Радужка
А. Е. Шестаков
ПРО СТАРИЧКА-ДАЧНИКА ЛЕПЕСТКОВА, ДОГА ПО КЛИЧКЕ ДЖЕНТЛЬМЕН, ЕГО ХОЗЯИНА-ЮНЦА ОБОЛТУСОВА И ПРО ИХ ПОПУТЧИКОВ – ПАССАЖИРОВ ПРИГОРОДНОЙ ЭЛЕКТРИЧКИ
Пожизненному педагогу, земляку-бердюжцу,
Леониду Петровичу Третьякову. Сердечно.
Державой брошено, ничьё,
На сотках пашет старичьё.
Не сладко дачному рабу
На изработанном горбу
Таскать с фазендовой гряды
Морковно-луковы пуды.
Без выходных, без отпусков
Здесь спину гнёт и Лепестков.
Лелеет ценный овощ он –
Добавку в тощий пенсион...
Скатилось солнце. Ночь грядёт,
К разъезду дед едва бредёт.
Походочка а-ля зигзаг,
А на плечах гигант-рюкзак.
Как с ним вскарабкаться в вагон,
Не вспомнив бранный слог-жаргон?
Бурлит перрона суета.
Пришёл, чуть опоздав, состав.
Посадка, что девятый вал.
Рукав дед в давке оборвал.
Но взял, как персы Вавилон.
Каким-то чудом влез в салон,
В котором явный перегруз,
В котором не до нежных уз.
И видит взмыленный дедок:
На двух сиденьях дремлет... дог.
По-барски, томно развалясь,
Подбрюшьем нагленько хвалясь.
Мертвецки спит да с храпотцой.
Губа струит янтарь-слюнцой.
Громадный экий конь-лошак.
Попробуй, сделай к нему шаг...
С ним рядом, под нулевку брит,
Разбухший юный габарит.
Гитары деку обхватив,
Нудит плаксивенький мотив.
Такой пассаж дедка взбесил:
«Трудящим, нам, стоять нет сил,
А эти, паря и барбос,
Кайфуют, будто в люксах босс!
Похоже, ты, певун-попса,
Хозяин этого вот пса?
Твой волкодав? Намордник где?
От тигры этой быть беде.
Нам, седине, ради Христа,
Может, уступите места?...»
«Ты чо, не зрячий, старичок? –
Скривил губу хмельной качек, –
Ты чо, не видишь, песик бай.
Громкооратель вырубай.
Не разбуди. Пусть смотрит сны.
Тебе слова мои ясны?
Устроил, понимаешь, цирк...»
Проснулся дог. Глазами зырк.
И вроде бы смутился пес,
И застеснялся своих поз.
Дедульке руку стал лизать,
На пол услужливо сползать
И мирно взлаивать: сюда,
Садись сюда, мол, борода.
«Так вот ты, лапонька, каков!» –
Погладил дога Лепестков.
Шагнул к сиденью, чтобы сесть,
Добавил: «Зверь, а совесть есть»...
«Джентльмен!!!» – взгремел хозяйский крик.
Пёс вздрогнул. Вздрогнул и старик.
«Вер-р-рнись!!! – велит юнец баском, –
На лавку!!!». Дог одним броском
Прыг вновь туда, где отдыхал.
Дед злее вспыхнул: «Вот нахал!».
В вагоне реплики: «По мне,
Кобель хозяина умней».
«Такой вот чадушко – не мёд.
Он не уважит, не поймёт».
«У этих в жилах кислый сок,
У них не сердце – льда кусок».
«А в голове, небось, опил.
Приличья в пиве утопил.
Глухим прикинулся пеньком».
«Вы что к собаке с пареньком
Пристали, словно банный лист.
Ведь он, кажись, не скандалист.
И пёс, похоже, не злодей,
Не рвёт клычищами людей».
Спор забурлил на весь вагон.
За фразой резкой – две вдогон.
Стихийный митинга бедлам
Развёл шумевших пополам.
Одни, взметнув моральный кнут,
Незрелых неслухов клянут.
Разят разболтанных повес
Стрелой безжалостных словес
И костерят на все лады
За бездуховность молодых...
Другие же, наоборот:
Горой за юных, штык – в народ,
В страну, в которой хил фасад.
«Виновны школа и детсад!»
«И бракодел, продажный ВУЗ,
И предки плохо дули в ус».
«Виновны улица, подъезд,
Разгул невенчанных невест».
«И изобильное вино,
И прерастленное кино».
«И космос – вал магнитных бурь.
От них у нас и хмурь, и дурь.
Так что подростка не вини.
Лечи его, врачам звони»...
На даче не был я с годок.
Не частый я туда ездок.
Перрон. Посадочный содом.
Влез в электричку вновь с трудом.
Вагон набит. Но пара псов
Да их хозяйки в позе сов,
Задвинув совести засов,
Спокойно дремлют на сиденье...
Дедки стоят. Льёт пот с усов.
Где хор их мудрых голосов?
Нравоучительные бденья?
Чадонаставничьи раденья?
***
До боли истина проста!
На миг мораль ушла с поста –
Увяла заповедь Христа:
ОТЦА И МАТЕРЬ, СТАРЦА ЧТИ!
ЗАКОН СЕРДЕЦ ДУШОЙ ПРОЧТИ!
И лестнословьем не сметань,
И не дери во зле гортань,
И «ПРЕДЪ ЛИЦЕМЪ СЕДАГО» ВСТАНЬ!
И «ПРЕДЪ ЛИЦЕМЪ СЕДАГО» ВСТАНЬ!
А. Е. Шестаков
ПРО СТАРИЧКА-ДАЧНИКА ЛЕПЕСТКОВА, ДОГА ПО КЛИЧКЕ ДЖЕНТЛЬМЕН, ЕГО ХОЗЯИНА-ЮНЦА ОБОЛТУСОВА И ПРО ИХ ПОПУТЧИКОВ – ПАССАЖИРОВ ПРИГОРОДНОЙ ЭЛЕКТРИЧКИ
Пожизненному педагогу, земляку-бердюжцу,
Леониду Петровичу Третьякову. Сердечно.
Державой брошено, ничьё,
На сотках пашет старичьё.
Не сладко дачному рабу
На изработанном горбу
Таскать с фазендовой гряды
Морковно-луковы пуды.
Без выходных, без отпусков
Здесь спину гнёт и Лепестков.
Лелеет ценный овощ он –
Добавку в тощий пенсион...
Скатилось солнце. Ночь грядёт,
К разъезду дед едва бредёт.
Походочка а-ля зигзаг,
А на плечах гигант-рюкзак.
Как с ним вскарабкаться в вагон,
Не вспомнив бранный слог-жаргон?
Бурлит перрона суета.
Пришёл, чуть опоздав, состав.
Посадка, что девятый вал.
Рукав дед в давке оборвал.
Но взял, как персы Вавилон.
Каким-то чудом влез в салон,
В котором явный перегруз,
В котором не до нежных уз.
И видит взмыленный дедок:
На двух сиденьях дремлет... дог.
По-барски, томно развалясь,
Подбрюшьем нагленько хвалясь.
Мертвецки спит да с храпотцой.
Губа струит янтарь-слюнцой.
Громадный экий конь-лошак.
Попробуй, сделай к нему шаг...
С ним рядом, под нулевку брит,
Разбухший юный габарит.
Гитары деку обхватив,
Нудит плаксивенький мотив.
Такой пассаж дедка взбесил:
«Трудящим, нам, стоять нет сил,
А эти, паря и барбос,
Кайфуют, будто в люксах босс!
Похоже, ты, певун-попса,
Хозяин этого вот пса?
Твой волкодав? Намордник где?
От тигры этой быть беде.
Нам, седине, ради Христа,
Может, уступите места?...»
«Ты чо, не зрячий, старичок? –
Скривил губу хмельной качек, –
Ты чо, не видишь, песик бай.
Громкооратель вырубай.
Не разбуди. Пусть смотрит сны.
Тебе слова мои ясны?
Устроил, понимаешь, цирк...»
Проснулся дог. Глазами зырк.
И вроде бы смутился пес,
И застеснялся своих поз.
Дедульке руку стал лизать,
На пол услужливо сползать
И мирно взлаивать: сюда,
Садись сюда, мол, борода.
«Так вот ты, лапонька, каков!» –
Погладил дога Лепестков.
Шагнул к сиденью, чтобы сесть,
Добавил: «Зверь, а совесть есть»...
«Джентльмен!!!» – взгремел хозяйский крик.
Пёс вздрогнул. Вздрогнул и старик.
«Вер-р-рнись!!! – велит юнец баском, –
На лавку!!!». Дог одним броском
Прыг вновь туда, где отдыхал.
Дед злее вспыхнул: «Вот нахал!».
В вагоне реплики: «По мне,
Кобель хозяина умней».
«Такой вот чадушко – не мёд.
Он не уважит, не поймёт».
«У этих в жилах кислый сок,
У них не сердце – льда кусок».
«А в голове, небось, опил.
Приличья в пиве утопил.
Глухим прикинулся пеньком».
«Вы что к собаке с пареньком
Пристали, словно банный лист.
Ведь он, кажись, не скандалист.
И пёс, похоже, не злодей,
Не рвёт клычищами людей».
Спор забурлил на весь вагон.
За фразой резкой – две вдогон.
Стихийный митинга бедлам
Развёл шумевших пополам.
Одни, взметнув моральный кнут,
Незрелых неслухов клянут.
Разят разболтанных повес
Стрелой безжалостных словес
И костерят на все лады
За бездуховность молодых...
Другие же, наоборот:
Горой за юных, штык – в народ,
В страну, в которой хил фасад.
«Виновны школа и детсад!»
«И бракодел, продажный ВУЗ,
И предки плохо дули в ус».
«Виновны улица, подъезд,
Разгул невенчанных невест».
«И изобильное вино,
И прерастленное кино».
«И космос – вал магнитных бурь.
От них у нас и хмурь, и дурь.
Так что подростка не вини.
Лечи его, врачам звони»...
На даче не был я с годок.
Не частый я туда ездок.
Перрон. Посадочный содом.
Влез в электричку вновь с трудом.
Вагон набит. Но пара псов
Да их хозяйки в позе сов,
Задвинув совести засов,
Спокойно дремлют на сиденье...
Дедки стоят. Льёт пот с усов.
Где хор их мудрых голосов?
Нравоучительные бденья?
Чадонаставничьи раденья?
***
До боли истина проста!
На миг мораль ушла с поста –
Увяла заповедь Христа:
ОТЦА И МАТЕРЬ, СТАРЦА ЧТИ!
ЗАКОН СЕРДЕЦ ДУШОЙ ПРОЧТИ!
И лестнословьем не сметань,
И не дери во зле гортань,
И «ПРЕДЪ ЛИЦЕМЪ СЕДАГО» ВСТАНЬ!
И «ПРЕДЪ ЛИЦЕМЪ СЕДАГО» ВСТАНЬ!