418 Пионт Е Много неба
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ЧЁРНЫЙ ВОЛК
Внучка пришла на четыре дня. Об этом она заявила ещё с порога, когда в пятидесятиградусный мороз с отцом, в руках которого были две огромные сумки, она, сияющая, возникла перед нами. Мы с дедом помнили, что сегодня пятница, а значит, у Инги кончаются дни пребывания дома, у родителей, но у нас возникли кой-какие дела и, глядя на жуткий холод, когда, как говорится, хороший хозяин и пса не выпустит на улицу, мы расслабились.
И вот вам — нате! Сынуля, как Дед Мороз под Новый Год, пришедший неожиданно со Снегурочкой и подарками ( в мешках были вещи внучки на несколько дней), явно ждал аплодисментов, и мы, выйдя из минутного оцепенения, наградили их овациями, восклицая при этом: «В такой мороз, в такой мороз!..»
Если сказать нынешним молодёжным языком, внучка у нас отрывалась. Всё, что ей запрещали дома, она с успехом претворяла у деда с бабой: в пластмассовой коробке из-под торта она купала своих кукол Кать и Маш, Чебурашку, крокодила Гену, которые, по её словам, до того грязные, что им друг на друга «печально смотреть».
Руки её по локоть были в мыльной пене, она то и дело сдувала с лица русые прядки, отчего была похожа на маленькую женщину, взгляд её голубых глаз скользил мимо меня по предметам, которые она своими ручками в душещипательных ямочках ловко меняла местами: мыло с мочалкой, пузырёк с шампунем, кувшин...
А сегодня как раз (это «как раз» всегда выпадает почему-то на пятницу) день рождения у очередной куклы, Алины, которой в три часа исполняется восемь лет, это ровно вдвое больше, чем её маме, то есть самой Инге, что ничуть внучку не смущает, хотя считает она до пятидесяти. Но внучке нравится это число, оно такое круглое и уютное, похожее на женщину. А Алина ведь уже взрослая, и к ней сегодня придёт Вадим.
Сообщая мне об этом, она кокетливо прищурила глаза и ждала моей реакции. Поняв, что в этом ничего нет недопустимого, она уже смелее стала раскрывать секреты юной пары: Вадим очень любит Алину, она же красивая, и, явно насмотревшись бразильских сериалов, вздыхая, закончила:
— А она еще не решила, кто ей нравится больше, он или Антон.
И вот уже пора ставить в «духовку» торт для гостей, который она сама соорудила, смешав молоко, крупу, кусочки от яблока, накрошила печенья, в общем, использовала всё, что осталось от приготовления завтрака, и украсила лепестками опавшей розы. И ещё обязательно надо зажечь свечи и не забыть каждой кукле вложить в руки по подарку, они же на день рождения идут... И я бегаю по квартире в поисках лоскутков, пуговиц, которые бы напоминали дорогие подарки.
И стоит мне на минутку отлучиться, как по всей квартире несётся:
— Баба, ты где?.. Ведь у нас скатерть ещё не глаженая, и цветов нет...
После суток напряжённой жизни я включаюсь в заданный внучкой ритм, и следующие дни буквально пролетают один за другим, напичканные вопросами-ответами, перинками, кастрюльками, кукольными свадьбами и даже разводами.
Внучка сама женила, сама разводила и даже выносила приговор! Под это дело постоянно попадал почему-то Чебурашка. Он буквально не вылазил из тюрьмы — из ниши наверху шкафа, тоскливо наблюдал оттуда за кукольной жизнью. А причина была веская: «Он постоянно ворует у мужчин их красивых женщин...» Почему она так решила? Не вписался, видать... Может, его круглые беспечные глаза и яркий жёлтый галстук навели её на эту мысль. А может, она почувствовала в нём какую-то мужскую силу. По сравнению с модельными ухажёрами он был широк, здоров. Мне не раз приходилось сопровождать его по этапу...
Однажды в очередной «отпуск внучки», как она сама эти периоды своей жизни называет, я, изрядно устав и оказавшись в другой комнате, вдруг глупо хохотнув, юркнула за диван и притаилась. Тут же послышалось:
— Баба, ты где?
Я молчала.
Внучка, войдя в комнату и не обнаружив меня, побежала к деду. И вот они вдвоём в голос уже кричали:
— Ба-ба, ба-ба, ты где..?
Я еле сдерживала себя от смеха, и впрямь забавно — вдруг исчезла на глазах среди бела дня в собственной квартире.
Дед уже и сам растерялся, судя по его голосу, отчего игра стала походить на детектив. Они вышли в прихожую, я слышала, как хлопали дверцы шкафов... но надолго меня всё же не хватило, да и в такой позе я не сидела с тех пор, как перестала играть в прятки. И, почти не чувствуя левой ноги, простонала:
— Внученька, я здесь, меня волк не отпускает...
Почему мне пришла в голову эта фраза, не знаю. Хотя на ночь в меню сказок, рассказываемых ей мною, «Красная шапочка» занимает в пятёрке почётное третье место. Внучка, бабушка... И, конечно же, в этом ряду по логике следующий — волк... Дед, не видя больше опасности, потерял всякий интерес к происходящему и, вяло ткнув пальцем в сторону угла, где могла затеряться бабушка, удалился.
И напрасно. Видел бы он глаза внучки, когда она обнаружила меня, свёрнутую вдвое. Надо было как-то выходить из этой глупой ситуации. И я заголосила:
— Внученька, милая, спаси меня!..
Та словно только этого и ждала. Глаза её загорелись, и она воинственно, и в то же время с каким-то испугом произнесла чуть слышно, быстро и заговорщицки:
— А где он?!
Первое, на что упал мой взгляд, был большой чёрный полиэтиленовый мешок, набитый на днях макулатурой.
И колесо завертелось. Внучка со словами: «Сейчас же отпусти мою бабушку, злой волк!» — начала пинать зверя ногами.
Мешок, как всё старое, от такого насилия стал местами дырявиться и от бессилия показывать клочки бумаги. Со словами: «Смотри, какие у него клычища!» — я вскочила на ноги, схватила внучку и крикнула:
— Бежим!
Но Инга не собиралась отступать так быстро: притопывая и взмахивая руками, она стыдила и укоряла волка...
Вспомнив, что на зло надо отвечать добром, я решила взяться за воспитание. Но как выйти достойно из этой заварухи, не уронив себя в глазах внучки, да и волка?
— Инга, — сказала я, — он ведь ничего плохого мне не сделал. Ему просто очень скучно одному, старому и больному, и он решил, что со мной ему будет веселее и легче. Вот он и украл меня. А так он хороший. Он даже ни разу не укусил, видишь?
Внучка на всякий случай осмотрела меня.
— Посмотри, какие у него добрые глазки, — продолжала я, показывая на две буквы «О», оставшиеся на пакете от слова «КОНЬКОВО». Слово ниже «вам» стало носом. А на последней ступеньке кокетливое «очень рад» — ртом. Полустёртое «рынок» на самом верху делало волка совсем домашним, это подметила и внучка и, уже соглашаясь со мной, опечаленно произнесла:
— У него поседела чёлка от одиночества... — затем она, коснувшись пальчиком слова «вам», жалостливо воскликнула: — Ой, а что у него с носом? «Вам» было замазано чуть красным лаком для ногтей. Не дожидаясь ответа, она крикнула:
— Кровь, я знаю, это кровь!
И побежала за ватой и йодом. Потом мы долго лечили повреждённое ухо зверя (одна ручка пакета еле держалась): оно свисало почти на живот, его срочно надо было пришить и кое-где заштопать.
Закончив реанимацию, внучка предложила перенести волка осторожно из угла на диван, где она могла бы продолжать лечение. В драках с хищниками зверь лишился хвоста, который уже через полчаса красовался на месте, отчего глаза волка повеселели. Мы сделали всё, что было в наших силах. Потом его обтерли всего лосьоном и поставили укол. Волк заснул.
По три раза в день она на край мешка клала таблетку (пуговичку).
Когда ему стало легче, мы спросили, как его зовут.
Мне почему-то казалось, что этот беспомощный хищник — Семён. Но внучка расслышала, что он сказал:
— Алик.
С этих пор волк у нас зажил припеваючи. Она по телефону уже из дома своего интересовалась, как он, даю ли я ему вовремя лекарство, не забываю ли выводить на прогулку...
Я строго выполняла все её рекомендации.
В пятницу она снова к нам прибывала, и все её куклы, зверюшки мягкие, пушистые просто умирали от зависти к волку.
Он, чёрный и блестящий, с горящими глазами и надменною улыбкой «очень рад» возлежал на зелёном велюровом диване, как на лужайке, и бра, словно солнышко, ласкало его.
— А погодка хорошая! — констатировала внучка.
Так продолжалось, наверное, месяц.
Как-то дедуш ка, приехав из командировки, радостно сообщил мне с порога:
— Угадай, что я привёз!
— Не знаю... — затаив дыхание, — произнесла я настороженно.
Я не перестала ждать чуда, ну, пусть не чуда, а хотя бы сувенирчика какого-нибудь. Но и на сей раз судьба обошла меня. Он, загадочно поглядывая на меня, открыл сумку, и серый волк из сериала «Ну, погоди!», радостный, прыгнул мне в руки. Да, волк был замечательный и дорогой! И хвост, и лапы, и уши — всё было как у настоящего.
Когда мы с этим подарком подходили уже к внучкиному подъезду, дед произнёс гордо, словно это его трофей:
— Да, хорошо, что я его взял, это не мешок! Обрадуется, наверное...
Внучка, увидев это серое создание, лишь тихо протянула:
— О, волк... хороший...
— Это тебе вместо того старого, чёрного! — весело и многозначительно мне подмигивая, сказал дед.
Она проронила еле слышно, выдавив улыбку:
— Спасибо, — и посадила игрушку на стульчик.
Пока мы сидели у них, она ещё несколько раз подходила к нему, но на руки больше не брала.
По словам родителей, Инга с ним не играла: подойдёт посмотрит, пощупает... И вскоре он, как и все поднадоевшие игрушки, стал эмигрантом, переселившись на балкон.
Об Алике внучка больше ни разу даже не обмолвилась.
И я боялась почему-то нечаянно напомнить о нём...
Екатерина Лаврентьевна Пионт
Екатерина ПИОНТ
Много неба
Рассказы
ЧЁРНЫЙ ВОЛК
Внучка пришла на четыре дня. Об этом она заявила ещё с порога, когда в пятидесятиградусный мороз с отцом, в руках которого были две огромные сумки, она, сияющая, возникла перед нами. Мы с дедом помнили, что сегодня пятница, а значит, у Инги кончаются дни пребывания дома, у родителей, но у нас возникли кой-какие дела и, глядя на жуткий холод, когда, как говорится, хороший хозяин и пса не выпустит на улицу, мы расслабились.
И вот вам — нате! Сынуля, как Дед Мороз под Новый Год, пришедший неожиданно со Снегурочкой и подарками ( в мешках были вещи внучки на несколько дней), явно ждал аплодисментов, и мы, выйдя из минутного оцепенения, наградили их овациями, восклицая при этом: «В такой мороз, в такой мороз!..»
Если сказать нынешним молодёжным языком, внучка у нас отрывалась. Всё, что ей запрещали дома, она с успехом претворяла у деда с бабой: в пластмассовой коробке из-под торта она купала своих кукол Кать и Маш, Чебурашку, крокодила Гену, которые, по её словам, до того грязные, что им друг на друга «печально смотреть».
Руки её по локоть были в мыльной пене, она то и дело сдувала с лица русые прядки, отчего была похожа на маленькую женщину, взгляд её голубых глаз скользил мимо меня по предметам, которые она своими ручками в душещипательных ямочках ловко меняла местами: мыло с мочалкой, пузырёк с шампунем, кувшин...
А сегодня как раз (это «как раз» всегда выпадает почему-то на пятницу) день рождения у очередной куклы, Алины, которой в три часа исполняется восемь лет, это ровно вдвое больше, чем её маме, то есть самой Инге, что ничуть внучку не смущает, хотя считает она до пятидесяти. Но внучке нравится это число, оно такое круглое и уютное, похожее на женщину. А Алина ведь уже взрослая, и к ней сегодня придёт Вадим.
Сообщая мне об этом, она кокетливо прищурила глаза и ждала моей реакции. Поняв, что в этом ничего нет недопустимого, она уже смелее стала раскрывать секреты юной пары: Вадим очень любит Алину, она же красивая, и, явно насмотревшись бразильских сериалов, вздыхая, закончила:
— А она еще не решила, кто ей нравится больше, он или Антон.
И вот уже пора ставить в «духовку» торт для гостей, который она сама соорудила, смешав молоко, крупу, кусочки от яблока, накрошила печенья, в общем, использовала всё, что осталось от приготовления завтрака, и украсила лепестками опавшей розы. И ещё обязательно надо зажечь свечи и не забыть каждой кукле вложить в руки по подарку, они же на день рождения идут... И я бегаю по квартире в поисках лоскутков, пуговиц, которые бы напоминали дорогие подарки.
И стоит мне на минутку отлучиться, как по всей квартире несётся:
— Баба, ты где?.. Ведь у нас скатерть ещё не глаженая, и цветов нет...
После суток напряжённой жизни я включаюсь в заданный внучкой ритм, и следующие дни буквально пролетают один за другим, напичканные вопросами-ответами, перинками, кастрюльками, кукольными свадьбами и даже разводами.
Внучка сама женила, сама разводила и даже выносила приговор! Под это дело постоянно попадал почему-то Чебурашка. Он буквально не вылазил из тюрьмы — из ниши наверху шкафа, тоскливо наблюдал оттуда за кукольной жизнью. А причина была веская: «Он постоянно ворует у мужчин их красивых женщин...» Почему она так решила? Не вписался, видать... Может, его круглые беспечные глаза и яркий жёлтый галстук навели её на эту мысль. А может, она почувствовала в нём какую-то мужскую силу. По сравнению с модельными ухажёрами он был широк, здоров. Мне не раз приходилось сопровождать его по этапу...
Однажды в очередной «отпуск внучки», как она сама эти периоды своей жизни называет, я, изрядно устав и оказавшись в другой комнате, вдруг глупо хохотнув, юркнула за диван и притаилась. Тут же послышалось:
— Баба, ты где?
Я молчала.
Внучка, войдя в комнату и не обнаружив меня, побежала к деду. И вот они вдвоём в голос уже кричали:
— Ба-ба, ба-ба, ты где..?
Я еле сдерживала себя от смеха, и впрямь забавно — вдруг исчезла на глазах среди бела дня в собственной квартире.
Дед уже и сам растерялся, судя по его голосу, отчего игра стала походить на детектив. Они вышли в прихожую, я слышала, как хлопали дверцы шкафов... но надолго меня всё же не хватило, да и в такой позе я не сидела с тех пор, как перестала играть в прятки. И, почти не чувствуя левой ноги, простонала:
— Внученька, я здесь, меня волк не отпускает...
Почему мне пришла в голову эта фраза, не знаю. Хотя на ночь в меню сказок, рассказываемых ей мною, «Красная шапочка» занимает в пятёрке почётное третье место. Внучка, бабушка... И, конечно же, в этом ряду по логике следующий — волк... Дед, не видя больше опасности, потерял всякий интерес к происходящему и, вяло ткнув пальцем в сторону угла, где могла затеряться бабушка, удалился.
И напрасно. Видел бы он глаза внучки, когда она обнаружила меня, свёрнутую вдвое. Надо было как-то выходить из этой глупой ситуации. И я заголосила:
— Внученька, милая, спаси меня!..
Та словно только этого и ждала. Глаза её загорелись, и она воинственно, и в то же время с каким-то испугом произнесла чуть слышно, быстро и заговорщицки:
— А где он?!
Первое, на что упал мой взгляд, был большой чёрный полиэтиленовый мешок, набитый на днях макулатурой.
И колесо завертелось. Внучка со словами: «Сейчас же отпусти мою бабушку, злой волк!» — начала пинать зверя ногами.
Мешок, как всё старое, от такого насилия стал местами дырявиться и от бессилия показывать клочки бумаги. Со словами: «Смотри, какие у него клычища!» — я вскочила на ноги, схватила внучку и крикнула:
— Бежим!
Но Инга не собиралась отступать так быстро: притопывая и взмахивая руками, она стыдила и укоряла волка...
Вспомнив, что на зло надо отвечать добром, я решила взяться за воспитание. Но как выйти достойно из этой заварухи, не уронив себя в глазах внучки, да и волка?
— Инга, — сказала я, — он ведь ничего плохого мне не сделал. Ему просто очень скучно одному, старому и больному, и он решил, что со мной ему будет веселее и легче. Вот он и украл меня. А так он хороший. Он даже ни разу не укусил, видишь?
Внучка на всякий случай осмотрела меня.
— Посмотри, какие у него добрые глазки, — продолжала я, показывая на две буквы «О», оставшиеся на пакете от слова «КОНЬКОВО». Слово ниже «вам» стало носом. А на последней ступеньке кокетливое «очень рад» — ртом. Полустёртое «рынок» на самом верху делало волка совсем домашним, это подметила и внучка и, уже соглашаясь со мной, опечаленно произнесла:
— У него поседела чёлка от одиночества... — затем она, коснувшись пальчиком слова «вам», жалостливо воскликнула: — Ой, а что у него с носом? «Вам» было замазано чуть красным лаком для ногтей. Не дожидаясь ответа, она крикнула:
— Кровь, я знаю, это кровь!
И побежала за ватой и йодом. Потом мы долго лечили повреждённое ухо зверя (одна ручка пакета еле держалась): оно свисало почти на живот, его срочно надо было пришить и кое-где заштопать.
Закончив реанимацию, внучка предложила перенести волка осторожно из угла на диван, где она могла бы продолжать лечение. В драках с хищниками зверь лишился хвоста, который уже через полчаса красовался на месте, отчего глаза волка повеселели. Мы сделали всё, что было в наших силах. Потом его обтерли всего лосьоном и поставили укол. Волк заснул.
По три раза в день она на край мешка клала таблетку (пуговичку).
Когда ему стало легче, мы спросили, как его зовут.
Мне почему-то казалось, что этот беспомощный хищник — Семён. Но внучка расслышала, что он сказал:
— Алик.
С этих пор волк у нас зажил припеваючи. Она по телефону уже из дома своего интересовалась, как он, даю ли я ему вовремя лекарство, не забываю ли выводить на прогулку...
Я строго выполняла все её рекомендации.
В пятницу она снова к нам прибывала, и все её куклы, зверюшки мягкие, пушистые просто умирали от зависти к волку.
Он, чёрный и блестящий, с горящими глазами и надменною улыбкой «очень рад» возлежал на зелёном велюровом диване, как на лужайке, и бра, словно солнышко, ласкало его.
— А погодка хорошая! — констатировала внучка.
Так продолжалось, наверное, месяц.
Как-то дедуш ка, приехав из командировки, радостно сообщил мне с порога:
— Угадай, что я привёз!
— Не знаю... — затаив дыхание, — произнесла я настороженно.
Я не перестала ждать чуда, ну, пусть не чуда, а хотя бы сувенирчика какого-нибудь. Но и на сей раз судьба обошла меня. Он, загадочно поглядывая на меня, открыл сумку, и серый волк из сериала «Ну, погоди!», радостный, прыгнул мне в руки. Да, волк был замечательный и дорогой! И хвост, и лапы, и уши — всё было как у настоящего.
Когда мы с этим подарком подходили уже к внучкиному подъезду, дед произнёс гордо, словно это его трофей:
— Да, хорошо, что я его взял, это не мешок! Обрадуется, наверное...
Внучка, увидев это серое создание, лишь тихо протянула:
— О, волк... хороший...
— Это тебе вместо того старого, чёрного! — весело и многозначительно мне подмигивая, сказал дед.
Она проронила еле слышно, выдавив улыбку:
— Спасибо, — и посадила игрушку на стульчик.
Пока мы сидели у них, она ещё несколько раз подходила к нему, но на руки больше не брала.
По словам родителей, Инга с ним не играла: подойдёт посмотрит, пощупает... И вскоре он, как и все поднадоевшие игрушки, стал эмигрантом, переселившись на балкон.
Об Алике внучка больше ни разу даже не обмолвилась.
И я боялась почему-то нечаянно напомнить о нём...