Истомин Счастливая судьба
Иван Григорьевич Истомин
Иван Истомин
_СЧАСТЛИВАЯ_СУДЬБА_
ЁНКО
Четверка упитанных оленей бежала по снежной тундре бойкой рысью. Ёнко, двенадцатилетний мальчик-ненец, правил упряжкой как настоящий оленевод. И не мудрено — родился он в чуме пастуха. Отец с шести лет стал обучать его ездить самостоятельно. В тундре так принято. Хорошо мчались олени, но Ёнко то и дело понукал их хореем. Еще бы! Кто же не любит быструю езду, а он с самой осени даже в нарту-то не садился. Как приехал из стада в школу-интернат, так и не удалось поездить. А сегодня повезло.
Широкое курносое лицо с пухлыми, покрасневшими на морозе щеками выражало искреннюю радость. Капюшон малицы был откинут для важности. Густые черные волосы уже успели закуржаветь, но — ничего. И у взрослых так бывает. Малица и пимы из меха — ему тепло.
Ёнко всей грудью вдыхал чистый холодный воздух, не обращая внимания на встречный колючий ветер. Уж очень хорошо было на душе. Всего час назад он сидел в классе на занятии — и вот мчится на оленях. И как получилось: прибежал из школы — говорят, отец приехал в поселок на колхозное собрание. Ёнко, отказавшись от обеда, сразу же побежал к нему на квартиру.
Приятной была встреча после четырехмесячной разлуки. Пожилой Тыуман не замедлил поинтересоваться, как живет, учится сынок. Года полтора назад отец об учебе и не спросил бы даже. Сколько раз он тайком увозил отсюда сына обратно в тундру. Однажды прямо с урока, не обращая внимания на протест учителя, уволок парнишку.
— Тут ему делать нечего! — сердито кричал седовласый оленевод. — Только бумагу знать учите, грамотными делаете. Одной грамотой как жить будут? Кто будет в тундре оленей пасти, пушнину промышлять, рыбу ловить? Почему таким делам тоже не учите в школе?
Посадил сына в нарту и умчал в стадо. Даже урок сорвал.
Ёнко тогда самому страсть как хотелось скорее уехать из школы. Отец в тундре постоянно брал его на дежурство в стадо, на охоту, а в школе только уроки да уроки.
Теперь совсем другое дело — ввели в школах уроки труда, ненецких детей учат рыбачить, охотиться, оленей пасти, столярничать, многому другому полезному учат. Опытным людям — рыбаку, зверолову, оленеводу — поручили вести уроки труда. Довольны все. Родители сами привозят детей к началу занятий. Никто больше не убегает из школы-интерната. Наоборот, родители желают, чтоб ребята учились старательно и грамоте, и труду.
— Ты, сынок, стремись быть отличником, — ласково поучал отец своего Ёнко, угощая его вкусным гостинцем — копченой олениной. — Песца, говоришь, добыл ты? Вот молодец!
— Ага, папа, правда, песца поймал, — прошамкал Ёнко ртом, полным приятно-солоноватого жирного мяса. — И знаешь, какой песец? Хитрющий-хитрющий! У него на шее семь петель было.
— Да? Смотри-ка. Значит, семь раз до этого попадал в чьи-то ловушки и ухитрялся спастись? — удивился Тыуман.
— Ага, — опять кивнул сын. — А я поймал. Капканом поймал. Как попался — никуда не ушел.
— Саво[13 - Хорошо.]. Вот молодец-то. — На широком обветренном лице пожилого ненца появилась радостная улыбка. —
Вот, оказывается, какой ты у меня. Хорошим охотником можешь стать. А кто вас промышлять учит?
— Дядя Эйси.
— О, это добрый охотник, мастер своего дела.
— Мы с ним ходим на лыжах в тундру. Он учит нас находить и узнавать следы зверей, как правильно ловушки и капканы ставить. Мы уже несколько горностаев поймали, а я добыл песца, — продолжал горделиво сын.
— И куда же вы добытую пушнину деваете?
— Заготовителю сдаем, — сообщил Ёнко, — а на вырученные деньги покупаем для школы капканы, лыжи. Если много пушнины добудем, может, и ружья купят нам.
Отец ответил:
— Ружья-то доверять вам еще рано. А вот маленько подрастете, в старших классах учиться будете, почему вам ружья не дать? С хорошим учителем тогда и ружье доверить можно.
Потом Тыуман, теребя совсем редкие седеющие усики, поинтересовался, кто обучает детей оленеводству. Ёнко, наевшись вдоволь гостинца, с присущей ему живостью затараторил:
— Оленеводству в старших классах обучают. Мы только в кружке физкультуры тренируемся кидать тынзян. Знаешь, папа, я на соревновании по тынзяну второе место занял. С горки пускают санки, а на них оленьи рога приделаны. Я как кину — зззжжжик! — сразу заарканил.
— Саво, — опять похвалил отец, но тут же спросил: — А почему не первое место занял?
— Первое место занял Вылка Сано. Мне второе место досталось. И то хорошо. Другие совсем плохо тынзяном владеют, даже на стоячий хорей не могут закинуть. А я поймал арканом за рога бегущие с горы санки. Понял?
— Понятно, только ты должен стараться кидать тынзян лучше всех, как я, — спокойно, по-серьезному отвечал отец. — Ты же сын оленевода, а у Вылки Сано отец рыбак.
— Постараюсь, — пообещал Ёнко и вдруг спохватился, что во дворе стоит отцовская упряжка оленей. Ему захотелось покататься на них, как бывало в тундре. Он стал просить отца.
— Соскучился об олешках? Это хорошо, — заулыбался Тыуман. — Про оленей, про тундру не надо забывать. Только, сынок, упряжка-то моя с дальней дороги. Олени устали да и голодны. Тут недалеко выпас для приезжих упряжек. Надо бы олешек моих с кем-нибудь туда отправить, сдать пастуху.
У Ёнко разгорелись черные глаза.
— А давай, папа, я буду помогать пастуху караулить оленей? Завтра ведь выходной день, успею отдохнуть и уроки подготовлю. Я возьму с собой лыжи и утром вернусь обратно. Ой, как я хочу покараулить оленей. Разреши, папочка.
— А знаешь, где выпас? Ну, смотри. Оденься потеплее. Только из интерната отпустят ли? Иди, отпросись.
Ёнко от радости обнял отца. Потом они надели малицы, вышли к упряжке. Короткий полярный день был на исходе — спускались сумерки. Дул обжигающий лицо ветерок, мела поземка. Недавно выросший в тундре новый поселок начинал кое-где светиться огнями.
— Скоро уже будет темно. Погода тоже не больно хорошая, ночью еще забуранит, — сказал Тыуман и предупредил: — Собирайся живее, захвати что-нибудь поесть. А я мяса сушеного положу тебе.
— Я живо, — воскликнул Ёнко и побежал к воспитательнице.
Та выслушала его и разрешила отлучиться из интерната до утра — ребята часто отпрашиваются на выходной день побывать у родных, если чумы стоят близко к поселку. Дала воспитательница Ёнко булочку с маслом да сахар. Оделся, обулся Ёнко потеплее, взял лыжи — и к отцу, даже ребятам ничего сказать не успел.
У отца упряжка была уже готова. Сам он хлопотал возле нарты, поправлял амдер — мягкую оленью шкуру для сиденья.
— Тут вот тынзян лежит, смотри не вырони, — сказал он сыну. — А вот здесь мясо сушеное.
— А ты, папа, привяжи конец тынзяна к нарте. Надежнее, — предложил Ёнко, укладывая в нарту свои лыжи — широкие и короткие.
— Верно, можно и привязать, — согласился Тыуман, потом посмотрел на небо, на тундру, произнес: — До темноты-то, пожалуй, успеешь доехать до выпаса. Вон по той тропке поезжай. От пастуха далеко не отлучайся. Говорят, волк там появился. Помогай пастуху отпугивать его, только сам не пугайся.
— Охо-хо! — звонко засмеялся Ёнко и, тронув упряжку, весело закричал: — Ничего, не испугаюсь!
...И вот он уже мчался по тундре, поминутно понукая оленей хореем. Хорошо было на душе у Ёнко, приятные мысли носились в голове. Переехав узкую тундровую речушку и перевалив невысокий холм, мальчик оказался за речным поворотом. И тут его осенила счастливая мысль — ведь отсюда до места промысла совсем близко. «А что, если попутно доехать сейчас до капканов и осмотреть их? — начал размышлять Ёнко. — Тем более сегодня уроки труда заменены другими, из-за того, что учитель Эйси занят подготовкой к колхозному собранию. Когда еще отправимся мы к ловушкам, а в последние дни был снегопад, сегодня вон тоже метет поземка. Занесет капканы — какой толк? Осмотреть бы их и поправить. Может, песец попался, звери могут съесть, а я вовремя снял бы добычу. Вот здорово было бы! Эйси наверняка похвалил бы. Только вот не догадался попросить разрешения у отца. Ну ничего, он не отказал бы».
Ёнко повернул упряжку с тропки направо и, снова понукая оленей, помчался по снежной целине. Чем дальше, тем все пристальней всматривался он в сумрачную, затуманившуюся даль. Вот он уже у первых капканов. Они пока без улова и порядочно занесены снегом. Привязав упряжку, юный охотник встал на лыжи, взялся очищать снег с ловушек, поправлять приманки. Насторожение некоторых капканов ему не понравилось. Ёнко мысленно обругал кое-кого из ребят за неумение и халатность.
И вот снова упряжка двинулась вперед. Вскоре мальчик почувствовал начавшуюся пургу: снег больно сек лицо, забивался в волосы, таял и стекал струйками по вискам, за шею, а ветер безжалостно щипал щеки. Ёнко стряхнул снег с волос, надел капюшон и с серьезным видом посмотрел вокруг, потом взглянул на небо. «Однако, надо спешить к пастуху», — подумал Ёнко.
Вдруг олени с диким храпом отпрянули в сторону.
Ёнко едва не свалился с нарты. Силясь удержать взбесившуюся упряжку, он с ужасом увидел сквозь снежный вихрь совсем рядом что-то большое, темное, с горящими глазами.
Волк! Он то ли рычал, то ли скулил. Его темная фигура подозрительно шевелилась. Олени, храпя и задрав головы, беспорядочно толкали друг друга, крутили нарту на месте, а Ёнко с вожжой в руке прыгал рядом с оленем-вожаком, утопая в снегу по колено.
Постепенно они удалялись немного от горящих глаз. Олени стали топтаться на месте, тяжело поводя боками, косясь в сторону волка. Опомнился и Ёнко — надо удирать или готовиться к защите. Волк, видно, только что попался в песцовый капкан и еще не успел высвободиться из не подходящей для него ловушки. Что, если зверь вот сейчас оторвет капкан от якорька и кинется сюда? Успеет ли Ёнко удрать от него? А если защищаться, то чем?
Эти мысли молнией промелькнули в голове мальчика. Так же быстро подумал он о своем снаряжении. «Тынзян», — осенило его. Не выпуская вожжу, Ёнко вскочил на нарту, схватил тынзян. Не обращая внимания на обжигающий пальцы ветер и колючий снежный вихрь, стал зорко всматриваться в громко скулящую, еле видимую фигуру волка. Олени нетерпеливо дергали нарту, а ветер то сбоку, то сзади старался свалить парнишку. Но Ёнко, широко расставив ноги, приготовил к броску тынзян, конец которого остался привязанным к нарте. Через миг петля, подхваченная удачным порывом ветра, со свистом полетела к поминутно зажигающимся в темной мути светящимся точкам.
Сквозь шум пурги послышался резкий визг зверя. И не успел Ёнко схватить брошенный в снег хорей, как испуганные олени рванулись и понеслись куда-то. Ёнко с трудом сидел на нарте, готовой вот-вот перевернуться. Сразу же почувствовал, как под ним туго натянулся тынзян, а где-то позади в смертельном страхе заревел волк.
Темень, пурга, предсмертный звериный вой сзади, дикий бег испуганной упряжки... Мальчику сделалось страшно. Онемевшими от холода руками держался он за края нарты, чтобы не свалиться с сиденья. По разгоряченному лицу текли струи растаявших снежных брызг и неприятно, больно щекотали. Заиндевевшие ресницы мешали видеть. В голове поднялся шум. Во рту пересохло.
Сколько прошло времени в такой езде, трудно было определить. Во всяком случае, мальчику казалось, что пробежали олени огромный путь. Мало-помалу они начали бежать ровней. Сидеть на нарте стало легче. Ёнко немного успокоился, заметил, что волчьего воя не слыхать. Бросил беглый взгляд назад: не оторвался ли зверь? В снегу и темени не увидел ничего. Потянул рукой тынзян — тяжело поддается. Значит, волк в петле.
Уставшие олени шли все тише и тише. Они хватали снег разгоряченными ртами и наконец совсем остановились, не чувствуя хозяйской власти: Ёнко даже не шевелил вожжой.
Пряча лицо от хлесткого снега, он подергал на всякий случай тынзян, натянувшийся струной. «Сдох, конечно», — решил мальчик, устало поднялся на ноги, привязал передового, как принято, к копылу нарты и, озабоченно озираясь, стал размышлять: что же делать дальше?
Была уже ночь, и буранило по-настоящему: ветер — холодный, пронизывающий — со свистом кружил жесткий снег. Вокруг в нескольких шагах не было видно ничего. Ёнко, утопая меховыми пимами в снегу, обошел кругом упряжку. Поглядел на небо и тяжело вздохнул: хоть бы звездочка какая светила — одна бурлящая мутная мгла. Понял — ехать дальше бесполезно. Как тут узнаешь, где пастух с оленями, где поселок? По Полярной звезде, по сполохам северного сияния Ёнко легко узнал бы, где юг, где север. Кто в тундре не осведомлен в этом? Но сегодня небо — плохой ориентир.
Грустно сделалось мальчику, хотелось плакать, звать на помощь. Он тяжело опустился на нарту, стал растерянно крутить в руке конец вожжи, ежась от холода под снежным вихрем. А в глубине души ему словно кто-то участливо и ласково шептал: «Только не пугаться и не теряться. Только не колесить зря по тундре, не мучить себя и оленей. И не плакать. Лучше переждать буран. Куропачий-то чум на что? Да еще с оленями».
Мальчик взглянул в сторону, куда струной уходил тынзян. Захотелось поглядеть на свою добычу. Он встал с нарты, но сильно покачнулся от резкого порыва ветра и раздумал. Подойдя к лежащим оленям, уже заметно занесенным снегом, Ёнко минуту постоял, внимательно всматриваясь в их неясные очертания. Затем, оберегая лицо, чтобы не удариться о рога, пробрался и расположился спать между вожаком и соседним оленем. Привычные олени даже не шевельнулись.
Закрыв глаза, Ёнко вдруг почувствовал сильный голод. Глотая слюну, стал мечтать об ужине, который, наверное, уже давно закончили интернатские ребята. Вспомнил, что за пазухой под малицей провизия, данная воспитательницей. Вспомнил и о сушеном мясе, положенном отцом в нарту. Но вставать не хотелось, и Ёнко сунул руки за пазуху, нашел булочку, сахар, начал есть.
«Да, плохо получилось, — думал Ёнко, пряча лицо в густом теплом мехе оленя-вожака. — Отец, наверное, считает — я помогаю пастуху караулить стадо. Поди, доволен, что удалось быстро отправить оленей на пастьбу. А бедные олешки лежат голодные, зубами скрежещут — в упряжи-то трудно доставать корм из-под снега. И воспитательница, наверное, тоже считает меня в безопасности, возле пастуха. А я совсем не знаю, где нахожусь. Может, долго придется так лежать. Могу даже уроки пропустить. Ой, как нехорошо получилось. И зачем только я вздумал к капканам ехать? Теперь давным-давно был бы с пастухом. Ему ведь трудно одному караулить оленей в такую пургу. Я бы большую помощь мог оказать ему — вдвоем-то волка не допустили бы к стаду. А не этот ли задушенный мной зверь беспокоил его вчера, как папа сказывал? Значит, я уже помог пастуху избавиться от хищника. И вообще, какого бы волка я ни уничтожил, все равно помощь колхозу. Пожалуй, отец не очень будет ругать за самовольную поездку к капканам. И воспитательница не так сильно расстроится оттого, что я в пургу ночевал один в тундре. Вот только не пропустить бы уроков и успеть подготовиться к ним».
При этой мысли Ёнко зашевелился. Ненадолго почувствовал на лице жгучий снежный вихрь. Снова спрятал лицо в олений мех. Шевельнул ногами, начавшими согреваться. Пурга все больше заносила снегом упряжку и ее маленького хозяина, словно куропаток, зарывшихся в снежную лунку на ночлег. Недаром ночевку в открытой тундре называют пребыванием в «куропачьем чуме».
Усталость и время брали свое. Вскоре Ёнко задремал, а потом уснул. Проснулся оттого, что кто-то вдруг бросил его лицом вниз на снег и стал громко хлопать возле его уха. Открыв глаза и подняв голову, Ёнко увидел почти над собой стоящего оленя. Животное, в мех которого мальчик прятал лицо, видно, не стерпело голода, вскочило на нош и начало возле самого уха хозяина бить копытами в снег в поисках корма — ягеля.
Ёнко неуклюже заворочался, насилу высвободился из-под толстого слоя снега, затем поднялся на ноги, стал озираться. Пурга заметно стихла, и видно было довольно хорошо. Наступало утро — вот сколько он, оказывается, спал.
Ёнко зябко поежился, потянулся, зевнул и начал выбираться из необычного места отдыха. Утопая пимами в глубоком снегу, добрался до нарты, рукавом малицы смахнул снег с амдера и сел на оленью шкуру. Позевывая, снова стал озираться, поглядывать на небо. Да, наступало утро.
«Чего же мне дожидаться тут? — начал размышлять Ёнко, пристально всматриваясь в пепельно-мутную даль. — Может, я нахожусь недалеко от пастуха и можно было давно уже попасть к нему? Где же все-таки я?»
Ёнко встал, принялся внимательно изучать местность, прощупывая взглядом еле видимые бугры, ямы, сугробы. «Нет, ничего тут не узнаешь, — думал он. — А может, испуганные олени понесли меня в обратную сторону и я нахожусь где-нибудь недалеко от поселка?»
Мальчик повернул лицо к ветру, стал старательно принюхиваться. Верно, вроде дымком припахивает. Значит, на ветреной стороне где-то есть жилье. Только это может быть и не поселок, а чей-нибудь чум.
Ёнко мысленно произнес: «Пахнет здорово дымом. Наверняка там наш поселок. Ох, и далеко же завезла меня взбесившаяся упряжка. Когда я выехал из поселка, ветер дул мне с левой стороны, а сейчас из поселка дым несет на меня. Выходит, я проехал в обратную сторону далеко за поселок. А не переменился ли ветер?»
Мальчик опустился на корточки, стал рассматривать снежные заструги.
— Нет, ветер без перемены, — произнес он вслух и добавил мысленно: «Теперь, чтобы к пастуху попасть, все равно приходится ехать через поселок. Вернусь с упряжкой домой».
Пока Ёнко размышлял, определяя свое местонахождение, стало совсем светло. Буран, словно обессилев от неумеренного буйства, налетал изредка и уже незлобно. Ёнко решил не мешкать и двигаться на запах дыма. Сон прошел. Ёнко чувствовал себя довольно бодро, только ноги снова начали зябнуть и больно горело лицо, иссеченное колючим снежным вихрем. Чтобы несколько согреться, мальчик принялся расталкивать ногами оленей, занесенных снегом. Потом стал нарочито спешно хлопотать возле нарты. Увидел натянутый тынзян, вспомнил про волка. Как же быть со зверем? Опять волочить на аркане? А вдруг оторвется? Ищи его потом, а добыча-то почетная. И мех, поди, можно повредить — пока тащишь, на боку у волка лысины появятся.
Ёнко наконец отважился посмотреть на свою добычу. Натужась, он изо всех сил потянул за тынзян, но тот не поддавался: должно быть, волк плотно занесен снегом. Тогда Ёнко, предусмотрительно держась за аркан, чтобы не потерять упряжку в еще не совсем утихшей пурге, побрел к добыче. Идти пришлось долго — тынзян был длинный.
Вот он и у своей жертвы. Волк действительно почти целиком занесен снегом. Ёнко не без труда удалил с окоченевшего зверя плотный слой снега, изумился — полярный волк был большой, как годовалый олень. Вывалившийся из клыкастой пасти язык застыл до белизны.
Поразмыслив, Ёнко решил подтащить тушу к нарте. Тащил он долго, то и дело падая в снег. И уже у самой нарты догадался, что лучше было бы упряжку подвести к добыче. Потом до пота силился взвалить тушу на нарту, но так и не смог — не хватило силенок. Привязал убитого зверя сзади нарты вплотную к сиденью — волк теперь касался снега лишь хвостом.
Наскоро поев сушеного мяса, Ёнко двинулся в путь.
Въезд Ёнко в поселок с волчьей тушей первыми учуяли собаки. Разноголосым лаем они проводили упряжку до самого дома Тыумана. Когда отец вышел к неожиданно появившимся оленям, Ёнко сразу с волнением рассказал обо всем случившемся. Пока отец вникал в суть дела, журил самовольного сына, вокруг них уже собралась целая толпа. Некоторые не сразу поверили мальчику, но волк действительно был задушен тынзяном, все еще стягивающим горло зверю. Ран никаких не было видно, а от выпавшего где-то капкана остался на лапе волка еле заметный след. Выходило, что Ёнко не обманывает.
Слух о том, что двенадцатилетний мальчик в пургу тынзяном поймал волка, быстро распространился по поселку. А сколько изумления, гордости было в школьном интернате! Воспитательница, конечно, опасалась, не простудился ли Ёнко, но тоже была довольна смелостью и находчивостью мальчика. Тыуман же, взяв с сына обещание, что тот в дальнейшем без разрешения взрослых не будет отлучаться, куда вздумается, отправил с попутчиком оленей на выпас и каждому встречному с гордостью сообщал о трофее сына.
Ёнко в это время сладко спал, как и положено славно потрудившемуся человеку. Во сне он видел, будто ему за уничтоженного хищника выдали премию — ружье. Ёнко был счастлив.
notes
Примечания
13
Хорошо.
Иван Григорьевич Истомин
Иван Истомин
_СЧАСТЛИВАЯ_СУДЬБА_
ЁНКО
Четверка упитанных оленей бежала по снежной тундре бойкой рысью. Ёнко, двенадцатилетний мальчик-ненец, правил упряжкой как настоящий оленевод. И не мудрено — родился он в чуме пастуха. Отец с шести лет стал обучать его ездить самостоятельно. В тундре так принято. Хорошо мчались олени, но Ёнко то и дело понукал их хореем. Еще бы! Кто же не любит быструю езду, а он с самой осени даже в нарту-то не садился. Как приехал из стада в школу-интернат, так и не удалось поездить. А сегодня повезло.
Широкое курносое лицо с пухлыми, покрасневшими на морозе щеками выражало искреннюю радость. Капюшон малицы был откинут для важности. Густые черные волосы уже успели закуржаветь, но — ничего. И у взрослых так бывает. Малица и пимы из меха — ему тепло.
Ёнко всей грудью вдыхал чистый холодный воздух, не обращая внимания на встречный колючий ветер. Уж очень хорошо было на душе. Всего час назад он сидел в классе на занятии — и вот мчится на оленях. И как получилось: прибежал из школы — говорят, отец приехал в поселок на колхозное собрание. Ёнко, отказавшись от обеда, сразу же побежал к нему на квартиру.
Приятной была встреча после четырехмесячной разлуки. Пожилой Тыуман не замедлил поинтересоваться, как живет, учится сынок. Года полтора назад отец об учебе и не спросил бы даже. Сколько раз он тайком увозил отсюда сына обратно в тундру. Однажды прямо с урока, не обращая внимания на протест учителя, уволок парнишку.
— Тут ему делать нечего! — сердито кричал седовласый оленевод. — Только бумагу знать учите, грамотными делаете. Одной грамотой как жить будут? Кто будет в тундре оленей пасти, пушнину промышлять, рыбу ловить? Почему таким делам тоже не учите в школе?
Посадил сына в нарту и умчал в стадо. Даже урок сорвал.
Ёнко тогда самому страсть как хотелось скорее уехать из школы. Отец в тундре постоянно брал его на дежурство в стадо, на охоту, а в школе только уроки да уроки.
Теперь совсем другое дело — ввели в школах уроки труда, ненецких детей учат рыбачить, охотиться, оленей пасти, столярничать, многому другому полезному учат. Опытным людям — рыбаку, зверолову, оленеводу — поручили вести уроки труда. Довольны все. Родители сами привозят детей к началу занятий. Никто больше не убегает из школы-интерната. Наоборот, родители желают, чтоб ребята учились старательно и грамоте, и труду.
— Ты, сынок, стремись быть отличником, — ласково поучал отец своего Ёнко, угощая его вкусным гостинцем — копченой олениной. — Песца, говоришь, добыл ты? Вот молодец!
— Ага, папа, правда, песца поймал, — прошамкал Ёнко ртом, полным приятно-солоноватого жирного мяса. — И знаешь, какой песец? Хитрющий-хитрющий! У него на шее семь петель было.
— Да? Смотри-ка. Значит, семь раз до этого попадал в чьи-то ловушки и ухитрялся спастись? — удивился Тыуман.
— Ага, — опять кивнул сын. — А я поймал. Капканом поймал. Как попался — никуда не ушел.
— Саво[13 - Хорошо.]. Вот молодец-то. — На широком обветренном лице пожилого ненца появилась радостная улыбка. —
Вот, оказывается, какой ты у меня. Хорошим охотником можешь стать. А кто вас промышлять учит?
— Дядя Эйси.
— О, это добрый охотник, мастер своего дела.
— Мы с ним ходим на лыжах в тундру. Он учит нас находить и узнавать следы зверей, как правильно ловушки и капканы ставить. Мы уже несколько горностаев поймали, а я добыл песца, — продолжал горделиво сын.
— И куда же вы добытую пушнину деваете?
— Заготовителю сдаем, — сообщил Ёнко, — а на вырученные деньги покупаем для школы капканы, лыжи. Если много пушнины добудем, может, и ружья купят нам.
Отец ответил:
— Ружья-то доверять вам еще рано. А вот маленько подрастете, в старших классах учиться будете, почему вам ружья не дать? С хорошим учителем тогда и ружье доверить можно.
Потом Тыуман, теребя совсем редкие седеющие усики, поинтересовался, кто обучает детей оленеводству. Ёнко, наевшись вдоволь гостинца, с присущей ему живостью затараторил:
— Оленеводству в старших классах обучают. Мы только в кружке физкультуры тренируемся кидать тынзян. Знаешь, папа, я на соревновании по тынзяну второе место занял. С горки пускают санки, а на них оленьи рога приделаны. Я как кину — зззжжжик! — сразу заарканил.
— Саво, — опять похвалил отец, но тут же спросил: — А почему не первое место занял?
— Первое место занял Вылка Сано. Мне второе место досталось. И то хорошо. Другие совсем плохо тынзяном владеют, даже на стоячий хорей не могут закинуть. А я поймал арканом за рога бегущие с горы санки. Понял?
— Понятно, только ты должен стараться кидать тынзян лучше всех, как я, — спокойно, по-серьезному отвечал отец. — Ты же сын оленевода, а у Вылки Сано отец рыбак.
— Постараюсь, — пообещал Ёнко и вдруг спохватился, что во дворе стоит отцовская упряжка оленей. Ему захотелось покататься на них, как бывало в тундре. Он стал просить отца.
— Соскучился об олешках? Это хорошо, — заулыбался Тыуман. — Про оленей, про тундру не надо забывать. Только, сынок, упряжка-то моя с дальней дороги. Олени устали да и голодны. Тут недалеко выпас для приезжих упряжек. Надо бы олешек моих с кем-нибудь туда отправить, сдать пастуху.
У Ёнко разгорелись черные глаза.
— А давай, папа, я буду помогать пастуху караулить оленей? Завтра ведь выходной день, успею отдохнуть и уроки подготовлю. Я возьму с собой лыжи и утром вернусь обратно. Ой, как я хочу покараулить оленей. Разреши, папочка.
— А знаешь, где выпас? Ну, смотри. Оденься потеплее. Только из интерната отпустят ли? Иди, отпросись.
Ёнко от радости обнял отца. Потом они надели малицы, вышли к упряжке. Короткий полярный день был на исходе — спускались сумерки. Дул обжигающий лицо ветерок, мела поземка. Недавно выросший в тундре новый поселок начинал кое-где светиться огнями.
— Скоро уже будет темно. Погода тоже не больно хорошая, ночью еще забуранит, — сказал Тыуман и предупредил: — Собирайся живее, захвати что-нибудь поесть. А я мяса сушеного положу тебе.
— Я живо, — воскликнул Ёнко и побежал к воспитательнице.
Та выслушала его и разрешила отлучиться из интерната до утра — ребята часто отпрашиваются на выходной день побывать у родных, если чумы стоят близко к поселку. Дала воспитательница Ёнко булочку с маслом да сахар. Оделся, обулся Ёнко потеплее, взял лыжи — и к отцу, даже ребятам ничего сказать не успел.
У отца упряжка была уже готова. Сам он хлопотал возле нарты, поправлял амдер — мягкую оленью шкуру для сиденья.
— Тут вот тынзян лежит, смотри не вырони, — сказал он сыну. — А вот здесь мясо сушеное.
— А ты, папа, привяжи конец тынзяна к нарте. Надежнее, — предложил Ёнко, укладывая в нарту свои лыжи — широкие и короткие.
— Верно, можно и привязать, — согласился Тыуман, потом посмотрел на небо, на тундру, произнес: — До темноты-то, пожалуй, успеешь доехать до выпаса. Вон по той тропке поезжай. От пастуха далеко не отлучайся. Говорят, волк там появился. Помогай пастуху отпугивать его, только сам не пугайся.
— Охо-хо! — звонко засмеялся Ёнко и, тронув упряжку, весело закричал: — Ничего, не испугаюсь!
...И вот он уже мчался по тундре, поминутно понукая оленей хореем. Хорошо было на душе у Ёнко, приятные мысли носились в голове. Переехав узкую тундровую речушку и перевалив невысокий холм, мальчик оказался за речным поворотом. И тут его осенила счастливая мысль — ведь отсюда до места промысла совсем близко. «А что, если попутно доехать сейчас до капканов и осмотреть их? — начал размышлять Ёнко. — Тем более сегодня уроки труда заменены другими, из-за того, что учитель Эйси занят подготовкой к колхозному собранию. Когда еще отправимся мы к ловушкам, а в последние дни был снегопад, сегодня вон тоже метет поземка. Занесет капканы — какой толк? Осмотреть бы их и поправить. Может, песец попался, звери могут съесть, а я вовремя снял бы добычу. Вот здорово было бы! Эйси наверняка похвалил бы. Только вот не догадался попросить разрешения у отца. Ну ничего, он не отказал бы».
Ёнко повернул упряжку с тропки направо и, снова понукая оленей, помчался по снежной целине. Чем дальше, тем все пристальней всматривался он в сумрачную, затуманившуюся даль. Вот он уже у первых капканов. Они пока без улова и порядочно занесены снегом. Привязав упряжку, юный охотник встал на лыжи, взялся очищать снег с ловушек, поправлять приманки. Насторожение некоторых капканов ему не понравилось. Ёнко мысленно обругал кое-кого из ребят за неумение и халатность.
И вот снова упряжка двинулась вперед. Вскоре мальчик почувствовал начавшуюся пургу: снег больно сек лицо, забивался в волосы, таял и стекал струйками по вискам, за шею, а ветер безжалостно щипал щеки. Ёнко стряхнул снег с волос, надел капюшон и с серьезным видом посмотрел вокруг, потом взглянул на небо. «Однако, надо спешить к пастуху», — подумал Ёнко.
Вдруг олени с диким храпом отпрянули в сторону.
Ёнко едва не свалился с нарты. Силясь удержать взбесившуюся упряжку, он с ужасом увидел сквозь снежный вихрь совсем рядом что-то большое, темное, с горящими глазами.
Волк! Он то ли рычал, то ли скулил. Его темная фигура подозрительно шевелилась. Олени, храпя и задрав головы, беспорядочно толкали друг друга, крутили нарту на месте, а Ёнко с вожжой в руке прыгал рядом с оленем-вожаком, утопая в снегу по колено.
Постепенно они удалялись немного от горящих глаз. Олени стали топтаться на месте, тяжело поводя боками, косясь в сторону волка. Опомнился и Ёнко — надо удирать или готовиться к защите. Волк, видно, только что попался в песцовый капкан и еще не успел высвободиться из не подходящей для него ловушки. Что, если зверь вот сейчас оторвет капкан от якорька и кинется сюда? Успеет ли Ёнко удрать от него? А если защищаться, то чем?
Эти мысли молнией промелькнули в голове мальчика. Так же быстро подумал он о своем снаряжении. «Тынзян», — осенило его. Не выпуская вожжу, Ёнко вскочил на нарту, схватил тынзян. Не обращая внимания на обжигающий пальцы ветер и колючий снежный вихрь, стал зорко всматриваться в громко скулящую, еле видимую фигуру волка. Олени нетерпеливо дергали нарту, а ветер то сбоку, то сзади старался свалить парнишку. Но Ёнко, широко расставив ноги, приготовил к броску тынзян, конец которого остался привязанным к нарте. Через миг петля, подхваченная удачным порывом ветра, со свистом полетела к поминутно зажигающимся в темной мути светящимся точкам.
Сквозь шум пурги послышался резкий визг зверя. И не успел Ёнко схватить брошенный в снег хорей, как испуганные олени рванулись и понеслись куда-то. Ёнко с трудом сидел на нарте, готовой вот-вот перевернуться. Сразу же почувствовал, как под ним туго натянулся тынзян, а где-то позади в смертельном страхе заревел волк.
Темень, пурга, предсмертный звериный вой сзади, дикий бег испуганной упряжки... Мальчику сделалось страшно. Онемевшими от холода руками держался он за края нарты, чтобы не свалиться с сиденья. По разгоряченному лицу текли струи растаявших снежных брызг и неприятно, больно щекотали. Заиндевевшие ресницы мешали видеть. В голове поднялся шум. Во рту пересохло.
Сколько прошло времени в такой езде, трудно было определить. Во всяком случае, мальчику казалось, что пробежали олени огромный путь. Мало-помалу они начали бежать ровней. Сидеть на нарте стало легче. Ёнко немного успокоился, заметил, что волчьего воя не слыхать. Бросил беглый взгляд назад: не оторвался ли зверь? В снегу и темени не увидел ничего. Потянул рукой тынзян — тяжело поддается. Значит, волк в петле.
Уставшие олени шли все тише и тише. Они хватали снег разгоряченными ртами и наконец совсем остановились, не чувствуя хозяйской власти: Ёнко даже не шевелил вожжой.
Пряча лицо от хлесткого снега, он подергал на всякий случай тынзян, натянувшийся струной. «Сдох, конечно», — решил мальчик, устало поднялся на ноги, привязал передового, как принято, к копылу нарты и, озабоченно озираясь, стал размышлять: что же делать дальше?
Была уже ночь, и буранило по-настоящему: ветер — холодный, пронизывающий — со свистом кружил жесткий снег. Вокруг в нескольких шагах не было видно ничего. Ёнко, утопая меховыми пимами в снегу, обошел кругом упряжку. Поглядел на небо и тяжело вздохнул: хоть бы звездочка какая светила — одна бурлящая мутная мгла. Понял — ехать дальше бесполезно. Как тут узнаешь, где пастух с оленями, где поселок? По Полярной звезде, по сполохам северного сияния Ёнко легко узнал бы, где юг, где север. Кто в тундре не осведомлен в этом? Но сегодня небо — плохой ориентир.
Грустно сделалось мальчику, хотелось плакать, звать на помощь. Он тяжело опустился на нарту, стал растерянно крутить в руке конец вожжи, ежась от холода под снежным вихрем. А в глубине души ему словно кто-то участливо и ласково шептал: «Только не пугаться и не теряться. Только не колесить зря по тундре, не мучить себя и оленей. И не плакать. Лучше переждать буран. Куропачий-то чум на что? Да еще с оленями».
Мальчик взглянул в сторону, куда струной уходил тынзян. Захотелось поглядеть на свою добычу. Он встал с нарты, но сильно покачнулся от резкого порыва ветра и раздумал. Подойдя к лежащим оленям, уже заметно занесенным снегом, Ёнко минуту постоял, внимательно всматриваясь в их неясные очертания. Затем, оберегая лицо, чтобы не удариться о рога, пробрался и расположился спать между вожаком и соседним оленем. Привычные олени даже не шевельнулись.
Закрыв глаза, Ёнко вдруг почувствовал сильный голод. Глотая слюну, стал мечтать об ужине, который, наверное, уже давно закончили интернатские ребята. Вспомнил, что за пазухой под малицей провизия, данная воспитательницей. Вспомнил и о сушеном мясе, положенном отцом в нарту. Но вставать не хотелось, и Ёнко сунул руки за пазуху, нашел булочку, сахар, начал есть.
«Да, плохо получилось, — думал Ёнко, пряча лицо в густом теплом мехе оленя-вожака. — Отец, наверное, считает — я помогаю пастуху караулить стадо. Поди, доволен, что удалось быстро отправить оленей на пастьбу. А бедные олешки лежат голодные, зубами скрежещут — в упряжи-то трудно доставать корм из-под снега. И воспитательница, наверное, тоже считает меня в безопасности, возле пастуха. А я совсем не знаю, где нахожусь. Может, долго придется так лежать. Могу даже уроки пропустить. Ой, как нехорошо получилось. И зачем только я вздумал к капканам ехать? Теперь давным-давно был бы с пастухом. Ему ведь трудно одному караулить оленей в такую пургу. Я бы большую помощь мог оказать ему — вдвоем-то волка не допустили бы к стаду. А не этот ли задушенный мной зверь беспокоил его вчера, как папа сказывал? Значит, я уже помог пастуху избавиться от хищника. И вообще, какого бы волка я ни уничтожил, все равно помощь колхозу. Пожалуй, отец не очень будет ругать за самовольную поездку к капканам. И воспитательница не так сильно расстроится оттого, что я в пургу ночевал один в тундре. Вот только не пропустить бы уроков и успеть подготовиться к ним».
При этой мысли Ёнко зашевелился. Ненадолго почувствовал на лице жгучий снежный вихрь. Снова спрятал лицо в олений мех. Шевельнул ногами, начавшими согреваться. Пурга все больше заносила снегом упряжку и ее маленького хозяина, словно куропаток, зарывшихся в снежную лунку на ночлег. Недаром ночевку в открытой тундре называют пребыванием в «куропачьем чуме».
Усталость и время брали свое. Вскоре Ёнко задремал, а потом уснул. Проснулся оттого, что кто-то вдруг бросил его лицом вниз на снег и стал громко хлопать возле его уха. Открыв глаза и подняв голову, Ёнко увидел почти над собой стоящего оленя. Животное, в мех которого мальчик прятал лицо, видно, не стерпело голода, вскочило на нош и начало возле самого уха хозяина бить копытами в снег в поисках корма — ягеля.
Ёнко неуклюже заворочался, насилу высвободился из-под толстого слоя снега, затем поднялся на ноги, стал озираться. Пурга заметно стихла, и видно было довольно хорошо. Наступало утро — вот сколько он, оказывается, спал.
Ёнко зябко поежился, потянулся, зевнул и начал выбираться из необычного места отдыха. Утопая пимами в глубоком снегу, добрался до нарты, рукавом малицы смахнул снег с амдера и сел на оленью шкуру. Позевывая, снова стал озираться, поглядывать на небо. Да, наступало утро.
«Чего же мне дожидаться тут? — начал размышлять Ёнко, пристально всматриваясь в пепельно-мутную даль. — Может, я нахожусь недалеко от пастуха и можно было давно уже попасть к нему? Где же все-таки я?»
Ёнко встал, принялся внимательно изучать местность, прощупывая взглядом еле видимые бугры, ямы, сугробы. «Нет, ничего тут не узнаешь, — думал он. — А может, испуганные олени понесли меня в обратную сторону и я нахожусь где-нибудь недалеко от поселка?»
Мальчик повернул лицо к ветру, стал старательно принюхиваться. Верно, вроде дымком припахивает. Значит, на ветреной стороне где-то есть жилье. Только это может быть и не поселок, а чей-нибудь чум.
Ёнко мысленно произнес: «Пахнет здорово дымом. Наверняка там наш поселок. Ох, и далеко же завезла меня взбесившаяся упряжка. Когда я выехал из поселка, ветер дул мне с левой стороны, а сейчас из поселка дым несет на меня. Выходит, я проехал в обратную сторону далеко за поселок. А не переменился ли ветер?»
Мальчик опустился на корточки, стал рассматривать снежные заструги.
— Нет, ветер без перемены, — произнес он вслух и добавил мысленно: «Теперь, чтобы к пастуху попасть, все равно приходится ехать через поселок. Вернусь с упряжкой домой».
Пока Ёнко размышлял, определяя свое местонахождение, стало совсем светло. Буран, словно обессилев от неумеренного буйства, налетал изредка и уже незлобно. Ёнко решил не мешкать и двигаться на запах дыма. Сон прошел. Ёнко чувствовал себя довольно бодро, только ноги снова начали зябнуть и больно горело лицо, иссеченное колючим снежным вихрем. Чтобы несколько согреться, мальчик принялся расталкивать ногами оленей, занесенных снегом. Потом стал нарочито спешно хлопотать возле нарты. Увидел натянутый тынзян, вспомнил про волка. Как же быть со зверем? Опять волочить на аркане? А вдруг оторвется? Ищи его потом, а добыча-то почетная. И мех, поди, можно повредить — пока тащишь, на боку у волка лысины появятся.
Ёнко наконец отважился посмотреть на свою добычу. Натужась, он изо всех сил потянул за тынзян, но тот не поддавался: должно быть, волк плотно занесен снегом. Тогда Ёнко, предусмотрительно держась за аркан, чтобы не потерять упряжку в еще не совсем утихшей пурге, побрел к добыче. Идти пришлось долго — тынзян был длинный.
Вот он и у своей жертвы. Волк действительно почти целиком занесен снегом. Ёнко не без труда удалил с окоченевшего зверя плотный слой снега, изумился — полярный волк был большой, как годовалый олень. Вывалившийся из клыкастой пасти язык застыл до белизны.
Поразмыслив, Ёнко решил подтащить тушу к нарте. Тащил он долго, то и дело падая в снег. И уже у самой нарты догадался, что лучше было бы упряжку подвести к добыче. Потом до пота силился взвалить тушу на нарту, но так и не смог — не хватило силенок. Привязал убитого зверя сзади нарты вплотную к сиденью — волк теперь касался снега лишь хвостом.
Наскоро поев сушеного мяса, Ёнко двинулся в путь.
Въезд Ёнко в поселок с волчьей тушей первыми учуяли собаки. Разноголосым лаем они проводили упряжку до самого дома Тыумана. Когда отец вышел к неожиданно появившимся оленям, Ёнко сразу с волнением рассказал обо всем случившемся. Пока отец вникал в суть дела, журил самовольного сына, вокруг них уже собралась целая толпа. Некоторые не сразу поверили мальчику, но волк действительно был задушен тынзяном, все еще стягивающим горло зверю. Ран никаких не было видно, а от выпавшего где-то капкана остался на лапе волка еле заметный след. Выходило, что Ёнко не обманывает.
Слух о том, что двенадцатилетний мальчик в пургу тынзяном поймал волка, быстро распространился по поселку. А сколько изумления, гордости было в школьном интернате! Воспитательница, конечно, опасалась, не простудился ли Ёнко, но тоже была довольна смелостью и находчивостью мальчика. Тыуман же, взяв с сына обещание, что тот в дальнейшем без разрешения взрослых не будет отлучаться, куда вздумается, отправил с попутчиком оленей на выпас и каждому встречному с гордостью сообщал о трофее сына.
Ёнко в это время сладко спал, как и положено славно потрудившемуся человеку. Во сне он видел, будто ему за уничтоженного хищника выдали премию — ружье. Ёнко был счастлив.
notes
Примечания
13
Хорошо.