снова начинает перебирать подробности сегодняшней погрузки: столько было беготни, нервов. Больше нервов. То кран ждали, то барже место отвоевывали. А не успели отплыть, как стало ясно, что двигаться дальше невозможно, потому что баржа «зарывалась» носом. Пришлось снова причаливать и перемещать жилые «бочки» к корме. Быстро управились, молодцы ребята. Толковых подобрал бригадир Г. И. Афанасьев. Никого не надо заставлять делать то и то, каждый сам знает и доводит до конца начатое.
Вон и сейчас копаются кто где: водители автокрана Иван Дидыч и Петр Озинчук осматривают, чистят двигатель, плотник Федор Ефимченко распутывает веревку – тот вообще ни минуты не может сидеть без дела. Александр Зыбин, газоэлектросварщик, колет дрова возле печки-буржуйки, от которой аппетитно тянет тушёнкой.
– Похоже, не доберемся сегодня до места, – подходит Геннадий Иванович. – Третий час, а, смотрите, как будто сумерки.
– Хоть бы до устья Ягенетты дойти, – со вздохом говорит Николай Федорович. – Еще километров сорок...
– Если бы не перегрузка...
– Обед готов! К столу-у-у! – раздается звонкий голос «штатного» повара плотника Виктора Венкова. – Про-ошу к столу-у!
А стол – два ящика под березентовым пологом в носовой части. Все пятнадцать человек плотно усаживаются вокруг – от гречневой каши с тушёнкой клубится белый парок, дружно позвякивают ложки. От кружки сладкого чая по телу расходится живительное тепло. Заодно согреваются и окоченевшие руки. Неужели где-тона юге люди пекутся под пляжным солнцем? Не верится просто.
... Темнеет быстро. С севера надвигается тяжелая туча, затягивая своим черным пологом полнеба. Кромка леса на дальнем пойменном берегу уже еле различима. А над головой, в разрывах белесых облаков, высвечивают крупные звезды.
Укладываемся спать в большом контейнере, который почти доверху завален снаряжением-ящиками, матрасами, одеялами, спецодеждой.
Тело, как иголками, прошивает дрожь, будто в спальный мешок натолкал кто снегу.
– Подождите немножко, – уговаривает Геннадий Иванович.
– Скоро будет хорошо, даже жарко. Мы не в такой мороз на печке спали...
Жду, дрожу. Минут через десять в самом деле озноб проходит от тепла, идущего друг от друга. А может быть, от разговоров.
Разговоры о разном: мысли вслух о предстоящей высадке, воспоминания, откровения.
Видимо, в такие вот минуты отрешенности в людях срабатывает некий нравственный накопитель: каждый вдруг начинает взвешивать и определять меру и масштабы своей причастности к общему делу. В чем, где их границы этих масштабов, чтобы они всегда совпадали с душевным равновесием, семейным благополучием, понятием о счастье? Как тут определить?
Геннадий Иванович лет двадцать назад познал, ощутил душой и телом азарт труда монтажника. Именно азарт, так как всюду, где ему доводилось трудиться, охотно всего себя отдавал (а потом и других к этому приучать стал) общей цели. Объездил всю южную округу: монтировал домны, заводы, химкомбинаты, конверторные цеха, копры в Северодонецке, Жданове, Краматорске, Запорожье, Днепропетровске, Енакиеве – везде с семьей, ноне везде благоустроенно, уютно, в основном, – по общежитиям да частным квартирам. Намеревался осесть в конце концов, зажить покапитальнее – была такая возможность. Но в прошлом году – взыграла эта неуемная страсть к передвижениям – решил ехать на Север. Много слышал и читал об Уренгое, захотелось испытать себя. И, можно сказать, испытал. Хотя, честно признаться, нелегко пришлось, пока перебрались, устроились с жильем. Зато и радости за этот год были: окончил, наконец, индустриальный техникум, строил первую установку комплексной подготовки газа. Участник почетной вахты на открытии газового гиганта Уренгоя – моменты такие не забываются.
– Подумаешь другой раз: какая сила движет наши стремления? Деньги, власть над другими – все-таки это не главное и главным быть не может. Главное... Ты не думаешь, Николай Федорович, уезжать с севера? Не надоело?
– Нет, не надоело, – без раздумий отвечает Николай Федорович. – Построю компрессорную, все три очереди построю – это года на три-четыре. Потом посмотрю... А там и до пенсии рукой подать, – смеется.
– Я тоже... Что мне нравится в профессии монтажника? Я испытал не раз, когда сделанное тобой оживает, рождается, как на свет рождается человек. Как это лучше назвать?..
– Оживает холодный металл.
– Вот-вот. Но кто не пережил, не прошел через это, тому не понять. А на севере все по-особому, острее откладывается в сердце...
Баржу слегка качнуло. Видимо, приткнулись к берегу, так как катер сбавил обороты. Двигаться в такую темень трудно, особенно по коварному Пуру, у которого на каждом повороте – мель, подводные наносы того же песка, что расстелен по берегам.
Звук мотора вскоре вовсе обрывается. И сразу наваливается тишина, густая, напряженная, цепкая, – такая бывает только здесь, под холодным северным небом.
* * *
В устье Ягенетты случилось утром происшествие – буксирный трос зацепился за топляк. Катер в бессилии вертелся вокруг баржи, как муравей возле бревна. Зацепились крепко.
Шамиль и Виктор, рулевой и механик катера, носились с кормы на нос, перебрасывали трос с одного кнехта на другой. Ничего не получалось, пока не отцепились от баржи и не смотали трое. Да и тоне сразу, так как он захлестнулся за огромную суковатую пихту.
Смекалистый в любом деле Геннадий Иванович предложил «обуздать» баржу сразу двумя тросами: если левый ослабевает, тянет правый, так и сделали.
Двигаемся дальше тихим ходом – от поворота к повороту. Речка местами совсем узкая и делает такие петли, что кажется, вот- вот пересечет сама себя. Вода в ней не такая, как в Пуре, веселая, светло-голубого оттенка. На низких, обрывистых берегах темными островками среди лиственной желтизны возвышаются разлапистые пышные кедры. На некоторых видны шишки. Доносятся минорные трели свиристелей, призывные высвисты синичек. Впереди то и дело снимаются утки – много уток. Двое парней сидят с ружьями наготове, однако безуспешно – утки близко не подпускают, улетают.
А на одном из поворотов на песчаном мыске показался лось. «Лось!» – пронесся вздох по барже. Но любовались статным красавцем тайги мгновение, так как он тут же, одним рывком, скрылся в желтом тальнике.
Наверно, также, как и мы, любовались когда-то этой первозданностью новгородцы – отчаянный народ, а позже и иные русские землепроходцы на своих кочах – первые сибирские строители. Кажется, вот там за придвигающимся, как в красочной кинопанораме, изгибом откроется сейчас глазам острожек с рублеными островерхими башенками, с высоким частоколом стен, с петухом на крыше...
«... На Иртыше и Оби и на иных реках, где пригодится для бережения... крепости и сторожей с вогненным нарядом держать».
Или предстанет сию минутку восхищенному взору куполами, теремами и торговым колгатьем сама «златокипящая» Мангазея.
«Зарублен город Мангазея на Тазу реке, а рубил тот город Давыд Жеребцов».
Сколько же на крутых речных поворотах промелькнуло в веках таких же крутых людских судеб?! Поразительна эта способность времени – сжиматься, растворяться в жизненном пространстве до таких пределов, что как будто его, времени, вовсе и не было.
Однако нам с каждым новым поворотом пробираться все труднее и труднее. Мешают топляки, мели, завалы. И деревья, главное, свежие, с зеленой хвоей, выворочены с корнем. Может быть, хозяин тайги «поработал» – медведь?..
– Тут, я слышал, должны где-то базироваться гидромеханизаторы, – говорит геодезист управления Николай Карпович Охрименко, единственный из всех, кто высаживался с вертолета, на площадку будущей компрессорной.
– Тогда это их рук дело, хоть бы им икалось нехорошо, – клянут ребята.
Вскоре встречаемся с виновниками завалов – это один из участков СУ-489 Московского треста. Намывает подходные насыпи к мосту через Ягенетту строящейся железной дороги Сургут-Уренгой. Разработана уже для земснаряда бухта порядочных размеров. Когда ее расчищали, немало леса попало в русло реки...
Позже, в Новом Уренгое, Василий Данилович Чернышев, управляющий треста Уренгойгазпромстрой, лауреат Государственной премии СССР нынешнего года, с горечью говорил:
– Больше шести лет я прожил в Надыме, обустраивал Медвежье. Здесь второй год живу, ни одна организация, а их десятки и каждая получает грузы с «Большой земли» – никто не заботится о благополучии берегов наших рек. Пользоваться все пользуемся, а ухаживать, следить... Возьмем, к примеру, Надым. На километры растягиваются разгрузочные площадки, выбирают кому где вздумается. И везде разбросаны, втоптаны в песок бревна, доски, строительный хлам, лом, бой. На Пуре такая же картина. В паводок все, что всплывает, уносится в губу, загромождает берега и русла. Нет хозяина у этих рек – вот основная беда.
О горькой участи малых рек поведали и в транспортном отделе Главтюменьнефтегазстроя, ведущего обустройство нефтегазопромыслов Тюменской области. И здесь указали на их беспризорность как на одну из главных проблем.
У Иртышского речного пароходства не доходят руки до малых рек, хотя его линейные технические участки должны изучать их, давать обстановку на те, которые в ближайшей перспективе предполагается эксплуатировать. Сегодня этой обстановки нет ни на одной, нет у капитанов катеров даже карт. Ведут они свои флотилии, как и мы сейчас, наугад, наощупь.
А доля вклада малых рек в освоение нефтяных и газовых богатств Тюменщины немалая: только в Главтюменьнефтегазстрое нынче перевезено по малым рекам больше полумиллиона тонн различных грузов. А таких главков в Тюмени сегодня пять, и поток грузов с каждой навигацией возрастает.
* * *
И вот она – площадка Ягенетской. Ровное заболоченное пространство, какое тянется здесь во все стороны на сотни километров. Темные островки багульника и голубики перемежаются с яркими ягельными полянами. Мелкие березки уже стояли голые, а лиственницы все еще держали свой золотой наряд, свечками подпирая низкое, моросящее дождем небо.
Мы не торопясь обошли всю площадку. Николай Федорович и Николай Карпович сверяли по плану, где лучше разместить жилой городок, «вертолетку» и прочие временные сооружения. До берега было метров четыреста-пятьсот. Но просеку для дороги решили рубить повыше, чтобы избежать опасных торфяных участков.
– Вот опять же старая болячка, – заговорил Николай Федорович, сворачивая чертеж и засовывая его во внутренний карман. – Мы приехали сюда строить станцию, а проектной документации на нее до сих пор нет. Проектировщики тянут...
Затяжки с выдачей проектной документации – действительно «старая болячка» тюменских строителей. И когда и кто ее излечит, сказать трудно.
Когда мы возвратились на берег, там уже вовсю кипела работа. Бригада, как только приткнулись и закрепили баржу, сразу принялась за разгрузку, потому что светлого времени было в обрез.
Пришлось повторить то, что делалось сотни раз другими, то есть разрушать, обезображивать часть берега тихой речки.
Первым по шпальным брусам сошел своим ходом бульдозер С-100. Сошел благополучно и тут же, развернувшись, начал подгребать под борт баржи срубленные ребятами деревья, валежник и береговой грунт, готовя съезд для тяжелого автокрана. Будь на баржах специальные трапы для схода техники, нарушать берега малых рек никто бы не стал. Второй выход – опережающая инженерная подготовка строительных площадок, которая включила бы и сооружение причальных стенок. Система эта в подразделениях главка применяется весьма успешно, ноне в полном комплексе и не везде. Не доходят руки до таких отдаленных северных уголков.
Баржа быстро пустела. На берегу уже лежал грудой хозяйственный скарб, переправлены сварочный агрегат и дизельная электростанция. Сложнее пришлось с громоздкими «бочками», но и они вскоре переместились с помощью крана и бульдозера на мшистый бугорок.
Самый ответственный момент наступил, когда автокран остался на барже в единственном числе.
Иван Дидыч, молодой парень с тонким красивым лицом, следя глазами за командами Геннадия Ивановича, тихо начал подвигаться по листам железа. Кран наклонился и стал оседать, окутываясь белым паром от выхлопа – выхлопная труба, видимо, зарылась в сырой песок.
– Газуй! – кричал Геннадий Иванович бульдозеристу, бегая по бровке с поднятыми руками. – Газуй, черт тебя побери, чего он там!..
Юрий Кузьмин что-то мешкал – похоже, малоопытный бульдозерист: вокруг крана образовалось целое облако и не понятно было, что там происходило. Все застыли в тревожном ожидании. Наконец бульдозер взревел, длинный трос дернулся и пятнадцатитонная махина медленно выползла из белого облака на берег.
Ребята сгрудились у обрыва, курили, улыбались, смахивая с лица пот: высадка десанта закончена, можно спокойно оглядеться и свободно подышать легким таежным воздухом. В. И. Кочедамов в своей толково написанной книге «Первые русские города Сибири» подчеркивает:
«Главным врагом землепроходцев в этих широтах была суровая природа – долгая полярная ночь, жестокие зимние ветры с метелями, сильные морозы».
Сегодня, при нашем-то техническом вооружении, думается, зазорно считать природу «главным врагом», хотя многие журналисты, писатели уже слишком легко и бездумно берут ее и преподносят нам как некий романтический атрибут, который обязательно надо «покорять», «побеждать». В конце концов не человек природе, а природа человеку уступает, причем уступает всякий раз с ущербом для себя.
Так было раньше и так теперь. Все дело в жизненной целесообразности и необходимости, в разумности наших усилий.
Древние русские первопроходцы с природой, несмотря на действительно немилостивое ее отношение к ним, всегда считались, ладили. Свою жизнестойкость перед ней они доказали умением строить прочно и на века. Этому нам учиться не лишне и сегодня.
Ужинали поздним вечером у костра с «наркомовской» чаркой, которую по обычаю северян каждый наливал сам себе.
Дождь продолжал моросить – частый, мелкий, бисером рассыпался по расстеленному брезенту. Спасаясь от него, молча, дожевывая кусок хлеба, расходились по темным «бочкам» и, сбросив тяжелые сапоги, лезли в спальные мешки – давала о себе знать усталость трудного дня.
* * *
А наутро команда катера заспешила в обратный рейс – теперь вниз по течению.
Над Ягенеттой висели белые клочья тумана, по-прежнему сыпал дождик, он, похоже, не прекращался всю ночь.
В полной тишине из стен «бочки» долетал хрипловатый голос радиста Павла Петрова, который весь вечер у костра настраивал свою аппаратуру: «База! База, ответь Ягенетской! Как слышите?!»