Еловских Четверо в дороге
Василий Иванович Еловских












В. ЕЛОВСКИХ







ЧЕТВЕРО В ДОРОГЕ



Рассказы








_Василий_ЕЛОВСКИХ_

_Василий_Иванович_Еловских_родился_в_1919_году_в_семье_уральского_рабочего-_металлурга._Трудовую_деятельность_начал_токарем_на_Первоуральском_старотрубном_заводе._Во_время_Великой_Отечественной_войны_служил_в_рядах_Советской_Армии_солдатом_и_офицером._

_Основная_его_профессия_ — _журналист._После_войны_он_был_редактором_район­ной_газеты,_редактором_радиокомитета._В_1954_году_окончил_Высшую_партийную_школу_при_ЦК_КПСС._

_Много_поездил_и_многое_повидал_В._Еловских._Жил_и_работал_на_Урале,_на_Дальнем_Востоке,_в_Прибалтке,_на_Кав­казе._Сейчас_живет_и_работает_в_Сибири,_в_нашей_области._

_Пишет_в_основном_рассказы._Пишет_и_для._взрослых_и_для_детей._Но_чаще_и_больше,_пожалуй,_для_детей._Из_десяти_из­данных_книг_шесть_посвящены_ребятам._

_Первый_рассказ_В._Еловских_был_напе­чатан_в_альманахе_«Уральский_современ­ник»_в_1940_году._Позже_в_Тюменском_и_Свердловском_книжных_издательствах_вышли_сборники:      «Первая      рыбалка»,_

_«Вместе_с_ребятами»,_«На_поиски_Вали_Лосевой»,_«Рядовой_Воробьев»,_«Трудное_поручение»,_«Нина»,_«Тревожные_вечера»,_«Сабля_командира»,_«Егорка»._В_этом_го­ду_в_издательстве_«Советский_писатель»_выходит_его_большая_книга._

_Сейчас_В._Еловских_работает_над_но­вым_сборником_рассказов_под_общим_на­званием_«Высокие_тополя»._






ЧЕТВЕРО В ДОРОГЕ


Поезд пришел перед рассветом. С че­моданом и узлом Элла пешком добралась до автовокзала. Там ей сказали, что тракт закрыт из-за распутицы и автобусы не ходят.

Действительно, на улице творилось бог знает что: беспрерывно лил дождь, было холодно и грязно.

Элла до вечера просидела на окраине города, дожидаясь случайной машины. Мимо проезжали на лошадях, проходили пешие, а машины не показывались. Она совсем отчаялась и, когда увидела ма­ленький газик с самодельным деревян­ным кузовом, у нее захолонуло сердце — испугалась, что не возьмут.

Газик довольно бойко катил по грязи.

— Стой! — закричала она, выбегая на тракт. — Остановитесь, что вы в сам-деле!...

—  Чего кричишь? — угрюмо отозвался шофер, открыв дверцу. — Куда едешь?

—  В Раздолинское.

—  Залазь.

Шофер был взлохмачен, не брит и смотрел мрачно. К его грязной телогрейке пристали хлебные крошки.

Кроме шофера в машине сидели два парня. Один высокий, с расстегнутым воротом и сдвинутой на затылок кепке с поломанным козырьком. С красивого лица его не сходило насмешливое выра­жение. Он бесцеремонно разглядывал Эллу. Она думала, что парень уступит ей место рядом с шофером, но он пока­зал на заднее сиденье:

—  Туда!

Второй пассажир был плечист и толст. Он занимал много места и Элла кое- как примостилась. Откинувшись на спинку сиденья, она вздохнула и улыб­нулась, довольная, что все в конце кон­цов закончилось благополучно.

—  В самом Раздолинском живете? — спросил высокий парень, повернувшись к Элле и улыбаясь.

—  Нет. Еду на работу устраиваться. Я торгово-кулинарную школу закончила. В воскресенье у нас выпускной вечер был. И вот... еду.

—  Так вы что, в торговле свирепство­вать будете?

—  Поваром. И не свирепствовать, а работать.

—  Ну, не тужите, ребята! С голоду не подохнем — повара захватили. А он главней продуктов. Повара-то, которые торгово-кулинарную школу окончили, из лаптей щи варят. Слыхали? Да еще и вкусные. Сам как-то пробовал.

—  Не говорите глупостей, — нахохли­лась Элла.

Она считала себя серьезным челове­ком и не переносила подобных шуточек.

—  Не видать ей теперь Раздолинского, — заговорил толстый парень, — с собой увезем. Повара нам ой как нуж­ны. Особенно выученные. В нашем деле главное пожрать, поплотнее да повкус­нее. Квартиркой вас обеспечим. Замуж выдадим. Вот хотя бы за Сережку. Он у нас первейший парень в селе. Самый сильный, самый ленивый и выпить не ду­рак.

—  Золотые твои слова, Микола.

— Прекратите говорить пошлости, — рассердилась Элла. — Слушать это во­все не интересно.

—  А женушка у тебя будет с харак­тером.

—  Не говори, Микола. Ноне все такие пошли. Не даром дед Маркел не женится. «Холоштому-то, грит, куды шпокойнее». На этой неделе я его у ворот бабки Болдычихи повстречал. «Ты чего, спрашиваю, старый греховодник, к чу­жим бабкам заглядываешь?» «Коромышло купил. В чельпо-то не рождобудишша. А у ей штарые жапаши». «А ты знаешь, говорю я ему, что вчерась Пет­рович Болдычин чуть насмерть не забил этим самым коромыслом одного коман­дировочного, который чаек с бабкой по­пивал?» «Пошто меня бить? Я мужик бешполежнай». «А Петрович не будет разбирать твою полезность, шибанет и поминай, как звали. Не заявляйся, ког­да хозяин за порог вышел. Он ведь зверь-зверем в ревности». «Пучка, шамово раштреляют». «А какая тебе поль­за от этого, говорю я Маркелу. Да и не расстреляют. Указ такой вышел, по ко­торому разрешают бить чем попадя мужиков, если они к чужим бабам захо­дят». Маркел сперва не поверил: «Неправду, грит, шкаживашь». А потом шепчет: «Шнешу я назад шволочное коромышло». «Зачем, говорю, уносить. В эту порочку как раз Петрович может подойти и захватит тебя. Тикай быстрей. А дома покрась коромысло красной крас­кой. В городе красные коромысла про­дают. Тогда твой Петрович ничего не за­метит». В субботу вечером гляжу идет Маркел и на плече у него красное ко­ромысло.

—  И вовсе это не интересно, — сердито проговорила Элла.

Толстяк Никола сказал весело:

—  Деду Маркелу от баб форменные неприятности. Я вот вам про такой случай расскажу. В феврале у моего сосе­да Захарыча Чемякина был очередной запой. Ходил он тогда к дружку свому Василию Бобову бражку пить. И делал это втихую от женушки. Ну, а женушку Захарыча, Пелагею, вы знаете. Баба-конь. Из нее одной два Захарыча вый­дет. И вдобавок злая. Когда Захарыч напьется, она его бьет чем попадя. Так вот, ушел как-то Захарыч из дому. Ве­чер наступил, а его нет и нет. Пелагеюшка совсем озверела. И в эту недобрую пору приперся зачем-то дед Маркел. Открыл сенцы и шагает впотьмах поти­хонечку. А Пелагея сдуру приняла его за свово мужика, тем более, что шапки у них у обоих совсем одинаковы — белые. Приняла, значит, за свово мужика да как вдарит его по уху. Дед так и грохнулся на пол. Вскочил и во двор. А во дворе как заорет: «Караул, убивштво!». Потом он с неделю доказывал всем, что только случаем спасся от смерти.

Сергей громко хохотал. Губы шофера растянулись в улыбке. Элла подняла во­ротник пальтишка, зевнула в кулачок и сказала:

—  Рассказывают не знаю чего. Ка­кие-то неинтересные глупости.

—  Слушай, Микола, нас, кажется, ос­корбляют, — сказал Сергей нарочито строго.

—  А мы рассердиться можем. Рассер­димся и ссадим тех, кто нас оскорбляет. Это нам раз плюнуть. На улице-то что делается. Батюшки!

Элла невольно глянула на дорогу. Крупные капли дождя падали и падали на грязную, всю в лужах, землю. Маши­на качалась, как на волнах, поворачи­ваясь то вправо, то влево, мотор громко надсадно гудел.

—  А попробуй-ка сейчас останься один в лесу. В эту страшную-то непогодушку. И ночь скоро. Даже у такого храбреца, как Сережка и то разрыв серд­ца произойдет.

—  Ага! У меня один раз уже было та­кое.

—  Эх и трепачи вы, как я погляжу, — отозвался шофер, посмеиваясь, и на секунду повернулся к девушке. — Вы с ни­ми ухо держите востро. Я их давно знаю, дьяволов.

Потом он спросил:

—  Что так далеко забираетесь? В городе-то небось лучше бы...

—  Я на целину попросилась.

—  Это хорошо. Если всерьез. А то Виюне к нам в райцентр артисты приезжали. Выступили в Доме культуры и обратно в город. Сели в автобус и говорят: «Ну, вот и на целине побывали».

—  Скажите, а у вас в районе много целинных поселков?

—  Да, по-моему все наши колхозы новые земли пашут. Ну, и старые зем­ли, конечно, тоже...

—  А люди больше в палатках живут или как? А столовые в домах или палатках?

—  Чего, чего?

—  Подожди, дай мне ответить, — пере­бил шофера Сергей, махнув на него ру­кой. — А то смотри скажу твоей женке, что много с девками разговариваешь. Она тебя поучит как деда Маркела Пе­лагея.

Вопрос задан законный. Палатки? Есть, конечно. Но только для девушек, которые покрасивше. А так как краси­вых девчат у нас шибко много, то и па­латки большие с трехэтажными койка­ми.

—  На третий этаж подсаживают ку­линаров, — добавил Никола.

—  Брешут они все, зубоскалы, — за­смеялся шофер. — Нету у нас никаких палаток и не было. Зачем они? Домов хватает.

Желая показать, что она хочет разго­варивать только с шофером, Элла спросила деловито:

—  Как вы думаете, к утру я приеду?

—  По сухой дороге вполночь в Раздолинском были бы. Сто сорок пять километров до туда. А сейчас — не знаю. Мо­жет не одну, а две ночи шариться будем. Земля-то, как болото, утонуть вместе с машиной можно.

Последние слова шофера привели Эл­лу в уныние. Ей стали еще более неприятны громкий смех Сергея и Ни­колы, едучий дым от их папирос. А кури­ли они беспрерывно.

Никола рассказывал анекдоты, то и дело вставляя остренькие словечки: «И вот тут, понимаешь, ядрена-Матрена...»

Элла бормотнула было: «И совсем, сов­сем это не интересно, даже наоборот», но Сергей и Никола не обратили на нее никакого внимания. Тогда девушка спря­тала уши в воротник пальто и нахохли­лась, как наседка на яйцах. Она сидела, не шевелясь, только переводила серди­тые глазки с одного на другого и дума­ла: «Какой ужасный народ. Боже, за что такое наказание!».

Наконец, парни угомонились. Все си­дели молча, слегка покачиваясь и подскакивая от неровного движения маши­ны.

Приближалась невеселая ночь. Дере­вья и кусты стояли сплошной темной сте­ной, трудно разобрать где что. И лишь небо впереди, у горизонта, радовало — оно было ярко-синим с длинной грязно- серой полоской. Тянуло сыростью, гриба­ми и прелью.

Машина врезаясь в грязь, шарахаясь из стороны в сторону, медленно шла воз­ле тракта. На высокий, невыносимо грязный тракт шофер заезжать боялся.

Газик спустился в ложбинку и пересек стремительный, тревожно булькающий поток воды. И тут же людей откинуло на спинки сидений — машина поднима­лась на косогор.

Шофер включил фары и вмиг исчезло ярко-синее небо с грязно-серой полоской. Машина огибала буреломы, овраги, по­хожие в свете фар на бездны, пересека­ла, а иногда объезжала огромные лужи, казавшиеся Элле глубокими и таинствен­ными. Шофер уверенно крутил баранку, и было удивительно, как мог он так лег­ко ориентироваться в этом хаосе.

Так продолжалось долго, очень долго. Элла иногда засыпала, но только на миг и каждый раз видела какой-нибудь тре­вожный сон. Голова отяжелела. В затылке появлялась порой короткая режущая боль. А потом Эллу стало тошнить, она наклонилась и обхватила руками голову. Тошнота была легкая, но неотступная. Нестерпимо хотелось лечь, хоть куда, но лечь. Последние два дня у Эллы все шло как-то необычно, кувырком: она совсем мало спала, нервничала, ела наскоро, всухомятку и когда придется. Девушка представила себе тихие комнаты в отцовском доме, где так тепло и уютно, и незаметно смахнула слезу рукавом пальто.

Она нашарила в кармане конфету и съела. Думала будет полегче, но ошиблась: во рту стало противно сухо и захо­телось пить.

Газик сильно тряхнуло. Элла стукну­лась о потолок кабины. Мотор затих, было слышно, как где-то сзади течет во­да. Потом мотор зачихал, и, наконец, за­гудел ровно и сильно. Машина пода­лась назад, ударилась обо что-то, пода­лась вперед и тоже ударилась, хотя и более мягко.

Шофер походил возле машины, что-то оттащил, бормотнул про себя и влез, за­пачканный грязью, неожиданно осунув­шийся и обеспокоенный.

Газик снова попятился назад и оста­новился, колеса провертывались, обда­вая кузов тяжелыми комьями грязи. Ма­шина раскачивалась — вперед, назад, вперед, назад.

— Сели? — спросил Сергей, как пока­залось Элле, веселым голосом.

—  Вроде бы.

Все трое парней вышли из машины. Под их сапогами громко, противно чавкала грязь. «Кажется, в яму попали», — подумала Элла и от этой мысли ей ста­ло совсем тоскливо.

Парни натаскали деревьев и веток, а потом долго укладывали их под маши­ну. С силой нажимая на стартер и делая злые гримасы, шофер завел мотор. Сер­гей и Никола стали толкать машину.

Сердито, норовисто гудел мотор, шум­но отдувались и кряхтели Сергей с Николой, а машина прочно сидела в яме.

—  Основательно влипли — леший ее бери, — сказал Сергей.

—  Да уж, язви ее в душу, — отозвался Никола.

Говорили они эти сердитые слова к удивлению Эллы очень спокойно, будто приглашали: «Пойдем, что ли, чайку попьем».

Элла легла на сиденья. Ей казалось, что она все еще едет и машина трясет ее и подбрасывает. Это было странное неприятное чувство. Как откуда-то изда­лека доносились до нее голоса Сергея и шофера.

—  Слушай, у тебя нет топора?

—  А зачем он мне?

—  Как «зачем». Вот сейчас срубили бы две березки и подтолкнули машину.

У Эллы кружило голову, и она боялась пошевелиться.

—  Что с вами? — спросил шофер, на­клоняясь над ней. — Девка-то наша, кажись, заболела. Слышь, ребята?!

В машину просунули головы Сергей и Никола. На широкий и ровный лоб Сергея свисали мокрые слипшиеся воло­сы. Лицо Николы в пятнах грязи каза­лось будто нарочно разрисованным.

Парни спросили, где болит, пощупали влажными холодными ладонями Эллин лоб и сказали, что «есть температурка». Потом снова стали ходить вокруг маши­ны, оглядывать ее. В машину проникал запах табака. Слышались голоса:

—  Не было печали, так черти накача­ли.

—  Не беременная ли?

—  Незаметно вроде бы.

—  Съела, наверное, что-нибудь не то.

— Мишка Пузик, шофер из «Хлеборо­ба», как-то концервов поел и отравился. С неделю на койке валялся.

—  Я думаю, Никола, что он еще слав­но отделался.

Они постукали о заднее колесо, погово­рили о чем-то вполголоса и Сергей влез в машину.

— Тут вот какая штука... С машиной понимаете ли, длинная канитель. Может мы ее и скоро вытащим, а может и до ут­ра проваландаемся. Так что надо вам идти с нами в деревню. Там и подлечи­тесь. А то ведь в дороге умрешь и отпеть будет некому.

Дождь перестал. Тайга казалась не­подвижной и угрюмой. Было необычайно тихо. Но вот на той стороне тракта тяже­ло булькнуло. Элла на секунду прислушалась и уловила далекое грустное жур­чание ручейка. Где-то за лесом неожи­данно залаяла собака — басовито, нехотя. И от этого лая Элле стало веселее.

Шофер лег в машине «всхрапнуть». Сергей, Никола и Элла пошли возле тракта в том же направлении, в котором двигался газик. Потом они свернули в кустарник. Сергей сказал, что это просе­лочная дорога, а Элла не замечала ника­кой дороги: везде были мокрые кусты, вы­сокая трава прилипала к ногам и меша­ла идти. Попадались лужи и ямы, хотя в темноте вся земля казалась ровной, су­хой и шагать было совсем не страшно.

Сергей держал Эллу за руку и вел ее за собой как ребенка.

—  Сейчас будет речушка, — сказал он и добавил с затаенной усмешкой, — и вам придется полежать у меня на руках. Мо­жет не охота? Тогда покупайтесь в ледяной водичке. Так сказать, на выбор.

Между кустами несся куда-то бурля­щий поток воды. Он был широк и походил на горную реку.

—  Может еще и сплаваим, Серега.

—  Чего на свете не бывает, Микола.

Сняв сапоги и брюки, охая, пошел че­рез поток Никола. Сергей подхватил Эллу на руки и, сопя, тоже зашагал по воде.

Уже у противоположного берега Сер­гей спотыкнулся и повалился, брызги ледяной воды попали Элле на руку и лицо, намокло пальто.

Входя в кусты он сказал, приблизив к ее лицу свое лицо:

— Тонюсенькая какая да легонькая. Застынешь в Сибири-то. Видишь, какие здесь ванны принимать приходится.

—  Отпустите!

Элла отвернулась и попыталась осво­бодиться от рук, которые крепко держа­и ее. Нахал, как он смеет! Но Сергей еще сильнее прижал ее к себе.

—  Не торопись.

Снова забулькала вода. Это была не речка, а озеро или огромная лужа.

Он поставил ее на землю и проговорил тихо, с легкой насмешкой и пренебреже­нием:

— Очень ты мне нужна!

Она почувствовала, что краснеет. В са­мом деле, почему она решила, что этот парень заглядывается на нее.

В деревне они вошли в первый попав­шийся дом. Какой-то глубокой древно­тью повеяло на Эллу. Дом был ветх, с покосившимся полом, большущей русской печью, полатями, высоким порогом и ма­ленькими оконцами. У стены стояла порыжевшая скамейка с резною спинкой. На стене висела ярко горевшая керосиновая лампа.

Хозяйка, длинная тощая старуха с тол­стым носом, даже не спросила, кто такие пришельцы, только поинтересовалась ку­да едут и сказала громким басом:

—  Дохторов в нашей деревне нету. Уж как ее лечить — не знаю.

Эллу положили на кровать, на удиви­тельно мягкую перину, какую ей нигде не приходилось видеть, и укрыли одея­лом. Сергей затопил железную печку и заставил Эллу выпить два стакана горя­чего молока.

Никола растянулся на лавке, а Сергей, сев на полено и просушивая над печкой одежду, завел обстоятельный, как и по­добает в таких случаях, разговор с хозяй­кой.

—  Что же это у вас медика нет? А ес­ли рожать кому или, скажем, заворот ки­шок. Может хоть бабка какая-нибудь знахарством занимается?

—  По всей деревне только одна баб­ка — это я и есть. А я так тебя подлечу, что и ноги-то с постели пыдымать не бу­дешь.

Она засмеялась, сотрясаясь всем те­лом, и поджимая морщинистые губы.

—  Скоро тут не токо что дохторов, а вобче никого не будет.

—  Как это?

—  А Тобол выживат. Весной на лод­ках плаваим, а в огородах, считай, до поллета вода стоит. Четыре дома толь­ко и осталось в деревне. Все в Новую Михайловку перебрались. Мой зятек новый дом там построил. И меня дол­жен скоро увезти туда.

Эллу стало знобить. Все тело от ног до головы пробирала частая неуемная дрожь. Сергей и хозяйка положили на больную пальтишко, тулуп и еще чего-то. Стало тяжело. Элла съежилась, вы­сунула из-под одеяла голову и, чувствуя наступление легкой благодатной тепло­ты, слушала бабкин глухой басок:

—  Наша-то деревня шибко старая. Столько людей прожило тут жись свою. Когда Колчака угоняли, страшная стрельба у нас была. Особо возле церк­ви. А когда колхоз появился и кулаков ссылать куда-то стали, у церкви-то вы­соконькой мосток сделали и все туды на собрания сходилися. С мостка того мужики речи говорили. Шибко, помню, ругалися. Мой кум Яков Данилыч, по­койник, до того однажды в азарт вошел, что с мостка свалился и рубаху ну чи­сто надвое распластал. Встал и обоими-то половинками рубахи, как пальтом, запахиватся, чтоб пуп не было вид­но.

—  Не жалей, бабка, — усмехнулся Сер­гей. — Вместо одной старой деревни де­сять новых построим.

—  Да я чего... Я так. Посмотри-ка девку-то.

У Эллы снова кружилась голова. И когда Сергей приподнял одеяло, ее затошнило. Догадливая бабка быстро под­ставила к кровати таз.

—  Что это брякнуло? — спросил Нико­ла, приподнимаясь со скамьи и глядя полусонными ошалелыми глазами: он уже успел незаметно уснуть.

Сергей стал надевать сапоги.

—  Ты куда Серега?

—  На кудыкину гору. Слыхал о та­кой? В Новую Михайловку.

Бабка подала Элле стакан воды. Зу­бы у девушки звонко постукивали о стекло.

Никола схватил с шестка кринку и, облив молоком штаны, подскочил к Эл­ле. «Боже, какой неуклюжий», — подума­ла Элла.

—  Она уже улыбается, — обрадовался Никола, — а выпьет кринку молока и во­все смеяться будет. — Он обернулся к Сергею. — Вместе, что ли, пойдем?

Сергей махнул рукой, — жест, который обозначал примерно следующее: брось, один схожу. Надвинув кепку на лоб, так что сломанный козырек прикрыл правую бровь, и тяжело вздохнув, Сер­гей вышел на улицу.

—  Сколько до этой самой, Новой Михайловки, километров? — спросила Элла у бабки.

—  Четырнадцать, ну, а в грязищу-то, почитай, и все тридцать наберутся.

Сергей возвратился ночью. За окном раздался окрик: «Тпрру, тпрру!» В сенях тяжело застучали сапоги. Холодный ве­тер ворвался в избу.

Над Эллой наклонилась широколи­цая женщина в белом халате и спроси­ла участливо:

—  Ну, как мы себя чувствуем?



Было совсем светло, когда Элла прос­нулась. Ходики показывали тридцать пять восьмого.

Гремя ухватом возле печки, бабка сообщила, что парни ушли к машине и обещали вернуться. Фельдшерица уеха­ла еще под утро.

—  Ну, как поправилась?

—  Ничего... Часы верно идут?

—  Кто их знает. Идут и идут.

Элла пошла к тракту по той же просе­лочной дороге, по которой вчера они втроем добирались до Старой Михайловки. Бурливого потока воды, где Сергей чуть не уронил Эллу, уже не было, тек­ла мелконькая, куры перебредут, ре­чушка.

По жнивью возле тракта ехал гусенич­ный трактор и тащил за собой на кана­те газик. За газиком бежал Сергей и что-то кричал. Увидев Эллу, он замахал рукой. Когда трактор остановился и стал приглушенно фыркать, Элла услы­шала:

—  Айда в машину!

И вот газик снова бойко бежит возле тракта. Подсохшая, загустевшая за ночь грязь с ожесточением бьет по кузову.

—  Как здоровье? — спрашивает шофер. Сам он выглядел помятым и смотрел еще более угрюмо, чем вчера.

—  Сегодня мы чувствуем себя хоро­шо, — ответил за Эллу Сергей. — Вот только не знаем, выкушали утречком что-нибудь или нет.

Элла хотела сказать «И вовсе неостро­умно», но вместо этого улыбнулась.

—  Нет, не ела. Старуха предлагала, а я не стала.

—  Вы допустили страшную ошибку, я вам скажу. Но она поправима. Микола, дай-ка мешок.

Сергей выложил на газету хлеб, по­мидоры и яйца.

—  Может чемодан подать, — предло­жил Никола.

Элла мотнула головой.

—  Не надо.

—  Мы с ней по-семейному.

—  А соседка-то у тебя сегодня совсем тихая.

—  Выучка, Микола. У меня строго. По утрам порка. Армейским ремнем. Себя кормлю сырым мясом, а ее растительной пищей.

Лоб у Сергея был перевязан бинтом. Бинт загрязнился и сползал на брови, оголяя засохшую рану.

—  К чужой жене вздумал ночью при­соседиться, — усмехнулся Никола. — И вот к чему это привело. Сколько раз я предупреждал...

—  Правда твоя, Никола.

—  Да скажите вы серьезно, — стала сердиться Элла.

—  Из-за вас человек потерпел. Шибко торопливо сунулся в какие-то сени. Лоб пострадал, но и сени, говорит, не устоя­ли.

Элла ела с большим аппетитом. Ее локоть касался локтя Сергея. И она к удивлению своему замечала, что это со- прикосновение приятно ей.

—  Так же бы вы здорово работали, как балагурите, болтуны-иванычи, — сказала она со смехом.

—  Это вы зря, — сурово проговорил шофер. — Совсем даже напрасно. Тракто­ристы они у нас, дай бог каждому. И хошь — на тракторе, хошь — на комбайне.

—  Коля, замри! — недовольно выпалил Сергей и, чуть помедлив добавил. — А то мы щас с Миколой лопнем от важно­сти. — Повернувшись к Элле, он сказал, улыбаясь:

—  Не могу, понимаешь, когда меня хвалют. Стыдобища берет, аж сквозь землю провалился б... И сам не знаю от чё. А Микола вот, ничего не возражает, тока сопит завсегда.

Элла ела, а парни говорили о совхозе, в котором работали, о всходах озимых, о запасных частях к тракторам и о мно­гом другом, о чем девушка пока еще имела весьма смутное представление. Из разговора она поняла, что Сергей и Никола возвращались с областного сове­щания механизаторов.

Машина нырнула в густой сосняк. Здесь почва была песчаная и ровный, как стрела, тракт казался почти сухим. Ехать было легко.

Далеко впереди стали вырастать над трактом дома, каланча, церковенка без креста, и газик неожиданно выскочил в поле.

— Раздолинское, — сказал Никола. — Прощайся, Серега, с невестой. А мы отвернемся.

Они снова начали подшучивать друг над другом и над Эллой. Громко смеялись. А прощались серьезно: пожали руку, пожелали «всего доброго».

Через минуту машина исчезла за по­воротом улицы.

Элла смотрела на дорогу и ей было почему-то обидно. Она думала, что начиналось что-то большое, особенное и никак не ожидала, что все закончится так обычно.